— Мне всегда хотелось знать, собираешься
ли ты написать хоть немного радости?
Что-то вроде чудесного спасения?
— Нет. Это книга ненависти, Кэдди. Чтобы
излить гнев на каждую напыщенную мразь
из тех, что стучатся в двери миссис Кастауэй.
Сериал «Багровый лепесток и белый»
Лорин проснулась на рассвете, разбуженная запахом дыма. Во сне ей являлись закопченные остовы «Лихого кузнеца», но открыв глаза, еще не вполне поняв, где же она оказалась, Лорин догадалась, что просто кто-то курит рядом с нею. Нерана стояла у окна, полуобнаженная, открыв створки так, чтобы выдувать дым на улицу, однако ветер бил ей в лицо, шевелил волосы, и оставлял запах сигареты в комнатушке. Нерана, погруженная в свои мысли, едва ли понимала это, даже холода она не чувствовала, хотя руки ее покрылись мурашками. Когда Лорин встала и приблизилась к ней, то ясно видела, что Нерана мерзнет. — Я все думаю об этом Тобиасе Сааэшейском, — пробормотала танцовщица, не понять, с каким намеком. И, опустив голову, так что кудри скрыли ее лицо, раздавила окурок о подоконник. — Занятная он птица. Впрочем, неважно. Идем, у нас много дел. Марк наверняка будет ждать тебя — сам он вряд ли осмелится что-то стоящее провернуть в одиночку. Пока Лорин видела последние сны, Нерана успела поиметь разговор с Лавинией. Протанцевавшая всю ночь напролет, как предписывала мадам дома, Лавиния, тем не менее, умудрилась нахватать ворох слухов. Зимородок совершил дерзкое нападение на графа ди Шарентона, сказала она. Нельзя сказать, имитировала эта лихая атака попытку убийства или ограбления, однако всем было известно, что единственная настоящая цель Зимородка — месть. И честь! Лавиния произносила эти слова с таким выражением лица, точно ела нечто сладкое. Зимородок борется против зажравшихся аристократов — это и так всем известно. Если б Лавиния присочинила, что видела нападение сама — да она не удержалась бы, чтобы не сказать, что Зимородок поцеловал ее! — и Нерана решила бы, что это фантазии самой Лавинии, славящейся длинным языком и дикими мечтами от скуки. Но, очевидно, слухи действительно ходили. При том, что Нерана знала доподлинно, где в эту ночь был Зимородок. Она не думала, что ошиблась. На кухне «веселого дома» Нерана сделала им с Лорин по кружке кофе, и свою выпила, нервно шагая из угла в угол. Лорин, глядя на нее, думала о том, какой бывает весенняя река в лесах Апима: бурная, едва способная держаться в берегах. И прекрасная. Возможно, именно потому, что ты догадываешься, насколько безжалостной она может быть. Однако также и по той причине, что ты еще помнишь, какой недавно она была ласковой. Нерана остановила свое нервное движение и бросила на Лорин такой взгляд, что та на мгновение смутилась: не произнесла ли она что-нибудь ненароком вслух, спросонья плохо управляя собой? — Что такое? Ты дуешься, что мы не танцевали вечером? — Я очень этому рада, напротив. — Лорин поежилась. — Хотя леди де Бонбенор была очень настойчива. Но я не уверена, что стала бы рисковать раскрыться перед нею. — В этом городе трудно держать что-то в тайне. — Ответила Нерана. — Секреты продаются и покупаются. Обесцениваются. Она была рада, что Лорин доверилась ей. Не когда открылась, но когда пригласила с собой на прием к виконту. Потому что теперь Нерана могла выторговать за её тайну свою, и, перебирая их в мозгу, вдруг остановилась на самой бесполезной. Она же была и самой искренней, самой тщательно скрываемой, в том числе от самой себя. Нерана даже прикусила губу, воображая, как произносит это: «иногда я думаю, меня повесят.» А еще это ей снилось. Приходило в минуту между сном о лучшем будущем и пробуждением в холодной, однообразной, унизительной реальности. Она чувствовала руки палача на своей шее, затягивающие веревку, с такой же отчетливостью, как секундой позже: жесткий шов наволочки под щекой, дуновение сквозняка на голой, раскутанной в беспокойном сне спине. Каждый раз Нерана кончала тем, что недовольно шевелила лопатками и вставала с постели, понимая, что больше уже не заснет, да ей и не позволят долго нежиться в кровати. А через несколько дней сон приходил опять. Иногда он являлся так — наяву, напоминая, насколько на самом деле реален. Не меньше, чем любая другая смерть, не меньше, чем любое другое будущее для Нераны. Она могла обменять тайну Лорин на эту. Или на одну из тех, почему ей в действительности снились эти сны. И на самом деле, Нерана понимала, отчего ей так соблазнительно открыть Лорин свои мысли. Потому что так она почувствует, что не обязана признаваться в другом. В том, в чем было бы равно честно и смертельно опасно признаться кому-либо из жандармерии. — Хочешь секрет? Лорин посмотрела на Нерану, вскинув брови в непонимании и мучительном размышлении. — Нет, — сказала маркиза, отводя глаза. — я и так знаю кучу секретов, своих и чужих, больше, чем мне хотелось бы. Что могла Нерана поделать? Только уважать подобный ответ. Она понимающе кивнула. Девушки отправились на улицу Непревзойденной Справедливости Короля. Раны Лорин день ото дня становились лучше, посему она не взяла с собой трость на этот раз. Улицу перезвали при Онфруа, и Марк, другой дорогой спешивший туда же, еще помнил, что еще в Бралентийскую войну та называлась улицей Цветущей Сирени. Теперь подобных названий становилось все меньше, славящих короля — все больше. Онфруа желал, чтобы подданные не прекращали восторгаться им, даже когда и не думают об этом. Даже когда они вовсе этого не хотят. Лорин взглянула на медную табличку с названием улицы, прищурясь. Кто-то краской — возможно, прямо пальцем — намалевал под нею замысловатый знак. — Что это такое? — Обратилась Лорин к Неране, указывая на рисунок. Но она сама знала лучше подруги. — Похоже на апимский магический сигил. Не скажу точнее, это следовало спрашивать у отца… — В городе много такого. — Небрежно отозвалась Нерана. — Это просто кляксы, забудь. В Эльзиле за магию ты попадаешь на виселицу, забыла? Конечно нет, хотела ответить Лорин, такое не забудешь. Но если ты Бастьенна де Бонбенор, то все уже не так однозначно, верно? Однако маркизе еще предстояла встреча с Марком, и она решила не задерживаться попусту на улице. Семья Гислены проживала в двухэтажном аккуратном домике, некогда довольно пышном, однако ныне весь его облик свидетельствовал о стремящейся удержать достоинство нищете. От стен и до занавесок на окнах — все носило печать строгой экономии и систематического аккуратного подновления. Слуг в этом доме не держали, и дверь Лорин и Неране открыла сама хозяйка. Наметанным глазом Нерана тотчас подметила, что траурное платье несчастной матери — перекрашенное в черное одно из повседневных. Гостьи представились, и хозяйка пропустила их внутрь. Лицо ее ничуть не переменилось, словно она и не слышала, о чем ей говорят. — Муж уже отправился на работу… Он в лавке вон там, на углу, — женщина указала рукой куда-то за окно, — раньше по выходным его подменяла Гислена, но теперь-то… все сам, все сам. Лорин видела, что несчастная готова разрыдаться, и запаниковала. Она понятия не имела, что будет делать, если собеседница заплачет. Одно свое нахождение здесь, когда тело Гислены считаные часы назад предали земле, Лорин полагала едва уместным, но утешения… От жандарма? Это было бы бессмысленно и показалось бы лживым — в лучшем случае. Лорин взмолилась, чтобы хозяйка нашла в себе то самообладание, каким сама маркиза не располагала. Она-то уже давно залилась краской, думая о том, что доставляет погруженному в печаль дому столько неудобств. — Я хотел бы… Мы бы хотели, если это возможно, осмотреть комнату мисс Гислены. Быть может, какая-то незначительная деталь могла бы пролить свет на то, почему она погибла. — Моя бедная крошка, — мать все же разрыдалась, но сумела обуздать слезы меньше, чем за минуту. — Она ни в чем, ни в чем не была виновата… Она была хорошей. Такая славная девочка… — Да, была, — Нерана подошла к женщине и взяла ее руки, мокрые после утертых слез, в свои и крепко пожала. — Мы дружили. Не помните меня? Моя семья прежде держала таверну в паре улиц отсюда. Я запомню Гислену, как натурально самую добрую, самую ослепительно отважную из всех женщин, что я знала… Нерана прикусила язык. Она была опечалена совершенно искренне и говорила от всей души, и так чуть не выдала их сокровенную тайну. Пусть пока она не может сказать, сколько Гислена сделала для сопротивления, но ее подвиги не будут забыты. И когда правое дело одержит верх, все, кто пожертвовал своими жизнями, получат все причитающиеся им почести в тройном размере. Нерана не сомневалась в этом. Она еще многое могла бы сказать страдалице-матери, но успела только еще раз ободряюще пожать ее руки — их прервали. С лестницы спустился молодой человек — судя по внешнему виду, еще моложе Гислены, и совсем на нее не похожий. Однако по оклику матери, стало понятно, что это ее сын, брат покойной. — Танкред, тут пришли… по поводу… нашего горя, — женщина поджала дрожащие губы. — Проводи господина жандарма и мисс в комнату Гислены. — Но я собирался в лавку, к отцу. — Не надо, — мать кивнула, словно пытаясь так придать своим словам больше веса, — ты так устал вчера. Я сама схожу в лавку. Помоги господину жандарму и мисс… Неране следовало бы назвать свою фамилию, но она не стала, вдруг затревожившись. Чтобы никто не вспомнил о ней того, чего стоило стесняться в приличном доме. Она поспешила подняться вслед за Танкредом на второй этаж. Комната Гислены едва ли отличалась по характеру и атмосфере от гостиной: кругом чистые, тщательно подновленные вещи, явно дорогие сердцу обитательнице спальни. Это касалось как предметов обихода и мебели, так и безделушек. Лорин невольно задержала взгляд на шкатулке с фарфоровой танцовщицей на крышке — на ножке и ручке фигурки явно проступали следы склейки. Лорин почувствовала какое-то удушливое смущение, еще более сильное, чем в ту минуту, когда разрыдалась несчастная мать. Одно их присутствие здесь — и ее, маркизы, больше, чем Нераны — было осквернением траура и бередило семейную рану. Но никакого другого пути к разгадке у них не осталось. — Мы ничего не еще не меняли здесь, даже пальцем не тронули, — сказал Танкред, рукой обведя комнату. Он хотел было сесть на кровать, но вскочил прежде, чем опустился на матрас. — Да нет, ничего. Садитесь, — пробормотала Лорин, отводя взгляд от засушенного пучка цветов, всунутого в щербинку между рассохшимися полками. Гислена, видимо, была поистине такой, как представлялась по описанию Мейсона: романтичной и тонко чувствующей девушкой. Удивительно, но Нерана, если б услышала это соображение, всецело согласилась бы с ним. Гислена производила впечатление солнечной сильфиды, по ошибке не истаявшей на закате. И это ничуть не противоречило тому, что ради дел Сопротивления она перевоплощалась на несколько часов в безжалостную Серебряную Лису. — Вы так и оставите эту комнату в том виде, в каком она сейчас? — Спросила Лорин. Танкред все же сел на кровать, хотя и с видимой неловкостью. Лорин запоздало поняла, что он медлил не потому, что боялся уничтожить улики. — Ну… нет. Мы не можем себе этого позволить. Целая комната, которой никто не пользуется… Хорошо, что вы пришли. Думаю, уже через неделю или две мы распродадим отсюда все, что только можно. И что не пригодится в хозяйстве. Лорин не уловила боли в голосе молодого человека — в отличие от Нераны. Танцовщица села на корточки перед Танкредом и взяла его руки в свои. Насколько это вообще было возможно: юноша был ростом с Лорин, для парня — довольно низкий, но крошке Неране и его ладони казались большими. — Прошу, расскажи мне, что делала Гислена в последние несколько недель перед… перед трагедией. Это натурально важно. Танкред кивнул. Он выглядел озадаченным вопросом, но когда начал вспоминать, время от времени зажмуриваясь, на его лице все явственней проступало страдание. — Гислена работала в лавке, день — утром, день — вечером, иногда допоздна… Но так было всю нашу жизнь, сколько я помню! Она часто отлучалась по вечерам. Это уже давно началось… — Я знаю. Это со мной она виделась. Женский клуб… у нас был женский клуб. Как у богачек бывает. Танкред недоверчиво взглянул в лицо Неране, но ее боль была едва ли многим меньше, чем у него, и юноша поверил ее словам. Черные прямые волосы падали ему на лоб, совсем не похожие на медные кудряшки нераниной подруги. Жаль, подумала танцовщица. Ей бы хотелось, чтобы сходство брата и сестры бросалось в глаза. Она хотела хотя бы так увидеть Гислену снова — в отражении ее брата. — Да… а недавно она еще чаще стала уходить. Лорин тем временем отвлеклась от осмотра комнаты и тоже прислушалась. — У нее, вроде бы, появился ухажер. Не уверен, конечно, но было очень похоже на то. Цветы ей покупал, именно такие, как она любит. Колечко серебряное подарил — с ним мы ее и похоронили. Еще сережки, но их нам пришлось заложить, иначе не смогли бы оплатить погребение… какого она заслуживала. Танкред замолчал, глядя на Нерану. Она кивнула, побуждая его продолжать, но юноша уже сказал все, что знал. — Вы плачете, мисс? — Да… но это не важно. Иногда самое время для слез, так пусть текут. Мне жаль ее молодую жизнь и жаль, что своими вопросами я расстроила Вас. Но мне нужно было знать это. Спасибо. Нерана поднялась с корточек. Только в этот момент, когда их руки разъединились, Танкред — а вслед за ним и Лорин, наблюдавшая со стороны, — поняли, что Нерана держала ладони юноши все время, пока они говорили. Лорин шагнула к подруге, но Нерана уже спешила прочь — из комнаты, вниз по лестнице, на улицу… Словно ей стало дурно и требовался свежий воздух. Лорин второпях неловко попрощалась с Танкредом и заспешила вслед за Нераной. Танцовщица шагала с такой необычайной поспешностью, что на нее оборачивались прохожие. Шаль упала с одного ее плеча и плескалась на ветру, но девушка не замечала ни ветра, ни мелкой мороси дождя. Обессилев, Нерана прислонилась к фонарному столбу на углу улицы, прижала пальцы к приоткрытым губам. Гислена была не первой, кого девушка потеряла на своем жизненном пути, и когда Нерана смотрела на мертвое тело напарницы, она не испытывала того, что настигло ее сейчас. Девушка сама не сразу осознала, что стиснула кулаки, словно готовая биться за будущее, за Сопротивление, в ту же самую минуту. Лорин, подхромавшая к подруге через несколько минут, тронула Нерану за локоть. — Я вижу по твоим глазам, о чем ты думаешь. Не надо. Нерана подняла на Лорин взгляд, но не видела ту перед собой. Внутри нее зрел огонь, и Лорин словно ощутила его через кожу подруги — и разжала захват. — Мы найдем этого убийцу, клянусь тебе. Но все будет по закону. Ты помогла мне, а я помогу тебе. Тот, кто убил Гислену, ответит по закону. — Но убил он ее не по закону. — Глаза Нераны яростно сверкнули. — Да, но… — Лорин в досаде взмахнула руками. Нерана отвернулась от нее и снова побрела прочь, уже медленней, но все так же решительно расправив плечи и чеканя шаг, как и секунду назад. — Я не хочу, чтобы мне отдали приказ ловить тебя. И не хочу потом увидеть тебя в тюрьме или на виселице. — Ты не знаешь меня. Не знаешь, какая я и кто вообще такая. — Нерана забылась в гневе и сказала то, чего не хотела на самом деле произносить. — Что вообще из нашей жизни ты по-настоящему знаешь? Тут натурально больше от того леса, что ты покинула, и меньше от тех романов, что ты заучила наизусть. Ты говоришь — тюрьма, виселица. Что ты представляешь, когда проговариваешь эти слова? Лорин отпрянула. Они с Нераной замерли на перекрестке, увлеченные разговором, позабыв, что у обеих еще множество неотложных дел. — Я не это намеревалась сказать, — сердце Нераны все еще билось в буйном ритме ярости, но уже успокаивалось. Раскаяние за резкость накрывало его холодящим полотном. — Прошу, не держи на меня зла. Но… Это натурально то, чего ты хотела? Ты хочешь жить этой жизнью? Лорин неопределенно покачала головой, наклонив ее вбок, словно не могла решить, согласиться ей или отрицать слова Нераны. Она понимала, о чем ей говорит танцовщица. Лорин испытала это, но пока лишь единожды. Согласна ли она была бы каждый день проходить через то же, годами, десятилетиями? — Наверное… Наверное я просто хочу той свободы, которая у меня есть, пока я прикидываюсь мужчиной. И потеряю, стоит мне перестать. — В Эльзиле у мужчин много занятий, помимо расследований. Да и у женщин тоже. А вскорости будет еще больше. Нерана часто думала о себе, как о костре — а в такие мгновения особенно. Но как и настоящий огонь, полыхнув жаром, когда в него подкидывают дров, после горит ровным пламенем, так и Нерана, успокоившись, не забывала о своих намерениях. Во всяком случае, не с тех пор, как оказалась в «Камелии». Чтобы дать себе минуту на раздумья, девушка достала портсигар и закурила. На ветру, под моросью противного дождя это удалось ей не сразу. — Вот то, о чем ты не знаешь, касаемо меня и Гислены. Когда-то я натурально думала, что все станет лучше. А потом поняла, что — нет, если я, лично я не сделаю хоть что-нибудь. Пускай и какую-нибудь малость, — Нерана судорожно затянулась сигаретой. Кончики пальцев у нее на пару секунд онемели из-за призрака страха от одного воспоминания… В ее жизни случалось много страшного, но когда она вступила в ряды Лунных лис, восприятие уже притупилось. — И я делаю это не ради Марка или Мейсона. Я делаю это ради тех, кто как я, вынужден влачить жалкое существование… Порой я задаюсь вопросом, кому же лучше, нам или бедняжкам, которые от рассвета до заката гнут спину на непосильных работах? Иногда у меня остается только один аргумент: им хотя бы не нужно притворяться, что им это нравится. Лорин хотела бы горячо поддержать подругу, но не находила верных слов. Она только дышала одним с Нераной дымом и молчала, пока, наконец, не смогла произнести: — Я не могу разделить твою боль. Я ее не понимаю. Но я доверюсь тебе, потому что нужно примкнуть хоть к какой-то стороне. Твоя пока кажется наиболее достойной. — Да, натурально важно принять какую-то одну сторону. Штука в том, что будешь жалеть о любом своем решении. Лорин медленно закрыла глаза и снова их открыла, словно сделала маленький мысленный кивок. Согласилась с тем, с чем не хочется соглашаться. — В конце концов, мы все — просто безумцы, бредущие в темноте, — Нерана стряхнула пепел с сигареты, — все делается только ради удовольствия. — Даже революции? — Ну они-то в первую очередь. Люди обходили девушек, спеша укрыться от дождя, так что даже никто не остановился, чтобы сделать замечание: что стоите на дороге? Но подруги задержались в квартале на свое счастье. Их нагнал Танкред. Пиджака на нем не было, и под прохладным осенним ветром он ежился, взмокший после бега. — Вот, мисс… Я думаю, это должно быть у вас, — он протянул что-то Неране, и она, не задумываясь, взяла. Нечто овальное было завернуто в платок, и когда девушка откинула ткань, оказалось, что это портрет Гислены в дешевой рамочке. — А как же ты? Я не могу… это же память… — У матери есть еще один, — Танкред покачал головой. — А я и без портретов помню сестру. Нерана задержала его за рукав, не дав ускользнуть с той же поспешностью, с какой юноша их с Лорин нагнал. — Будь осторожен. Предельно осторожен, мой друг. — Я осторожнее всех, мисс. Я просто маленький человечек в большом городе: это меня бережет. Танкред отвел глаза. Нерана прочла в его взгляде, ухваченном ею украдкой: Гислена такой не была, и вот результат. Танкред полагал, что у него-то получится лучше, чем у сестры. Уходя, Танкред еще раз заглянул Неране в лицо, а потом перевел глаза на Лорин. И смотрел, должно быть, целую минуту, пока маркиза не воззрилась на него изумленно в ответ: отчего такое пристальное внимание? Или это шрам так необычайно выглядит, что заставляет забывать о приличиях? Но отчего-то ей показалось, что дело не в шраме. Лорин спешила на встречу с Марком, пытаясь усилием воли скинуть странное ощущение, что возникло у нее от разговора с Танкредом. Она чувствовала жар, и не любовный, но точно зовущий издалека азарт — который она отказывалась принимать здесь и сейчас. Не время было ему, она чувствовала, совсем не время. Потому как вместе с жаром она ощущала и пробегающий по спине холод. Причина же его оставалась для нее также скрыта. Нечто подобное она уже испытывала, просыпаясь в лесах Апима и не понимая, где она. И в каком времени — все казалось давно прошедшим и, странным образом, только грядущим. Обычно через несколько часов после такого пробуждения ее охватывала лихорадка. Но в Атепатии не водилось москитов, разносящих болезнь. Да и обычных, кажется, тоже. Насекомые вовсе не залетали к Лорин в окно, с самого того времени, как она прибыла в столицу. Осень текла к холоду, день за днем, и жуки прятались, засыпали или умирали. Лорин встряхнулась, и тянущая боль заживающих травм вернула ее в реальность. Марк стоял на углу улиц Непревзойденной Справедливости Короля и Поразительной Щедрости Короля, докуривая сигарету. Уже не первую, насколько могла судить Лорин, бросив беглый взгляд на сапоги начальника: возле валялось еще два смятых окурка. — Ну как, вы с Нераной доделали свои девчоночьи делишки? — Марк неловко усмехнулся. И прищурился. Он пока не привык к мысли, что перед ним женщина. Впрочем, это он еще мог принять. Но то, что она не просто девушка, но леди — вот это Марк даже всерьез понимать отказывался. Лорин колебала все представления Марка о жизни и о том, что правильно. А этого он никогда не любил. — Идем, подстрахуешь меня на случай, если кто-то вздумает играть не по правилам. Они заспешили вдоль стен плотно стоящих домов, пока Марк не сделал знак остановиться. Среди неприметных серых зданий притулилась манящая лавчонка с яркой вывеской: «Диковинки из Бралентии». Лорин прислонилась спиной к ближайшей стене и достала из кармана «орлик», рассчитывая, что скоротает долгое ожидание, подкидывая монетку на ладони. Но не тут-то было. Внутри лавки вскорости началась какая-то возня, и придушенный голос Марка позвал на помощь. Лорин, хоть и прихрамывая, как на крыльях ворвалась в лавчонку. Однако увидела вовсе не то, что ожидала. Оказалось, что не по правилам решил играть поручик Стил. Он сидел верхом на белобородом старике в расшитом халате, заломив жертве руку за спину. Дед не только не сопротивлялся, но даже не протестовал, пребывая в полуобморочном состоянии. Глаза его, широко распахнутые, служили последним свидетельством, что несчастный не впал в забытье. Крупные слезы, бегущие по его щекам и носу, размывали размазанную по лицу кровь. Лоб старика пересекала длинная и опасно глубокая свежая царапина. Пол вокруг усеивали тускло поблескивающие фиолетовые камни, лежали в беспорядке разбитые амулеты и, рассыпая каменные бусины, утыканные перьями — разорванные серебряные цепочки. Лорин ахнула, не удержавшись. — Что Вы творите! Она подскочила к Марку и схватила того за плечо. Стащить начальника с лавочника ей не удалось, Марк отмахнулся и напрягся, пытаясь не дать подручной сорвать ему дельце. — Он колдун! Весь город знает об этом! Внешность обманчива! Не знаешь, что ли! Лорин вскинула брови. Ну да, «в Эльзиле все не те, кем кажутся». — Колдуны не так опасны, как о них судачат. Это просто люди… Старик закряхтел, и Лорин опустилась на корточки, оборвав себя. Она деликатно подсунула ладонь под голову лавочника, чтобы ему было не так больно лежать на голом полу из занозистых досок. Осколки испорченных амулетов мешали Лорин, и она смахнула их в сторону, чтобы не уколоться. И… сидя так близко к Марку, она вдруг поняла, что видит: у него из кармана торчал белый камень, усеянный рунами. И второй тоже подозрительно топорщился, а наружу свисала цепочка. Только что прищурившаяся в сомнении Лорин распахнула глаза в изумлении. — Совсем рехнулась! — Позабыв, что должен хранить ее тайну, Марк толкнул девушку. Она отпрянула, и тотчас поручик вскочил на ноги, позабыв о жертве. — Вы крадете амулеты! Что за нелепица! — Озадаченно воскликнула Лорин. Марк схватил ее за раненую руку, точно помня, какое место травмировано, и дернул на себя, затем толкнул к двери на улицу. — Вы крадете… — Лорин задыхалась от возмущения. Подозрения бурлили в ее душе. — И отправляете в казну? Вот о чем говорила Бастьенна… Марк вдруг схватил ее за шею, как давеча. Но глаза его пылали еще страшнее, чем тогда — не ревностью, но чистой ненавистью. — Для тебя она леди де Бонбенор! И не твое дело, чем я занимаюсь! Лорин сорвала руки Марка со своей шеи, запинаясь, попятилась к выходу. — Король должен об этом узнать. — Он знает, — прошипел Марк. — Вот о чем он не знает — что у тебя под кителем бабские сиськи. Прежде, чем подумала, что делает и к чему это приведет, Лорин двинула Марку в нос. Кулаком. Очень неженственно, как должно было быть на его взгляд. Но Стил и не стал тратить время на оценки, ответил Лорин тем же. Награждая друг друга ударами, точно сцепившиеся кошки, жандармы выкатились на улицу. Марк одержал верх: пусть Лорин была моложе, на стороне Стила были опыт и безжалостность. Он давил на раны соперницы, и как та ни старалась держаться, боль на долю секунды ослепляла ее и ослабляла хватку. И рядом больше не было Нераны, чтобы их разнять. Марк выпрямился, оставив Лорин лежать в пыли и грязи. Нога ее болела, как в самый первый миг, когда получила увечье. Не без труда Лорин подтянула ее к себе. — Я верный слуга короля, малышка. И первое, чему ты учишься в жандармерии — молчать и повиноваться. Да, за магию вешают. А леди и джентльмены много выше нас порой прибегают к ней — что с того? Они господа. А мы нет. Марк стряхнул с кителя пыль. — Или ты воображаешь, что будучи маркизой, что-то значишь? Но ты больше не она. Какое у тебя там было имя? Лорин Эджертон? Ее больше нет. Сгинула в лесах Апима. Ты Лоран, разве не так? — Вы мне угрожаете? — Лорин сплюнула. Не помогло, во рту остался привкус земли. — Я напоминаю, где твое место. Если хотела крутиться на балах, нужно было принимать иные решения. А теперь утри сопельки и пойдем соберем из лавки все, что может иметь ценность. Немагическое барахло я не трону, обещаю. Лорин медленно поднялась, держась здоровой рукой за стену дома, к которой они с Марком подкатились, пока свивались в гадючьих атаках. Вторая горела огнем и исходила болью. Лорин едва ли чувствовала ее — если не считать муку разбереженной раны, посылающую отголоски до самого плеча. — Нерана сказала, что Вы трус, Ваше благородие, — произнесла Лорин вполголоса. — Я зря не поверила. И она заковыляла прочь. Марк пожалел, что не ударил ее снова — тотчас же, как она осмелилась его оскорбить. Но Нерана же такого не могла сказать, подумал он, и замер на мгновение. А потом вспомнил… нет. Нерана не могла. Лорин размашисто шагала, хотя ей хотелось бежать. Не получалось — все тело точно задеревенело. Да и не хотелось привлекать к себе больше внимания, чем нужно. И без того она собиралась сделать то, для чего вокруг и без того имелось больше любопытных глаз, чем разумно позволить. Вслед ей неслись проклятия. Ни одно из них не могло ее замедлить. Лорин запнулась только раз, когда Марк крикнул: — Уйдешь сейчас — и можешь больше не возвращаться. Я тебя уволю! Вычеркну из всех списков! И похромала дальше. Что ж, если такова судьба Лорана Эджертона, Лорин ее принимала. Знай Лорин Марка получше, заподозрила бы, что он просто искал повод избавиться от нее. У поручика Стила имелось четкое представление о том, чем должны заниматься мужчины, и чем — женщины. Его жене некогда удалось ненадолго поколебать эту веру, однако печальный конец их союза вернул Марка к прежним воззрениям и связал его с ними еще крепче. Пройдя вереницу улиц, славящих короля, Лорин распахнула дверь полицейского участка. К ее, пусть легкому, изумлению, внутренние помещения его напоминали жандармерию. Только форма на полицейских была другая. И людей сновало туда-сюда куда больше. Лорин нагнулась над столом дежурного. В непривычном гомоне — в жандармерии такого не было — ей пришлось повысить голос, почти рявкнув: — Мне нужно увидеть сэра Мейсона. Сейчас же!