Закипает цех крови и мяса, Оставляй потроха на входе, Говори когда больно - сразу, Я отмечу дырой в блокноте.
Одно маленькое событие влечет за собой большие перемены. Выглядит, как тупейший эпиграф красоты ради, пока не столкнешься с его смыслом лично, пока он тебя не проглотит и не выплюнет обратно. Перелета не случилось: Чонгук отказался, получил от Ли Бо сожаления по поводу потерянного кадра и выговор за невыполненное поручение. Чон сдержал вопрос о том, не имеет ли отношение к отъезду Тэхёна большой босс. К черту. Чонгук не нашел ни одной персоны, способной его заменить. Уход Тэхёна сработал как щелчок гильотины, исход иной - голова Чонгука осталась цела, но срубило руки. Руки, которыми Тэхён тщательно и бережно справлялся с кучей бумажек, акций, встреч и операций. Остальные приближенные на руководящих постах впервые принимали участие во внеплановом совещании под предводительством главного. Они получили достаточно указаний, чтобы Чонгуку не пришлось разрываться на части, учитывая скорое открытие новых салонов. И все-таки он разрывается. От того, что исчезла опора, карточный домик обваливается как по волшебству, и вовремя подставить руки под обвал получается не везде. Чонгуку сложно принять такое предательство со стороны Тэхёна, тот был единственным, кому он доверял. Кажется, будто Ли Бо промыл ему мозги, но потом уже нет. Чон интуитивно догадывается, что Тэхён не знал до последнего, каким образом он обошелся с ним, ровно до того момента, когда смотрел теми убивающими глазами. А раз так, то винить его не в чем, пусть летит, куда хочет, Чонгук справится и сам. «Свято место пусто не бывает», — подтверждает Шуга. Шуга же испытал все удовольствия, что могло преподнести восхождение на вершину и чутка заскучал, помрачнел. Он поимел Его Высочество, забрался ему на шею и может махать ножками, дергать за ниточки. Чонгук поддается ему беспрепятственно, Юнги стоит поманить пальчиком, сладко солгать – и ему откроются любые двери. Так представляется, но не есть в действительности. Какое-то из парализованных чувств в Чонгуке крайне оскорблено после ухода Тэхёна, и весь бурлящий гнев он вымещает на теле Юнги, выкручивая ему руки и загоняя ночами до кровавых пятен на белье. Беснование коробит целостность бледного тела, оно перестает быть совершенным и пригодным для других. И это тоже метод, подлый и больной, в стиле Чонгука. В очередной раз дождавшись, пока хозяин заснет, Шуга встает и выходит на балкон покурить, нацепив его рубашку. Гук слегка спятил, пусть и не без причины, но позволять ему и дальше любить так, что с кровати встать невозможно – нельзя. У людей нет такой любви. Это бессилие изможденного зверя, агония. Разбирать Чонгука по составляющим - занятие неприятное и сложное. Во-первых, он подавлен пропажей Чимина, только молчит, но Юнги ли не знать, что в децибелах по волнению отличает голос Чонгука от обычного, во-вторых, дает по шарам развенчанный миф о несгораемом Тэхёне. И первым попадает под раздачу тот последний, кто дает от ворот поворот и не отвечает на капризные требования. Конечно, Шуга. Он обязан поддерживать жизнеспособность своего владельца, он остается ради интереса, хотя все и жутко заебало бессмыслицей. Чем дольше Юнги играет в эти игры, тем сильнее зависит от ошейника, что Чонгук затягивает туже и туже. Заниматься переубеждением и перевоспитанием Юнги не нанимался. Он попросту старается не отвечать на поцелуи Чонгука и принимает обиженный вид, но всякий раз сдается под напором и падает на колени, принимая Чонгука глубоко и отдавая ему последнее, что еще можно забрать. Оргазм стирает им память, и на время восстанавливается томительное перемирие, обнажающее самую суть. Их раздробленные детские лица. Несдержанные объятия. Вымученные губы Юнги мнет чувственность, Гук не сдается. Его не свернешь с пути, пока не свернешь ему шею. Юнги утомляет тяжелое маниакальное влечение, он пытается навязать усталость Хосоку, но тому она не нужна. Быть запертым в клетке с Чонгуком и зализывать его раны, иногда в прямом смысле, очень опасно, но уже ни разу не скучно. По кому и скучает Юнги, так это по Чимину. С ним в квартире не бывало пасмурно, оттуда не хотелось уходить, а еще в доступе были порошок и травка. Сейчас ничего удивительного, что от одиночества Юнги принимает приглашения Хосока на работу, а Чонгука куда угодно – с радостью. Чим был невозможно хорош, он явно что-то натворил, иначе бы не испарился. И Юнги надеется, что он еще где-то есть, целиком и в состоянии дожить хотя бы до седьмого десятка. Пока Намджун разбивает голову в погоне за Чимином, ему больше ни до чего. От младшего ни привета, ни ответа. Еще труднее из-за того, что Намджун работает самостоятельно, потому как с концами ушел из организации и поспешил завязать с сомнительными знакомыми. Шуга посчитал, что его внезапная гордость делу не поможет. Отчаяние и чувство вины становятся Намджуну верными спутниками в каждодневной миссии. И спустя неделю бесплодных поисков, руки опускаются по швам автоматически. Между прочим дурацкие мысли вроде: «Чимин, пожалуйста, найдись». Волшебство не срабатывает, заклинания похожи на проклятия. И Нам уже предчувствует, что не простит себе, случись с Чимином такая банальная вещь, как смерть. А она в их помойке случается нередко. Еще реже Намджуна на улице останавливают бывшие клиенты Чимина и интересуются, нельзя ли организовать встречу. И уж точно совсем никогда Намджун не дерется на улицах и не попадает после в участок. Залог внес не кто иной, как Чонгук. Он молча подождал, пока Намджун сядет к нему в машину и промолчит еще около пяти минут. — Тебя никто не просил, Чонгук. — Меня не нужно просить, когда я хочу – я делаю. Если ты до сих пор страдаешь хуйней, то возвращайся. У меня как раз все зажило: захочешь, ударишь еще. Его предложение не исходит из доброты сердечной, было бы смешно говорить так о Чон Чонгуке. Но Намджун действительно мается, он нигде не чувствует себя в своей тарелке, все лучшие места оказываются ему не по форме, принявшей безобразные очертания. Он насквозь проварился в отстойнике, а без Чимина возвращение к нормальной жизни не приоритетно. — У меня есть одна мыслишка насчет Чимина, — говорит Гук, и это серьезная причина, удержавшая Намджуна на месте. — Я почти на все сто уверен, что он в целости и сохранности. — Скажи мне адрес, и я пойду, — Нам сдвигает брови и ждет. — Что, нет? Тогда не сри мне в уши, Чонгук. Нихуя ты не знаешь, перебеситься никак не можешь, что Тэхён уехал. Еще чуть-чуть, и они снова повздорят, поэтому Гук дает Намджуну уйти. — Даже спасибо не сказал, козел, — плюнул Чонгук после того, как захлопнулась дверь. А он взаправду знает, где Чимин.***
Тэхёну понадобилось время, чтобы собраться и съехать с обочины, на которой он долго простоял, тупо упершись лбом в руль после того, как жизнь разверзлась пропастью, а половина, оставшаяся позади, тянулась следом. Поэтому нужно было давить на газ и рвать вперед, пока решение не растаяло. Тэ отлично знал, что спустя еще час, он уже будет смотреть на проступок Чонгука иначе, а завтра простит и снова застрянет. На перекрестке возникли сомнения, касающиеся одного вопроса. Бомсу говорил, что Тэхён может сделать вид, будто ничего не знает. Но Тэ не из тех, кто способен игнорировать подобные вещи. Позади не должно ничего тлеть. Раз сгорело, то надо закапывать, избавляться. Обычная многоэтажка. Кажется, четвертый этаж. Тэ постучался не сразу. А после оказался повержен в самое сердце. Подслеповатые избитые скотами щенки могут выглядеть точно так же. Но это всего-навсего Чимин, вернее, его уменьшенная мрачная копия, облаченная в чужие застиранные вещи. У него задрожали губы, помутнели глаза. — Тэ… — он было протянул руки, но тут же опустил, отступая назад. Тэхён не шевелился и безмолвствовал, силился понять, что чувствует, отзывается ли замученный пришибленный Чим в нем чем-то кроме неприязни. А там не нашлось и той. И сделав решительный шаг, Тэхён обнял Чимина, обнял как можно крепче, чтобы тому и в голову не пришло, что так выкипает разновидность жалости. Чимин не заслужил, и потому он плачет, Чимин не находит нужных слов, и плачет еще сильнее, намочив Тэхёну лацкан пальто. Он – проржавевшая рыжим рухлядь, поперхнулся извинениями навзрыд, и Тэ похлопал его по спине. Люди Ли Бо нашли Чимина в тот же вечер, и тот попросил о защите, ему не хотелось возвращаться. И Тэхён был тем, кто дал согласие на его укрывательство. Чим обязан ему несколькими днями тишины и передышки. — Ну хватит, успокойся, — Тэ отстранился и протянул ему платок. — Я ненадолго, проведать, как ты. — Спасибо, что заглянул. Я думал… — Чим моргает припухшими красными веками и заикается всхлипами. — Думал, что никогда тебя не увижу. Тэ слабо улыбнулся. Чимин не стал для него отвратительным и плохим, но и прежнего расположения больше нет. Нет его, и вернуть невозможно: в памяти кровоточит ярость. Тэхёна сложно удивить моральными избиениями, с Чонгуком он даже обзавелся иммунитетом, но физически… Физически Тэхёна никто еще не надламывал. И в том смысле, что Чим – первый, кроется неприятнейшая заноза. Она мешает Тэхёну говорить, как прежде, вести себя непринужденно и вынуждает придерживаться дистанции. Вероятно, время ее стянет, но сколько его понадобится, Тэ считать не берется. — Так ты уезжаешь… — грустно вздохнул Чимин, выслушав Тэ в гостиной. — Да. Так уж вышло. Чим страшно опасался, что их дружба развалится. Она и развалилась, не целиком, но остова нет. А все остальное рухнет вскоре, следом за уезжающим Тэхёном. У Чимина снова глаза на мокром месте, он держится за подлокотники кресла и кивает. Будто понимает и принимает безоговорочно. На деле, хочет упасть на колени и попросить Тэ остаться. Недавно он был тем, кто предлагал обратное, но без него будет слишком тяжело. — Ты с пользой провел свои каникулы, надеюсь? — Тэ искренне улыбнулся, и Чимину на порядок легче. — Что надумал? — Пока не знаю… Может вернусь к работе. — Боже, как всегда, Пак Чимин, семь пятниц на неделе. Тебе без травки тут совсем не думается, да? — и Тэхён достает из кармана джинсов махонький пакетик-подарок. — На посошок? — Тебе ж за руль… — ахает Чим. — Как будто в первый раз, — и, подмигнув, Тэхён сам организовал два небольших косячка. — Даже если меня остановят, на счету достаточно денег, чтобы любой офицер провел отпуск на Мальдивах. Помимо денег у Тэхёна здесь есть и за что зацепиться. Бомсу предложил ему работу. Уже давно, правда. Кроме работы – идеальные условия, покровительство… — Но я на такое не пойду, Чимин. Знаю, что было бы круто – жить припеваючи с человеком, которому на меня не похуй, — и Тэ закашлялся, а Чимину показалось, что от дрожи у него блестят инеем ресницы, — но я также в курсе, что не смогу ему дать в ответ ничего, кроме тела. А что, в таком случае, будет оправдывать выбранные перемены? Ничего. — Я не тот, кто может давать советы, Тэхён-а. Что бы ты ни решил, это правильно. И ощущение, что с вдавливаемым в пепельницу окурком, у Чимина продавливается грудь. Тэхён поднялся и застегнул пальто. Каннабис притупил его ноющую реальность. Теперь он может уехать, продраться сквозь кровавый полиэтилен городской черты. — И да, я не обязан говорить, но… — опомнился Тэ на пороге, — но Намджун меня не любит. Намджун хотел со мной переспать. Веришь или нет, но это так. Поэтому, не строй из себя невесть кого, Чим. Дай ему шанс. Нам всем свойственно быть подонками, и ты не прощай всех подряд, а тех, кто раскаивается – да. Намджун раскаивается, я сам видел. Объятия нежные, детские, Тэхён на дурманной волне чмокнул Чимина в щеку. И этот поцелуй не захотелось смывать, но он все равно смылся спустя несколько минут, когда Чим проводил взглядом в окно уезжающего друга. Первого и последнего из настоящих, каких никем не заменить.***
Тогда Чонгук и не надеялся, что догонит Тэхёна, но хотя бы на то, что проветрит мозги в поездке. Однако, убиение одного по времени сравнялось с убийственностью другого. И отхваченного получаса хватило для того, чтобы Гук с удивлением обнаружил, куда ведут следы Тэ. Чон подозревал, что темнее всего под фонарем, но чтобы Ли Бо шел на поводу у Тэхёна и распоряжался благоустройством Чимина, отсутствие которого приводит к убыткам… Такого Чонгук не ожидал. Предположение позже подтвердилось проверенными источниками. Но и его меркантильный интерес иссяк, как только он взглянул издали на Тэхёна, садящегося в машину, Тэхёна разбитого и сломленного. Гук не захотел ни заходить в чужой дом, ни ехать следом. На днях Ли Бо вызвал его к себе и потребовал объяснить, почему вчерашний прием обошелся без его штата. Чонгуку попросту было не до того. — Хорошо. Могу понять. Люди твои ничего не стоят, а единственного стоящего ты успешно проебал, — Бомсу велел выйти охране из кабинета. — Но у меня есть и другой вопрос, более важный. Где мои сто двадцать тысяч долларов, которые я одолжил тебе на нужды салона? — Я вернул их, — заверил Чонгук. — Да что ты говоришь?! А насколько мне известно, ты пустил их на ветер, — Ли Бо повысил голос. — Не подумай лишнего, но я пекусь о своих средствах. Ты, выблядок, не считаешь, что еще рановато плести интриги за моей спиной? Бомсу грозно позвал одного из охранников, и в кабинет ввели избитого мужчину в окровавленной рубахе, ударили под коленки, он рухнул и завопил: «Не надо». Чон видит его впервые и деревенеет. — Вот этот пиздюк, который живет последний вечер, — Ли Бо поднялся и сделал насмешливый реверанс, — любезно сказал мне, что его боссу недавно подкинули как раз сто двадцать тысяч зеленью, чтобы перехватить одного из моих поставщиков в Таиланде. И знаешь, кто в доле у его босса? — Бред собачий, — Чонгук отмахивается, просчитывая догадку. — Я не вел никаких дел, ни с кем, Бомсу, клянусь! — Я ебал твои клятвы, понятно?! — и Бомсу наступил ботинком на шею пленника, придавив к полу. — Ну-ка, тварюга, повтори, чье имя ты слышал?! — Чон Чонгук… Бомсу развел руками, с размаху въехал с ноги в лицо говорящему и приказал его увести, шумно упал в кресло и закинул ноги на стол, почистил мысок ботинка и поморщился. — Так что? Решил поиметь меня, малыш? Думаешь, я настолько занятой, что не замечаю, какое дерьмо у меня под носом творится? Или настолько тупой? А может ты подумал, что Тэхёном купил себе вип-билет? Везде – промах. Сглотнув, Чон опустил глаза и снова поднял, чтобы Ли Бо убедился: он чист. Он не вел никаких сторонних переговоров, но его имя высветилось не в лучшем свете. Проще говоря, его подставили и кинули на деньги. Их было двое, тех, кто имел доступ к счетам Чонгука. Но Тэхён определенно ни при чем, а вот Намджун… Сжав челюсти, Гук собрал мысли в кучу. — Дай мне трое суток, и я верну деньги, Бомсу. — Другого выбора у тебя и нет, — предупредил тот. — Если кто-то роет под тобой яму, перепроверь кадры. Иначе очень быстро окажешься в яме настоящей. Терпеть ненавижу тех, кто своевольничает. И разберись с этой ситуацией, я жду детального отчета. Кто-то пытается перейти нам дорогу, какая-то зазвездившаяся шушера. Если понадобится кого-то устранить: устраняй. Но не дай бог ты в этом замешан, Чонгук… — Не беспокойся. Я все понял. — Чон встал и отвесил низкий поклон. — Ты правда убьешь того человека? — Надо как-то всколыхнуть чужое болото, поэтому – да. Одним больше, одним меньше. Падаль. И судя по его ястребиному взгляду, он готов рвать ее на лету. Чонгук просит только об одной услуге: вернуть ему Чимина. Потому что иначе Намджуна никак не выманить.***
Сегодня день начнется не с сюиты Баха. Хосок заламывает Юнги руки, прижав к стене, потому что незваный гость явился без предупреждения посреди ночи и взломал замок. В темноте душно и тесно. — Слышь, Бонд хренов, отпусти… Больно же! — шипит Юнги, а когда его отпускают, потирает пережатые сгибы локтей. — Какого хера…? — Какого хера ты вламываешься сюда? — и Хосок впервые, наверное, нахмурился. — Я в гости зашел. Немного нестандартно, да. Хотел тебя поразить, чтобы ты проснулся рядом с прекрасным. Хосок слушает одним ухом и, накинув халат, уходит куда-то, а возвращается с коробкой инструментов и новым, точно таким же замком. — Да еб твою налево, обязательно его сейчас менять?! — Шуга закатывает глаза и, не получив ответа, с кровати наблюдает за тем, как ловко и технично справляется Хосок. Он и не раздражается потому, что все получается. Юнги им даже гордится иногда и считает, что лаконично серый халат поверх черной майки и шорт – Хосоку к лицу, его сонному, новому лицу, каких Юнги еще не видел. Потому что в обычное время Хосок завидно идеальный, а сейчас у него торчат в разные стороны волосы, и веки уставшие-недоспавшие, как у нормальных людей. И, конечно, он должен был подняться на первые признаки шума в комнате и обезвредить лазутчика, как настоящий супермэн. — Значит, я должен был проснуться рядом с прекрасным, — сделал многозначительный вывод Хосок, присев после рядом, и глянул на Юнги, который часто закивал. — Понятно. Это «прекрасное» сначала Хосоку было фиолетово, потом стало частью работы. Он свыкся с его наглостью, с отсутствием тормозов, с полной антисанитарией мыслей. Шугу тяжело переносить из-за его приторной аморальности, но как собеседник он иногда неплох. По крайней мере, он не мешает. Погасив свет, Хосок забрался в постель. Юнги прилег рядом и прильнул, он несмело закинул ногу и руку на Хосока, подождал, пока тот согласно помолчит. — Ничего, что я так? — запоздало интересуется Шуга. — Мне все равно, располагайся, как удобно. Юнги весь побирается мурашками от его голоса. Всем бы так было все равно. Хосока не берут прикосновения, а Юнги очень старается, он пробирается ладонью под его майку, ласкает и гладит, чуть щиплет за соски. Фактически – это изнасилование, но безобидное, а потом Шуга прикладывается губами к чужой шее и ключицам, возбуждаясь больше положенного. Бархатистая прохладная кожа, нетронутые нервы. Задней мыслью пробегает: «Ну, пожалуйста». И путешествие по телу Хосока как утомительное пробивание древнего ледника, при этом растоплен только сам Юнги, боится, вымочит все простыни и порвется о безразличие Хосока, как о сталактиты. Шуга налегает на него и сожалеет на ушко: — Что с тобой не так, а…? Сколько себя помнит Хосок, он никому не был нужен, пусть и проявляли интерес. Юнги же нельзя не позволить его проявлять, и Хосока забавляет то, каким образом блондину удалось выкроить минимальную дистанцию для доверия. Это один из важнейших принципов – не иметь эмоций, чтобы не тянуть привязанностей и последствий, а с Шугой Хосоку не хочется его придерживаться. Может быть потому, что для него возможная опасность Юнги - безвредна. Мнилось именно так. — Хатико, ты бесполезный, ущербный засранец, ты заебал. Я трачу на тебя свое время. Я трачу его потому, что… не знаю почему! — тихо ругается Шуга. И он не ожидал, но Хосоку такой наезд не пришелся по нраву, он рывком завалил Юнги на спину и навис сверху, ухватил за шею, но не так сильно, как мог бы. — Выбирай выражения, Юнги. А тот облизывает губы и ухмыляется, опуская глаза вниз. — Извини, конечно, но ты настолько дерзкий, что у меня стоит… Ты не мог бы помочь…? Его просьба смахивает на почти приказ. Хосоку она претит. Но Шуга как-то магнитит его похотливыми глазами и гораздо больше, чем желает руководить, поддается подчинению. В распоряжении Хосока оказывается пылающее чуткое тело, и он не знает, что с ним делать. Лучше бы действительно задушить. Юнги тащится по тому, как Хосок продуктивно «тупит». Выглядит мило. И он сам берет его руку, ведет по своему животу вниз и запускает под ширинку. — Чувствуешь? Теперь двигай. Вверх и вниз… — Юнги стонет, запрокинув голову. — Да, вот так. Продолжай. Можешь быстрее. Удивительно, как меняется Шуга только лишь потому, что Хосок совершает несложные движения. Хосок соединяет из разрозненных кадров цельную картинку. Юнги расслаблен, но напряжен, он мечется по подушке и царапает Хосоку плечи – так много себе позволяет, и приоткрывает влажный рот, прогоняя стоны куда-то вдаль, но Хосоку чудится, точно голос приклеивается к нему и свербит в пупке. Весь Шуга превращается в наклейку, которую нельзя отодрать. Он нагоняет лишних градусов температуры в комнату, он все портит. Зато так красиво, что Хосок невольно любуется. Оказалось, что у Хатико довольно приятные ладони, и Юнги натягивается под ним в струну, выгибается и, кончая, не специально, но точно врезается в его губы, обхватывая руками и ногами. Он чувствует себя ослепшим и заново прозревшим за несколько секунд. И рассчитывать на то, что Хосок сам полоснет его губы языком и примется изучать рот - было нереально. А он сделал. Потому что несмотря на остальное, он может и умеет целоваться. И от того Шуга снова твердеет, сгорая от полосы забитого кислорода в легких. Еще полминуты он едва жив в поцелуе взасос, на его уста словно накладывают раскаленный сургуч, он может разучиться говорить. Он едва отошел от того, что случилось, а Хосок уже отпрянул и отсел. У Юнги сладко во рту. Он ел конфеты перед приходом сюда. И Хосок угадывает какие, слышит довольный смешок – все верно. — Это было… Что это было? — Шуга не находит слов, подбираясь к нему ближе, он разошелся не на шутку. Вытерев руку, Хосок укладывается, чтобы проснуться с Прекрасным, он затыкает его просто: молчит и засыпает. В пять Хосок поднимается и делает зарядку, а потом идет в душ. Юнги медленно потягивается и плывет следом, сонно потирая глаза. — Не ходи за мной, — Хосок ставит руку ему на грудь. — Но… Дверь захлопнулась прямо перед носом. Но Юнги был бы не Юнги, если бы не взломал и этот замок, осторожно приоткрывая завесу тайны. Его и так колотит от произошедшего, ему нужно еще и еще, пока не будет передозировки. Хосок стоит под потоком воды за прозрачной шторой. Его тело потрясающе сложено, и Юнги невольно тянет руку к ширинке. Ему хочется быть там, под водой, захлебываться и выныривать, перерождаться в тех сильных руках… Но Хосок ведь не может. Он поворачивается спиной, и тогда Шуга замирает. Зрачки расширены. Спина Хосока изувечена сеткой шрамов и ожогов, они переплетаются в причудливые узоры, и Юнги не может объяснить, почему это кажется ему таким уродливым, но таким превосходным. Он хотел бы целовать эту спину, каждый позвонок и сантиметр. У него к Хосоку непреодолимая тяга и много вопросов. На которые тот, выйдя, не спешит отвечать. — Ты везде ломаешь замки, Юнги, это нехорошо. Я не везде смогу их поменять. Он говорит многомерно и двусмысленно, потому что все и так намного сложнее, чем он думал.***
Вообще-то Чимин не особенно врубился в ситуацию, и почему Чонгуку так срочно понадобилось вдруг держать его в собственной гостиной – тем более. Но то, что Намджуну не сулит ничего хорошего скорый приезд, он почувствовал сразу же. — Чонгук… Но Чонгук сидит в кресле в окружении отпетых бандитов и велит заткнуться. Он напряженно ждет. — Слушай, я не знаю подробностей, но Намджун точно не мог тебя подставить. Он не такой человек. — И тем не менее, деньги спизжены, — чеканит Гук. — Как только я разберусь с этим, возвращайся к работе. У тебя ее после отпуска будет очень много. Любые попытки заговорить были пресечены. В бессильной злобе Чим поджал губы и стиснул кулаки. В конфликт ему не разрешили ни влезть, ни даже взглянуть на него: отвели в соседнюю комнату, приковали наручниками к стальной балке кухонной гарнитуры, а когда пришел Намджун, заставили подать голос, чтобы он поверил. Разговор начинался спокойно и уверенно. Намджун убедительно заявил, что не имеет отношения к исчезновению денег, но все доводы Чонгука сводились прямо к противоположному. — Кто кроме тебя мог управлять моими счетами, Намджун? — Ты глухой, Чонгук? Если бы я украл твои деньги или тем паче – вложил бы их в какое-то дело, меня бы уже и след простыл! — Логично. Но не надо дерзить. И тогда Чим содрогнулся, услышав звук ударов, Намджун захрипел. — Для профилактики не помешает, да и теперь мы квиты. Задам вопрос иначе, дружище, знаешь ли ты, кто тогда мог воспользоваться твоими полномочиями? — Понятия не имею, я же сказал… Еще удар. Чимин дернулся, и наручники врезались в запястья. — Я хочу по-хорошему, Намджун. Не разговаривай со мной в таком тоне, я тебе ничего не должен. А вот ты мне должен за испорченный твоей харчой ковер… Намджун глухо простонал. Чимина затошнило. И в тот момент, когда он подумал, что отключится прямо здесь и сейчас, за ним пришел один из крепких парней и вывел в гостиную. Намджун скрючился на коленях, на паркете рубиновые капли крови, он поднял на Чимина туманный взгляд, но радостный и теплый. Чим прикусил щеку, чтобы прийти в себя. Чудовище расхаживало по гостиной, сунув руки в карманы. Чонгук пресытился данной ему властью, он больше не разбирает, кто друг, а кто враг и действует только так, как велит выгода. Но по-другому, может быть, и никогда не было. — Послушай, Намджун. Я хотел, чтобы ты вернулся. Мое предложение тогда звучало лояльнее, но теперь нет. Потому что, — Гук кивнул в сторону Чимина и тому к виску приставили пистолет. — Сам понимаешь. Ты либо помогаешь мне во имя своей пассии, либо вы оба выезжаете отсюда вперед ногами. Намджуна перекосило от гнева, но боль возобладала, и он опустил голову. Послушно. Как пес. И вместо цепей зазвенели наручники Чимина. Его отпустили, и первым делом он бросился к Намджуну, обнял его и поцеловал, как ни терпел, но разрыдался, измазался в его крови, обхватил ладонями лицо. — Соглашайся, соглашайся… — бормочет он, глядя в глаза и утешая, поглаживая по голове. — Это ради нас, ради того, чтобы все было хорошо однажды. Пожалуйста, Намджун… И даже если хорошо уже не будет, Намджун не может ему отказать. Хотя, чем соглашаться, предпочтительнее сдохнуть. Но Чимка, Чимка должен жить, этому ребенку место не здесь, но и пока не на той стороне. Кто-то появился, принес с собой новые запахи и звуки. — Чим? Намджун? Что здесь происходит? Чонгук поманил пришедшего Юнги жестом, но тот не подошел, громко возмутился: — Чонгук, ты с ума ебнулся, ты че тут устроил?! — Потом поговорим, ладно? И по негласному приказу Чонгука Юнги осторожно подхватил самый мощный из телохранителей, перекинул через плечо и потащил наверх, игнорируя его шлепки по спине и матерщину. Когда все утряслось, и Гук зашел в спальню, Шуга встретил его холодно. Он мог бы сбежать, но остался, чтобы посмотреть правде в глаза. — Вынужденные меры, Юнги, — Чон опустился рядом с ним и приобнял. Юнги не реагирует, обрастая колючками. — Ты заставил Намджуна помогать себе? Вот так? — А ты действительно думаешь, что я причинил бы им с Чимином вред? Иногда нужно уметь сыграть правильно и себе на руку. — Нет, Чонгук... — он отпирается от него, его рук и губ. — Ты бы не остановился, потому что ты уже бредишь… Тогда Гук распознает в Юнги чужой запах и что-то новое, угрожающее, сжимает ему запястье. — Где ты был? — Бегал, блядь. Какая разница вообще? Чонгук хватает его за воротник и впечатывается в губы, да так, что вся крохотная надежда на ненависть в Юнги расползается алхимией на симпатию. У Юнги фетиш на специфические уродства. Чонгук не хочет ничего противопоставлять, ему нужны эти чувства. — Разницы никакой. Просто оставайся со мной, Юнги. — Что ты несешь… — выдавливает он, хлопая ресницами. — Оставайся только со мной. Ему нужен кто-то, кто будет в него вечно верить, он высыхает без поддержки на фоне. Но Шуга не сможет быть тем, без кого Чонгук теряет смысл. Шуга нашел свой собственный, и он тоже растерян.