Supersailor

*** На следующее утро после поездки в Гимних Майке проснулась с головной болью, насморком, саднящим горлом и ноющим сердцем. Она очевидно простудилась, но надеялась, что головную боль, першение в горле и насморк можно будет унять парой таблеток. А вот что делать с занозой в сердце она положительно не представляла. В целом ощущение было как от тяжелого похмелья, и хотя испытывать такое ей приходилось всего пару раз в жизни, но она уже сумела сделать вывод, что, чем больше сильнее веселящая эйфория накануне вечером, тем тяжче просыпаться утром. И в следующий раз это всегда тяжелее, чем в предыдущий. Вчера она вернулась домой в таком приподнятом настроении, что даже потанцевала немного по комнате, причем без музыки. А сегодня… Майке знала, что в официальной психологии нет такого понятия, как синдром Золушки, но теперь подумала, что его стоит ввести. И, может, ей даже стоит написать об этом исследование? Как себя чувствовала Золушка, когда проснулась утром после бала на своей грязной кухне? Каково было возвращаться от слепящего огнями праздника, романтики и чудес к бесконечной череде серых будней? Она ведь не знала тогда, то принц уже разыскивает ее с туфелькой по всему королевству. В случае Майке все было еще печальнее, она наверняка знала, что никто ее не разыскивает. Или не станет разыскивать, когда череда ее балов подойдет к концу. У Золушки их было ровно три, у нее… тоже три, если первый разговор на интервью тоже считать за «бал». Ну или два. Неважно. Важно то, что Майке поняла, если она позволит себе и дальше ощущать себя Золушкой и витать в облаках, падение на землю будет крайне болезненным. Последние несколько дней она могла думать только о Джимми, все остальное как-то отошло на дальний план. Она, конечно, ни на секунду не переставала думать об этом всего лишь как о случайном приключении, забавном и милом, но ни к чему не обязывающем. И все-таки пора было возвращаться к реальной жизни. Хотя бы напомнить себе, что является ее реальной жизнью. Учеба, работа, друзья, планы на будущее и… да, группа. Вот о чем, о чем, а о Вальфриде она в последние дни вообще не вспоминала, разве что когда упоминала о ней в беседах с Джимми. Начиная с того знаменательного дня интервью она с ними еще не виделась. Да и по телефону общалась только с Ильзе. Вообще-то вполне понятное дело: у нее начинались экзамены, и было не до группы. К этому отнеслись вроде бы с пониманием и на ее присутствии на репетициях особо не настаивали. Однако Майке понимала, что ей, скорее всего, просто дают понять, как легко могут обойтись и без нее. Сначала ее это даже устраивало, и она уже думала, что скоро сможет и вовсе перестать им звонить и отчитываться в своем отсутствии. Но сегодня с утра настроение было такое ужасное, что внезапно даже захотелось увидеть Вальфриде и пообщаться с ней. Клин клином вышибают. Она, конечно, была полностью готова к тому, что ее появление на репетиции особого воодушевления не вызовет. Хотя Ильзе, настраивающая арфу, поглядывала на нее приветливо, но Вале лишь сухо кивнула. Майке, впрочем, и не ждала от нее иной реакции, и даже обрадовалась, что все идет именно так, как идет. Предсказуемо. Обыденно. Привычно. Это успокаивало. Придавало расплывающемуся в розовых облаках миру прежнюю устойчивость и логичность. Майке села в углу комнаты с гитарой и начала перебирать струны, сначала меланхолично, потом все бодрее. Наконец, она заиграла какой-то бравурный кельтский танец, который слышала на альбоме Omnia и давно пыталась подобрать. Правда, на гитаре все равно не получилось так, как на арфе, но довольно «близко к тексту». В сумке, висевшей на спинке стула, завибрировал телефон, Майке достала его и увидела смс от Джимми. «Надеюсь, ты не заболела. Привет от Майте». Майке улыбнулась и решила, что ответит позже. Она совершенно не была уверена в том, что не заболела, но все-таки в этом было что-то чертовски приятное - получить смс от Джимми Келли в присутствии Вальфриде, которая до сих пор мнила себя особо избранной фанаткой. Она бы за такое смс продала бы душу, наверное, если бы нашелся покупатель. И хотя Майке знала, что никогда ей этого не покажет и ни о чем не расскажет, приятно было представлять ее возможную реакцию. Но Джимми, НАСТОЯЩИЙ Джимми не имел никакого отношения к глупым девочкам вроде Вальфриде, и не было смысла здесь говорить о нем… Майке поняла, что улыбается, вспоминая его. Но она все-таки оставалась его фанаткой. Так что же тут странного? Она снова обняла гитару, но на этот раз, почти неосознанно, ее пальцы, перебирая струны, начали наигрывать Nanana. Раньше она не особо любила эту песню, слишком уж она была заезженной. Но теперь, после вчерашнего рассказа Джимми она заиграла для Майке совершенно новыми гранями. При упоминании об этой песни большинству фанатов приходит на ум именно сама песня, вокальная линия и слова, а Майке теперь казалось, что самое красивое, что есть в ней, это вступительный гитарный перебор и аккорды… Может, потому что она теперь знала на чем в действительности основана эта песня и этот клип, что скрывается в глубине, за рассказанной вслух историей? - Ого? Ты вдруг решила сыграть что-то из Келли? – резко спросила Вальфриде. - Теперь это уже перестало быть глупо? Майке в последнее время старательно выпестовывала в себе необходимое с ее точки зрения для психолога умение – взглянуть на ситуацию глазами собеседника. Вот и теперь она молниеносно переключилась на восприятие Вальфриде, и увидела себя со стороны. Как она сидит и демонстративно наигрывает на гитаре самую известную песню Джимми после того, как совсем недавно на интервью столько времени с ним проговорила. И до сих пор никому не рассказала, о чем именно. И сейчас наверняка напускает на себя таинственность, интригует и напрашивается на вопросы. На самом деле в глубине души Майке чувствовала, что ее выбор мелодии звучит несколько провокационно, но не ожидала, что Вальфриде так сразу на это купится. - Я никогда не говорила, что играть песни Келли глупо, - ответила Майке спокойно. - Я говорила, что глупо играть их перед ними. - А меня, знаешь ли, больше их мнение волнует, чем твое. И вот они все почему-то совсем не посчитали это глупым. И были очень тронуты. - О, да! – Майке выразительно приподняла брови. - Насчет всех не знаю, но Джимми твой голос точно оценил. Это была чистая правда, но неприкрытый сарказм, прозвучавший в голосе Майке, заставил Вальфриде вмиг насторожиться. - То есть? – она скрестила руки на груди и вызывающе посмотрела на соперницу. - Он сказал, что у тебя, конечно, очень красивый голос, и поешь ты неплохо… - Майке состроила пренебрежительную гримаску. - Но что? - спросила Вальфриде, побледнев. - Ничего, - Майке с трудом сдерживала смех. – Он сказал, что у тебя очень красивый голос и поешь ты неплохо. Она и в самом деле не произнесла никого «но», однако это «но» так ощутимо повисло в воздухе, что даже непроницательная Беата почувствовала в ее словах какой-то подвох. Ильзе с легким укором покачала головой. - Зачем ты издеваешься? - спросила она напрямик. - Потому что ей самой похвалиться нечем! – отрезала Вальфриде. – О ней он ничего такого, спорим, не сказал? Да и вообще не похоже, Майке, что от того твоего разговора тебе много радости… Что, не произвела на него желаемого впечатления? - Это ты на основании того делаешь подобный вывод, что я ни с кем в клубе этим не поделилась? – поняла Майке. И подумала, что раньше ее собственный вывод был бы точно таким же. Человек, битый час проговоривший со своим кумиром и никому не поведавший никаких подробностей, может это сделать только по одной причине – разговор вышел крайне неприятным. Хотя на самом деле Майке как-то позабыла про клуб. Не то чтобы теперь она была выше этого и решила оттуда уйти, но все же очень многое теперь казалось ей наивным и детским. Во всяком случае ничего из того, что у нее было с Джимми, не подлежало там обсуждению. Как фанатке ей рассказать было просто нечего, а как его приятельница она бы и не стала ничего рассказывать. - А в самом деле, почему ты ничего не рассказываешь? – спросила вдруг Беата, явно испортив этим Вальфриде всю сцену. – Ты ведь так долго с ним говорила. Интересно же. - Мне не интересно, - пфыкнула Вальфриде. – Совершенно. - Сдается, на днях ты другое говорила, - невозмутимо возразила Ильзе, беспристрастная, как всегда. Вальфриде вспыхнула. - Я просто сказала, так, между делом: интересно, о чем Майке могла столько с ним болтать. Просто так сказала, не потому, что мне и в самом деле это интересно. - Вот и хорошо, что неинтересно, - кивнула Майке. - Потому что я никому ничего рассказывать не собираюсь. - Господи! – Вальфриде картинно закатила глаза. – Ну что ты себе цену набиваешь? Смешно даже. Тебе ведь просто нечего рассказать вот и напускаешь на себя таинственность. Говорила с ним про свою Ханнелоре, это ничтожество... - Так ты подслушивала? Вальфриде вела себя именно так, как и должна была, по мнению Майке. Не так уж и приятно оказалось все это выслушивать, но приятно было, что в своих выводах она все же не ошиблась. - Я просто прошла мимо и услышала случайно. Нашла о чем говорить! - Ну, как-никак общая знакомая, - протянула Майке томно. - Господи, надо же было найти такой убогий повод, чтобы завязать разговор! Тебе так хотелось поговорить с ним и больше ничего не нашлось? Воображаю, какое он составил о тебе впечатление! - Он сам ко мне подошел. И сам заговорил. - Сколько слоев макияжа ты нанесла сегодня, врешь и не краснеешь, - фыркнула Вальфриде. - Я бы со стыда сгорела, если бы так перед ним опозорилась. - Будь у тебя понятие о стыде, нам бы уже понадобился огнетушитель… А вот знакомства с Ханнелоре мне стыдится нечего. Наоборот, круто. Она хотя бы переспала с ним. А мы и этим похвастаться не можем. - Ты тоже стремишься с ним переспать? – с презрением спросила Вальфриде. - Да, и ты стремишься. Я просто не боюсь в этом признаться. - Мне тебя просто жаль, - покачала головой Вальфриде, – для таких, как ты, любовь... Это непременно такая вот пошлость. - Любовь это не пошлость, - твердо сказал Майке. - И секс тоже. А отрекаться от нее трусость. Впрочем, где уж мне понять тебя с твоей высокой, великой, неземной любовью, чистой, как горный ручей. Я просто вульгарная фанатка, которая любит своего кумира настолько, что легла бы с ним в постель... - Ты с кем угодно легла бы, да никто на тебя не позарится. А уж про Келли... Тебе и мечтать должно быть стыдно. Майке немного растерялась от этих слов, как всегда когда она сталкивалась с откровенно грубыми и глупыми людьми. Грубой она при желании и тоже могла быть, но глупой быть не умела, и потому не сразу нашлась, что возразить. Впрочем, остальные, видимо, тоже почувствовали, что Вальфриде перегнула. Ильзе недовольно поджала губы и даже Беата посмотрела с укором. - Вале, ну хватит… Некрасиво так говорить. - Она себя марает этими словами, не меня же, - дернула плечом Майке. - Может, вы на сегодня уже покончите со своими детскими склоками? – спросила Ильзе холодно. – Я стараюсь не вмешиваться, но вы меня утомили. Обе хороши. Или мы будем репетировать, или я ухожу. - Отлично, я за, - Майке взяла несколько резких аккордов, давая понять, что находится в боевой готовности. - Что играем? - I Wish I Were Swallow, - процедила Вальфриде. - О нет, - Майке преувеличено демонстративно закатила глаза. – Опять кавер на Келли, да тебе не надоело еще? Да еще и снова песня Майте. - Чем тебя песни Майте не устраивают? – взорвалась Вальфриде. - Или именно эта? - Да, я не люблю эту песню, - сказала Майке. – Я вообще не люблю песни Майте. Совершенно. Майте очень люблю, а ее песни нет. Они у нее все совершенно одинаковые, на одну ту же мелодию, да и та слабовата… Хуже только песни Барби. И почему если мы поем каверы Келли, так непременно песни Майте или Барби? Почему не Кэти и не Патриции? - Их песни не в нашем стиле, - сказала Ильзе сухо. - А почему не в нашем? – Майке усмехнулась. – Ты, Ильзе, вообще их не слушаешь, откуда можешь знать? - Я доверяю Вальфриде… - Ну и зря. - Мне интересен фолк, - пожала плечами Ильзе. – А в вашу попсу я не вникаю. Договаривайтесь сами, что петь, мне все равно. Майке уже поняла, что поддержки со стороны Ильзе у нее не будет, да у нее вообще ничьей поддержки не будет, но ей было уже все равно. Будущего с этой группой у нее не было тоже. Но хотя бы напоследок она решила высказаться по максимуму. - Как раз таки из того, что они поют, песни Патриции были бы нам более кстати, она, между прочим, и арфистка. Тебе было бы это интересно, Ильзе. Но ты, Вале, принципиально выбираешь именно такие… Чтобы по сравнению с оригиналом твой голос выгодно звучал? А то, что поют Кэти или Патриция, тебе попросту не вытянуть? - То есть у меня недостаточно широкий диапазон? – почти взвизгнула Вальфриде. – Да я даже Орлу Фаллон снимаю. - Ты ее не снимаешь, - заметила Майке с удовольствием. – Ты просто висишь на ее высоких нотах. Умение брать высокие ноты и широкий диапазон - это разные вещи. - Слушай, что ты с ней связалась? – возмутилась, наконец, Беата. - Ну спой ты что-нибудь из репертуара Кэти, и пусть она заткнется. - Бедная Кэти, - вздохнула Майке. – И это по моей вине ведь... Чувствую себя преступницей. - Не обращай на нее внимания, Вале, - сказала Беата. – Ты же видишь, что она просто сохнет от зависти. Пусть болтает. - Я исполняла песни, даже те, где не одна Кэти поет, а и мальчики тоже, - сказала Вальфриде, старясь взять пренебрежительный тон. - Потому я и пою в несколько... иной тональности. Не могу же я подстраиваться под все голоса сразу! - А почему нет? – спросила Майке невинно. – Или почему хотя бы не подстроиться под тот голос, который посильнее прочих? - За Пэдди я тоже пела! Забыла? One More Freaking Dollar! - Действительно совсем забыла, - Майке озабоченно покусала ноготь. - Черт. Действительно за Пэдди ты пела… - Извини, что огорчила… - Наоборот, порадовала... Это было настолько плохо, что я чувствую себя полностью отомщенной. Хотя, конечно, Пэдди тоже не Пласидо Доминго, и даже не Анджело. Голосок у него очень средний. Но чуть получше, чем у Майте. - По-твоему, у Майте недостаточно красивый голос? – у Вальфриде даже ноздри уже раздувались от праведного гнева. - Или у Барби? - Барби не поет, а пищит, - сказала Майке специально, чтобы посильнее ее позлить. – Как котенок. И не заступайся ты за Барби... Ты ведь просто знаешь, что у тебя голос посильнее, чем у нее, и у тебя ее песни беспроигрышно получаются. Правда, в них чувства ноль, в отличие от ее исполнения... Ах да, и они с Майте не придыхают так ужасно на каждой строчке... Хотя Майте поет вечно в нос и оттого сипилявит. Но у нее в целом хороший голос, на последнем сингле это заметно. Кстати, это единственная ее песня, которая мне по-настоящему нравится. - «Мне нравится!» Тоже мне ценитель! О твоей идиотской самоуверенности меня просто тошнит. Кто ты вообще такая, чтобы так судить? - Да что она такого сказала? – удивилась Ильзе. - Я не фанатка Келлис, но... Почему бы человеку не высказать мнение об их творчестве? Правда, спеси тебе действительно стоит поубавить, Майке. - Я просто высказываю свое мнение, как ты и заметила. Если Вале есть, что возразить, пусть говорит, я готова спорить. В музыке я все же немного разбираюсь. - На уровне желтой прессы, да, - насмешливо кивнула Вале. – Тебе можно смело дать почетное звание критика того, что сделано другими. Они тоже обожают писать гадости про Келли. Потому что завидуют! - Между тем, чтобы захлебываться слюнями от восторга и говорить гадости, есть еще тысяча способов выразить к ним свое отношение. Например, ценить их по достоинству. Жаль, тебе это недоступно. А если ты думаешь, что знаменитым людям нужно непременно завидовать… - Не знаменитым, - прервала ее Вальфриде с видимым удовольствием. – Для меня это не такая ценность. А талантливым. Вот почему ты им завидуешь, потому что сама талантами не блещешь. У тебя и голоса никакого нет. А уж знаменитостью тебе стать точно не грозит. - И я должна быть благодарна вам за то, что вы меня к себе приняли? - Я от тебя благодарности не жду. Но меня возмущают твои претензии на то, что ты все лучше всех знаешь... - Может, вернемся к репетиции? - спросила Майке с деланным безразличием. - Я уже поняла, что ничего из Патриции и Кэти мы петь не будем, но единственно потому, что ты не сможешь их снять. А я бы, кстати, смогла. Это, конечно, была не совсем правда, но почему бы и не попробовать? Ведь она вовсе не обязана кого-то копировать. Можно спеть совсем по-своему. - Ты не поешь, - огрызнулась Вальфриде. - Ты просто бормочешь... Невыносимо слушать! Да, и чтобы ты знала, на гитаре ты играешь тоже не особо. - Играй сама, - Майке уже было совершенно нечего терять. - А я категорически заявляю, что в каверах на Келли я лично больше участия принимать не стану. К тому же каверы можно исполнять хорошо, а не просто мяукать под гитару... - Да Келли-то что с того, что кто-то плохо перепевает их песни? – усмехнулась Ильзе, пока Вальфриде и Беата пытались подыскать слова, чтобы достойно выразить охватившее их возмущение. - А вот кто-то услышит ЭТО раньше, чем самих Келли и составит мнение об их творчестве на основе этого? – злорадно спросила Майке. - Но ведь все играют каверы, - спокойно заметила Ильзе. - И сами Келли их тоже играют. - Можно записать один или даже два кавера любимой группы, - не сдавалась Майке. - По-настоящему качественно записать, оригинально, со своей собственной изюминкой. Но тупо перепевать все подряд и как попало - это полный идиотизм... Все равно, что расписаться в собственном ничтожестве. Мы что, когда поем эти песни, правда думаем, что мы хоть на сотую долю так же хороши, как они? Что можем с ними сравниться? - Нет, конечно. Они это они, мы это мы. - Тогда зачем??? Ведь это просто пошлость. И глупость. К тому же в последнее время мы играем только каверы. Фолк совсем в загоне… - Это правда, - задумчиво проговорила Ильзе. - Потому что мы не просто группа, - твердо сказала Вальфриде. - Мы часть фан-клуба Келли. Мы поем их песни, потому что так мы выражаем нашу любовь к ним... И весь смысл был в этом... И благодаря тому, что мы можем петь их песни… Мы несколько больше, чем рядовые фанаты… - Ага, «талисманы», - грустно усмехнулась Майке. Весь этот разговор, и вообще все происходящее показалось ей вдруг донельзя нелепым. Она встала и начала упаковывать гитару в кофр. - Куда ты? – резко спросила Ильзе. - Я пойду, - вздохнула Майке. – Это невыносимо. - Можешь не возвращаться, - отрывисто бросила Вальфриде. - Если ты воображаешь, что после этого мы тебя опять простим и примем обратно... - Вот потому я и ухожу, - сказала Майке. - Потому что если остальных здесь устраивает, что ты за них решаешь и от их имени высказываешься, то меня – нет. Она вышла, совершенно не ожидая, что ее кто-нибудь попытается остановить, и потому очень удивилась, когда у выхода ее догнала Ильзе. - Майке! Погоди… Что с тобой? - Ничего. Просто решила уйти. - Вот просто так, безо всякой причины? - По-моему, причин более чем достаточно. - Но раньше тебя все это устраивало. Ты уверена, что это не каприз и ты потом не пожалеешь? Майке подумала. Потом пожала плечами. - Я не знаю. Я просто... Я почему-то больше не могу. Я как в песочнице, понимаешь? Мне вот жутко стыдно за эту дурацкую ссору. Я вела себя недостойно. Но только здесь иначе не получается. А значит, я не хочу быть здесь. Просто никого смысла больше не вижу. - Так ты точно уходишь из группы? – Ильзе пристально на нее посмотрела. - Не знаю, может быть... Скорее всего – да. - А из клуба? Майке замерла. Она не подумала, что это как-то связано. Она вообще в последнее время как-то все время забывала о клубе, хотя еще совсем недавно он был чуть ли не самой важной вещью в ее жизни. Но оставаться там, это значит, каждый раз сталкиваться с Вальфриде. Теперь уже именно сталкиваться - сосуществовать мирно они там уже вряд ли смогут. - Из клуба мне, пожалуй, все же не хотелось бы уходить, - сказала она. – Нет уж, не дождутся от меня. Не то что мне до сих пор так уж хочется там быть, но я имею на это ничуть не меньше прав, чем некоторые. Уйду, только если… - она запнулась, потому что ей даже страшно додумать до конца эту мысль, которая внезапно сверкнула в ее сознании. О том, что все в ее жизни могло бы пойти по-другому. СОВСЕМ по-другому. - Что все-таки случилось? – спросила Ильзе. – Ты как-то уж сильно изменилась в последние дни. Причем как-то сразу. Изменилась? Майке была удивлена, услышав это. Неужели и в самом деле так заметно? - Я просто поняла, что... Что «быть несколько больше, чем рядовой фанат», это самообольщение и глупость, - сказала она. - Не бывает обычных или необычных фанатов. Все фанаты - это просто фанаты. И никогда ничем другим не будут. И такая глубокая - бездонная! - пропасть между ними и нами! И лучше уж я буду видеть одну эту пропасть, чем все эти мелкие трещинки, которые отделяют одних фанатов от других! И то, что якобы мы можем быть ближе к ним... Тем, что завываем под бряцанье на гитаре их песни, что это дает нам какие-то преимущества перед другими, это... Это так гадко, и мерзко, и стыдно... И мне так противно теперь, - он передернула плечами, словно сбрасывая с себя что-то холодное и скользкое. - Смешная ты, - вздохнула Ильзе. – Мне тебя будет не хватать. «А мне вас нет», - чуть не сказала Майке, но потом подумала, что Ильзе-то ни в чем не виновата. Она всегда стремилась быть милой... Со всеми. *** Майке вернулась домой совершено разбитая. Голова уже определенно раскалывалась, в горле саднило. Таблетки не помогли. Она подумала, что не пойдет сегодня на работу. Позвонит и скажет, что больна. Она и в самом деле больна. К тому же она и не собиралась там дальше работать, только до конца учебного года. Так что если и уволят, не страшно. Она достала телефон и вспомнила, что так и не ответила на смс-ку Джимми. А может, и не стоило этого делать. Тот привкус горечи, от которого она не могла избавиться после ссоры с Вальфриде, не имел никакого отношения к ее уходу из группы. Но доказывая Вальфриде, насколько она смешна со своими претензиями на какую-то роль в судьбе Келли, Майке невольно напомнила об этом и самой себе. Она тоже никто. Просто случайное развлечение для Джимми. Она готова была признать, что и накинулась-то на Вальфриде больше потому, что ее переполняло понимание: они по-прежнему в равных условиях. Может, она, конечно, и добилась немного большего, чем Вале, за счет того, что встречалась пару раз с Джимми в неофициальной и почти романтичной обстановке, однако им обеим по-прежнему далеко до той же Ханнелоре. Майке вдруг ощутила настоятельную потребность ей позвонить. Поговорить с человеком, который единственный из ее знакомых действительно знал Джимми. Правда, только с одной определенной стороны, но кто знает – быть может, с самой важной. Ханнелоре не удивилась ее звонку, поболтать она всегда любила. Правда болтать была настроена больше всего о себе. Майке с приличествующей моменту мужественной вежливостью выслушала поток ее излияний на самые разные темы, прежде чем решилась задать вопрос. - Слушай. Насчет того случая после концерта Келли, помнишь? - Конечно, - Ханнелоре самодовольно усмехнулась. – Так и знала, что ты об этом спросишь! Удивляюсь, что ты сама не торопишься поделиться. - Поделиться? Чем? - Ладно, не скромничай. Ты же организовала знаковую встречу с Келли для вашего фан-клуба. Я читала подробности у вас на сайте. - Ах да... Было дело, – у Майке совершенно это вылетело из головы. За это время она так ни разу и не зашла на сайт клуба. И вообще теперь эта затея с интервью уже не казалась ей особо гениальной. - Странно, что от тебя там нет ни слова, - заметила Ханнелоре. – Хотя тебе, насколько я поняла, есть, чем похвалиться... - Да нет, особо нечем. До твоих успехов мне далеко, конечно. - И вот почему ты так себя не ценишь? Я много раз говорила, что ты могла бы заполучить любого парня, знаменитость он там или нет, если бы правильно оценивала свою внешность. Майке вежливо посмеялась, решив отнестись к этому как к шутке. - Как раз об этом я и хотела спросить... У тебя же там все-таки что-то было? С Джимми, после концерта? Не на самом же деле ты просто ушла? - Конечно, было, - снова усмехнулась Ханнелоре. – Неужели ты сомневалась? - Вообще-то нет. И… как все прошло? Ханнелоре хихикнула. - Вполне на уровне ожидаемого. Тебе детали нужны? - Нет… Нет! – Майке подавила желание ответить нечто совершенно обратное. - Я просто хотела спросить... Почему ты выбрала именно Джимми? Ты ведь никогда не была конкретно его фанаткой. Или он просто первый, кто подвернулся? - Нет, я хотела именно его, - ответила Ханнелоре. – Еще во время концерта я решила, что это будет именно он. - Почему? - А ты посмотри видео с концерта, - ответила Ханнелоре. – Сама поймешь. *** Майке колебалась несколько минут прежде чем последовать совету Ханнелоре, но все же не удержалась и зашла на ютуб. Она вдруг поняла, что очень давно не видела никаких концертов Келли, наверное, с тех самых пор, как Джимми вернулся в группу. Слишком уж много ходило в последнее время разговоров, что «группа уже не та». И сейчас, просматривая паршивого качества видеоролики, Майке убедилась – действительно, не та. Но не почувствовала при этом ни горечи, ни разочарования. Более того, она поняла, что, просматривая выступление Келли, не испытывает к этому зрелищу былого интереса. Сейчас ее занимал только Джимми. Да, теперь она понимала, почему Ханнелоре остановила свой выбор на нем. Невозможно было бы выбрать никого другого. Но невозможно было и объяснить, почему этот выбор так очевиден. Наверно потому, что Джимми даже не приходилось выбирать, настолько сильно он выделялся среди остальных участников группы, отличался от всех. Остальные браться и сестры, длинноволосые, в привычно вычурных, аляповатых костюмах вдруг все показались ей на одно лицо, а Джимми – обритый почти наголо в самых обычных немного великоватых ему брюках и простой черной футболке сразу бросался в глаза. Все остальные словно все еще играли в давно всем надоевшую, но зато привычную игру, а Джимми в этой своей предельной простоте на фоне всех остальных оказался вдруг словно самым искренним и правдивым. Он был такой, каков есть, без прикрас, без излишеств. Его можно было принимать или не принимать таким, но как можно было не принять его, устоять перед ним... И дело было не только в разительном отличие его имиджа от привычного имиджа группы, было что-то еще в самом его поведении. Джимми, казалось, получал истинное удовольствие от этого концерта, такое, которого давно уже не было заметно у остальных Келли, качественно отрабатывающих каждое свое шоу, но уже не искрящихся былым энтузиазмом. И от прежнего концертного образа Джимми – вдумчивого, спокойного, полного достоинства, СТАРШЕГО Джимми – ничего не осталось. Дурачился он теперь еще больше, чем обычно младшие члены семейства, но это было совсем другое дурачество. Не то привычное, ставшее уже традицией, неизменным атрибутом любого шоу, из года в год вызывающее запланированной умиление и восторги. Нет, это было язвительное, пофигистское дуракаваляние, почти шутовство. Казалось, он, наконец, ведет себя именно так, как ему комфортно, а не играет отведенную ему на сцене роль, тогда как все остальные по-прежнему этих ролей прилежно придерживались. А ведь из него мог бы получиться гениальный фронтмен, озарило вдруг Майке. Гораздо лучший, чем Пэдди, если бы его изначально не отодвинули на второй план. Правда, группа была бы тогда совершенно иной. Наверное, более... взрослой, что ли. Вот оно, то самое, догадалось она. Вот почему Ханнелоре не могла выбрать никого другого. Вот почему она сам бы не выбрала никого другого, даже если бы видела их всех в первый раз в жизни. Джимми был единственным, кто на самом деле полностью повзрослел и возмужал, и не старался это скрывать, подстраиваясь под чьи-либо вкусы или интересы. В нем чувствовались не только красота, сексуальность и обаяние – но еще и сила. Уверенность. Решительность. Надежность. Все то, что привлекает в первую очередь женщин, а не девчонок-фанаток... Пролистывая ролики по запросу «Франкфурт 1999» она увидела одно название, которое ее слегка удивило – «Поля Атенрай». Конечно, Келли частенько исполняли народные песни во время концертов – но этой она у них в репертуаре не припоминала. И удивилась не столько выбору самой песни – вполне очевидному для ирландцев – сколько тому, что Джимми пел вместе с братьями именно эту песню с вполне бесстрастным видом. Майке теперь знала по его рассказам, что эта песня должна была быть для него особенной. Или теперь уже нет? Когда пришла очередь Джимми сольно петь куплет, зал взорвался овациями, и Майке ощутила при этом неожиданную радость и что-то похожее на непонятную гордость. Как будто она сама каким-то образом была немного причастна тому, что его так любят и так радуются его возвращению. Майке, понимая, что этим только лишь еще сильнее разбередит свои раны, все-таки нашла на ютубе пару видео с Фемарна, с концерта 1993-го года. Ей хотелось сравнить, как выглядел Джимми тогда и теперь. Контраст оказался таким разительным, что она просто обомлела. Ей трудно было даже связать эти два образа и внушить себе, что это один и тот же человек. Она смотрела на длинноволосого парня, к которому когда-то пылала столь романтическим чувствами, и пыталась вызвать себе хоть одно из них. Но теперь это был просто парень, который пел на сцене, ничего больше. И совсем другие чувства – просто лавину чувств – вызывал у нее человек, который пел во Франкфурте. Потому что это на самом деле был Джимми. Ее Джимми. Такой, каким она его знала. И когда она его видела, такого совершенно до самой последней мелочи, до самого неуловимого движения, жеста, интонации знакомого, когда она смотрела на него, ей становилось трудно дышать. Это не имело ничего общего с фанатской любовью и даже с теми чувствами, которые ей приходилось испытывать к другим мужчинам. По ощущениям это больше всего напоминало паралич сердца, как она о нем читала в медицинском справочнике. И когда Джимми во время исполнения одной из песен вдруг быстро почесал ухо, в точности таким же движением, какое она видела у него вчера, Майке вся затряслась. Теперь она с необыкновенной остротой, не смотря на ужасное качество видео, начала замечать множество черточек в его облике, на которые как-то не обращала внимания раньше. Например, на то, какие у него удивительные руки. Изящные, почти женские кисти, тонкие запястья, длинные, нервные пальцы, какие бывают у пианистов-виртуозов. Они совершенно не вписывались в тот совершено неромантичный и даже приземленный имидж, который Джимми избрал себе после возвращения в группу. Он очень старался казаться самым обычным парнем. Даже слишком старался. И только эти руки артиста предавали кажущуюся простоту его облика, намекали на подлинное содержание. И еще глаза - их взгляд был по-прежнему невеселым. Насмешливым, ироничным, иногда задумчивым или нежным... Но веселым или радостным - никогда. И Майке поняла, что вообще не может представить у Джимми такого взгляда – по-настоящему счастливого, и такой улыбки, по-настоящему искренней, такой, чтобы даже глаза засияли. О, она была уверена, что его глаза могут изумительно сиять! И ей до глубины души, до боли захотелось это увидеть. Если до разговора с Ханнелоре и просмотра видеороликов Майке ощущала всего лишь смутное беспокойство, то теперь она просто не находила себе места. Увиденное и удручало ее, и одновременно будоражило воображение. Когда ты точно знаешь, что тот, кого ты видишь, недоступен и не имеет к тебе ни малейшего отношения, все гораздо проще. Но теперь все было иначе. Как ни внушала она себе, что ничего не изменилось, и Джимми так же далек от нее, как и раньше, но теперь он уже не был просто частью ее фантазий. Теперь он был вполне реален. И, кажется, вполне охотно с ней общался. Но с какой целью все же? Бог его знает, может, он и в самом деле всего лишь хотел с ней переспать, как с Ханнелоре… А может, она и для этого не годится. Тогда зачем? В любом случае это его игра и его правила. Она даже не может первая ему позвонить, хотя они и обменялись телефонами… Или все-таки может? Почему бы и нет на самом деле? Он же ей звонит. Она ему сама сказала, что относится к нему не как фанатка, а как обычная знакомая, а значит, они на равных. И значит, позвонить она имеет право. Майке поспешно, чтобы не успеет передумать, открыла смс Джимми и нажала в меню «набрать номер». Пока она слушала гудки, ее всю колотило от желания бросить телефон или вообще разбить его. И вообще забыть обо всем этом навсегда. Она бы, наверно, так и сделала, если бы Джимми не снял трубку на четвертом гудке. - Да? - Привет, - Майке поняла, что совершенно не продумала, что говорить. И даже не представляет, зачем она, собственно, звонит ему. - Привет, - он, кажется, все-таки удивился. - Ты не занят? – на самом деле ей просто необходимо было услышать его голос. Убедиться, что он на самом деле существует. - Да нет… не особо. Случилось что-нибудь? - Нет… - она чувствовала себя совсем кошмарно, как будто вот-вот расплачется. – А что, должно обязательно что-то случиться, чтобы я могла позвонить тебе? – спросила она, стараясь разозлить себя. - Просто по твоему голосу мне так показалось, - ответил Джимми. – Значит, все нормально? «Нет, не нормально, - подумала Майке. – Я влюбилась в тебя, а это совсем не нормально!» Теперь уже не было смысла притворяться перед самой собой и делать вид, что это по-прежнему всего лишь забавное приключение. В какой-то момент все стало очень серьезным. А может, и сразу было, но она только теперь это поняла. - На самом деле не очень нормально, я… Ушла сегодня из группы, - выпалила Майке. Не важно, решила она, интересует это его или нет. Но раз уж он так старательно набивался ей в друзья – пусть теперь слушает. Джимми, кажется, и в самом деле слушал. По крайней мере, молчал. - Это из-за Вале, - продолжала Майке. Она начала понемногу успокаиваться. – Я совсем перестала ее выносить. Раньше мне было смешно, мне казалось, она никогда не сумеет меня достать, а теперь она меня так стала раздражать, что я сама на нее кидаюсь. Вот и сегодня… - и она вдруг выложила ему их недавний разговор со всеми подробностями, умолчав лишь о нелестной характеристике, которую она дала вокальным данным его сестер. Джимми слушал, не перебивая, и когда она закончила, сказал задумчиво: - Знаешь, мне что-то такое приходило в голову... Еще когда я слушал, как она поет. О том, что уж лучше журналисты, чем «истинные фанаты». Те, кто пишут о нас... всякое такое… Не важно. Они хотя бы какой-то профит с этого имеют. Они нас используют, пусть даже для развлечения или наживы. А вот такие архи-преданные фанаты, они... Свои собственные жизни используют и тратят... Душу, талант... Чего ради? - Ради вас, - сказала Майке. - РАДИ НАС? Нам-то какая от этого радость? Не говоря уже о пользе. То, что они свою жизнь вот так бездарно тратят? Журналист он хотя бы деньги получает. И практикуется на нас в написании статей. Там, глядишь, и в люди выйдет... - Но те, кто перепевают ваши песни, тоже практикуются, - возразила Майке. - Сначала поют чужие песни, а потом начинают петь свои. - А если НЕ начинают? Тогда как? Если своего так и не приходит, что это, как не бездарно потраченное время? - Некоторые поют для удовольствия. - Нельзя петь для удовольствия и одновременно любоваться собой. Уж поверь мне. Это были те же слова, которые она сама себе говорила уже много раз. Но никогда не была полностью уверена, что права. И теперь, когда слышала их от Джимми, находила всевозможные аргументы против. Однако он разбивал эти аргументы один за другим, и скоро Майке стало совсем легко. В конце концов, не так уж важно, права она или нет. Гораздо важнее, что Джимми думает так же. Правда вслед за облегчением и радостью, она тут же ощутила легкий укол совести. И поспешила добавить. - Вале меня чуть живьем не съела, когда я сказала, что у Барби писклявый голос, а Майте поет в нос. А ведь она всего лишь их фанатка. Ты как их брат и вовсе должен захотеть меня за это убить. - Но Майте действительно поет в нос, - сказал Джимми вполне беспечно. – А я хриплю, как испанский металлист... А Барби еще и лажает, когда поет вторым голосом во время концертов. А Майте иногда лажает и первым, но она хотя бы всегда умеет это подать, будто так и надо... Зато она в последнее время почти не сипит. Да из нас кто, если и умеет по-настоящему петь, так это Джон да Кэти... Да вот и Анджело неплохо научился в последнее время. Патриция постоянно перебарщивает с вибрато, это иногда раздражает почище любого сипения. А у Пэдди голос и вовсе средненький, но он просто... - Поет потрясающе попсово и это обеспечивает ему миллионы глупых фанаток, - помогла ему сформулировать Майке. - Вот да. Что-то в этом роде. Это его золотой стиль – ну, девчонкам нравится. - Я тоже девчонка, а этого не понимаю, - пожала плечами Майке. - Я понимаю, вы с Джоуи, ну... Вы хотя бы выглядите очень по-мужски, Джон просто красивый... даже если кто не разбирается совершенно в музыке и пении, хотя бы на это может повестись. Но в Пэдди-то что такого есть, кроме его милоты? Он даже не особо красивый. У него есть только длинные волосы и улыбка. Ну и конечно, бездна обаяния. - На самом деле не только это, - заметил Джимми. - Знаю-знаю. И мне действительно нравятся его песни, особенно если учесть в каком возрасте он их написал. Особенно Calling Heaven. Вот тут уже чувствуется, что ему удалось написать настоящую песню... - А другие что, игрушечные? - По-настоящему хорошую, я имею в виду. Ты ведь понял, о чем я. Остальные, те, что раньше, красивые, но все же не такие глубокие. И я верю, что если бы я его узнала как человека, то, возможно, открыла бы в нем массу достоинств, за что смогла бы полюбить его... Действительно полюбить. Но ведь ничего этого фанаты не видят и не знают. А то, что видят... Пф... что, можно фанатеть от такой малости? - Большинству людей нужно совсем немного. - Да, но при этом они готовы распнуть любого, кто хотя бы заикнется, что их кумир неидеален. Вот, например, Барби – я даже не знаю, я ее готова любить... За то, как она танцует, за то, что она такая милая, за то, что... Не знаю, много за что. Но почему для этого мне нужно непременно оглохнуть и утверждать, что у нее красивый сильный голос... Если это не так? Наличие хоть какого красивого голоса не делает человека певцом или артистом. Наша Вальфриде тому самый яркий пример. А Барби и Пэдди даже со своими скромными голосами великие артисты, так что меняет, если я не стану их идеализировать? - Значит, ты все-таки не фанатка, - сказал Джимми уверенно. - Фанатам нужно идеализировать. Без этого никак. Не понимаешь? Фанаты, они же по большей части подростки. И своей жизни у них пока нет. Они живут жизнями своих кумиров, словно примеряют их на себя и их славу, конечно, тоже. Твоя Вальфриде, когда смотрит наши концерты, представляет на сцене себя. И любуется собой. Поэтому любое плохое слова о нас воспринимает как личное оскорбление. Ей нужно видеть нас идеальными, чтобы она чувствовала идеальной себя. Это такая особенность мышления... Большинству подростков непременно нужно быть супер-героями и чудо-людьми, иначе они чувствуют себя неуверенно по жизни. И еще им нравится все красивое. Они еще не знают, что можно жить неидеальным и не очень красивым, и тебя все равно полюбят... Те, кому это нужно. Но они этого понять не в состоянии, потому что сами по-настоящему еще не любили. Только очаровывались красивыми сказочками про идеальных людей. - Ну да, - согласилась Майке. Странно, не то чтобы она раньше всего этого не знала. Но когда именно Джимми ей об этом говорил, она чувствовала, что действительно верит в это. Странный у него был голос, она еще не слышала от него таких интонаций. Они говорили по телефону, но ощущение было такое, будто он держит ее за руку. И смотрит ей прямо в глаза. - Спорим, я знаю, о чем ты сейчас подумала! – сказал вдруг Джимми озорным тоном. Майке вздрогнула. - И о чем же? - «Он намного умнее, чем кажется с виду». - Слова «намного» там не было, - засмеялась Майке. – Но после того как ты верно угадал, я, пожалуй, согласна его добавить. - Ну, не уверен, что умение читать мысли относится к признакам интеллекта... – фыркнул Джимми и тут же уже совсем другим тоном спросил: - Так что, полегчало тебе? Голос у тебя стал повеселее. - Наверно. Вообще лучшая терапия от плохого настроения - это поесть чего-нибудь жирного и неполезного, смешать себе парочку коктейлей... Плюс еще чего-нибудь покрепче. А потом валятся на кровати, есть конфеты и читать какие-нибудь сказки, как в детстве… - Хочешь, я приеду, почитаю тебе вслух? - вкрадчиво предложил Джимми. Это была, конечно же, шутка, потому Майке ничуть не смутилась. - Так я тебе и сказала адрес. - Адрес, я, наверно, смогу узнать в клубе. Не откажут же там в информации МНЕ? - Может, и откажут, - сказала Майке неуверенно. – Вообще-то это конфиденциальная информация. - Ах, значит, его там все же можно узнать? Но ладно, в крайнем случае спрошу его у Вальфриде. Уж она-то мне, наверное, не откажет! - Наверное. Но вряд и она захочет сообщать тебе МОЙ адрес. - Ммм... А если я скажу, что узнал, какие мерзкие сплетни ты распускаешь обо мне и моей семье, и желаю лично… убить тебя презрением? - Ну, не такая же она дурочка, чтобы повестись на это, - произнесла Майке с сомнением. – Хотя, может, и поведется... Но, знаешь, все-таки лучше не надо. Давай, увидимся позже, хорошо? - «Увидимся позже» - так обычно говорят в плохом кино. Это один из тех штампов, которые режиссерам настоятельно рекомендуется избегать. Все равно, что говорить «я сейчас вернусь» в ужастиках. Плохая примета. - О да, в ужастиках после таких слов обычно не возвращаются, - согласилась Майке. – А чем мне грозят слова «увидимся позже»? - Хочешь проверить? - Я не суеверная. - Вот такие слишком самоуверенные люди и попадают впросак чаще всего, – нравоучительно сказал Джимми. «Зато теперь у тебя будет уважительный повод больше мне не звонить и не встречаться, - подумала Майке. – А мне не жалеть. Спишем все на плохую примету». - Увидимся, Джимми, - сказала она. - Увидимся, - откликнулся Джимми и отключился. Если бы в тот момент им кто-нибудь сказал, что в следующий раз они увидятся только через год, Джимми, пожалуй, все же настоял бы на том, чтобы приехать. И Майке, возможно, сказала бы ему адрес.