По следам своей удачи.

      Соляным столбом я застыл перед собственным отражением — смотрел внимательно, въедливо, неверяще. Мой взгляд плясал по поверхности зеркала, одновременно ища изъяны на милом пухловатом лице и запоминая его — мне с ним еще долгую жизнь проживать. Хотя, в тот момент я уже не был так уверен. Ожидаемая красная шевелюра не впечатляла — о ней я уже знал. Мне, как-никак, уже целых два полных года исполнилось, а не увидеть за такой срок цвет собственных волос мог лишь абсолютно слепой человек. Я же был зрячим, а как показало отражение — даже более чем.       Белые с еле различимой окантовкой радужки и зрачка глаза невозможно было ни с чем перепутать, пусть даже и видел я их впервые за все свои две жизни. Бьякуган — одно из трех известных великих Додзюцу и одно из главных проклятий дома Хьюг. Глаза, что были настолько ценны, что вызвали раскол внутри клана-носителей. Глаза, столь лакомые, что за них убивали и чуть было не развязали войну. Глаза, что просто не могли быть у загородного жителя Кусогакуре. Так откуда?..       Вывод напрашивался сам собой — мой неизвестный мне отец был членом одного из сильнейших кланов Конохи. И это не сказать, что сильно радовало. Мало того, что жили мы далеко не в Хи но Куни, так еще и в такой глуши, что о начавшейся на территории страны Травы войне наше скрытое селение знало лишь по слухам. Что здесь забыл ребенок Хьюг, тем более без отца, способного защитить додзюцу своего сына от посягательств вражеских шиноби? Думал я не долго — это всегда давалось мне с завидной легкостью. Сложить вместе несколько фактов, пользуясь знанием канона, было не сложно, но вот выдвинуть верные теории… Таковых оказалось две и обе безрадостные.       Первая — моя мать стала жертвой насилия. Мрачный, неприемлемый вариант как ни парадоксально нравился мне больше. Это гарантировало мне некую безопасность со стороны клана — о наличии своих детей насильники чаще всего не подозревают. А раз не знают, то и искать не будут. Рабская печать на лоб… Нет уж, увольте.       Против этой теории выступало явное родство матери с Узумаки, а значит и шансы на изнасилование членом другого клана были не велики. Хотя был ли… то есть, есть ли этот Клан красноволосых в Конохе как таковой? Три известных канону представителя — слишком мало для полноценной Семьи со своими Главами. А значит, это противоречие можно было спустить на тормозах. Другое дело Хьюги. Не знаю, как у них обстоят внутренние дела, но сомневаюсь, что в рамках режима сохранения своих глаз разрешались беспорядочные половые связи. Слишком уж большая опасность лечь под гейшу вражеской деревни.       Второй вариант моего появления на свет мне не нравился категорически — встреча, любовь, страсть, ребенок, знание и ужас перед неотвратимой судьбой. В этом случае я допускал, что Хьюга, милостиво давший мне жизнь и глаза, оказался членом младшей семьи, а значит помеченным на всю сознательную жизнь. И, не желая такой судьбы своему дитя, Эйко бежала из страны, основавшись на окраине мелкой и немногочисленной деревни шиноби. Если это было правдой… то на мое отражение сейчас смотрят две большие проблемы.       Черт! Как ни крути, второй вариант казался чуть более вероятным...       Детский кулачок несильно ударил ни в чем невиновное зеркало. Черт!       Я должен был радоваться такому подарку судьбы как два прекрасных глаза, но тогда почему…       К черту все! ***       Навалившаяся под тяжестью новых открытий апатия раздражала. Полгода в состоянии пришибленной рыбешки это вам не шутки. А ведь раньше подобного за собой я не замечал. Депрессия? Да скорее уж брат гомик! Моя жизнь раньше смело могла называться безгорестной, правда в равной степени и безрадостной. Я не испытывал резких перепадов настроения, я не бросался на людей в ярости и не лил слезы в расстройствах. А тут! Готовая мечта для психиатра. Я всерьез стал задумываться о возможном влиянии младенческого тела напрямую на мой разум. Задумался и… забыл.       Вернулись радостные деньки, вернулась неиссекаемая энергия детского тела, вернулся искренний радостный ребяческий смех. Убийц, жаждущих вырвать глаза необычному ребенку на горизонте не видать, набирающая обороты война проходила где-то в стороне, а мне, наконец, дали добро на самостоятельное изучение аптеки. Я старался жить максимально беззаботной жизнью, пока мог. Жил, прикидывая в уме варианты собственного развития. Можно сказать, занимался любимым делом любых попаданцев — думал, как распоряжаться данным. Все же два с половиной года не тот возраст, когда можно было начинать интенсивное развитие, но думать он мне не мешал. И этим я нагло пользовался.       Кстати пару слов о развитии. Чем меня привлекла новая жизнь, так это действительно заметным результатом личностного роста. Здесь, в примитивном мире палки и топора, сила отдельно взятого индивидуума ценилась куда выше, нежели в родном мне. Здесь не требовалось тратить четверть собственной жизни на получение знаний, что, возможно, даже не пригодятся тебе в жизни. Не нужно было рвать жилы, чтобы прорваться сквозь сети социума и сформировавшихся связей. Здесь ты их рвал, чтобы тебя самого протащили наверх. Никто не забудет человека, способного уничтожить всю деревню одним соприкосновением рук, никто не посмеет указать ему свод законов и погрозить компроматом. Никто не задавит своими связями… хотя нет, я немного идеализирую. Все это, несомненно, было и тут, но явно не в подобных масштабах. Здесь правила сила и она же была здесь Законом.       И я, зная это, собирался построить собственное будущее. Осталось лишь придумать как. ***       — Положи рядом с софорой! — резко бросил Хизэо, передав мне увесистый пучок трав. — И потолки как я учил!       Киваю, и быстро скрываюсь в задней комнате, выискивая нужный стол — несмотря на месяц работы здесь, я все еще плохо ориентировался среди всех стеллажей. Все дело в их количестве — находясь по ту сторону детского заборчика, сложно было точно подсчитать заполненные полочки и шкафы. И потому, получив добро на небольшую помощь Хизэо, я первое время занимался только тем, что регулярно и постоянно блуждал по рядам со всевозможными травами. Гулял до тех пор, пока хитрожо… хитрый аптекарь не нашел мне работу.       Она была не пыльной, не сложной и, что главное, вносила хоть какое-то разнообразие в скучную размеренную жизнь. Я толок сухую траву, изредка помогал с варкой, еще реже общался с посетителями, а попутно пытался почувствовать неведомое нечто — чакру. И ничего. Совсем. Я будто заново учился… слышать. А это как? Вот и я не знаю, как. Я представлял себе потоки энергии в собственном теле, пытался направлять их, ускорять, тормозить - и ничего. Ни боли, ни жжения, ни резкой потери сознания. Складывалось впечатление, что мое воображение работало вхолостую. Ну не было никаких ощущений! Ровным счетом никаких! И это злило. Это бесило.       С каждой минутой я, раздраженный собственными неудачами, все более и более остервенело бил пестиком по дну каменной ступки, измельчая и так уже толченую периллу. Бил, грозясь в любой момент сломать каменную чашу своей детской рукой. По крайней мере, так казалось лично мне.       — Акио, — грубая мужская ладонь крепко сжала мое запястье. — Ты что творишь?       Я промолчал, боясь невольно огрызнуться. Паршивое чувство, оставленное продолжающимися неудачами, не думало никуда деваться.       — Так, — Хизэо отобрал у меня ступку, поставив на стол, потащил за руку на выход, — иди к прилавку. Посидишь там до конца дня.       Несмотря на не самое лучшее настроение, мне пришлось напрячься, чтобы не расстроиться еще сильнее. Именно прилавка и всей той комнаты в целом я старался избегать как огня. Все-таки несмотря, а возможно и благодаря наличию трезвого разума, обладание Бьякуганом неплохо так отразилось на развитии моей паранойи. Будучи маленьким, неспособным защитить себя ребенком, я всячески боялся разоблачения. Даже гуляя с мамой по Кусакугаре, мой взгляд редко когда открывался от пола, а поднимать голову меня заставляла лишь какая-нибудь высоко висящая вывеска. Я старался не попадаться на глаза и делал это вполне успешно.       Работа в аптеке меня полностью устраивала — главным образом отсутствием людей. А находясь почти безвылазно в задней комнате, я не боялся и редких покупателей. Идеально! .. До того момента как разбитая банка с чем-то спиртовым не стоила мне пять часов сиденья за прилавком на виду у посетителей. Вот там-то я струхнул, хоть и быстро научился вовремя прятать собственное лицо. С того дня подобное «наказание» отчего-то полюбилось бессердечному торгашу.       Но в любой неприятной ситуации можно было найти свои плюсы. И вот сейчас, сидя на высоком стуле и упав лицом в сложенные на прилавке руки, я вновь погрузился в себя, стремясь почувствовать эту неведомую чакру. Должно же хоть когда-то получиться? ***       А тем временем, недалеко от границ Кусагакуре, на краю, бедного фермерского поля появилось трое незнакомых никому из проживающих в деревне человек — двое мужчин и одна женщина. Одетые в специфическую одежду и демонстрируя собственные протекторы с замысловатым знаком, они и не думали скрывать свою принадлежность к одной из самой востребованных профессий. После изматывающего ночного и дневного переход шиноби Конохагакуре но Сато, наконец, достигли цели своей миссии.       — Это действительно деревня, — недовольно просипел черноволосый парень, смотря на покосившиеся одноэтажные домики.       — А ты чего ожидал, Тао? — усмехнулась единственная девушка в отряде. — Дворцов? Казино и бани?       Парень покачал головой.       — Нет, но чего-то более… впечатляющего? Даже квартал Учих размерами больше этой скрытой деревушки. На кой-хрен мы вообще…       — Тихо, — стальной голос до сих пор молчавшего члена команды погасил недовольство еще в зародыше. — Задание есть задание. Ни больше, ни меньше. Киоко, с тебя пополнение необходимых запасов. Тао, мы с тобой к местному начальству. Киоко, будем ждать тебя у здания администрации, не позднее чем через два часа. После, в случае отсутствия, начинаю поиски, что возможно поставят под угрозу наши достигнутые договоренности с местными. Потому постарайся не задерживаться.       Киоко кивнула, прекрасно зная норов своего командира. Он был одним из тех людей, чьи слова не расходятся с делом. Раз сказал, значит будет.       — Прекрасно. Выдвигаемся.       Синхронно стартовав, тройка шиноби быстрым бегом приближались к Кусагакуре и, лишь достигнув первых людных улиц, девушка отделилась от своих товарищей. У неё было лишь два часа, чтобы найти все необходимое в совершенно незнакомой деревне. Правда, будь она размерами с ту же Коноху, шансов разобраться в хитросплетении кварталов и улиц у Киоко не было бы, но здесь в поселке, где по-настоящему крупных улиц отродясь не было, данного времени хватало с головой. Найти пару лавочек, и с помощью женского обаяния, путем демонстрирования протектора шиноби, сбить немного цену, труда не составило.       Чистая вода, ломти вяленого мяса и сушеной рыбы, сухари, мотки легкой ткани, запас бумаги и проволоки уже были упакованы по свиткам, когда Киоко нашла последнюю цель своих поисков — аптеку. Да, её самую. Квалифицированные или хотя бы немного знающие медицинские техники шиноби в лагерях попадались крайне редко, а потому приходилось выживать своими силами. На месте их постоянной дислокации такого человека не было, оттого лекарства были чуть ли не на вес золота. Лекарства, которые при их работе кончались очень даже быстро.       Дверь в единственную на всю деревню лавку аптекаря с усилием и помехами скользнула в сторону, пропуская девушку внутрь небольшой комнаты. За прилавком — единственным убранством в помещении, — её уже ждал, улыбаясь во все тридцать два желтых зуба, немного полноватый лысеющий мужчина.       — Добро пожаловать в лекарственную лавку Хизэо, — произнес он дежурную фразу, бросив оценивающий взгляд на куноичи, — вижу, вы пришли за чем-то конкретным.       Киоко не ответила — что-то в этом мужчине отбивало в ней желание не то что торговаться, но и разговаривать вообще. Она просто подошла и положила на прилавок список необходимых лекарственных порошков и трав. Продавец был невозмутим.       — Хм… подождите минуту, — протянул он, пробегая глазами по бумажке, и, прихватив список с собой, скрылся в задней комнате.       Киоко осталась наедине с еще одним действующим, точнее бездействующим лицом. Маленький, едва трех-четырех годовалый, красноволосый мальчишка растянулся на самом краю лежа лбом на сложенных на прилавке руках. Спал? Без разницы. Она не мешала ему, он не интересовал её. Гармония.       Да и кому вообще может быть интересен мелкий ребенок из незнакомой деревни? ***       Что-то приближалось… я чувствовал это. Или предчувствовал? Это «что-то» маячило на самой границе моего восприятия, ускользая от органов чувств, оставляя за собой лишь намеки, еле заметные признаки своего существования. Оно не рвалось мне навстречу, но и не убегало от меня. Складывалось ощущение, что оно просто шло рядом, постоянно напоминая о себе неясным чувством. Чувством, которое я так силился уловить.       Я концентрировался. Я расслаблялся. Я отвлекался. Пытался смотреть, но не видел. Пытался узнать, но не ощущал. Пытался вспомнить, но не припоминал похожего. Я знал лишь одно — это оно!       Я потерял счет времени тому, сколько провел в попытках разобраться в себе. Прошли мгновения? Часы? Я не знал. В тщетных попытках угнаться за ускользающим чем-то пропало ощущение времени, будто пытаясь оставить нас наедине. Слух, зрение, осязание, обоняние, чувство внутреннего ритма, собственного тела, равновесия отступили следом. Вот она — максимально возможная концентрация — только ты и цель. Ничего лишнего. Просвещение.       И тут я осознал. Осознал это чувство, осознал его течение, осознал его наличие. Осознал, что все два с половиной года жил с ним, осознал, что не осознавал его…       Безумная эйфория охватила мой разум и мое тело. Чувство бурной, мощной реки энергии протекающей по всему организму доводило до экстаза. Чакра была всюду во мне, во всех уголках моего тела. Она растекалась по нему широкими потоками, делясь на притоки, что заполняли каждую клетку, каждую полость.       Я чувствовал, что мог поднять дом, сломать железные трубы, с легкостью свернуть человеческую шею… Ощущение силы, текущей по венам, опьяняло…       Я не заметил когда от охватившего меня блаженства, задергалось практически все тело. Оно будто стремилось найти выход всей скопившейся энергии, но не могло. Запертая в теле свободная энергия билась, ища пути показать себя во всей красе. И нашла.       Я поднял голову, открыл глаза и пораженно замер. Наверное, тогда во мне вновь сломалось привычное представление о мире. В этот момент я действительно и по-настоящему понял, что зрение это чувство. Это не «способность видеть», нет. Это в первую очередь чувство — способ познать окружающий мир. Сложно понять, не увидев того, что видел я.       Окружающий мир изменился. Точнее не так. Изменилось мое видение окружающего мира. Все окружающее пространство разом попало под мой взор. При этом нельзя было сказать, что я «видел» это. Скорее уж чувствовал. Не двигая зрачками, я спокойно переключал внимание с дверного проема позади меня на собственные сандалии на ногах и в тоже время параллельно без труда отслеживал полет мухи под потолком. Это было… волшебно. Будто все пространство в пределах моего восприятия щедро снабжало меня информацией о себе, о произошедших изменениях и возможных событиях. Воистину Великое додзюцу.       Радость моя продлилась недолго — ровно до того момента, как шокированный взгляд куноичи Конохи, обращенный в мою сторону, не достиг моего сознания. И вот тут не смотря на всю охватившую меня эйфорию, я вздрогнул всем телом от внезапно возникшего чувства приближающегося рока. Он был уже рядом.       Я как мог резко отвернулся от пронзительного взгляда девушки, и, спрыгнув со стула на подгибающиеся ноги, быстрым рваным шагом сбежал в заднюю комнату.       Пристальный взгляд шиноби провожал меня до тех пор, пока я окончательно не скрылся с поля зрения. И лишь тогда я позволил себе дать слабину.       — Черт! — вырвалось ругательство на родном языке, потонув в звуке удара кулака об деревянный косяк. Так к ноющим и слезящимся глазам добавилась и боль в отбитой руке.