Ты так в глаза мои глядишь, как будто
Они полны водою ключевой.
Вероника Тушнова
Нерана сидела в общей комнате с книгой. Не ради удовольствия: делала на полях пометки, и без того исчерканных настолько, что кое-где бумага прорвалась. Хотела повторить в памяти то, что когда-то толкнуло ее на ту дорогу, на которой она оказалась теперь. А может, и найти и что-то новое. Аргументы. Пути. Стратегии. Свеча в потемневшем подсвечнике рассыпала по столу трепещущий свет, но по мере того, как разгорался рассвет, в той оставалось все меньше нужды. После тяжелого дня и бессонной ночи Нерана чувствовала себя опустошенной. Но кофе взнуздывал ее сердце, пуская в такой галоп, что она никак не могла ощутить себя по-настоящему сонливой. Потому и решила употребить часы вынужденного бодрствования на что-то полезное. Хотя бы имеющее шанс стать таковым. Впрочем, сидеть среди сонных товарок, разбирающих по парам чулки и, пользуясь светом той же свечи, пытающихся вышить на платках что-то милое, было бы куда приятнее, если бы среди них не находилась Лавиния. О, Лавиния. Юное белокурое существо, имеющее поразительный талант не оставлять равнодушным никого, кто только встретится с нею. Воздушное это создание только поступило в “Камелию” и пока что не было приобщено ни к одному из неблагодарных ремесел сего заведения. Лавиния занимала комнату (и, надо сказать, не худшую), а также постоянно нарушала тишину, точно угадывая, в какие моменты та была наиболее желательна. И то, и другое постоянно служило поводом к ссорам в “Камелии”. И если начинались те с Лавинии, то, скоро набирая обороты, точно торнадо, вовлекали в себя и девушек, которые не собирались встревать, и даже тех, кто не слышал даже самого начала спора. Нерана напрасно полагала, что хотя бы на этот раз монолог Лавинии останется не больше, чем ее личным развлечением. Очевидно, на роду этой юнице действительно было написано оставить след в истории, раз уж никто не мог игнорировать ее. — О, я дочь герцогини, — сказала она, хотя Неране показалось, что никто в ту минуту к Лавинии не обращался. — Не могу открыть, кто на самом деле моя матушка, дама она импозантная и не последняя при дворе… Скандал бы уничтожил ее репутацию, а она так возВышенна, что я просто ее жалею... Нерана попробовала вспомнить, кто подходил бы под такое описание: разве что леди де Бонбенор. Но у той, насколько она слышала от Алиены, пребывающей в услужении сей достойной дамы вот уже два года, не было детей. Даже рожденных в семнадцать лет и скрываемых еще на протяжении девятнадцати-двадцати вне столицы. Да и сходства с высокой рыжеволосой леди де Бонбенор в круглолицей блондинке Лавинии, едва ли на дюйм возвышающейся над самой Нераной, не находилось. — Тогда что ж матушка не даст тебе денег и не отправит в место поинтереснее? — Спросила Триша. — О, эти воды, курорты, это все мне так надоело! Вы не представляете, как там тоскливо! Я была рада улизнуть из-под надзора мамаши! — Лавиния обвела рукой комнату. — Вот это я понимаю — жизнь! Страсть, обожание мужчин! Танцы, музыка, приключения! Нерана заложила книгу пальцем, подняла голову. — То есть, для тебя это игра? В нашу жизнь? Лавиния озадаченно захлопала глазами, на мгновение лишившись дара речи. — Ни бедность, ни репутация, точнее, недостача оной, не отправили тебя сюда. Ты — пестованная дочка богачки, представление о мире которой сформировали слащавые брошюрки с сильфами на обложке. Каждая в этой комнате поменялась бы с тобой местами! Каждая! А ты… ну и ослепительная дура же ты, прости Демиург. Ее так и подмывало спросить, отчего бы Лавинии не поиграть в прокаженную: неужто это не развлекло бы ее еще больше? — О, Нерана, ты просто не можешь вынести, если с тобой кто-то не согласен. Что ж, тут спорить было не с чем. Наконец Лавиния попала в точку. Однако так уж выходило, что Нерана росла в таком мире, где несогласие по каким-то вопросам могло стоить головы. Так что с детства она привыкла прямо или исподволь выведывать, на одной ли они с новым знакомым стороне. Нерана не считала свою строптивость ни заслугой, ни талантом. Демиург сделал ее такой: кудрявой, невысокой и непокорной. Мог сделать иной, но вот такая уж ему взбрела в голову прихоть, когда он решил дать дочь мисс Беате Морган. Тем не менее, непокорность эта сослужила Неране службу здесь, в “Камелии”. Могла привести на виселицу или хотя бы в заведение менее шикарное, чем дом мадам Сесиль. Однако, благодаря чистой случайности, именно то, что называли в Неране пороком, который в итоге погубит ее, сейчас спасало. И уже довольно долго. Столько девушек в “Камелии” сломалось! Нерана не винила их и не ставила себя выше. Но она боялась, что однажды и ее строптивости не хватит для того, чтобы помнить, кто она и зачем здесь. Взмахнув длинными волосами так, что те чудом не загорелись от пламени свечи, Лавиния покинула комнату, изображая походку, полную аристократического достоинства. Нерана попыталась снова вернуться к книге. Но прежде, чем снова вчитаться в мудрые мысли Эстреллы ди Манья, она задумалась, какова же правда? Лавиния действительно не отличалась умом, даже для своего возраста. Непросто было вырасти в Эльзиле, имея подобное марципановое представление о веселых домах. Если только… она не пыталась подсластить себе пилюлю. То, что Лавиния строит хорошую мину при плохой игре, Нерана полагала верной догадкой. Но оставался вопрос, как и почему она здесь? Сесилия держала ее на особом счету, и Нерана слышала байку о том, что когда-то в борделе скрывалась настоящая любовница короля… Да, у нее не было никаких доказательств, что эта пустоголовая девица — наследная принцесса. Только подозрения. От внимания Марка не ускользнуло, что его подручная — в которой он никак не мог заподозрить женщину — этим утром едва передвигается. Лорин перебинтовала раны, выпила кофе, оделась и явилась на работу, но теперь, сидя за отведенным ей столом в кабинете, чувствовала себя развалиной. Марк сочувственно вздохнул и великодушно поделился своим лекарством: выдвинул верхний ящик, достал початую бутылку виски и поставил ее на стол перед маркизой. Той пришлось признаться, что ее мучает не похмелье. — Все равно выпей, — сказал Марк. — Ну и повезло же тебе, что сейчас у нас из дел только новая мертвая девка. Лорин только вообразила, что ей придется спускаться по лестнице, а ее несчастная лодыжка заныла уже заранее. В дверь постучали. Марк открыл и вернулся к столу с бумагой. — Коронер говорит, это не наш интерес. — Марк перевернул отчет и прочитал написанное на обратной стороне. — Просто кто-то убил девицу, не славившуюся достойным поведением. Но профессиональной жрицей любви она не была. — Значит ли это, что с ней не мог встречаться Его Вел… — Лорин сделала еще один глоток из отставленной было в сторону бутылки. — Нам что, весь город проверять? Кто угодно могла быть Его любовницей. — Ты хочешь взглянуть, что ли? Лорин помолчала, вспоминая слова Нераны. Не думай, сказала она, что Марк размягчится от твоей прилежной работы, если что. Но, тем не менее, даже у такого человека опустившегося и недостойного во многих аспектах, как поручик Стил, должно было остаться понятие взаимовыручки. — Не помешает. И затруднит меня меньше, чем Вы полагаете. Лорин спустилась в подвал. Каково же было ее удивление, когда оказалось, что в некотором роде ее ждет не одна девушка, а две. С дежурным в прозекторскую спустилась и… Нерана. Лорин смотрела на нее, перешагивая порог холодной комнаты, так что когда дверь захлопнулась за их спинами, вздрогнула от неожиданности. Лорин изумилась бы не столь сильно, если б не оказалось, что в прозекторской их теперь вовсе трое — с ними там был Мейсон. — Мне позволено тут находиться, корнетик, — сказал полицейский, кивая на стол. — Дело-то, кажется, мое, не ваше. — О, — только и смогла сказать Лорин, когда приблизилась к трупу и сняла покров с бедняжки до груди. — Нетипично… Все предыдущие девушки были зарезаны, но не эта. Поперек горла у нее тянулась темная широкая линия — вряд ли веревка, скорее, скрученный платок или шарф. Лорин дотронулась кончиками пальцев до синяка. Никакая магия не отозвалась на ее прикосновение. — Я знаю, не красавица, — Мейсон снял шляпу. Лицо мертвой девушки действительно не походило на «упокоенное вечным сном», как любят писать в романах. Неестественный цвет, выкаченные в ужасе глаза. — Но она была неплохой… Неплохой. Ее звали Гислена. Лорин посмотрела на инспектора… Его жесткое, часто даже жестокое лицо выражало — удивительно — сочувствие. Он смотрел на мертвую девушку, приоткрыв рот. — Вы были ее другом? — Нет, едва ли знакомым. Знаю, где жила, кто ее родители, где покупала цветы для украшения стола в Солнцедень. Она не была проституткой. — Но не значит, что не была беременна. — Лорин обернулась, чтобы найти скальпель, и тут же услышала удаляющиеся шаги. Мейсон думал ее смутить своим присутствием, но сам оказался выбит из колеи. Мейсон не казался готовым заплакать, но даже те чувства, что невольно показал, он счел недостойными… полицейского? Мужчины? Лорин не собиралась останавливаться на этой мысли надолго, хотя и сочла свое открытие прелюбопытным. Но каков инспектор внутри, маркиза узнать не могла — однако это не распространялось на Гислену. В ином, конечно же, смысле. Лорин поудобнее перехватила в руке лезвие и полностью сняла с девушки простыню. — Прости, бедняжка, но, может быть, это поможет нам наказать того, кто это сделал. Нерана из прозекторской не вышла и подбодрила Лорин делать то, что та считает нужным. Она не отворачивалась, не морщилась, только мрачно смотрела на раскрывающийся в плоти Гислены разрез. Ни единого признака ребенка, к удивлению Лорин — если, конечно, срок еще не был настолько мал… Она слышала о том, что девушки в деревнях, по большей части, варварских и еретических странах, знали, как понять, зачала ли ты, еще до ближайших месячных. Нужно было собрать какие-то травы и как-то по-особенному то ли растолочь их, то ли выпарить. Но слухи эти были достаточно расплывчаты, чтобы Лорин отмела предположение, будто Гислена могла бы пользоваться этим способом. Или ее любовник мог. — Если офицер Мейсон не даст тебе ее адрес, я дам, — сказала Нерана, когда Лорин принялась снова зашивать девушку на столе. Лорин поняла, что Нерана здесь для опознания. Подол юбки у нее был мокрый, но сапожки сухие. Лорин подумалось, что Нерана могла сидеть на причале, опустив ноги в холодную осеннюю воду. Почему бы и нет? Для нее самой, теплолюбивой, это был бы странный поступок, но Нерана делала много такого, чего Лорин не понимала. Без труда танцовщицу можно было представить в такой позе на берегу. — Не торопись отметать ее совершенно… — Нерана посмотрела на Гислену, намереваясь поймать ее мертвый взгляд, но Лорин уже укрыла тело простыней. — Принцессе, возможно, куда больше пары месяцев, что бы ни сказал тебе Марк. Куда больше пары лет! Нерана заторопилась прочь, двигаясь более рвано и беспорядочно, чем когда-либо на памяти Лорин. Обычно проворная танцовщица ударилась плечом о дверной косяк, выходя. Лорин последовала за нею через секунду. Нерану она нашла на улице, она стояла, прислонясь спиной к стене. Ее не рвало и она не рыдала, просто переживала горе в оцепенении. — Я пойду с Вами на прием к виконту Сааэшейскому. — Речь шла уже об этом вечере. — Встретимся здесь, у жандармерии, незачем Вам таскаться за мной к веселому дому. Лорин не знала, что ответить. — Но за это… завтра ты сходишь со мной к семье Гислены. Возможно, будет на что посмотреть. И Нерана исчезла за штриховкой дождя. Лорин еще долго стояла на крыльце, глядя ей вслед и размышляя. Когда Лорин возвращалась в здание жандармерии, ей навстречу вышел Мейсон. Они столкнулись в дверях, и полицейский схватил Лорин за руку, удерживая подле себя. Наклонился, чтобы шептать в самое ухо: — Послушай, маркизик. Ты, смотрю, юноша неплохой и неглупый. Стоит ли растрачивать свои таланты на задачки Марка Стила? Никто, работавший с ним, не кончал хорошо. Подумай об этом. — Меня вполне устраивает то, что я имею, — с вызовом ответила Лорин. — Ты это потеряешь. Я не угрожаю, просто поясняю, как этот город работает: ты потеряешь все, что наживаешь. И приходится щелкать челюстями почаще, чтобы хоть что-то осталось на языке. Не буду грубить — чтобы ты еще раз подумал над тем, что я говорю. Мейсон отпустил руку Лорин и удалился, как и Нерана, не боясь вымокнуть под дождем. Лорин взглянула на рукав: через ткань проступили капли крови, крохотные, с булавочную головку каждая, и образовали рисунок, точно созвездие. Что ж, не смогла не подумать Лорин, если она хотела знать свою судьбу, то читать ее приходилось по этим алым звездам. Нерана знала, что ей будет лучше поспать, прежде чем отправляться по делам — тем более, что выступления ночью никто для нее не отменял. Но часто бьющееся сердце дало ей три часа отдыха, затем что-то грохнуло на улице: то ли извозчик потерял бочки, то ли треснуло колесо у телеги. Резкий звук выбросил Нерану из сна, и волнение больше не дало ей заснуть. Мысли теснились у нее в голове, мешая снова задремать. Не то что б это как-то пошло ей на пользу — бодрствование до заката. Она всего лишь снова листала сборник эссе Эстреллы ди Манья, великой женщины, когда-то построившей прекрасный город-государство. Нерана знала, что нужно докопаться до того, что стало причиной падения этой прекрасной системы после смерти герцогини-романистки. Вотчина великой писательницы в кратчайшие сроки обратилась во прах и ничтожество. Нерана вспомнила то, что читала утром. Эстрелла ди Манья размышляла над тем, почему одни дворцовые перевороты пошли стране на благо, а другие — во вред. Но то ли так до конца жизни не выяснила, в чем же крылась тайна. То ли у Нераны была цензурированная версия книги. Она полагала, что и то, и другое: вряд ли даже у Эстреллы ди Манья был однозначный ответ. Однако некоторые ее размышления наверняка оказались неизбежно выпущены, даже пусть книга и издавалась перед бралентийской войной, в пору невиданных для Эльзила свобод. Нерана хотела вернуть хотя бы это время. Марк, когда Нерана пыталась поговорить с ним о том, считал, что неудача Эстреллы ди Манья — первейший и очевиднейший знак, что человек должен знать свое место и не пытаться менять священные устои государства. Даже если живет плохо и рискует быть ни за что вздернутым на виселице. Пока жив — пей, веселись, восхваляй короля. Нерана понимала, отчего он так говорит, и прощала противные ей слова, полагая, что все люди меняют свое мнение время от времени. И Марк однажды поймет, отчего она с ним не согласна. Конечно, не могла она отрицать и того, что наполовину видела причину быть с ним в том, что Марк говорил много такого безмозглой танцовщице канкана, чего никогда не сказал бы женщине, которую счел бы разумной настолько, чтобы иметь воззрения. Воззрения, полагал он, могут быть только у человека образованного и хладнокровного, женщины же примыкают к Сопротивлению, когда им хочется захватывающих приключений, или когда влюблены в состоящего там юношу — неизбежно перенимая все его идеи. Будь Нерана хоть немного осведомлена о том, что из себя представляла миссис Стил, ее восхитило бы умение Марка твердо держаться раз усвоенных принципов. Эта способность на зависть хорошо оберегала его душевное спокойствие, и без того получавшее много ударов со всех сторон. Алиена была рада узнать, что ее подруга рассталась с жандармом, но сама Нерана досадовала. Марк действительно нравился ей, по-настоящему… И потом, она потеряла пусть скудный, однако единственный канал информации в жандармерии. Ллайс ее за это не похвалит. Ллайсом называли вождя Сопротивления, отсылая по имени к персонажу мелуккадской легенды. Настоящего же его имени никто не знал. Быть может даже, за все время существования Сопротивления человек под маской неоднократно менялся. Нерану долго смущала подобная таинственность, но со временем она поняла, в чем смысл. И вид мертвой Гислены напомнил ей, в чем была причина столь строгой таинственности. — Она оказалась не в том месте не в то время. — Сказала Алиена на ухо подруге, когда они стояли в толпе единомышленников посреди заброшенного сада айниан. Кто бы узнал хохотушку-служанку в этой статной и решительной молодой женщине! Алиена вот уже год возглавляла Лунных, или Серебряных Лис, одну из двух фракций Сопротивления. Другой фракцией были Барсуки. Оба имени также, как прозвище вождя, пришли из легенд и сказок. Еще недавно Барсуков возглавлял Тиис, напарник Нераны, не слишком увлеченный своей ролью. Но после его смерти номинальный лидер, открывавший рот только для того, чтобы поддержать вождя, вовсе заставил фракцию похудеть. Люди переходили к Лисам, особенно девушки, вдохновленные яростной и резкой Алиеной. Она дозволяла себе спорить с Ллайсом, и это скорее привлекало, нежели отталкивало людей. Пара осторожных сопротивленцев, конечно, переметнулись к Барсукам, но по иронии, именно Лисы выступали за менее радикальные меры. Сам Ллайс… Менялся ли человек под крашеной серебром краской или нет, но вождь никогда не колебался и не менял своей позиции. Смерть тирану! Романы Эстреллы ди Манья бледнели в сравнении с лозунгами, что произносились главаем на этом собрании. Даже хаос, разразившийся в Кавернвале век назад, который Нерана считала пусть лихорадкой, но того рода, что иссушает болезнь, идет на пользу организму — городу… Ллайс не уставал говорить, что лаской мир не меняют. Он воздевал широкие ладони, гулко гремел из-за маски и призывал взять оружие. Но год за годом ничего не менялось. Тот же Ллайс никогда не забывал добавлять, что делать это нужно, если готовы к повешенью. Каждый, даже осмелившийся спеть неприличный куплет о короле, будет повешен. А если же нет — то только по недосмотру шпионов жандармерии. Что еще отличало Нерану от Марка, так это ее готовность к хаосу. Он полагал, что она делит мир на черное и белое и не видит очевидных вещей, например, пользы короля, даже самого дурного, для страны. И непременного зла революций. Нерана же на деле была готова ко всему. Ей были равно противны сытые пиявки вроде лорда Гаго Праха и полные бравурных речей об отмщении лицемерные трусы из Барсуков. Хотела бы она найти третий путь! Не разрушать систему, но перестроить ее. Постепенно, но быстро. И Онфруа Шестой, и Ллайс, кто бы ни скрывался под этим именем на протяжении существования Сопротивления, рассуждали, кого же вешать: непокорную чернь или зажравшихся аристократов. Нерана не видела третьей стороны, готовой снести виселицы. Столько лет это мучило ее, пока теперь, после стольких бессонных ночей, не пришел ответ: придется стать этим третьим вариантом самой. Этим углом. Этим пока еще несуществующим выбором. — Гаго Праху интересней, конечно, найти принцессу или брюхатую любовницу Онфруа, — сказал Ллайс. — Прежде он уже пытался это провернуть, и теперь хочет тем же путем вспрыгнуть на трон — наследницу или регентшу, а подавай ему девицу, на которую напялят корону. — Нам тоже нужен кто-то королевской крови. — Сказала Нерана. Недосып, как ни поразительно, делал ее бойчее. И безрассуднее. — Ну скинем мы Онфруа, и что будет? Кто станет править, Вы? Что-то натурально сомнения меня берут. — Больно ты умная, лисичка. Помолчи, пока тебя не спрашивают. Нерана сделала над собой усилие и сдержала дальнейшие слова. Хотя они толклись у нее на языке, обжигая рот изнутри. Она надвинула капюшон ниже на глаза и попробовала затеряться среди соратниц. Ллайс смотрел в ее сторону — вряд ли различая ее теперь среди одинаковых фигур в балахонах. Однако Неране казалось, что он смотрит прямо на нее, к тому же, зная, кто она. Но Алиене слова Нераны понравились. Она часто думала о том же, но не знала, стоит ли высказываться вне группы Лис, перед всем Сопротивлением. Когда собрание закончилось и все разбрелись из парка, девушки остались на углу ближайшей улицы. Нерана с мешком, в котором лежали маски и балахоны, собиралась назад в “Камелию”, но остановилась покурить. Подруге же надлежало вернуться в богатый дом госпожи де Бонбенор, в квартал аристократов. — Нам, девочкам, не стоит так уж сильно раскатывать губу, — сказала Алиена. Куда только делась горничная с провинциальным выговором и кокетливыми ужимками! — Мы с ними только до поры, а потом пойдем своим путем. Или они бросят нас под молотилку своего правого дела, даже не моргнув. Сейчас мы нравимся Барсукам, но не стоит думать, что они слишком отличаются от тех мужчин, что едят виноград во дворце. Как только эти дорвутся до золоченых хором короля, мигом забудут все свои сладкие слова о равенстве. Мы будем стирать их исподнее, как стираем при Онфруа шестом и как стирали при Онфруа Пятом. — Что ж, власть господ и власть мужчин мало чем отличается на деле, — сказала Нерана. — Власть господ и есть власть мужчин. Барыньки могут проживать в ослеплении и в ослеплении же помирать, не зная, что только чудом не узнали за всю жизнь, что их благополучие зависело не от денег, а от случая, и случай тот носил лицо мужчины, имевшего власть сказать: она неприкосновенна для других мужчин, что ниже меня. Алиена знала, о чем говорит. Мать ее, вдова виконта, неосторожно завела интрижку с собственным камердинером, который в одну дождливую ночь исчез, забрав ее драгоценности (и даже пару золотых канделябров). Порицаемая в свете и во храме, виконтесса протянула четыре года, впитывая всеобщее презрение, а затем отравилась. Алиене было шесть лет, когда она попала на попечение тетки. Все, что осталось от богатств виконтессы, отошло также ее золовке, вместе с девочкой. Алиену хорошо кормили и недурно обучили, впрочем, без особых надежд — она была результатом связи греховной, а что еще хуже, преглупейшей, так что никто не ждал, что из нее получится хоть мало-мальски что-то путное. Неране нечего было ответить. Она с удовольствием променяла бы опыт в “Камелии” на неведение, если оно и было у нее когда-нибудь. Мужчины, захаживающие в веселый дом, ненавидели, в большинстве своем, женщин, на которых пялились, которых покупали. Этих господ ждали деньки похуже нынешних, как надеялась Нерана. Они еще застали время, когда жена и любовница были покорны и бессловесны, не имели никакой защиты, а проститутки благодарили покупавших их. Нынешние кокотки представлялись им существами наглыми и жадными до чудовищности. Единственный капитал, который в Эльзиле считался принадлежащим женщине — красоту — эти демоницы вознамерились обналичить, а не дарить, как прежде. Что происходило из их непомерной и неискоренимой злобности, разумеется. Нерана недолго потешалась, наблюдая за внутренней жизнью публичного дома. Еще при ней картины от месяца к месяцу становились все гротескнее. Она полагала, что у нее есть нечто, что отведет от нее беду, ее вторая, тайная жизнь не даст ей пропасть… Какая наивная иллюзия, глупость незрелого сердца! Она уже была там же, где все другие девушки веселых заведений Эльзила — или в крохотном шаге от их положения. Ллайс отдал ее в «Камелию» как жертву, как инструмент, предназначенный для того, чтобы работать на его благо, а потом, когда сломается, остаться лежать на помойке. Она уже дважды просила его позволить ей оставить трудный пост, но Ллайс неизменно отвечал отказом. Теперь, после того, как она взбрыкнула в отношениях с Марком, о смене работы не стоило и мечтать. — Ты не чувствуешь, что круг сужается? Нерана вскинула брови. — Смертей все больше. Наши информаторы, теперь члены сопротивления. Те, кто был хоть немного на виду, хоть один раз показал свое лицо. Гислена умела быть осторожной. Они обе знали, что пару раз той пришлось открыться. И знали, кому. — Кто-то из нас следующий. Я просто нутром чувствую. Ты или я. Хотела бы Нерана сказать “не выдумывай”. Сказать “это просто ощущение”. Ибо так оно и было. Но она смолчала, потому что чувствовала то же самое.