Лишь любовь единая способна отточить, облагородить и возвысить страсть.
Дж. Клеланд, «Фанни Хилл. Мемуары женщины для утех»
Нерана прикладывала ко лбу одну фероньерку за другой, не зная, какую выбрать. Она никогда не хотела славиться красотой, утомляясь от украшательства себя, и теперь страдая от вынужденности ежедневно делать это. Каждого, кто очаровывался ее внешностью, она невольно презирала. Когда она только явилась в «Камелию императрицы», то по первости прослыла дешевой шлюхой и корявой в танце артисткой — и сама не поняла, как переменилось мнение о ней, а главное, отчего. Но теперь ей предстояло несколько часов играть роль посложней, чем Рыжая Жрица в доспехах из фольги. Она выбрала синее бархатное платье с черной газовой накидкой — лучшее, что удалось найти. Неране нужно было подумать не только о том, чтобы выглядеть богато и презентабельно, но и прикрыть татуировку на плече. За десять лет рисунок начал выцветать, отчего выглядел еще более откровенно. У Нераны Морган он имел полное право быть хоть в качестве украшения, хоть ради протеста или заявления себя принадлежащей той или иной группе, но у леди Перси? Ни при каких обстоятельствах. Достойный вид — и ее маскараду был обеспечен успех. Ее так часто сравнивали с кем-то еще, что у Нераны все чаще возникало ощущение, что по столице ходят сотни девушек с ее лицом, а своего у нее и нет — только взятое взаймы непонятно у кого. Однако теперь она благодарила Демиурга за эту обычно досадную особенность. Закончив туалет, Нерана сама на мгновение не узнала себя в зеркале. Из отражения смотрела леди Перси, выдуманная ею для разных нужд разорившаяся мелкая аристократка. Под ее именем Серебряная Лиса Нерана совершила немало важных и сложных дел для Сопротивления. Но впервые леди Перси предстояло попасть в круг себе «подобных». По крайней мере, рядом с Лорин выдуманная леди казалась вполне естественной. Маркиза, вынужденная прикидываться собственным братом, и без того чувствовала себя неловко в городе, время от времени остро чувствуя, насколько далека от людей, всю жизнь росших в столице. Она заранее приготовилась к тому, что ее диковатые повадки не останутся незамеченными. Но тем проще будет скрыть их с Эрнестом обман — у детей, до совершеннолетия таскавшихся по лесам, и не могло не остаться варварской шелухи в голове. Сам виконт Сааэшейский тоже неспроста одобрил брак сына с лесной дикаркой, дочкой не слишком богатого и уважаемого аристократа. Виконт хотел упрочить свое положение в Эльзиле, но не мог рассчитывать на приличную партию. Чужак, еретик, отец, вырастивший сыновей не от мира сего… Виконт не разбрасывался партиями. Лорин как-то спросонья показалось, что, быть может, виконт-отец не разорвал бы помолвки, даже если бы она явилась к нему такой, какая есть — с уродливым шрамом поперек лица. Эта мысль обожгла ее стыдом, однако приходилось признаться себе: Лорин глотнула настоящей свободы на пути в Атепатию и больше не находила в себе сил расстаться с нею. Она искала выход, но не чувствовала в себе достаточно воли, чтобы оказаться способной на благородную жертву. Все утро Лорин просидела в кабинете как на иголках, гадая, каково в то же время ее брату. Когда часы пробили условленное время, а у входа в жандармерию заскрипели колеса кеба, маркиза подскочила, словно ужаленная. Однако первым с гостьей встретился поручик — он вышел покурить и купить чего-нибудь перекусить, когда к подъезду жандармерии прибыла его тайна любовница. Для встречи — какая ирония! — не с ним. Марк сразу узнал Нерану, но то, что видели глаза, разум отказывался признавать. Сейчас танцовщица выглядела, как настоящая дама. Она выпорхнула из кеба прямо к парадной двери жандармерии, придержав подол, чтобы он не испачкался — в каждом ее движении сквозила грация первоклассной артистки, узнаваемая всеми поклонниками ее искусства, только теперь как оправа драгоценному камню, Неране служил обрамлением ее изысканный дорогой и модный наряд. Марк чуть не выронил изо рта сигарету — вовремя спохватился, а не то прожег бы себе рукав или штанину. — Доброго дня, — выдавил он заплетающимся языком. — Ты просто поразительна сегодня… восхитительна… Нерана улыбнулась и пожала плечами, чуть наклонив голову набок. — Именно это впечатление я и желала произвести, — голос Нераны тоже изменился, стал тише и мягче, — потому что другой сегодня натур… просто непозволителен. — Я никогда не видел тебя такой прежде… Вместо ответа танцовщица еще раз пожала плечами, медленней, чем в первый раз, и отвела взгляд куда-то за плечо Стилу, в полумрак холла жандармерии. — Я хотел бы пройтись с тобой… такой… сейчас. — Сожалею, сэр, — едва не задев начальника плечом, из-за его спины вышла Лорин, на ходу натягивая перчатки, — эта дама на сегодняшний вечер — моя. А Вы, кажется, не приглашены к виконту Сааэшейскому, не так ли? Марк вмиг все понял. И почему Нерана подкатила именно сюда — чтобы не выезжать в центр города с трущобной грязью на колесах. Сейчас они с молодым Эджертоном переменят кеб и умчатся в пучину высшего общества. — На этот вечер и, я догадываюсь, ночь? — Сказал поручик, но от гнева его голос прозвучал приглушенно, и удаляющиеся Лорин с Нераной его не услышали. Марк смотрел, как они идут. Какие бросают друг на друга взгляды. Он привык думать, что знает о Неране все, да и корнета успел узнать достаточно… чтобы сделать уверенный вывод: они не любовники. Но никто не мог ему гарантировать, что эта ночь после роскошного приема у виконта чего-нибудь не переменит. В его глазах Лорин оставалась Лораном, но успокоила бы Стила правда о ее поле? Едва ли наполовину. Лорин собиралась подать Неране руку, когда их карета остановилась напротив особняка виконта Сааэшейского, но «леди Перси» не стала дожидаться галантного жеста и, забывшись, выскочила сама на дорожку перед воротами. На вечер Нерана одолжила Лорин трость, чтобы ноющая нога не слишком мешала той наслаждаться приемом. Уже на дорожке маркиза взяла Нерану под локоть, как предписывал этикет, встряхнулась, выпрямилась, чтобы выглядеть бойчее и мужественнее, как от нее ожидалось, и девушки приблизились к огромным — выше их обеих втрое — резным воротам. Им даже не пришлось искать, как привлечь внимание слуг: привратник нажал на какой-то рычаг, и ворота сами распахнулись. Девушки вступили в роскошный сад, окружающий особняк. Яркий калейдоскоп цветов, запахов и даже звуков — привезенные из Мелуккада диковинные птицы щебетали, словно весной — окружил их и мгновенно очаровал обеих. Ступени крыльца казались сделанными из хрусталя — или облитыми карамелью. У Лорин и Нераны на этот счет были разные мнения. Они переглянулись с улыбками, и хоть не могли проникнуть в мысли друг друга, им показалось, что обмена взглядами вполне достаточно. В коридоре вдоль стен висело столько зеркал, что, казалось, проще было сделать их самих зеркальными. Лорин ловила их с Нераной отражения: со стороны они действительно казались просто жандармом и его невестой, кокеткой из мелкой аристократии. И очень даже гармоничной парой. Счастливой. Парой с будущим — в котором не присутствует виселица. Точно ее мысли передались спутнице через кожу, Нерана вдруг убрала руку с локтя Лорин. — Восхитительно ослепительный дом! — Воскликнула Нерана. — Похож на городской театр. Такой же большой, величественный, беломраморный. Уже договорив, она поняла, что сморозила глупость. Не может благородная дама так нелепо глазеть по сторонам. Но и Лорин чувствовала себя неуютно в огромном холодном доме, полном золота. Пускай и маркиза, она привыкла к тростнику и бамбуку вместо шелка и инкрустаций. Еще один слуга распахнул перед гостьями двери, впуская в бальную залу. По сааэшейской традиции, в огромном помещении под расписным куполом находились и столы с яствами, и свободное место для танцев. Нанятый оркестр бесперебойно играл самую модную и изысканную музыку. Только эльзильскую, отметила про себя Нерана. Поместье виконта поражало изнутри ничуть не меньше, чем снаружи. Если в саду пели заморские птицы и распускались диковинные цветы — тем поразительные, что не прятали свои лепестки даже на ночь — то во внутренних помещениях особняк чаровал своим бесспорным богатством, которое трудно было не заметить, но золото и хрусталь так изумительно составляли убранство и коридоров, и комнат, что не оставляли ни единой причины для упрека в дурновкусии. Как только прибытие будущего шурина виконта со спутницей обратило на себя взоры почти всех присутствующих, к ним тотчас двинулись хозяин дома, его старший сын и маркиз Эджертон под личиной девицы на выданье. Лорин невольно попятилась. Ей казалось, что рядом с братом их обман станет неопровержимо очевиден. Но нельзя же было бежать сломя голову назад за ворота! Виконт приближался — как штормовая волна, как суровая зима. Лорин не замечала ни его лучистой улыбки, ни добродушных красных щек. Она очнулась, только когда хозяин затряс ее руку, и рефлекторно сжала пальцы. — Ого, ого, вот это я понимаю, сэр, — сказал виконт, отпуская ладонь Лорин. — Сразу понятно, что перед тобой жандарм, даже и без мундира! Не то что у моих сыновей, пальцы как вареная спаржа. Лорин вымученно улыбнулась. Сын виконта также протянул руку, и девушке представилась возможность оценить правдивость слов его отца… но она не заострила внимания на своих ощущениях, во все глаза глядя на Эрнеста. Однако маркиз смотрел в пол, как и подобает скромной барышне… какой Лорин никогда в своей жизни не была. Лорин и Эрнест расцеловались, при этом сестра уловила запах цветочных духов, щеку ее защекотал толстый слой пудры… Даже Нерана не красилась так густо, и мысль, что рядом с ней действительно брат, привела Лорин в замешательство. Когда они отступили друг от друга, на мгновение маркизе показалось, что перед нею и впрямь хрупкая, нежная девушка. От природы Эрнест был худощав и тонкокостен, с большими оленьими глазами и перламутровыми губами. Если бы поэт назвал все эти черты, у эльзильца, прочно связывающего в своем понятии их с женственностью, не возникло бы сомнений, что речь идет о даме. Кстати говоря, о поэте… Лорин пока видела только одного брата, старшего, а желала — из чистого, разумеется, любопытства — взглянуть также и на младшего. Что Эрнест имел в виду, говоря, что маленький виконтик «слишком» увлечен поэзией? Лорин вскоре получила ответ на свой вопрос — когда толпа гостей, ничуть не следуя указаниям из многотомных руководств по этикету, нагулявшись, двинулась внутрь особняка. Виконт-отец пытался перезнакомить всех между собой с энтузизмом заводчика породистых лошадей. Он провел Лорин и Нерану через каждую группку: все мгновенно разбились по интересам и согласно воззрениям. Виконт-отец же полагал, что будущим шурином и его очаровательной спутницей стоит смазать каждую компанию. То, как несчастны от происходящего сами его протеже, аристократа не волновало. Виконт оставил девушек (одну из которых он таковой не полагал) в лучшем обществе, какое смог найти в своем зале, и Нерана понимала, почему. Лорин тоже подозревала. Виконт пользовался сдержанным расположением. Но жаждал жгучей привязанности. И если его эксцентричные сыновья не добились нужных результатов, возможно, жандарм и его фривольная прелестница могли на что-то повлиять. Нерана не без ужаса, от мгновения к мгновению разраставшегося в ней, поняла, что она стоит перед самыми высокопоставленными людьми королевства. Отделенными едва ли одной ступенью от короля. Разумеется, Нерана знала, кто такая Бастьенна де Бонбенор. После смерти принцессы Эльзила статус самой завидной невесты перешел к ней. Вместе со статусом самой умной и самой изысканной женщины столицы. Леди Бастьенна де Бонбенор оказалась статной рыжеволосой женщиной. Она разговаривала с Гаго Прахом, услужливо кивая ему, как кивал бы мужчина. Ничего в этом не было игривого, чего стоило бы ожидать от светской львицы. Леди де Бонбенор обращалась к лорду-канцлеру, как к человеку, что лишь на ступень выше нее… почти равен. И в то же время, она не заблуждалась, чья рука ее кормит. Нерана не сомневалась, что леди де Бонбенор так неохотно унижается, понимая, что на деле почти все ее благосостояние в руках Гаго Праха. По стране давно ходил слух, что министру не хватает короны — а так наполовину он управляет Эльзилом. В это охотно верилось. С детства страдая от напоминания, что он ньеслиец, а значит, уступает эльзильцам во всем хотя бы уже по праву рождения, Прах пытался доказать, что чего-то стоит. Герой войны, едва не ставший членом королевской семьи, он, наконец, дорвался до поста лорда-канцлера. Как сказали бы в Мелуккаде, он служил визирем для короля: советник, друг и наперсник. Ходили слухи, что если б не он, король, стареющий, дряхлеющий, давно скатился под престол, а в стране бы разразилась гражданская война. Однако «болезнь» короля, что бы это ни значило на самом деле, длилась вот уже больше пятнадцати лет, а правитель, несмотря на нездорово-багровое лицо, не казался умирающим. Скорее, он выглядел просто изможденным излишествами стариком, подобных ему можно было найти в изобилии среди аристократии, стоило только оглянуться. Впрочем, нельзя было исключать, что Гаго Праху известно что-то, не выносимое на публику. — Вы не наслаждаетесь вечером, леди Перси? — Спросил Гаго, и Нерана вздрогнула. Ей казалось, она успешно скрывает свои чувства. — Мне не слишком нравится эльзильская музыка. Она очень… — Эльзильская. — Агрессивная. Заносчивая. Особенно песни со словами, но даже без них, если почитать либретто, все о том, как мы кого-то размажем или сожрем живьем, как наша армия клинком войдет в плоть того и сего. Слушая, Гаго наклонился к Неране. При ее-то невеликом росте, практически любой мужчина нависал над нею, но лорд-канцлер как будто бы делал это нарочито. Внимательно слушал, но словно подчеркивая, что не из участия. — Вы предпочли бы слабость? — Я… нет, но эта похвальба какой-то звериной злобой. Я просто не понимаю. Гаго ухмыльнулся. Он был еще красив, несмотря на седеющие виски, как обычно остаются красивы в возрасте худощавые подвижные мужчины с ровными во все времена лицами. Даже повязка, скрывающая раненый, возможно, и потерянный глаз, его не портила. — И все же вы говорите «мы». — Я родилась в Эльзиле. — Еще не поздно уехать. — Куда? Какими средствами? — Нерана прикусила язык. У леди Перси наверняка должно было иметься больше денег, чем у куртизанки, складывающей накопленные «орлики» в шкатулку под кроватью. — Думаю, вы бы нашли, какими, если б всерьез хотели. Однако… в таком случае, вы бы не рвались менять Эльзил так отчаянно. Нерана заледенела. Гаго ухмыльнулся, рассматривая ее лицо, и она мучилась каждое мгновение, что он ею любовался, не произнося ни слова. — У Вас большие планы на театр, моя милая. Я интересуюсь всеми новинками, о которых пишут газеты, и знаю, что вы родили пару пьес. — Да, немного пишу. Немного. — Сказала Нерана. И только после этого выдохнула. — Но, вообще-то, куда больше мне хотелось бы играть. Она использовала имя леди Перси в том числе потому, что у него имелась история. Она не являлась в общество подозрительным призраком без прошлого. Однако эта же тактика, возможно, теперь играла ей не на руку. — Я думаю, вам еще не раз доведется. Так что, полагаете, Эльзил с театрами получше начал бы вам нравиться? — Да, определенно, да. И… может быть, газеты… — Нерана поняла, что ступает на тонкий лед. — Могли бы чаще писать о театре. Еще чуточку чаще. Она чувствовала, что Гаго мог знать больше, чем дал ей понять. А мог просто играть, пытаясь поймать на признании. Она не собиралась доставлять ему такого удовольствия. Конечно, Прах действительно располагал множеством средств для того, чтобы испортить жизнь любому человеку в пределах Эльзила, пользовался исключительным доверием короля и признавался наименее желательным врагом во всем королевстве… Для Лисы, инкогнито проникнувшей на празднество, в зале не могло найтись человека опаснее, чем Гаго Прах. В трапезном зале гости расселись, согласно табличкам с именами возле приборов. Нерана оказалась между Лорин и каким-то очаровательным пухлогубым баронетом, который перемену блюд спустя с увлечением показывал ей, как легко и просто разделить конфетку на две части при помощи зубной нити. Нерана хихикала, хлопала в ладоши и маскировала свой смех над нелепостью соседа изумлением и признательностью. Ни танцовщица, ни Лорин почти ничего не ели. От волнения кусок не лез в горло. Эрнест на противоположной стороне стола также только поковырял рагу и отложил вилку. Однако маркиз и маркиза Эджертон с видимым облегчением встали для тоста. Тогда как Нерана только испачкала бокал губной помадой. Если брат с сестрой хотят расслабиться — их дело. Она же твердо решила оставаться внимательной и напряженной до конца вечера. — Жаль, с нами нет моего младшего сына, достопочтенного Тобиаса, — сказал виконт, когда все снова сели. — Он бы прочитал такой тост, от слов которого вино показалось бы втрое лучше! — А где же он? — Губастый баронет заранее состроил страдающую мину, готовый услышать о смерти младшего «виконтика». — А, — лорд Саээшейский махнул рукой. — В мансарде, сочиняет стихи. Ну как всегда. Гости засмеялись. На стол подали колбасу, пахнущую, как старые носки, но с изумительнейшим вкусом. Несколько минут гости ели молча — и осторожно, — едва перешептываясь между собой, пораженные диковинным яством. Но тут вдруг послышались необычайно громкие шаги. Общество напряженно замерло, кое-кто не донес вилку до рта, и прежде, чем хоть один гость решился спросить, кто и с какой — наверняка, немаловажной — вестью спешит в трапезную, как дверь открылась и в залу торопливым широким шагом вошел высокий бледный молодой человек в небрежно зашнурованной блузе. Молочного цвета кожа мелькала в вырезе ворота, беззащитно и нарочито. Длинные золотистые волосы юноша носил по эльзильской моде двадцатилетней давности — увязывая в низкий хвост. В глазах его, пронзительно-голубых, сквозило нечто лисье, чувствовались дальние мелуккадские корни. Нерана глубоко вздохнула, точно увидела молнию и приготовилась услышать гром. Ее пронзило предчувствием, что сейчас она будет поражена в самое сердце. Пусть пока еще нет, и будь у нее шанс уйти, не слушать этого юношу, она спаслась бы от наваждения, которое чувствовала в воздухе, точно аромат расцветшего сада, принесенный порывом ветра. — Я решил, что негоже тратить столь чудесный вечер на уединение. И явился порадовать общество своим присутствием. — Сказал незваный гость. Он шел вдоль стола, осматривая общество, точно прогуливался по зоопарку. — А как же твоя поэма, Тобиас? — Спросил виконт-отец. Лицо его осталось непроницаемо, но рука отбросила вилку для рыбы — глава семейства жалел, что худший из двух сыновей явился его позорить. Как бы не превозносил он Тобиаса едва ли минуту назад, теперь он не желал, чтобы гости увидели, что виконт выдавал желаемое за действительное. — Я ее дописал. — Тобиас перегнулся через плечо надоедливого соседа Нераны и подхватил его бокал. Лордик только изумленно пискнул. — Кто-нибудь хочет послушать? Снова никто? Тобиас провел рукой по спинке стула Нераны, точно ему хватило нескольких глотков, чтобы опьянеть, и взглянул на нее сверху вниз. — Какая смуглянка. У меня таких еще не было. — Если судить по вашему виду, Вы вовсе не по этой части. — Отозвалась Нерана раньше, чем сообразила прикусить язык. Тобиас слегка нагнулся… и чокнулся своим бокалом с ее, стоящим на столе. — Уважаю противника, способного отбить удар. Успокойся, сказала себе Нерана, чувствуя, что сердце ее забилось чаще. Просто так на тебя действует этот дом, непомерно шикарный. И люди, которых ты дичишься, чего греха таить, и побаиваешься. Никто из них тебе не друг. Лорин, единственная, кто на твоей стороне, так разбита, что ты и не думаешь просить у нее поддержки, и вот, пожалуйста — твой встревоженный разум ищет, на чьем лице отдохнул бы взгляд. — Весьма забавно слыть поэтом, — сказала она. — И не читать стихов при этом. Она ожидала, что Тобиас разозлится, но вместо этого он усмехнулся, принимая вызов. — Я б отдал кисть за славу в свете, Глаз или два — за сердце леди, Но на кону коль целый свет, Я б отдал то, что я поэт. Не грех пожертвовать собою, Когда ведется спор с судьбою. Он смотрел на нее и смутился под ее строгим взглядом. — Я не хорош в экспромтах, леди. Сильфы вдохновения обычно жестоки ко мне — сам, право, не знаю, что их отпугивает. По крайней мере, я умею трудиться и вполне готов: пожалуй, при этаком прилежании мне стоило скорее устроится на фабрику. Нерана видела, как смотрят на Тобиаса. В основном, с восхищением. Не только одна она познала тяжелый удар его неодолимого обаяния. Единственный, кто смотрел на Тобиаса с досадой — Гаго Прах. Нерана успела заметить, как на долю секунды изменилось его узкое лицо. Лорд-канцлер сам хотел поддеть Тобиаса, сделала Нерана мысленное предположение, но поэт своей собственной насмешкой упредил удар со стороны. Зная, что тот последует. — В таком случае, может быть, Вы почитаете то, что чуть было не лишило нас вашего общества, сэр, — сказал Гаго. — Над чем вы трудились этим вечером? — Если бы только вечером! Я страдал над этой вещицей добрые сутки. Это был не стих, а целая поэма. История о том, как пламенный сильф предложил свою вечную любовь бедной безродной вышивальщице. Плененный ее прелестью, он согласился бы разделить с нею вечность и одарить ее всеми самыми чувственными радостями плоти. Ей же было нечего терять: он заглянул в книгу судеб, и оттого знал, что скромнице не суждено было ни обрести славы, ни нажить богатства, ни заполучить достойного мужа. Жизнь ее представляла собой череду лишений, лишь изредка позволяющую ей передышки от невзгод. Однако девушка переспрашивает, и когда понимает, что больше не сможет сделать ни стежка, если согласится на предложение сильфа, отдергивает руку. Она отвергает его дар, потому что вышивать для нее в нищей безвестности — удовольствие более искреннее, нежели наслаждение похотью и чревоугодием в царстве сильфов. Нерана отвернулась, не в силах смотреть на Тобиаса, пока он читал. Его стихи жгли ее разум, царапали его и гладили, целовали ее губы каждым слогом, каждой рифмой. Она понимала, что так он действует на всех гостей. Но ведь и она не осталась исключением. Тобиас бросил листок на стол, уперся в него ладонью, демонстрируя жилистую алебастровую руку. Меж тонких пальцев виднелись порывистые, острые буквы, похожие на ядовитых пауков. Нерана никак не могла продышаться, пьяная без вина. Это ведь подействовало на всех точно так же, как на нее, подумала она. Не стоило поддаваться очарованию. Виконт знал, как себя показать в лучшем свете. — Миледи, Вы вся горите. — Сказал Тобиас, глядя прямо на Нерану. — Полагаю, Вам нужно на воздух. Лорин попыталась подняться, чтобы помочь подруге, но раны не позволяли Лорин быть такой же ловкой, как она привыкла. К тому же, вздумавший сгладить впечатление старший сын виконта заступил ей путь, и Лорин пришлось остаться, чтобы вести с ним утомительные натужные разговоры. Тобиас вывел Нерану в сад. От ее взора не ускользнуло, с каким облегчением общество восприняло его уход. Никого не занимала причина, никто не жалел о потере очаровательной гостьи из общества, но всех устроило, что странный смутьян Тобиас больше не мозолит глаза. И не заставляет восхищаться им — почти против воли. Нерана действительно почувствовала себя лучше на воздухе. На землю уже спустилась ночь, и принесла с собой холод и тишину — напряженную, гудящую от далекого стрекота сверчков, слишком тихого, чтобы по-настоящему слышать его. Тут и там, чтобы развеять мглу хотя бы немного, на высоких столбах были развешаны фонарики. — Вам стало легче? — Тобиас знал, насколько неотразим, однако не приписывал волнение гостьи своей красоте. Нерана прищурилась. Ей казалось, что она успокоилась, но никакая вспышка настоящего напряжения не проходит бесследно — после нее невольно чувствуешь желание бурно говорить, порой не важно, что, или смеяться. — В саду так тепло! И цветы… просто ослепительны… — Это оранжерея под открытым небом. — Тобиас повел рукой. — Благодаря хитрому расположению боскетов и, на первый взгляд, декоративных навесов… Ах, долго объяснять. Вам бы следовало скрыть свое удивление, если уж играете аристократку. Нерана отвела глаза, стараясь не выдать своего испуга. — В остальном же у вас получается. — Тобиас вдохнул прохладный вечерний воздух полной грудью. — Да, сад чудесный. Я очень люблю проводить в нем время. Но сколько ни пытайся продлить теплые дни, а выпадающий снег все равно губит розы. Он протянул ей свернутый вчетверо листок. — Вы поймете, кому это предназначается. — Его пальцы легли на ее, пожимая. — Не здесь. Спрячьте, пока не будете в полной безопасности. Нерана не удержалась от улыбки. — Даже не знаю, когда подобное натурально может случится. Давно позабыла, каково это. Тобиас смотрел на нее серьезно, но улыбнулся, увидев, что в глазах Нераны мелькнула тревога. Тобиас поцеловал ей руку и спустился с крыльца. Она осталась наверху, он теперь же смотрел на нее — на высоте четырех ступеней — снизу. — Не знаю, зачем вы здесь, леди Перси, хотя и догадываюсь. Не забывайте беречь себя. Ласковое выражение лица Тобиаса почти оскорбляло Нерану. Так она чувствовала. И хуже всего было то, что она чувствовала и необъяснимое к нему расположение. Призрак восхищения, недавно накрывшего ее с головой, еще будоражил ее. — Не говорите такого, Вы не знаете, кто я, какова я. — Она фыркнула. — Знаю, — сказал он, и она осеклась. — Знаю больше, чем Вы думаете, мисс. И могу сказать, что отдал бы глаз за право быть с такой женщиной. — Я не стою так много. Она отвернулась, собираясь уйти, но тут они с Тобиасом разом вздрогнули, заслышав шаги вдалеке. Кто-то приближался — вероятно, Гаго Прах. — Вынужден Вас покинуть, — шепнул Тобиас и скрылся в глубине темного сада с проворством кота. Нерана обернулась, но не успела увидеть, куда делся поэт. Шаги приблизились и затихли, она спиной чувствовала чужой взгляд, точно нацеленное под лопатки острие кинжала. Нерана обернулась, уже догадавшись, что за нею стоит Гаго Прах. Будто запах дорогого табака она узнала, точно голос. — Вам лучше? — Спросил он, и не дожидаясь ответа, фыркнул. — Очень уж вы стали нежные. Еще десять лет назад женщина была способна вынести на себе всю тяжесть мира и грехи окружающих ее мужчин в придачу. Нерана отвернулась. Рука ее невольно замерла на груди, охраняя записку. Оставалось надеяться, что Гаго подумает, что она все еще страдает от духоты. — А если я не хочу? — Не можете и не хотите разом — что вдвойне худо. Нерана чувствовала, что все ее нервы мгновенно напряглись, однако при том она не понимала, отчего же чувствует себя в опасности рядом с Гаго Прахом. Она, конечно, знала, на что он способен. Но не верила же, будто перед нею безумец, способный пырнуть ее ножом ни с того ни с сего? Вампир, готовый впиться ей в горло? Перед нею был только один из аристократов, которых в тот вечер она повидала в избытке. И если он хотел уничтожить Нерану, сперва ему пришлось бы уговорить Онфруа Шестого подписать очередной злой закон. К счастью, если можно так выразиться, фантазия короля давно истощилась на жестокости. В нынешние дни в Эльзиле по закону ты мог только славить короля и умереть. Идеальный подданный ни на что другое и не отвлекался. — Я знаю правила жизни, сэр. Еще с молоком матери впитала, что нужно делать только то, что не хочется. Таков путь к процветанию. Выдохнув клуб дыма, Гаго усмехнулся — так, что становилось понятно, отчего он слыл погибелью для столичных девиц двадцать лет назад. Он слышал от Нераны слова покорности, но взгляд ее выдавал. Он знал женщину, умевшую скрывать истинные чувства куда лучше. — Наслаждайтесь, пока можете, леди Перси. Настало ваше время — время шлюх, изображающих из себя то, чем они не являются. — Он повернул к ней лицо. Тени упавшей на землю ночи заштриховали слепую его половину чистым мраком. — Единственная причина, почему Вас не разоблачили — никто не заметил Ваших фальшивых бриллиантов. Потому что никто из этих людей ни разу в жизни не видел фальшивых бриллиантов. Прах бросил недокуренную сигарету на ступени и зашагал в глубь сада. Нерана осталась на крыльце, снова задыхающаяся. Кровь гудела у нее в голове. Красота Тобиаса Сааэшейского никогда не сделала бы с нею того же, что и честность Гаго Праха.