Двусмысленное единство добра и зла свойственно всему, что человек
делает, потому что оно свойственно человеческому бытию как таковому.
Пауль Тиллих, «Мужество быть»
В среду, в «отчетный день», Марк позволил Лорану работать ровно до обеда, а затем насильно выпроводил его вон, наказав выспаться как следует в остаток дня. Маркиз не стал возражать, тем более, что у него имелись дела, о которых начальнику знать не следовало. Вероятно, обратное было не менее верно. Лоран сунул руку в карман и удовлетворенно вздохнул, нащупав там золотые монеты. Жалованье! Теперь он мог купить себе часы, чтобы не искать, щурясь, где-то над крышами огромный циферблат на ратуше. Хоть Лоран был еще весьма молод, зрение начинало его понемногу подводить. Часы, впрочем, могли подождать. Лоран первым делом приобрел плотный черный плащ и теперь присматривался к добротным сапогам. В пути до столицы Лоран полагал, что может не спешить с подобной покупкой, но осень в Эльзиле оказалась непривычно холодной для него. Зимой в Апиме было едва ли на пару градусов морозней. Лорану все казалось, что дождь готов смениться мокрым снегом — тогда как в лесах снежок появлялся едва ли к Новому году, и тотчас таял, порой даже не касаясь земли. Лоран до этого дня только умозрительно представлял себе те суровые — для его понимания — холода, которые были характерны для этих широт. А ведь он еще при том никогда не был ни в Бралентии, ни, например, в Пьидесо. Наверное, там кашель и чихание стали бы моими самыми верными друзьями… возможно, единственными, потому как кому приятно общаться с тем, кто постоянно трубно сморкается, подумал Лоран и внезапно развеселился от этой мысли. У него было прекрасное настроение, пока он щупал кожу сапог в лавке, думая о том, что справится со всем, что бы ни преподнесло брату с сестрой будущее. То, что еще утром выглядело неразрешимой проблемой, теперь казалось препятствием, преодоление которого потребует сил. Возможно, немалых. И, тем не менее, Лоран полагал, что он обладает достаточным запасом упорства. Внезапный звук колокола отвлек Лорана, он поднял голову, пытаясь в окно лавки увидеть, отчего такой шум. Зазвучали трескучие барабаны где-то неподалеку, на площади. Из-за расстояния оркестр звучал подобно ломающему лес вихрю, срываясь то на свист, то на грохот. Продавец, до того не торопивший Лорана, суетливо отобрал у него сапоги, подтолкнул к выходу, сам вышел за посетителем и запер дверь лавки. Весь вид его выражал крайнее нетерпение, старичка-сапожника трясло от нервного возбуждения. Лоран не догадывался, что тому причиной, однако все это — шум зловещего оркестра, трепет обувщика — заинтриговали его, и маркиз даже не спросил себя, зачем тратит на это время, когда двинулся по улице по направлению к главной площади, вливаясь в толпу. Лоран попал под влияние любопытства, однако совершенно не понимал, что происходит вокруг. Он пытался спрашивать у окружающих, на какой странный праздник созывает барабанный бой, однако никто не отвечал ему — горожане словно приняли обет молчания. Все разом. Поэтому Лорану оставалось гадать и терпеливо ждать, пока не станет очевидно, что же соединило столь многих, отличных друг от друга по виду и занятиям горожан в единый многоликий организм, движущийся в одном порыве. И вот, стоило людской волне выплеснуться на площадь, маркиз понял, что ждало его впереди. Видит Демиург, если б он мог, он бы бросился прочь. Однако даже недюжинной силы Лорана не хватало, чтобы противостоять многосотенной толпе. Его зажимали сзади и с боков, толкали и понуждали двигаться вперед. К виселице. Да, нельзя было спутать деревянный помост больше ни с чем. Лоран попробовал вспомнить, как выглядела площадь прежде, когда он мельком видел ее, пересекая город, и ему показалось, что деревянное сооружение и правда стояло здесь испокон веков, уж точно — с его собственного приезда в город, однако, когда на деревянный настил виселицы восходил проповедник, она заранее украшалась цветами и лентами, а вместо угрожающей перекладины в виде бралентийской буквы «Г» водружался столб со стягом в цветах церкви. Теперь же на ветру трепетало не красно-синее знамя, а покачивалась еще пока беззвучно пустая петля. Когда она отяжелеет под весом тела, я услышу скрип, догадался Лоран. Но где же был осужденный? Не то что б маркизу действительно хотелось его видеть. Но выбора не осталось. Он не протолкался бы вон из гущи толпы. Уже нет. Поздно. Ему оставалось надеяться, чтобы все поскорей закончилось. И только. Лоран видел много разделанных туш в лесах Апима. И изрядное количество умерших людей: от болезней, от когтей животных. Но быть свидетелем повешенья ему пришлось всего раз. Один из бригадиров Фулька Эджертона вздернул на дереве кого-то из работников. Лоран уже не помнил, почему. Может, он и не знал: ему едва исполнилось десять, никто не посвящал его во взрослые дела. Лоран запомнил, как странно вытянулись ступни повешенного. Как будто он собрался взлететь в небо, точно цунцу или сильф. И еще Лоран запомнил, как в самый момент казни понял, насколько это унижающая человеческое достоинство смерть. Что бы человек ни совершил, он не должен оканчивать свою жизнь так. Барабаны звучали вдалеке, толпа на площади собралась задолго до прибытия процессии, и теперь, сгрудившись, как цыплята в садке, ждала, когда явится птичник, чтобы напоказ изничтожить одну несчастливую пичужку. Горожане вели себя тихо, кто-то разговаривал вполголоса, однако — не больше. Создавалось впечатление, что если некоторая часть зевак пришла поглазеть на казнь из праздного любопытства, все же большинство людей явились, в душе понимая, что в том состоит их неназываемый долг. Кое-как озираясь, Лоран подметил, что огромное количество людей в толпе — ремесленники, продавцы, служанки и слуги в добротных ливреях, издалека выдающих статус дома их хозяев, а также вполне респектабельные купцы. Ни один аристократ не присутствовал, иначе его легко было бы можно выделить из толпы. Но не было также никого из трущоб, чьи заскорузлые или пыльные одежды могли бы смутить почтенных горожан. Заунывный гул близился, вскоре Лоран смог различить не только мерное буханье барабана, но и скрип несмазанных колес — когда эхо, звеняще пружинящее от стен домов, стихало на несколько секунд. На площадь вкатилась повозка, запряженная унылой сутулой клячей. На гнилой соломе сидела осужденная в холщовом платье, из-под подола виднелись грязные голые ноги. При столь мерзкой осенней погоде ее наверняка до костей пронизывал холод, но женщина не дрожала, словно перед ликом смерти ее тело отказалось реагировать даже на подобные неудобства. Палачи — Лоран не понимал, кто из двух дюжих мужчин действительно будет вешать преступницу, а кто только помогает ей взойти на помост — грубо схватили осужденную за плечи и локти, словно у нее нашлись бы силы оттолкнуть их и сбежать. На самом деле, женщина едва шла. Не было похоже, что она располагала избытком сил и в лучшие времена. Однако, когда ее поставили на грубо сколоченный табурет, так что петля оказалась у нее прямо перед лицом, осужденная расправила плечи и с достоинством взглянула на зевак перед собой, стойкостью своей напоминая статую. — Добрые жители Атепатии! — Гаркнул один из дюжих заплечных дел мастеров, достав из кармана мятую бумажку. Голос у него был усталый, для него все происходящее не выходило за грани привычки. — Сегодня нам предстоит подвергнуть заслуженному наказанию очередную гниль, что зародилась в нашем праведном городе. Выдавить прыщ с лица столицы! Исторгнуть болезнь из организма Эльзила! Другой человек мог бы привнести в эту речь толику чувства, однако палач явно больше души вкладывал бы в окрик, адресованный пьяницам под окном, мешавшим спать. — Сюзанна Блу обвиняется в том, что она, — он перевел дух, начиная новую строчку. — правила кости, используя травы и магию. Обращалась к айнианским демонам, как к Высшим, славила еретическую Высшую Айне в лесу обнаженной. Теперь, когда Сюзанна стояла прямо перед толпой, Лоран видел ее куда лучше. Если б маркиза оттеснили назад, лицо и даже фигура осужденной превратились бы в расплывчатое пятно для него, однако настолько Лорану не повезло. И Лоран рассматривал Сюзанну Блу, пытаясь запомнить все то, чем она была сейчас, в последние минуты своей жизни, словно так мог оказать ей уважение в некотором роде. Пусть и такое, о каком никому не удастся узнать. С каждым словом стойкость бедняжки таяла, но женщина все же крепилась, не опускала плеч. — Изгоняла демонов, ворожа на айнианский манер. Сожительствовала с женщиной, как с мужчиной. Не посещала воскресные службы, по свидетельствам соседей, больше четырех лет. Играла музыку после полуночи. Наказание по каждому из обвинений — казнь. Лоран с изумлением и тревогой понял, что Сюзанна едва ли старше его. Он хотел воображать, что перед ним, по крайней мере, женщина, прожившая в жизни немало и немало же испытавшая. А это была такая, как он, девчонка — наверняка, запоем читавшая Эстреллу ди Манья, может, даже не меньше любившая шнырять по траве босиком. — Пчелка, я тебя люблю! — Хрипло крикнула Сюзанна, и, прокашлявшись, повторила: — Пчелка, слышишь? Я люблю тебя и буду… — Ну все, все, хватит, — палач замахал на ведьму руками. Не возмущенный ее выходкой, скорее утомленный криком. В мыслях его уже была наваристая похлебка, которую обещалась принести в его кабинет у казематов хорошенькая веснушчатая повариха из «Тигриной головы». Толпа заколыхалась. По крайней мере, одно из обвинений оказалось правдой: Сюзанна обращалась, очевидно, к женщине, с которой грешила. Пусть не называя имени, чтобы та не заняла через несколько дней место тут же, на площади. Кто-то кинул в осужденную нашедшейся в кармане подгнившей репкой. Спустя едва ли секунду кто-то последовал этому примеру и запустил в Сюзанну помидором. Ведьма дышала через рот, опустив глаза. Волновало ли ее столь явно выраженное осуждение простого люда? Трудно было сказать. А вот палача это взбесило: рискуя сам схлопотать гнилушкой в лицо, он рявкнул на ближайшие ряды, и толпа, хоть не перестала волноваться, подуспокоилась. — Сия нечестивица совершила достаточно, чтобы страдать вечно, поэтому, помимо смерти, она приговаривается к отлучению от церкви. — Палач харкнул за плечо и продолжил угрюмо, монотонно читать. — Знай же, что за порогом этой жизни, твоя душа будет вечно страдать, никогда не найдет покоя, и муки твои будут ничтожны по сравнению с тем, что ты претерпела здесь, на земле! Лорану показалось, что толпа разделена ровно надвое, только перемешана как следует. И часть ликует, ненавидя незнакомую им девушку, другая парализована страхом. Не столько перед самой смертью, сколько перед тем, что ей предшествовало: очевидно, обвинения, процесс под надзором жреца, а может, и пытки. Палач скомкал бумажку и вернул ее в карман. — Прошу вас, пожалуйста, — стойкость все же изменила Сюзанне. — Я могу искупить… Палач встрепенулся. На его широкое лицо набежала задумчивость, он снова достал бумажку и повертел ее в руках. Толстые губы его разошлись в улыбке. — Ах да, вот, — обычным голосом сказал он, слышимый только ближайшим рядам, прежде чем снова приняться уныло орать. — И, в дополнение к ее наказаниям, за неимением наследников у Сюзанны Блу, предписано стереть ее имя из всех церковных книг, вымарать из всех документов и предать память о ней забвению. Осужденная сдалась. Она сгорбилась и зарыдала взахлеб. Наблюдать за этим было тяжело, и Лоран с облегчением бы зажмурился, но не мог этого сделать — у него словно занемело все лицо. В толпе кто-то нашел его руку, и Лоран, не задумываясь, сжал незнакомые теплые пальцы, и они обвили его ладонь в ответ. От этого прикосновения маркизу стало легче, пусть ненамного. — Что выйдет, если какой-то бухгалтеришка забудет вдруг вычеркнуть ее имя из книги? — Пробормотал Лоран себе под нос, не рассчитывая на ответ, но ему почти в самое ухо вшептали слова. — Да ерунда. Штраф, и только. Небольшой. Если ее вычеркнут из церковных книг — вот тогда все. Лорану казалось, что сейчас произойдет что-то. Кто-то бросится на помост и спасет Сюзанну Блу. Веревка оборвется, прискачет гонец с помилованием, палач восстанет против решения суда и церкви… Сам Демиург Уризен или Святая Тэль коснутся Сюзанны и вознесут ее живой за облака. — Если в бухгалтерской книге имя того, кто у церкви не значится, то, значит, там просто имя несуществующее, и все. Но ничего из этого не случилось. Палач пинком выбил из-под Сюзанны табурет — на котором с роду никто никогда не сидел, и плач оборвался всхлипом. В толпе ахнули — тут, там. Но не многие. Толпа, так же молча и сосредоточенно, как собиралась, начала расходиться с площади, только куда медленней и вовсе не такими же стройными рядами. Но Лоран не мог двинуться с места — его все еще держала теплая рука, передавая свою дрожь. — Они могли бы хоть прикрыть ей лицо. — Всхлипнули рядом. Лоран повернул голову. Девушка, вцепившаяся в него, так и не отрывала взгляда от Сюзанны Блу. Смуглая, среднего роста пышечка в форме горничной — и при приличном доме, судя по всему. Незнакомка пыталась изо всех сил держаться, вернуть себе самообладание, но лицо ее неумолимо кривилось от подступавшего плача. Лоран деликатно взялся за плечо девушки и, работая локтями, принялся прорываться через толпу. Зеваки уже порядком подразошлись, и он проще, чем ожидал, достиг свободного места. Горничная прислонилась спиной к стене дома и попробовала перевести дух. Лицо ее посерело от страха и грусти. — Может, Вам воды? Или вина? — Спросил Лоран, не думая, где достанет хоть что-то из этого сию же секунду. Служанка попробовала улыбнуться. Губы ей растянуть удалось, но в глазах так и остался ужас. Лорана она не обманула. Маркиз и сам испытал желание сесть на брусчатку, но усилием воли подавил этот порыв. Только не оборачивайся, скомандовал он себе, запрещая и вслушиваться: скрипит веревка или нет. — Проводите меня… если можно. Мне нужно к подруге. Девушка могла не добавлять, что сомневается — дойдет ли. Несмотря на жаркую по эльзильским понятиям погоду, ее трясло, как в зимнюю стужу. Даже зубы стучали. Лоран не стал отказываться, отчасти из желания отвлечься на что-то, а помощь незнакомке как будто дарила ему ощущение, что и самому ему помогли. Когда девушка сумела отнять напряженную руку от локтя Лорана, уже на середине их пути, представилась Алиеной. Она состояла при леди Бастьенне де Бонбенор. Лоран попробовал припомнить, где мог слышать это имя. Леди де Бонбенор обещалась быть на помолвке виконтика Сааэшейского? Весьма вероятно. В пути, приняв негласное решение не обсуждать то, чему они были свидетелями, Лоран и Алиена говорили о жизни в столице, как каждый из них ее понимал. Алиена хихикнула — ровно один раз. А затем помахала рукой, завидев свою подругу на другом конце улицы. Невысокая леди в сером платье, в темных очках и шляпе, стояла в ожидании напротив дверей гостиницы. Лоран не сразу даже узнал девушку, так она не была похожа на вульгарную, вычурную танцовщицу, какой она представала перед корнетом прежде. Волосы Нерана подколола в пучок, единственная прядь, которая спускалась ей на плечо, была не завита, да и, судя по длине, выбилась случайно из прически. — Какой ослепительный сюрприз, — сказала Нерана, когда Алиена, снова под руку с Лораном, приблизились. Какая же она все-таки крошечная, поразился маркиз. Он по сравнению с ней казался высоким, хотя на самом деле никогда таким не был. Нерана подняла брови, Алиена ответила, покачав головой. Нерана пожала руку Алиены сочувствующим движением. Ни ни одним словом они не обменялись, однако, казалось, поняли друг друга превосходно. — Поднимитесь с нами, маркиз, — сказала Нерана. — у меня припасена наливка. Как будто по его лицу было видно, что он нуждается в чем-то подобном. Следуя за Нераной по лестнице, Лоран спорил с собой: что его так впечатлило? Как будто он не знал нравов Эльзила. Сколько бы книг он ни читал, везде было ровно то же самое. Вешали ведьм, вешали грешниц и грешников, еретиков, вешали всех, кто хоть в чем-то выбивался из установленных Демиургом и королем узких рамок. Лоран поймал свое отражение в зеркале у самой двери: полузнакомое лицо, посеревшее и заострившееся, перечеркнутое шрамом, о котором он стал забывать, но не привыкать. Плащ маркиз бросил на ближайший стул, туда же Нерана согласно кинула свою шляпу. Алиена, покинув их на середине лестницы, решила наведаться в буфет, справиться о напитках по своему вкусу. Следуя за очередными выразительными взглядами, которыми обменялись девушки, Лоран предположил, что у «напитка» есть имя, натруженные руки, а может, и симпатичные усы. Это был номер, который снимают на вечер, а не такой, какие предпочитают, например, вольные художники: плати, пока хватает средств, и живи как в квартире. Лоран несмело опустился на кровать, к которой Нерана невольно его оттеснила. Крохотным толстостенным стаканчиком с наливкой она стукнула о лакированную поверхность тумбочки. — Примите свое лекарство, маркиз. — Я не хочу забыться. Как будто это было бы подло по отношению к Сю… той девушке. — Это не поможет забыть, но должно предупредить Вас от лихорадочных глупостей. Он выпил залпом: тягучая, сладкая, обжигающая жидкость скользнула по языку, горлу, согрела желудок. Нерана поставила бутылку на стол перед собой, занялась какими-то бумагами, черкая карандашом и больше не обращая внимания на гостя. — Вам следовало бы видеть, что было там, на площади… — Я видела достаточно за всю свою жизнь, которая, смею заметить, лет на семь-восемь дольше Вашей, — отозвалась Нерана. — Подумаешь, когда они придут за тобой. А до того в петлю самовольно не лезь. Она повернулась к нему, подумала секунду и подала бутылку, чтобы гость налил себе еще. Тот не стал отказываться. От следующей дозы наливки Лорана слегка развезло, голова закружилась. О глупостях, от которых его собиралась предостеречь Нерана, он действительно думать забыл. Но мысли его крутились вокруг других. Мысли о Сюзанне, болтающейся в петле, никуда не ушли, только превратились в навязчивый шепот внутреннего голоса о том, что никогда не знаешь, какой из выпавших тебе шансов — последний. — Какие волосы у Вас… кудрявые, — пробормотал Лоран, не зная, что еще сказать. — И шея… э-э, чистая. Тупое ты бревно, обругал он мысленно сам себя, и мысленно же отвесил себе подзатыльник, что ты плетешь-то такое! — Да уж, мадам Сесиль следит за тем, чтобы мы регулярно принимали ванны, — вздохнула Нерана. Затем встала со своего места и присела рядом с Лораном. — Послушайте. Я вижу, что Вы мной начинаете интересоваться и могу только от всего сердца пожелать: остановитесь. Я не та женщина, которую стоит любить. Лоран хотел было возразить, что он получал от Нераны поощрения, и тотчас подумал: и какие же? Улыбку? Изрядный аванс. В романах этого действительно было достаточно, в лесах Апима требовалось немногим больше, чтобы сойтись. В лагере то и дело кто-то перетаскивал свои вещи из одной палатки в другую и никого это не смущало. Союзы создавались и распадались. Союзы… В Эльзиле все было сложнее. Лоран молчал, и Нерана, глядя ему в лицо, поддалась порыву быстрее, чем остановила себя: провела рукой по его щеке. И тотчас вскочила, вернулась за стол. — Я не могу дать большего. Она не поднимала тему денег, полагая, что Лоран не станет ей платить. Он сам про себя это тоже знал и, очевидно, прочитать по нему намерения было несложно. Еще утром ему казалось, что мир столицы сложен потому, что пронизан условностями. Каждое движение руки, брови, взгляд, задержанный на ком-то слишком долго, могут иметь значение. Кивок не тому человеку мог переменить судьбу. Но то, что предстало его взору на площади, убедило Лорана, что на деле в столице все проще и грубее. И мало чем отличается от того, к чему он привык в джунглях. Да, читал он запоем, и знал, что мало что из жестокостей, описанных в книгах — выдумки. Обычно сочинялись как раз хорошие концы и любови до гроба. Однако там, в лесах, он видел вокруг себя иное, и, кажется, в глубине души тешился надеждой, что на самом деле тут, в Эльзиле, все внезапно окажется так же. Нужно уезжать, и поскорее, подумал он, но эта мысль не принесла ему облегчения. Он мог, конечно, исчезнуть где-то в Межевых землях или раствориться в Апимском лесу, даже вернуться к отцу, если действительно удастся обвести вокруг пальца виконта Сааэшейского. Но на самом деле ему хотелось действовать, а не прятаться. Лоран подумал, будь у него возможность вернуть прошлое и попытаться принять правила Эльзила… согласился бы он? Сейчас ему на мгновение малодушно показалось, что да. Но вот он смотрел на Нерану и думал… она, кажется, для себя ничего подобного не мыслила. А ведь провела в столице всю свою жизнь, чуть более долгую, что у него! И как-то умудрилась не подставиться. — Вы здесь недавно и это Ваша беда и Ваше счастье. — Нерана крутила в пальцах карандаш, занеся его над желтым листом. — Многие захотят перетянуть Вас на свою сторону. — Я на стороне Марка Стила, полагаю. — Не самый плохой выбор. Только если Вы не подразумеваете под ним всю жандармерию. — Не учите меня быть осторожным. — О, я бы не осмелилась. Не даю советов о том, в чем сама не преуспела. Лоран встал с кровати, но Нерана остановила его жестом. Выглянула в окно, уперев руки в подоконник, минуту что-то высматривала… — Идите. На мгновение ему показалось, что она так и не обернется, но Нерана оторвалась от окна, шагнула к Лорану. Теперь он подумал, что она снова хочет его коснуться — вопреки своим предостережениям. И тут ручка двери под его ладонью дернулась. Вошла Алиена с кувшином лимонада.