***
Делаем привал у реки. Вопреки обыкновению, сегодня мальчики — налево, девочки — направо (раньше было — мама с Гарри налево, остальные — куда угодно). Устраиваем постирушки и пытаемся помыться. Вода холодная, как никак ноябрь на дворе, греем на костре котелки и кастрюльки для помывки, а вот стирать приходится прямо в реке. Пальцы у меня уже скрючило судорогой, но куда деваться — не в каждом магазине найдутся джинсы моего размера. Парвати и мамуля уже закончили и развешивают белье у трейлера, ну у них и объем стирки не такой. Попробуй-ка мои шмотки перестирай все…***
Фургон монотонно трясется по богом забытой объездной дороге. Лайнел сказал, что один городок нужно объехать так далеко, как только возможно. — Там много зомби? — Там люди? Вопросы Люка и мамы звучат практически одновременно. Люк — еще святая наивность, верит, будто самый опасный враг — это зомби, остальные же приучились мыслить практично. Лайнел мнется: — Ну как вам сказать… Люди там есть… да и зомби хватает. Во всяком случае, когда я в последний раз там был, толпа собралась приличная. Почти как в прежние времена. — А что ты там делал? — Да поначалу просто затариться и переночевать хотел. А эти психи — живые которые — решили меня обобрать… а может, и сожрать — черт их разберет, морды у них были такие, что вообразить их зависшими в раздумье над меню с блюдами из человечины, не составляло никакого труда. Пришлось организовать небольшой, но весьма экстремальный тур чемпионата по паркуру, а потом они загнали меня в тупик. И я им решил спеть. Напоследок, что еще-то оставалось. В городишке оказалось полно ценителей моего творчества. Мертвых немножко, но это детали. И они так рьяно бросились за билетами в первые ряды, что мне удалось-таки под шумок удрать, пока они хрустели живыми зрителями. Неловко, конечно, перед публикой — утекать, не допев песню, но, надеюсь, они удовлетворились небольшой гастрономической компенсацией. Лайнел разводит руками - мол, что поделать, если я такой популярный. Мама глядит на него томным взором, как бы ненароком опираясь грудью на стол. Но Лайнел остается***
Мы продолжаем двигаться на юг. Ну во всяком случае, я на это надеюсь… Вдруг Гарри на почве ревности вздумается завезти нас в какую-нибудь там Долину Смерти? Все-таки мама играет с огнем, так напропалую кокетничая с Лайнелом на глазах человека, который, собственно, и пригласил нас в это путешествие до своей виллы на побережье. Не думаю, что он жаждет заселить на эту виллу всю нашу разношерстную компанию, от скунса до Лайнела. Не то что бы я их равняла… но раздражают они Гарри примерно одинаково. Хотя Лайнел, конечно, лидирует. И это при том, что он совершенно не поощряет маминых заигрываний! На очередной вылазке мужчины забираются в то, что они сочли отделом женской одежды… и боже немилосердный, что они нам приносят! Леопардовый комплект с прилагающимся к нему хлыстом - это, пожалуй, самый целомудренный наряд из данной коллекции. Впрочем, для мамы такие одеяния не в диковинку, и она без тени сомнений тут же примеряет на себя какой-то прикид из сплошных кружавчиков и тесемочек. — Лайнел, он меня не полнит? — мама неторопливо поворачивается перед разбирающим прочие трофеи Лайнелом. — Женщина должна иметь формы, — назидательно замечает тот, поднимая глаза. — Поэтому ничто ее не полнит, а лишь приумножает природные богатства. — Ой, как ты мило это сказал, — мама с деланным смущением теребит какую-то из завязочек. Наверняка не просто так — вероятно, следующим неуловимым движением она собирается эффектно лишиться какой-нибудь части своего и без того открывающего всё и всем одеяния, но тут Гарри с нечеловеческим рыком отшвыривает банку с тунцом, которую он до этого мрачно ковырял в углу, и, схватив маму вместе со всеми тесемками, тащит ее из фургона в какие-то кусты. — Ааааа! — Люк орет как потерпевший и хватается за какую-то палку. Хвост встрепенувшегося скунса угрожающе подрагивает. — Гарри превратился в зомби! Спасите тетю Эми! — Нет, Люк, Гарри не зомби, — пытается утихомирить перепуганного мальчишку Парвати, — он просто… ээээ… — Одержим похотью, — подсказываю я. Парвати адресует мне гневный взгляд: — Дейзи!!! Люк, Гарри играет в зомби! Он понарошку! — Ага, вот в зомби они еще не играли вроде, — соглашаюсь я. — На моей памяти были Красная Шапочка с волком, медсестра с пациентом и вроде бы домохозяйка с сантехником… Ах да, и еще лососи на нересте. — Дейзи, может, ты тоже примеришь костюмчик? Мне кажется, это твой размер, — Лайнел снова алчно глядит на меня, вертя на пальце тот самый леопардовый прикид. Не успеваю ничего возразить, как он добавляет: — Я сам помогу тебе с застежками управиться! Мгновение — и мы уже стоим в импровизированной спальне нашего фургона, которой прежде мама с Гарри и Марк с Парвати пользовались по очереди. Здесь соблюдена видимость уединения. Я краснею и бледнею, оказавшись наедине с моим прекрасным принцем и леопардовым развратным костюмчиком.***
— Я сейчас подобен Везувию, — от горячего шепота Лайнела у меня вся растительность на теле встает дыбом (эпилятором ради экономии ценной энергии мы с мамой пользуемся по очереди, и на этой неделе, как назло, был мамин черед ощипывать обросшие конечности). — Теперь-то я понимаю, как погибли Помпеи, — бормочу я, потому что осознаю: не устою. Да и кто бы на моем месте устоял? Я даже готова самолично схватить его легендарную трехлинейку и оборонять подходы к нашему оазису страсти от живых и мертвых. Хотя, наверно, эффективнее было бы на входе Рокки посадить, главное, его хвостом наружу пристроить. — Дейзи, я с ума по тебе схожу, могу ли я надеяться на взаимность? — Лайнел прижимает руку к груди. Моей. Даже седьмой размер не в силах приглушить бешеный стук сердца. — О, Лайнел! — лепечу я и ловлю себя на том, что эта реплика из стандартного репертуара мамы. Генетика, против нее не попрешь… — Это «да»? — осведомляется мой совратитель, и у меня подкашиваются ноги. Ничего. На полу — оно даже надежнее будет. Не хочу в самый сладострастный миг услышать рвущий душу треск разваливающейся кровати. А если я еще и завязну в обломках, а Парвати потом придется два часа вытаскивать занозы из моей попы, мама мне это до гробовой доски будет припоминать. — Это — не теряй ни секунды, Лайнел! — удается выговорить мне. — Люби меня! И пусть весь мир подождет! — О дааааа, моя любовь! Я буду любить тебя так, что этот фургон содрогнется от нашей ураганной страсти! Я не успеваю сказать, что лучше бы все-таки фургон не сильно содрогался: ведь в нем еще и Марк с Парвати и Люком остались (маму с Гарри определенно в ближайшие часы ждать из кустов не стоит, судя по тому, что поверх прочего мусора в пакете сегодня лежал пустой блистер из-под «Виагры»), да и если Рокки занервничает, мало никому не покажется. Лайнел вешает на гвоздик свою трехлинейку и делает это так эротично, что у меня все посторонние мысли напрочь из головы вышибает. Настоящий мужчина и его верный ствол… В этот миг я жажду стать этой чертовой трехлинейкой. Нет, не потому, что мне вдруг пришла охота повисеть на гвозде (да и не выдержит меня этот гвоздь), но как его музыкальные пальцы профессионально скользят по дулу… О-о, сексапильность этого зрелища просто зашкаливает. — О, Дейзи! — О, Лайнел! Его губы впиваются в мои с сексуальной мощью пылесоса «Rowenta Dymbo». «О, мой дементор, высоси мою душу!» — восторженно думаю я и в экстазе сшибаю ногой какую-то полку. Звон падающего барахла отдается в моих ушах саунд-треком к нашей батальной сцене любви. — О, Дейзи! — Лайнел добирается до замка темницы моих никем не оцененных до него достоинств. — Седьмой… мой любимый размер! Он утопает в моих жарких объятиях, словно в перине, так что для него неудобств половой любви просто не возникает — прекрасному принцу тепло и мягко. — О, Лайнел! — когда его жезл страсти нетерпеливо пронзает карман моих джинсов, я смутно догадываюсь, что с прелюдией пора заканчивать, ведь если он там намертво приклеится к натыренным из маминого тайничка эндорфинов конфетам, применить его по назначению станет проблематично. Ну вот… уже… Ну да ладно, нет ничего невозможного для женщины, которая алкает секса и сладкого. Мне удается такая поза, что создатели Кама-Сутры плакали бы горючими слезами от зависти, если бы ее узрели. — Я освобожу твоего жеребца, мой принц! Теперь главное — не увлечься в деле вызволения жеребца из липкого плена, а то ж я себя знаю, как начну лопать сладкое — вечно не могу остановиться. Лайнел сперва стонет, а потом ревет как бык и одним движением вырывается из западни. — Мой жеребец как никогда готов к бешеной скачке на три дня и три ночи, моя прекрасная нимфа! Фургон трясется, точно телефон на виброзвонке, и, кажется, даже невзирая на ручной тормоз, начинает продвигаться вперед на нашей сексотяге. Когда наступает развязка, трехлинейка срывается с гвоздя и оглушительно грохает у меня над самым ухом. Свершилось! Жизнь прожита не зря!