— Хорошо, положим даже, — отчасти я с вами согласна, — к так называемому честному
труду, в порядочную жизнь нам возвратиться трудно… Но уж хоть бы в этой-то устроиться
как-нибудь получше… чтобы не вовсе рабство… чтобы хоть сколько-нибудь человеком,
женщиной себя чувствовать, а не самкой на скотном дворе.
— Хуже, моя милая, гораздо хуже. Самок не проституируют, как нас с вами, изо дня в
день. Самка — орудие приплода, а мы с вами закабалены бесплодной похотью. Попробуйте-ка
забеременеть, — сейчас же явится почтенный доктор Либесворт устраивать вам аборт. А не
захотите, будете упираться, то Буластиха не постеснится и сама распорядиться кулаками да ножницами…
Александр Валентинович Амфитеатров, «Марья Лусьева» («Дом свиданий»)
— Нерана, в каком ты виде! — Триша, та блондинка, с которой говорил Стил, впервые приведя в «Камелию» Лорана, поймала подругу за рукав в прихожей. — Вся растрепанная, красная… А шляпка! Ты словно после буйной скачки. Нерана смогла ответить только счастливым смехом, и Триша улыбнулась, качая головой: чуть-чуть завистливо, но больше одобрительно. К роману Стила и Нераны почти все девушки в заведении относились с одобрением. За их отношениями следили, как за перипетиями романа, в котором нет злодея, а счастью героев мешают одни только светские условности. Считалось, что Нерана вскоре выпорхнет из опостылевшего веселого дома под венец, чтобы стать леди Стил — а случится это со дня на день. И многие, в особенности те, что помоложе, воображали, что и с ними однажды случится похожая волшебная история. То, что происходило между нею и Стилом в реальности, Нерана предпочитала скрывать. Впрочем, кое-кто не был счастлив от этой истории ни в малейшей степени — мадам Сесиль, держательница заведения. Несмотря на то, что Нерана вошла с заднего входа, это, разумеется, не могло уберечь ее от встречи с хозяйкой веселого дома. Как только Сесиль появилась в коридоре, Триша тотчас исчезла, чтобы избежать нарекания. Стремительно и бесшумно, точно призрак, пользуясь тем, что ее скрадывала тенью портьера. Нерана же осталась на растерзание дикой тигрице. — Ты была с поручиком? — Вместо приветствия спросила Сесиль. — Да, мадам. — Нерана дернула коленями в пародии на реверанс. — Он заплатил тебе что-нибудь? — Нет, мадам. — Мерзавка! Сесиль замахнулась широко, чтобы пощечина вышла больнее и звонче. Нерана не увернулась и не попробовала перехватить руку хозяйки: встретила удар щекой, напрягая шею. На коже под глазом тотчас расцвело красное пятно. — Я все еще приношу Вам большие деньги, мадам. Сесиль сжала кулаки. Что ж, эти слова она не могла подвергнуть сомнению. Это не значило, что Нерана не доставляла хлопот или что искупала их с лихвой. Однако пользы от нее было все же чуточку больше, чем беспокойства, как считала Сесиль. — Принесешь и сегодня. А синяк запудришь. — Удар был хлесткий, мадам, но синяка не останется. От таких пощечин следов не бывает. Нерана направилась в свою комнату, но хозяйка двинулась за нею следом, продолжая сетовать на своих работниц. — Мне будто проблем не хватает! — Мадам Сесиль взмахнула рукой. — Одни ленивицы и нахлебницы кругом. Имей в виду, тебе придется работать в два раза усерднее, когда Нула уйдет. Нула была одной из девушек в «Камелии» и не без оснований считала себя нераниной подругой. Пухленькая, заводная, она привлекала много внимания — а мадам Сесиль превращала его в деньги. — Куда же это она уйдет? — Я не буду держать ее тут, когда она ощенится, естественно. У меня прибыльное заведение и я не собираюсь это менять. — Мадам Сесиль поймала Нерану за рукав, когда та попыталась ускорить шаг. — Не сомневаюсь, что ей надул живот такой же, как твой жандармчик. Ты можешь думать, что ты жемчужина нашего заведения, но не оступись. Нерана знала, что это не вся правда. Она приносила «Камелии» больше денег, чем любая другая девушка в заведении — из-за специфичности ее услуг, цену на которые мадам задрала такую, чтобы ее удавалось выплатить самым именитым из желающих, и не грошом ниже. Но в то же время мадам Сесиль побаивалась Нерану, памятуя о том, как выяснились ее таланты: первого же клиента она чуть не задушила, вдруг поняв, что не в силах остаться спокойной, лежа под пьяной потной тушей. Чудом лордика спасли: Триша, тогда еще тоже работавшая первую неделю в заведении, заподозрила неладное и заглянула в щелку двери. По иронии, клиент остался куда как доволен, испытав неведомые прежде ощущения, отсыпал мадам плату в двойном размере и пообещал вернуться. О Неране пошли слухи. Часто преувеличивающие ее достоинства: как в плане внешности, так и умений. Ей пришлось приложить усилия, чтобы соответствовать хотя бы половине из ожиданий. — Пойду проведаю Нулу. — Иди-иди. Не забудь ей напомнить, что если вздумает оставить ублюдка, я ее выставлю на улицу. — С младенцем? И как же, по-Вашему, она выживет? Мадам пожала плечами. — Ну я же как-то в свое время выжила. К концу ее срока настанет март, на улицах будет тепло. Снег как раз начнет таять. Но мадам неверно подсчитала. Не март, поняла Нерана, а февраль — хотя есть ли разница, дважды палач ударит тебя по шее топором или единожды? Не слишком большая, как ей казалось. Нерана хотела спросить, как же так произошло, и прикусила язык. Она сама вспомнила. Нула сперва, как и она сама, только выступала. У нее обнаружился необыкновенной чистоты голос, и мадам Сесиль готовила Нулу для сцены. Несколько недель Нула пела и аккомпанировала танцовщицам — сама, разумеется, также будучи одета крайне игриво, на потеху публике. А потом вдруг кто-то из девушек, ночевавших внизу, заболел — нет, несильно, какой-то ерундовой лихорадкой, которая прошла через пару дней. Но зараза перекинулась на тех, кто спал с больной в одной комнате, в том числе, и Нулу. Она охрипла — да так, что врач, знакомый мадам Сесиль, посоветовал не петь еще недели две, даже не упражняться. Нула надрывно кашляла, однако мадам Сесиль заявила, что в ее заведении сроду никто не отдыхал дольше пары дней подряд, какой бы ни была причина. И отправила Нулу «по комнатам». Это означало, что из артисток кабаре ее разжаловали в куртизанки. Нула даже не дрогнула, когда услышала приговор хозяйки. То ли природная ее кротость стала тому причиной, то ли бедняжка и не думала, что получила билет в один конец. — Триша сказала, что можно будет пригласить врача, он вырежет… — Нула утерла нос, стараясь сделать так, чтобы это было незаметно. Но сопли — не слеза, не сделаешь вид, что просто что-то в глаз попало. Нула только что изрыдалась досуха, и это не удавалось скрыть. — Но меня передергивает, когда я об этом думаю. Я не хочу, чтобы в меня с ножом лезли. — Не будут. — Нерана недолго думала. — Не дури, дождись меня. Договорились? — Я еще больше полугода ждать могу, — невесело откликнулась Нула. Но Нерана уже не слышала. Сквозняк захлопнул дверь за ее спиной. Она неслась прочь из «Камелии» так, будто действительно могла опоздать. Но однажды ведь это случилось на ее памяти. Другая куртизанка, попавшая в тот же переплет, что и Нула, не стала ждать, какая судьба ждет ее после рождения ребенка. Можно представить, как много возможностей в Эльзиле у опороченной, порицаемой, гонимой девушки с младенцем на руках, без родных и друзей, без заработка и надежды. Та страдалица поужинала с изрядным аппетитом, потом открыла музыкальную шкатулку в своей комнате — часа через два другие девушки принялись стучать ей в дверь, чтобы получить отдых ушам. Так ее и нашли — повесившейся на нарядном поясе. Ту комнату теперь занимала Нерана. Никто не хотел там жить, а она привыкла брать то, что другим не нужно и заниматься тем, на что другие не соглашались.***
На вывеске лавчонки значилось «Диковинки из Бралентии», и, пожелай зайти внутрь жандарм или полицейский, он не нашел бы среди товаров ничего противозаконного… И все же, каждый знал, что единственное в Бралентии настолько ценное, что вывозится в другие страны. Волшебство. Амулеты всех видов — подвески и кольца, свечи, зелья… Особенно пользовались спросом последние. В частности, та их разновидность, которая предупреждала беременность или устраняла уже начавшуюся — однако, следовало торопиться, на определенном сроке уже никакое средство не могло помочь. И Нерана спешила. Она задержалась только у двери на несколько секунд, чтобы успокоить дыхание, сбившееся больше от переживаний, чем от быстрой ходьбы. Внутри, за бисерными занавесками, по крохотной полутемной комнатушке разливался пряный запах. Нерана, все еще несколько взволнованная, дышала им, словно вынырнула на поверхность с морского дна. За прилавком никого не было, когда девушка вошла, но стоило ей на мгновение отвернуться, чтобы прикрыть за собой дверь, как перед нею оказался старичок в зеленом камзоле с золотой вышивкой. Он выглядел вовсе не так, как рисовали бралентийских волшебников книжные иллюстраторы — однако точно так же, как восемь лет назад, когда Нерана явилась в лавку в поисках непрочитанных книг Эстреллы ди Манья. Но пусть она помнила старика, она для него оставалась одной из тысячи посетителей, кто, крадясь совершенно одинаково, проскальзывают в тайный магазинчик. При том, он безошибочно угадал, кто она такая и из какого заведения пришла. — Таким, как ты, тут места нет, — сказал старик. Нерана усмехнулась, качнула бисерный маятничек возле прилавка, и он зазвенел, ударяясь о другие, что висели рядом. — О, правда? А я думала, в стране охотятся на колдунов, а не на проституток. Политика у нас такая — за сопротивление магии. — Но не за сопротивление нравственности. Нерана нетерпеливо вздохнула. Она пришла сюда не препираться, а покупать зелья. Она уже сотню раз спорила на эту тему — и почти при каждом случае, когда кто-то говорил ей, что проститутки безнравственны, порочны и подлежат истреблению, Неране хотелось закрыть лицо руками и сосчитать до десяти. Каждый раз она была уверена, что как только откроет лицо, увидит своего оппонента с куртизанкой. И так действительно происходило почти всегда. Ведь эти споры велись в «Камелии». Ну, а если посетитель, прокричав свою гневную тираду, уходил из заведения, можно было высунуться из окна и наблюдать, в какой иной публичный дом он направится. — Если тебе натурально противно то, что ты делаешь, дедуля, почему бы не перестать? Повесь на дверь табличку «зелий нет!» и будь спокоен, — Нерана облокотилась на прилавок, глядя на продавца одновременно и хитро, и немного устало. Старик рассмеялся — звук вышел у него сочный, звенящий, словно всем телом бралентиец состарился, а горлу все так же было двадцать лет. — Для нас, айниан, то, что вы делаете — это еще не убийство, только не-деяние. Мы близки к природе, а природа и жестока, и милосердна. Однако не так жестока, как закон Демиурга Уризена. А ты? Ты, милочка, жестока или милосердна? — И то, и другое. — Даже интересно, где тебя этому научили? Ответить ей было нечего: никто ее не учил, если не считать жандармерии и полиции, столкновения с которыми закалили ее еще много лет назад. Пока покупательница молчала, продавец выставлял перед нею зелья. Он говорил с ней только затем, чтобы развлечься, даже не думая на самом деле удержать что-то из товаров. Да и законов Эльзила, скорее всего, не боялся. Каждый в столице знал, что жандармерия продажна, а полиция нерадива. Лавчонке даже не требовались какие-то особенные охранные чары: пусть в последние двадцать лет магия стала подпольной, вплоть до ерундовых заговоров от чирьев, многие ею нет-нет да и пользовались. И знали, что вокруг другие поступают точно так же. Нерана выбрала то, что ей требовалось, расплатилась и собралась уже было уйти, но старик окликнул ее. Девушка повернулась не без тревоги. — Думаю, это тебе подойдет. Нерана вернулась к прилавку. Продавец на раскрытой ладони показывал девушке кольцо… Его вид отозвался в ее памяти чем-то едва осознаваемым, но, без сомнения, тронул одну из струн ее души. Перстень поражал своей красотой. На тонком серебряном ободке, в изящной оправе сверкал треугольный сапфир такого глубокого синего цвета, какого никогда не бывает ни у моря, ни у неба. Даже глаз у людей не бывает такой необычайной синевы. Секунду-другую Нерана просто молча любовалась им, не в силах оторвать взгляд. — Узнаешь его, не так ли? Стоило старику произнести это, как она действительно узнала его — вспомнила, где видела такой перстень. На гравюре. На пальце Эстреллы ди Манья. — Ну же, бери. Мне он ни к чему. Нерана осторожно взяла кольцо, невольно коснувшись сухой горячей ладони продавца. Помедлила секунду, а затем примерила на безымянный палец… Великовато. Впрочем, судя по дошедшим через века изображениям, леди ди Манья была дамой пышнотелой и наверняка на добрых пару дюймов, не меньше, выше ростом, чем Нерана. — Бери. Красивое, правда? И подходит тебе. — У меня нет таких денег. У меня вообще больше после покупки зелья натурально денег не осталось. — Нерана сняла перстень и теперь держала его в руках над прилавком, ожидая, когда старик захочет взять кольцо. Словно просто положить его на деревянный прилавок было бы кощунственно. — И оно мне велико. — Ну-ну, не поверю, что такие модницы как ты не знают, что достаточно смазать внутри свечным воском, и колечко сядет как влитое. — Старик указал на девушку подбородком. — Бери же. Оно — твое, ты разве не чувствуешь? — Магия, да? — Нерана затрепетала. — И какова цена? — Бесплатно. Это мой подарок тебе. — Нет. Я имею в виду другое. Что сделает со мной это кольцо, если я буду его носить? Магия ведь не только дает, но и отнимает. Здоровье или сон, или возможность постоять за себя, не так ли? Что за действие именно у этого перстня? — Кто знает, — старик вдруг принялся перебирать какие-то коробки под прилавком, словно Нерана уже согласилась принять его дар и больше не о чем было спорить. — Мне он только беды приносит. У тебя может быть иначе. — Я не колдунья. — И что же? Хозяйка этого кольца тоже ею не была, однако бросила вызов Высшим. — И победила? — Это как посмотреть. — Старик едва заметно пожал сухими плечами. — В таком деле, возможно, и не важно, проиграешь ты или одержишь победу. Высшие! Осмелиться перечить им, вслух, при жрецах — не многие за всю историю осмеливались на такое. — Я не мечу столь высоко, — сказала Нерана, затем поразмыслила несколько секунд, прикусывая губу. — но кольцо возьму. Девушка сжала подарок в руке. Если перед нею действительно вещь Эстреллы, она возьмет ее, даже если потом погибнет из-за этого кольца. Когда Нерана уже выходила из лавочки, продавец окликнул ее небрежным «Эй!», и девушка вновь обернулась. — Не думаешь, что Уризен накажет тебя за то, что ты собралась сделать? Нерана не ответила. Просто вышла. Вослед ей несся странно-мелодичный смех старика. А она шла и шла, держа одну руку в кармане — ту, на которой теперь было кольцо, и сжимая пузырек для Нулы в кулаке. Она могла бы вернуться и сказать: «Да я вообще не верю в Высших!» И это была бы правда. Но она собиралась сделать так много всего, что не рискнула бы предположить, за что и какую понесет расплату.***
Нерана обессиленно прислонилась плечом к косяку. Она уже видела, как действует снадобье — быстро и верно, но не безболезненно. Вскоре Нула сляжет в постель и несколько часов промучится лихорадкой. Потом она встанет, обессиленная, и еще несколько дней будет чувствовать неодолимую слабость. Но, по крайней мере, с этой минуты она спасена. Да, повторила Нерана мысленно еще раз и еще, она спасена. Эти слова кололи ее прямо в сердце. Ах как хорошо, какое счастье, девушка снова может продавать себя, снова может страдать и мучиться! Нерана много разного передумала за время своего нахождения в «Камелии». От мыслей, распространяемых проповедниками — что куртизанки презренные, греховные, ужасные, она отказалась очень быстро. Затем какое-то время Неране казалось, что пытка публичного дома все же меньшее из зол. Другие женщины в трущобах жили еще хуже. А они здесь, по крайней мере, могли купить настоящего мелуккадского чаю, а наедине с клиентом — вкусить винограда, пусть и только ради того, чтобы очаровать гостя. Теперь же Нерана осталась при мысли, что не может быть пытки лучше или хуже. Ты разве что можешь выбрать ту, что будет легче перенести. Но, скорее всего, ошибешься. — И все-таки, я бы хотела ребенка, — выдавила Нула и спрятала лицо в ладонях. Следующие ее слова звучали глухо, как из пещеры, — не сейчас, потом. Однажды. Это единственный шанс быть кем-то любимой для меня. Нерана осторожно положила руки на плечи Нулы, едва касаясь, даже не опуская их до конца, чтобы не чувствовался вес — только согревая кожу подруги теплом ладоней. — Если я смогу отсюда вырваться, то обязательно заведу ребенка. Даже если он потом узнает, какую жизнь я вела, и возненавидит меня, хоть пять, четыре, три года я проживу, пока он будет любить меня. Просто за то, что я есть. Нерана убрала одну руку, чтобы промокнуть повлажневние глаза, в ту же секунду Нула подалась вперед, подтянула колени к груди, сжалась в комок. Лицо ее теперь пряталось вдвойне, за руками и коленями, упирающимися в лоб. — Когда я думаю об этом, то чувствую силы идти вперед. Нерана вполне понимала Нулу. Сама она о детях не помышляла никогда, во всяком случае, всерьез. У Нераны были мужчины, с тоски, ради развлечения или во имя дела, но даже с пессарием в руках, стоя у кровати, она не думала о детях как о чем-то, что включает ее будущее. Однако Нулу она понимала прекрасно. Ее тоже вела вперед мечта. Хотя обе девушки, бесспорно, не могли быть уверены, что их чаянья осуществятся. Обе каждый день своей жизни ощущали, что, напротив, шансы их только уменьшаются. Родить ребенка… Нерана задумалась над тем, сможет ли она дать своему сыну или дочке иное детство, что было у нее самой. А ведь она всегда считала себя избалованным ребенком: в конце концов, она никогда не голодала и не была бита без причины. Мать вовсе подняла на нее руку только один раз, и то: шлепнула полотенцем за то, что Нерана уже вернулась домой с синяком под глазом. Да бабка порой запирала внучку в чулан за плохие отметки, шипя через дверь: хочешь быть пригодной только для веселого дома? Они заботились о ней, не всегда мягко и не всегда успешно, однако желали лучшего. Но были ли прорехи в этом хорошем детстве, которое Нерана помнила как расплывчатый теплый свет: игра в классики с дочкой трактирщика, добродушная игра во владелицу бабкиной гостиницы на коленях у портье? Он позволял дочке хозяйки выдавать ключи. Посетители ласково ей улыбались, даже самые угрюмые только недоуменно смотрели на девчушку с косичками, пухлыми ручками пододвигающую им книгу постояльцев. Однако помнила Нерана и другое. Первый щенок укусил ее за ногу: так, что до сих пор можно было рассмотреть отпечаток, исказившийся с годами, если ущипнуть лодыжку до красноты. Пока Нерана лежала в постели, ожидая, когда заживет рана, собака куда-то пропала. Бабушка сказала, что пес просто убежал. Второго щенка сбила телега. Купец на козлах даже не подумал остановиться, вот только тельце собаки намоталось на колесо — пришлось ему спрыгнуть и посмотреть, в чем дело. Купец сапогом выковыривал тушку, а Нерана смотрела, стоя в дверях гостиницы. Ей было семь. Мать как раз оказалась дома в тот день, она выскочила наружу, схватила купца за рукав и принялась спорить… Они зашли внутрь гостиницы, недолго там проговорив, и купец выбежал вскорости снова на улицу, спешно укатил прочь. Мать вышла после него с красным лицом — одна щека ярче другой, показалось Неране. Но она не была уверена, что спустя столько лет правильно помнит. А еще всегда были… они. Мужчины, которые приходили за деньгами. Нерана долго, очень долго думала, что у них есть на это право. Когда она увидела их в первый раз, тот, что шел первым, взял ее под мышки и вынес в другую комнату, как куклу, захлопнул дверь и чем-то подпер ручку. Когда она видела их в последний раз, ей было шестнадцать, фингал еще не вполне сошел, и к тому дню она знала, что каждого из них видела в толпе. В Толпе, как было принято писать на стенах — с большой буквы. Она знала, что каждый из них умел драться голыми руками, палками и кирпичами. Некоторые убивали. Мать и бабушку, впрочем, не трогали: они протягивали подать, превышавшую королевский налог, быстрее, чем могло показаться, что они строптивы. Вот только ничего из этого не помогло Неране унаследовать гостиницу. Нерана повернула голову, глядя на флакон с зельем, гарантировавшим, что ее не постигнет та же участь, что чуть не разрушила жизнь Нулы. Нерана тяжело вздохнула. Она, пожалуй, согласилась бы рискнуть собой ради живого ребенка — но не ради идеи о нем. Нет, мысленно оборвала себя Нерана, она рисковала собой ради воображаемых, где-то там живущих детей, но она не собиралась бросать все только потому, что она может родить ребенка и этого от нее ждут. Она уже столько сделала и собиралась сделать еще больше ради того, чтобы те, кто хочет родить детей, могли растить их в более спокойном мире. Это не было буквальным обменом одного кое-какого дитя на множество иных, счастливых. Но Эстрелла ди Манья назвала бы это законом природы. Что ж, Нерана полагала себя ничуть не глупее рабочей пчелы или птички-кустарницы. — Ты знаешь, кто может быть отцом? Нула пожала плечами, и Нерана увидела призрак этого движения в темном стекле окна. Она створка была распахнута, но вторая рисовала согбенную белую фигурку Нулы, точно зеркало. — Он был похож на короля? — Он был, по крайней мере, молод. Как я. Нерана облокотилась о подоконник, подставляя лицо холодному и влажному ветру. Город редко пах так томяще, но порой, перед дождем, он казался сладким и свежим, как апимский ананас. Ох, Лоран, невольно вспомнила танцовщица. Нерана невольно зажмурилась: такая теплая искренняя улыбка, сдержанные манеры и поразительная смелость. Это привлекательно… и может привести к чему-нибудь. Нула собралась уходить, но Нерана задержала ее в самых дверях. Стремительным движением нагнулась к туалетному столику, порылась в нижнем ящике, оттягивая с шеи крохотный ключик на цепочке. — Возьми. Это теперь твое… твоя. — Нерана протянула подруге тряпичную куколку. — Ее сделала моя мать перед одной из наших с ней обычных разлук. Это кукла для девочки, которой очень тяжело, но которая выдержит все, что бы ни свалилось на ее долю. Нула взяла куклу и прижала к груди. Произнесла на прощание одними губами: — Когда-нибудь я рожу такую девочку. Только, боюсь, для этого нужно подождать, пока все в королевстве изменится. Мир изменится. — Ты дождешься. Я уверена. Нерана не стала спорить. Но про себя она знала, что суть в ином. Сперва самой нужно стать такой девочкой, которая выдержит все. Это нечестно и неприятно, но мир пережевывает слабых, а затем выплевывает на вонючие улицы города. И можно только бороться, да верить, что ты со всем справишься. Не позволять себе сомневаться. Проиграв, обещать, что в следующий раз будет иначе. И потом снова повторять, что уж в третий раз все выйдет как надо. И так — до самого конца, пока действительно не победишь. Нерана закрыла дверь за Нулой. Закрыла окно. Закрыла глаза и легла на кровать.