По следам своей удачи.

      «Счастливые часов не наблюдают», — любили говорить мои легкомысленные родители из прошлой жизни. Я им не верил.       Не верю и сейчас.       Тогда в пресной будности вялотекущих дней найти подтверждение этим словам было проблематично, а сейчас, в мире, где сложно не жить, а выжить, так и вообще невозможно. Я не представлял, что должно было произойти, чтобы я почувствовал себя действительно счастливым.       Да и не было больше того безразличного до всего овоща, который лишь по случайности получил имя, а не место на грядке. Теперь я имел цель. Самую настоящую цель, к которой хочется стремиться, которая насильно толкает тебя на развитие, которая не была призрачной и недосягаемой. И пусть для того, чтобы дать мне шанс найти свой путь должен был умереть человек, я благодарен за этот подарок.       Спасибо, мама за жизнь и жертву.       Спасибо, Мори за приют и науку.       Спасибо, Хьюга за глаза и трёх смертников.       Да, теперь я их благодарил. С ненавистью в сердце, но благодарил — все-таки, не смотря ни на что, они мне помогли. Вряд ли я бы смог вытерпеть те нечеловеческие нагрузки, что вывалил на меня Манабу, не будь у меня «приятных» сновидений, навеянных памятными событиями.       Кажется, с момента вручения мне детского оружия, он действительно принялся за меня всерьёз. Разнообразные упражнения с упором на рост спинных мышц, растяжки, пробежки, развитие реакции утомляли просто невыносимо. Но я справлялся. Каждый раз, считая, что ещё одного подхода мне не осилить, я вспоминал, зачем мне все это. Вспоминал, ярился, материл сам себя и вновь приступал. Я перестал себя жалеть, работал на износ, справедливо считая, что гибкое детское тело сможет приспособиться к нагрузкам.       Вот только это не спасало от боли и усталости. Я больше не вскакивал от вездесущих кошмаров по утрам с активированным бьякуганом и сжатыми до крови кулаками — состояние попросту не позволяло. Теперь, благодаря болящим до зубного скрежета мышцам, мои подъемы сопровождались только лёгкими матами и старческим кряхтением.       «Привычка — это лишь дело времени», — пытался я себя успокоить едва ли не каждым вечером, «наслаждаясь» пренеприятнейшими судорогами. — «Рано или поздно я точно привыкну…»       Жаль только пока не наступило ни того, ни другого…       Про наследство неизвестного папаши я так же старался не забывать — слишком уж сильная это была карта в моём рукаве. И пусть за спиной не стояло ни клана, ни деревни, способных защитить мои глаза от посягательств со стороны почти всех шиноби — отказываться от них я не собирался. Напротив, их наличие лишь ещё больше подстегивало моё желание скорейшего роста в силе.       Как говориться: «Спасай себя сам, раз уж больше некому»…       Разочаровывало лишь то, что Бьякуган оказался тем ещё геморроем. Я не был знаком с методикой его тренировки, не знал развивающих упражнений. Мне приходилось работать буквально вслепую, наугад, надеясь на случайное открытие верного пути. И вот тут мне не везло.       К примеру, случай, когда я решил увеличить приток чакры к глазам, желая наконец соскочить с мёртвой точки, боюсь, запомнится надолго. Та острая боль, то ощущение выколотых глаз, те кровавые слёзы так отпечатались в моём сознании, что я ещё несколько недель после со страхом и придыханием взвывал к своему додзюцу.       Но нельзя сказать, что у меня совсем ничего не получалось, скорее даже наоборот. Я, наконец, смог перейти тот рубеж, который боялся никогда не пересечь — сквозное зрение. Сложно описать то чувство удовлетворения, что посетило меня в тот миг, когда стена, которую я в очередной раз сверлил глазами, расступилась перед моим взором. И пусть тогда исчезла лишь тонкая бумажная перегородка, оставив деревянный орнамент на месте, главное, что я, наконец, понял принцип управления своим додзюцу.       Как бы это удивительно ни звучало, до этого момента я не считал Бьякуган частью своего тела, воспринимая его скорее как инструмент, неведомую игрушку управляемую чакрой. Понимание того, что это именно мои глаза, пришло лишь в миг осознания своих действий. Я не дозировал чакру, не складывал гору ручных печатей, не произносил магических слов, нет. Только собственное желание, только короткая команда-сигнал от мозга требовалось для этого, как оказалось не сложного, действия. Беда лишь в том, что поймать тот миг, ухватиться за то чувство, что я испытал в первый раз у меня больше не получалось.       Впрочем, несмотря на эту изменчивую удачу, у меня, понявшего принцип, совершился прорыв в другом направлении.       Да, наконец-то я смог увеличить радиус обозримой сферы. Удивительное чувство, когда ты не ощущаешь границ своего взора, страшишься упустить собственное тело в многообразии поступающих в мозг образов, теряешься в кажущейся свободе, вседозволенности и всезнании. Голова едва ли не пухла от действительно гигантского объёма вливающейся информации и, явно не справляясь, болью в висках выражала свои протесты. Но этот маленький минус никак не мог перечеркнуть воистину волшебную способность Бьякугана. При должной концентрации я мог не только пересчитать количество листиков на любой ветке любого дерева в моём радиусе, но и описать их форму и направление прожилок. И пусть без сквозного зрения мне была доступна лишь плоская картинка, моё потрясение и восхищение от этого не убавилось.       Не удивительно, что после первого использования расширенного взора, на следующий день я, несмотря на все ещё болящие глаза и ноющую голову, вновь полетел исследовать окрестности дома…       ...я расслабился и закрыл глаза, останавливая в них ток чакры, и чувствуя уже привычные последствия. Голова, вдобавок к остальному телу, нещадно гудела, заставляя меня морщиться от каждого резкого движения, напоминая о необходимости тренировки. Тело, измотанное недавними упражнениями, лишь приветливо помахало ей рукой, приветствуя пополнение в клубе физически измученных.       Да, и так каждый вечер изо дня в день. Уставший и физически, и морально я вновь и вновь засыпал под разнообразные, тягостные думы.       Была ли за мной пресловутая правда, в моём стремлении отомстить за загубленную жизнь? Должен ли я — чужак — идти против правил сформированных в этом мире долго до моего появления в нем? Ошибся ли я, убежав от Хьюг, что имели на это тело и глаза прав едва ли не больше меня самого? Не было ли проще…       «Стоп», — в очередной раз обрывала меня шальная мысль. — «Не своди все к этому вновь».       Да, я ушел, не оглядываясь на перспективы, убегал не глядя в будущее. Это был спонтанный, истинно верный ответ на действия троицы шиноби. Я мог сомневаться во всем, кроме гложущих меня чувств: ненависти, ярости, гнева и… обиды. Я мог ошибиться в любом пути, кроме того, по которому вели меня они…       Кроме того пути, по которому иду я. ***       Металлическое, широкое, необычной формы кольцо непривычно отягощало большой палец, не смотря на неделю тренировок, посвящённых работе с ним. Толстая льняная тетива легла на него и плотно прижалась к ладони. Уже заправленная стрела легко подрагивала в нетерпении полета, еле слышно постукивая по рукоятке детского лука. Предвкушение, чувство нарастающей радости и легкий, непонятный страх сопровождали каждое мое движение. Я стоял в той заученной еще с первого урока позе, держал в руках знакомый до малейшей потертости лук, натягивал зловредную тетиву, чувствовал немного шершавую деревянную стрелу.       Дождался.       Смог.       Как минимум только ради этого клубка чувств я был готов вновь пройти через весь курс тренировок с Манабу.       Мышцы на руках сводило легкой судорогой, но я продолжал оттягивать тяжелую тетиву — больше половины стрелы еще торчало за рукояткой. Мой первый выстрел должен был быть цельным, максимально сильным. Я хотел прочувствовать лук, привыкнуть к нему, «подружиться» с ним… Именно для этого я испытывал его. Как и он испытывал меня.       Неожиданно, под мой изумленный взор тетива соскочила с металлического кольца на пальце и, ободрав кожу вдоль указательного пальца, выплюнула стрелу на жалкий десяток метров.       Глухой стук наконечника стрелы о землю я практически не заметил — лишь во все глаза смотрел на саднящую ладонь, что испортила мой первый в жизни выстрел из лука. Смотрел разочарованно, неверяще и немного непонимающе. Я же все делал правильно…       Почему у меня не получилось? У меня не могло не полу…       На мое плечо опустилась чья-то тяжелая рука.       — Еще раз, — голос Манабу прогремел совсем рядом с ухом, будто он тоже наклонился посмотреть на мою ладонь.       Я решительно кивнул, попутно изгоняя из головы негатив и сожаления. Смешно получилось — привыкший к неудачам, я отчего-то оказался к ней не готов. «Нельзя больше такого допускать, — напутствовал я сам себе. — Нельзя быть оптимистом. Не жди ни зла, ни благодати. Только принимай их. Только принимай.»       Вторая стрела легла на тетиву уже намного уверенней первой. Руки не тряслись, слегка отдохнувшие мышцы были готовы согнуть тугие плечи лука, расцарапанная кожа на пальце уже не беспокоила. Металлическое кольцо вновь подцепило льняную тетиву, прижало её к руке и пришло в движение. Я напрягся всем телом, конвертируясь лишь на собственных действиях.       Сейчас или никогда!       …из жалкого подобия боевого транса меня вывела горячая волна, что прокатилась по уже поврежденной конечности, болью отразившись у меня сознании. Резкий, рефлекторный взгляд, направленный в сторону столь яркого раздражителя не заставил себя ждать и успел запечатлеть пару одиноких алых капель, медленно текущих по тонкой нити, падая на сухую землю точно под опорную ногу.       Стрела сорвалась… снова. Но теперь я точно знал почему.       С нарастающим гневом я смотрел на вторую стрелу, что упала даже ближе первой, пусть и понимая, что за ней нет никакой вины. Ей доставалось лишь за то, что она была наглядным примером моей собственной неудачи. Ну не любит человек любоваться своими провалами, не любит.       Я оторвал взгляд от ни в чем не повинной стрелы, почти не видной среди низкорастущей травы, и перевёл его на теперь уже серьёзно болящую руку.       «Вот где ошибка, — понял я, смотря на разодранную тетивой кожу указательного пальца. — Хват. Он неверный».       Это стоило понять гораздо раньше. Уже тогда, когда Манабу только показал мне необычное кольцо на большой палец и объяснил как им пользоваться, я отнёсся к его словам более чем скептически. Стрельба хватом большого пальца — что за вздор?! Неудобный, слабый, непрактичный, он попросту не должен был существовать. Другое дело хват повыше, с натяжкой при помощи двух сильнейших и цепких пальцев. Вот где удобство и простота, вот где сила и грация.       Манабу не мог его не знать, но отчего-то предпочел дать мне другой, нелепый. Почему?       Может, он хочет затормозить мое общее развитие? Но тогда зачем?       — Ещё раз, — спокойно и без эмоций произнёс Манабу, но мои руки не двигались.       Состроив максимально обиженную мордашку, я повернулся к Манабу, открыто демонстрируя ему разодранный до крови палец.       Будем давить на жалость.       — Этот хват… — почти натурально хлюпая носом, просипел я, — Он не удобный. От него рука болит и стрела срывается. Может есть другой?       Я старался, действительно старался состроить просящий, едва не молебный взгляд, старался подавить очередную вспышку раздражения от подобного лицедейства, в прошлом не вызывающего у меня подобных чувств.       Да, меня недавно накрыло прозрение — люди все-таки меняются. Проживший прошлую жизнь в пучинах лицемерия, я внезапно возненавидел притворство. Нет, не так. Я устал от него. Каждый разговор с людьми ограничивал меня, мои знания, мои доводы и выводы их представлением о возможностях ребенка. И эти рамки… они угнетали.       Вот и сейчас приходилось строить из себя немного плаксивого, но все же ребенка, а эта личина уже мне попросту ненавистна.       Впрочем, были в моем положении и некоторые плюсы. Наблюдать разразившуюся на лице взрослого человека борьбу двух чувств, я вряд ли смог в ином положении. Кажущийся холодным взгляд Манабу блуждал от покрасневшей из-за моей крови тетивы до поврежденной руки, перетекал на молящую мордашку, вызывая у него острое желание подойти помочь, но в тот же момент напускная личность строгого учителя не позволяла ему этого делать. В нем боролись два разных проявления заботы — родительской и педагогической, и наблюдать за этим было дико интересно.       — Ты уверен, что все делаешь именно так, как я тебе объяснял, Акио? — лекторским тоном обратился Манабу. Учитель все же возобладал над родителем.       Я кивнул, но далеко не так уверенно как хотелось бы. Слова охотника, посвященные умению стрельбы из лука, выветрились из моей головы, стоило им попасть туда. После долгожданного собственноручного снаряжения лука льняной тетивой, погрязший в самовосхвалении и фантазиях о будущих уроках, я пропустил мимо ушей большую часть его объяснений. Но в тот момент меня это не смутило — слишком уж часто я видел как тянет стрелы сам Манабу, и потому не испытывал сомнений в собственных возможностях. Возможно - зря.       — Покажи, — чуть прищурившись, попросил охотник, видимо уловив во мне нотки неуверенности. — Давай.       Легкий кивок и, едва передвигая негнущиеся ноги, я отвернулся от пристального взора наставника. Зачем я только спросил? ..       Стоп, а до этого он, что не наблюдал? Что за странная игра?       Тряхнув головой и выбросив из головы лишние мысли, я сконцентрировался на собственных движениях. Третий выстрел намеревался быть самым сложным испытанием за сегодняшний день. Я уже чувствовал пристальный взгляд охотника, ощущал его внимание, его интерес, его надежды возложенные на меня. Моральный прессинг мешал едва ли не сильнее остро болящего указательного пальца и отчего-то трясущихся рук.       Кажется, я все-таки боялся. Боялся разочаровать своего первого наставника, боялся его безразличия, боялся остаться без него. А кто виноват? Только я. Моя самоуверенность и мысль о превосходстве собственного разума сыграли со мной в злую шутку — я разучился слушать окружающих взрослых и учиться у них. Нет, не так. Я не принимал их опыт, не слушал их доводы, не обращал внимания на воспитательные речи. Я стал безалаберен, сконцентрировавшись лишь на физическом развитии, пренебрегаю духом. Возомнил о себе слишком много.       — Тут не правильно, — на мое правое плечо опустилась тяжелая ладонь Манабу. — Почему ты тянешь рукой?       Что?       Неожиданный вопрос загнал меня в тупик, быстрее, чем любое мое размышление о себе самом. Почему я тяну рукой? А как еще? Что он намеревался от меня услышать?       Отпустив слегка натянутую тетиву, я обернулся навстречу Манабу. Кажется, мы друг друга недопонимали.       — Акио, ты вообще меня слушал? — в мои глаза уперся взгляд охотника с легко читаемой толикой разочарования. — Что я говорил о натяжке тетивы?       Мое молчание затянулось. Не представляя, что еще можно делать, я просто во все глаза наблюдал за рассерженным охотником. Впервые за почти год нахождения в этом доме Манабу был мною не доволен. Он смотрел на меня так, будто я не пропустил часть его объяснений, а едва ли не похитил какую-нибудь святыню — зло и разочарованно. Я же этот взгляд стоически терпел. Знал, что заслужил.       В мою голову медленно пробиралось осознание — во мне разочаровались, меня бросят. Страх вновь остаться одному, без поддержки, сил и крыши над головой растекался по венам ледяными ручейками, холодя не хуже той самой памятной ночи в лесу. Под его давлением гордость уже достаточно взрослого человека отходила на второй план, выпуская на волю основные инстинкты. Еще мгновение и я бы бросился на колени просить прощения за собственную несобранность. «Мне нужен Манабу! — будто шептало мне на ухо собственное чувство самосохранения. — Нужен до поры до времени. Извиняйся! Моли прощения!»       Но я не успел. Охотник меня опередил.       Манабу громко вздохнул, устало прикрыв глаза рукой.       — Ками-сама, все время забываю, что ты лишь ребенок… — сказал он, смотря на меня уже своим обычным, ничего не выражающим взглядом. — Прости.       Я молчал и не шевелился, боясь спугнуть свою удачу и одновременно осмысляя его слова. Значат ли они, что я действительно веду себя не соответствующе своему возрасту? Значат ли они, что мое притворство несовершенно? Грозило ли это мне чем-нибудь? Черт! Не хватало мне еще одной порции важных вопросов без ответов.       — Иди сюда, я покажу еще раз, — чуть улыбнулся охотник, вырывая меня из легкого оцепенения. — Смотри.       Неожиданно для меня сбросив легкую рубашку, Манабу поднял собственный лук и без стрелы натянул тетиву.       — Видишь? — не оборачиваясь, спросил он, замерев в этой позе.       Да, видел. Теперь, когда одежда не скрывала его тела, я воочию видел, как под кожей перекатывались канаты мышц. Развит Манабу был неравномерно — почти отсутствующий пресс, правая грудь немного больше левой, не перекачанные руки, но вот спина и плечи, были выдающиеся. Не самое лицеприятное зрелище и явно не мой идеал красивого тела.       Охотник отпустил тетиву и вновь её натянул, демонстрируя как сводятся вместе лопатки, как почти простаивает бицепс, как напряжены дельтовидные мышцы… Вот оно, озарение — Манабу почти не использовал руки при стрельбе — всю работу брали на себя плечи и спина.       Я же, тянул руками…       — Понял? — вновь интересовался Манабу, оборачиваясь в мою сторону.       Преисполненный сомнений, я кивнул. Могла ли эта краткая демонстрация действительно помочь мне? Моя проблема заключалась явно не в умении натягивать тетиву и работать плечами и спиной, а в срывающейся с большого пальца, а точнее с кольца, стреле. Сомневаюсь, что это было связано с занятыми натяжкой бицепсами — мне то ли не хватало силы в пальцах, то ли этот хват действительно был плодом больного воображения.       — Что ж, уже хорошо, — улыбнулся Манабу и, подойдя, взъерошил мои отросшие волосы. — Теперь разберемся с твоим хватом… ***       Поджав под себя ноги Анзу сидела в большой задней комнате, наблюдая через открытые перегородки за тренирующимися мужчиной и мальчиком. Наблюдала и уже попросту не находила сил удивляться невероятному малышу. Не прошло еще и года с начала полноценных занятий, а Акио уже взял в руки лук. Его прогресс даже для неё, человека мало разбирающегося в подобном, казался чудовищным.       Была в этом вина и её мужа — Акио он гонял без устали и жалости, без скидок на возраст и погоду. Мальчик, маленький мальчик четырёх лет от роду изматывался до такой степени, что смотреть на него без слез она не могла.       Казалось, после пройденного в таком юном возрасте Акио заслужил нормальное, счастливое детство, теплоту родительской любви и заботы, но нет. Манабу так не считал.       Сколько раз она, видя страдания ее нового сына, в разговорах с мужем поднимала одну и ту же тему? Сколько раз она слышала неизменный ответ? Неисчислимое количество. А несколько десятков бесплодных попыток отгородить сына от помешавшегося на своём Манабу?       Ей не удалось — Манабу был непреклонен, его авторитет неоспорим. Все что оставалось Анзу, лишь всеми силами поддерживать бедного Акио. Ежедневные припарки, легкий массаж максимально большие порции еды — как могла, старалась она смягчить последствия безрассудных тренировок её мужа.       Но даже так, пусть Анзу и были неприятны методы Манабу, день изо дня она находила у себя время, чтобы понаблюдать за своими мужчинами. Это напоминало ей о тех недалеких временах, когда с лица мужа не слезала улыбка, когда по заднему двору бегали другие детские ножки, когда другой мальчик со счастливой улыбкой делился за столом своими впечатлениями о сегодняшнем дне. Но они прошли.       При появлении в жизни Анзу мальчика она, кажется, наконец смогла отпустить своего сына, образ которого изо дня в день преследовал её. Дом больше не пустовал, не навевал на неё тоску своим одиночеством, не пробуждал раз за разом печальные воспоминания. Он вновь стал тем местом, куда Анзу желала поскорее вернуться после коротких вылазок в город с мужем, тем местом, что грело саму женщину и её семью.       Она видела, как изменился и Манабу. Коривший себя за случившееся, её муж закрылся, отгородился от неё. День изо дня он пропадал в лесу, пытаясь забыться в работе, возвращаясь поздними вечерами, бичуя и истязая себя заслуженной, как он считал, виной…       Анзу встряхнула головой, отгоняя мрачные мысли. Что было, то прошло.       — Все хорошо? — сухой голос Манабу раздался совсем рядом с её ухом.       Анзу встрепенулась — столь глубоко задуматься, что пропустить появление мужа, для неё было в новинку.       — Да, — кивнула она, посмотрев на присевшего рядом мужчину. - Чаю?       Заметив легкий кивок со стороны мужа, Анзу выверенными движениями наполнила керамическую кружку дымящимся напитком и передвинула её поближе к нему.       — Как он? — как бы невзначай спросила Анзу, продолжив внимательно наблюдать за тренировавшимся натягивать тетиву мальчиком.       Манабу ответил далеко не сразу, то ли раздумывая над ответом, то ли действительно наслаждаясь чаем. Но не прошло и минуты, как он, сделав несколько глотков, аккуратно поставил чашку на крохотный столик и глубоко вздохнул.       — Он очень смышленый малыш, — таинственно изрек Манабу, не сводя глаз с подопечного. — И более чем способный.       — Но… — Анзу опустила глаза в пол, невольно вспоминая детские болезненные стоны, которые зачастую доносились из детской комнаты Акио, — не слишком ли…       Манабу в ответ лишь покачал головой, не собираясь вновь разговаривать на эту тему.       — Но он еще мал! Ему только четыре! Даже Минору… — Анзу осеклась, видя как вздрогнул её муж при имени родного сына, но все же нашла в себе силы продолжить. — Даже Минору лишь к пяти годам взялся за лук… Дорогой, может быть, ты все-таки спешишь?       — Спешу? — Усмехнулся Манабу, переведя взгляд на взволнованную жену. — Поверь, нет. Я скорее наоборот оттягиваю, как могу.       Охотник отвернулся от жены, что непонимающе уставилась на своего супруга, вновь переведя взгляд на занимающегося мальчика. Анзу видела, как зрение Манабу расфокусировалось, как напряглось тело, как начала тяжело вздыматься его грудь. Сейчас он, отрешившись от реальности, вспоминал то, о чем всегда хотел позабыть.       — Знаешь, мой отец был… тяжёлым человеком. Все свою жизнь он провел, руководствуясь лишь своими правилами и принципами, не считаясь с чужими мнениями и желаниями. Закономерно, что это и свело его в могилу.       Анзу замерла, крепко сжимая в руках керамическую кружку, что грозилась в любой момент треснуть под напряженными пальцами, и внимательно слушала охотника. С его отцом она знакома не была — тот умер ещё до их встречи, — да и как-то не особо горела желанием, но и история, как поняла она, была не совсем о нём. Это было больше похоже на небольшую отповедь, что в итоге давало ей шанс разузнать о юности Манабу ещё больше. Уж что-что, но по этой теме блеснуть знаниями она не могла — слишком редко Манабу пробирало на откровенные разговоры.       — Я до сих пор помню тот день, когда он решил дать мне в руки оружие, — продолжал охотник, незряче смотря на приемного сына. — Мне было примерно столько же, вот только я был куда большим ребенком, чем он… Нет, не так. Я был обычным ребёнком.       — Что ты имеешь ввиду? — видя, что муж замолчал, спросила Анзу.       — Подумай сама, — Манабу вновь повернулся к ней, — ты разве не замечаешь ничего необычного? Я помню своё состояние после таких же тренировочных дней, помню свои слёзы от боли в теле по вечерам и истерики из-за нежелания продолжать по утрам, помню как бегал к матери в надежде спрятаться от отца… И это было бы нормальным для любого ребёнка того возраста.       Анзу, не желая поддерживать разговор на эту тему, просто молчала. Слова частично направленные в сторону Акио неведомым образом задевали и её саму. Как он может так думать о милом, старательном и умном малыше?       — У него была не простая жизнь, — все-таки не выдержав, принялась защищать своего сына Анзу. — Он многое пережил…       — Это все равно не норма… — начал было Манабу, но прервался. — Забудь. Просто забудь. Мне кажется, я порой воображаю слишком много лишнего.       Анзу лишь кивнула, без слов соглашаясь с мужем, который, по ее мнению, после инцидента с Минору стал сам не свой.       — В любом случае, отца мое поведение не трогало, — продолжил Манабу свой рассказ. — Он шёл по проторенной им же дорожке, следовал собственным планам и его нисколько не интересовало мнение ребёнка по этому поводу. Я, лишенный своего выбора страдал из-за чужого … В итоге отец добился лишь того, что к своей юности я уже во всю ненавидел охоту и все с ней связанное.       — Но сейчас ты… Почему? .. — недоумевала Анзу, прекрасно зная чему их семья обязана своим заработком.       — Жизнь отлично умеет заставлять людей меняться, — ухмыльнулся Манабу. — И я не избежал этой участи.       Манабу встал с колен, поднялся и, выпрямившись, продолжил говорить, уже не сводя глаз с Акио.       — Когда у нас появился Минору, я решил, что не уподоблюсь своему отцу, не заставлю сына идти на поводу собственных желаний. Мое детство не должно было повториться с ним, у него должен был быть выбор. И я его дал. Пусть из-за этого мне и пришлось почти два года заинтересовывать его в охоте, прежде чем он сам не попросил, я не жалел. Только потом, когда Минору…       Охотник осекся, вновь затронув больную для них обоих тему, но, видимо почувствовав мягкую ладонь Анзу на своём плече, смог себя переселить.       — И теперь появился он… — каждое новое слово давалось ему все сложнее. — Акио. Я смотрю на него и вижу одновременно и себя в его возрасте — страдающего, перенапрягающегося, держащегося лишь на упорстве и выдержке, и сделавшего собственный выбор Минору. Выбор, за который он же и поплатился.       Лёгкий стук железа об дерево и последовавший за ним радостный детский вскрик нарушил сложившуюся вокруг Анзу и Манабу интимную атмосферу. Ощущение таинства исчезло, истаяло в воздухе, стоило обоим супругам переключить внимание на довольного мальчика в десятке метрах от них. Акио, сумевший пустить свою первую стрелу из достаточно мощного лука, резво подпрыгивая, бежал к ним.       — У меня получилось, — громко кричало им чадо со своими необычными, а теперь и горящими от восторга, глазами и блаженной улыбкой на лице. — Вы были правы, Мори-сан, я просто неправильно зажимал тетиву!       Мори-сан… Немного неправильно, но Анзу действительно нравилось, когда Акио так обращался к её мужу. Подобное дистанцирование от него приятно ей грело душу — в такие моменты она понимала, насколько же она на самом деле ближе ребёнку. Ведь он с первого дня называл её «Анзу-сан»…       — Молодец, — скрыв довольную улыбку, огласил Манабу. — Теперь практикуйся, пока я не подойду. Договорились?       Акио, не раздумывая ни секунды, отчётливо кивнул и, развернувшись на пятках, вновь выбежал на улицу.       Анзу с любовью смотрела ему в след. Не смотря на все произошедшее в прошлом, сейчас она имела право называть себя счастливой. Спасибо тем богам, что в миг нужды подкинули ей этого удивительного ребенка, — энергичного, смышленого, послушного и не капризного. Маленький идеал родительского счастья, чьи глаза и цвет волос только сильнее подчёркивали его необычность и уникальность.       И растить такое чудо, было доверено ей.       — Анзу… — вновь подал голос Манабу. — Я не хочу повторения истории с Минору.       — Ну, так учи его лучше, — тихо сказала она, поднимаясь с колен. — Или не учи вовсе.       Она знала, что её слова услышаны не будут, знала, что не в силах повлиять на его решение — Манабу никогда не прислушивался к советам. Анзу могла лишь сглаживать последствия решений принятых мужем…       Внезапно поразившая Анзу догадка, буквально заставила её развернуться и бросить удивленный взгляд выходящему из дома мужу.       — А ведь ты не так сильно отличаешься от своего отца, как хотел бы…