*
Когда состояние Хэмиша стабилизируется, Джон берет Шерлока за руку и приводит в ванную комнату, что расположена в отделении онкологии, где тщательно смывает кровь с рук детектива. Он старательно избегает взгляда Шерлока в отражении зеркала, лишь потому, что сам боится того, что там увидит. — Сто тридцать два, — слишком скованно отвечает Шерлок на немой вопрос Джона, который тот никак не мог отважиться задать ему. Шерлок давно посчитал всех «призраков детей», которые так и не смогли покинуть 12С. Кровь постепенно смывает вода, что, смешиваясь, навсегда исчезает в водостоке, стремительно закручиваясь в спираль, буйный водоворот, что движется в едином потоке, кружась против часовой стрелки. Джон сильнее сжимает руку Шерлока, внезапно его желудок скручивает, и наружу выбирается все, что он ел на протяжении двух последних месяцев, растекаясь по всей стойке раковины.*
Вечером Шерлок спешно покидает палату Хэмиша для того, чтобы ответить на звонок. Когда он возвращается, Джон понимает по его взгляду, что новость будет неприятной, что ж, это должно было случиться. — Изуродованные тела трех женщин были найдены десять минут назад в Калстоне, — произносит Шерлок, начав возбужденно ходить из угла в угол, и его силуэт едва проглядывается в ночном мраке. — Ситуация обострилась, Лестрейд просит моего личного присутствия. Я выезжаю в Калстон завтра утром. Джон молча смотрит на безмятежное лицо сына, который уже уснул. Хэмиш выглядит смертельно бледным, сейчас ещё больше трубок окутывает его хрупкое тело. Проверив еще раз состояние сына, Джон поворачивается лицом к Шерлоку, изо всех сил стараясь не задушить мужчину, что стоит перед ним, и всячески игнорировать подобное желание, ведь в последнее время это кажется единственным правильным решением. — Ты что, сошел с ума? — шипит Джон, чувствуя, как кровь закипает в жилах, поднимая уровень гнева до критически опасной отметки. Он ожидал чего-то подобного, но не сейчас… не в такой момент. — Наш сын борется за свою жизнь, каждая минута может стать для него последней, а ты собрался покинуть его именно сейчас? Детектив ничего не отвечает, лишь холодно кивает, подтверждая слова Джона. Джон ловит себя на мысли, что сейчас, в тусклом свете, льющемся из коридора, Шерлок подобен статуе, только вот не ясно — ангела или дьявола, хотя нет, какие могут быть сомнения, он ведь дьявол во плоти. — Верно. — Шерлок, прежде я никогда в жизни не спрашивал тебя о подобном, но сейчас я обязан это сделать. Лестрейд знает о том, насколько плохо Хэмишу, и я почти уверен в том, что твое присутствие на месте преступление вовсе не обязательно. — Едва сдерживаясь, Джон дотрагивается кончиками пальцев до лба; сейчас он ощущает себя стариком, который прожил век на этом свете, способным видеть мотивы причины. — Почему, Шерлок? Почему… Почему… Шерлок отвечает не сразу. Джон искренне не понимает, ведь эта пауза буквально кричит о неуверенности, но Шерлок никогда ни в чем не сомневался, однако в палате сына слишком темно, чтобы разглядеть в лице детектива хоть одну подсказку; пауза затянулась, пока, наконец, Шерлок не отвечает: — Я не хочу оставлять тебя, Джон. Он едва может поверить своим ушам. — Тогда оставайся. Разве этот выбор… — Я не могу, — тут же обрывает его Шерлок. Джон громко дышит, стараясь успокоиться. Здесь наверняка должно быть какое-то рациональное объяснение, что лежит на поверхности, но сейчас он как никогда ждет подсказки, ведь этот побег равносилен уголовному преступлению в их негласном кодексе «Шерлок и Джон». В сложившихся обстоятельствах ему не удастся так просто уйти от ответа. — Шерлок, я не понимаю. — Я и не рассчитывал на это. Сейчас Джон ощущает волну бессилия, которая готова в любую секунду сокрушить его, а пока он балансирует на грани, рядом с пропастью, каждой клеточкой тела ощущая злость. — Что ж, попробуй убедить меня. Детектив тяжело вздыхает, прежде чем продолжить. Его баритон становится чуть более пронзительным и низким, в то время как Шерлок пальцами рисует невидимые узоры на пластиковой спинке стула. — Как доктор, ты осознаешь, что мозг испытывает острую нехватку кислорода при остановке сердца. Примерно две минуты наш сын был практически мертв, на биохимическом, молекулярном и квантовом уровне, — зачем-то уточняет он. Джон подходит ближе. Теперь ему удается рассмотреть все как следует, выражение на лице Шерлока выглядит слишком затравленным из-за чувства вины, и в этот момент Джон осознает все. Он отчетливо видит отражение собственных эмоций, но и это не особо спасает. — Это все действительно правда? — тихо спрашивает Уотсон, боясь нарушить сложившуюся между ними доверительную атмосферу. — Из-за расследования ты решил отстраниться? «Я не могу найти выход из этой ситуации», ты ведь имел в виду Хэмиша, верно? — Джон, — практически умоляет его Шерлок, но врача меньше всего волнуют принципы, и, черт побери, не важно, на каком это эмоциональном уровне, ведь в любом случае подобные вещи (за некоторым исключением) должны быть произнесены вслух. — Ты не привык быть проигравшим, и теперь ты не можешь с этим смириться, — выносит приговор Джон. — Ты никогда не был предельно честен для того, чтобы по-человечески попрощаться, просто сказать «прощай», прежде чем уйти, раствориться в большом мире. До этого момента ты всегда убегал и никогда не сталкивался с такими вещами лицом к лицу; ты привык абстрагироваться, впрочем, все как всегда. Первое, что тебе с успехом удалось избежать, — это внезапные приступы Хэмиша, но теперь, когда он на самом деле… — Джон чувствует, как дрожит собственный голос, а в легких будто бы заканчивается кислород и становится трудно дышать. Каждое последующее слово дается ему с огромным трудом. — Умирает, ты, как всегда, оставляешь все так, чтобы последнее слово оставалось за тобой. Их взгляды встречаются, но Шерлок не делает ничего, чтобы сократить расстояние между ними. — Просто заткнись, Джон… замолчи. Джон продолжает еще громче: — Ну естественно, ты всегда прав, мы никогда не говорим о подобных вещах, интересно, что, по-твоему, мы должны делать? Найди уже, наконец, мужество для того, чтобы оплакать члена семьи Холмс так, как положено, ему осталось совсем немного пожить на этом свете, и да, я согласен, все это жутко и несправедливо. Нам придется с этим жить. Как родители, мы... — Не каждый может быть героем, Джон, — гневно выплевывает Шерлок. Небольшая провокация — и их противостояние выглядит подобно взрывам атомных реакторов Чернобыля. — Я выполняю свой родительский долг перед ним. У меня нет, и не будет никакого выбора, Шерлок, — я просто не могу себе позволить, впрочем, как и ты, потому что у нас есть сын, и он как никогда нуждается в нас. — Ах, безукоризненный солдат, всегда выполняющий свой прямой долг, от этого веет какой-то отвратительной романтикой, — парирует детектив, повышая голос до опасного уровня, чего не позволял себе делать на протяжении последних двух месяцев. — Нет, Джон, ты справляешься с этим, поскольку ты в одиночку пережил многое и сейчас ты слишком глубоко погряз в горе. Ты практически не спишь, ничего не ешь — уже потерял четырнадцать фунтов с того дня, как мы переступили порог этой палаты, ты проводишь каждую свободную минуту рядом с ним, ты до сих пор веришь в лучшее, слишком полагаясь на эмпирические данные, иначе… — Именно это и значит быть родителем, Шерлок! Ясно?! — Похоже, от тебя в очередной раз ускользнул один очевидный факт, Джон: я вовсе не хороший родитель. И то, что наш сын всегда искал поддержку у тебя, лишний раз подтверждает это. Подобное «наблюдение» Шерлока ломает последний рубеж, тот самый сдерживающий фактор между ними. Сейчас Джона ничего не останавливает, он срывается на крик, ведь единственное, что он хотел сказать, уже не способно ухудшить их взаимоотношения или окончательно оттолкнуть Шерлока: — Он хочет видеть меня, потому что я единственный нахожусь здесь из-за него и ради него, черт побери! — брызжет слюной Джон; его нижняя обветренная губа лопается, так что он мгновенно ощущает металлический привкус крови. — И нет, ты не знаешь?! Ты прав, Шерлок, ты ужасный родитель. Хочешь узнать почему?! Ты был погружен в свои мысли, когда ему поставили диагноз — если быть точным, все то время, что мы провели здесь, большую часть твоего внимания занимало что угодно, будь то ноутбук или мобильный, но не Хэмиш. Ах, да, ты действительно допускал ошибки в самых обыденных ситуациях, естественно, иногда чуть больше, иногда чуть меньше, но иногда ты абстрагировался от него полностью. А вот теперь ты уезжаешь, лишь потому, что не в состоянии первый и последний раз смириться, оставляя последнее слово и выбор за собой. Ты же не понимаешь даже, о чем я сейчас говорю?! Несмотря на то, что ты явно не заслуживаешь слышать такое, но, как бы то ни было, это не отменяет того факта, что он искренне любит тебя, Шерлок! Боже, ты не имеешь никакого права просто так оставить его, только не сейчас. Голос Шерлока вновь меняет оттенок и звучит иначе, он обходит постель больного сына, один короткий миг перед ним встает картина — ему шесть, и он сам лежит на том же месте рядом с Хэмишем. — Лучше не спрашивай меня, Джон. Никаких вопросов, потому что ты знаешь, я никогда не отступлю. Я не могу, ты понимаешь, потому что я бессердечен, и лишь ты один можешь понять меня. Долгая тяжелая пауза между ними, прежде чем Джон снова продолжает разговор. Он неосознанно качает головой, стараясь найти ещё один логический довод. Джон из последних сил старается проанализировать каждое слово и поступок, до сих пор не понимая, что именно хочет донести Шерлок, ведь все, что он читает между строк: «Я ухожу от Джона, в очередной раз я покидаю тебя». Джон находит подходящие слова не сразу. — Что… что именно ты пытаешься сказать? — Думаю. — Шерлок медленно оборачивается, останавливаясь и осторожно дотрагиваясь до щеки сына всего на несколько секунд. Джон замечает оттенок боли на лице Шерлока, прежде чем тот выпрямляет плечи и избавляется от всех чуждых и презренных ему эмоций. — Ты как всегда упускаешь детали! — Нет, Шерлок. — Джон отрицательно качает головой, пытаясь подавить внутреннюю панику и сглотнуть комок в горле, потому что не существует никакого способа хоть как-то повлиять на Шерлока. Он разрывается между желанием любой ценой заставить Шерлока остаться или просто уйти самому и никогда больше не возвращаться, однако в этот раз главной фигурой является Хэмиш, а не он, именно поэтому Джон отступает, «проглатывает» собственную гордость и произносит: — Шерлок, только не сейчас. Ты не можешь оставить его, не сейчас, ты не можешь. Слова повисают в воздухе между ними, подобно невидимым листам, прикреплённым к веревке в самый разгар шторма – (ты не можешь снова оставить меня), – но как всегда детектив ставит точку, отворачиваясь. Его задумчивость, выразительные острые скулы и взмах полами пальто — все как всегда. — Шерлок... — Джон чувствует, как все внутри надрывается, трещит и ломается подобно карточному домику, он снова пытается достучаться до Шерлока всеми возможными способами, в очередной раз, снова и снова. Шерлок делает паузу, останавливаясь в дверном проеме. Его тон звучит холодно и сухо, что соответствует двум самым непростительным словам, которые Джон Уотсон никогда не слышал от него за всю свою жизнь: — Прощай, Джон. И эти слова подобны удару ножа. Теперь Джон остался один на один с бедой, просто стоит там, во тьме, сжимая перила кровати Хэмиша до тех пор, пока суставы пальцев не начинают болеть от напряжения, а ладони немеют. Но он не плачет, нет. Он отец, в конце концов, и он обязан остаться.*
— Когда бессильны все слова, Не плачь и не грусти. А вдруг длиннейшее из слов пора произнести! Но только знай, большая сила в нем заключена. Вот, например, его подружке ляпнул я, Она теперь моя жена. Она суперархиэкстраультрамегаграндиозная, Суперархиэкстраультрамегаграндиозная, Суперархиэкстраультрамегаграндиозная, Суперархиэкстраультрамегаграндиозная.*
— Сэр, на верхнем этаже есть специальные консультации, если вам нужно. — Нет, я в порядке. Здесь я ему нужнее.*
Прошло три дня без Шерлока, когда Джон просыпается в темной больничной палате во время сонных размышлений Хэмиша. Его краткому беспокойному сну подошел конец. Джон провел весь день рядом с Хэмишем, пережив вместе с ним еще один сеанс химиотерапии. Хоть как-то скрашивая отсутствие Шерлока, Джон включил «Тачки» и лег рядом с Хэмишем, и так, тесно прижавшись друг к другу, они наблюдали за Молнией Маккуин и жизнью в Радиатор-Спрингс. Джон даже пообещал Хэмишу поездку по маршруту 66 в день его семилетия, однако воодушевление быстро прошло. Джон всеми силами старался не разреветься, когда в очередной раз увидел ту же картину, когда медсестра вновь вставляла иглу в маленькую ручку. — …папа?.. — Да, сынок? — Джон вздыхает и усиленно моргает, растирая щеки, и едва осознает, что это первый раз, когда сын назвал его «папой», подобное уже случалось, но тогда Хэмишу было три года. Джон наклоняется вперед, чтобы снять кислородную маску. Он внимательно смотрит на сына, а после следит за уровнем кислорода на экране, прежде чем позволить Хэмишу говорить, к счастью, данные на мониторе не предвещают никакой беды. — Почему отец не хочет видеть меня сейчас? Зачем он взялся за это расследование? Он мог солгать, это было совсем нетрудно, но его сыну необходим отдых. Джон кончиками пальцев рисует несуществующие завитки волос на влажном от пота лбу сына, мягко улыбаясь. Хэмиш практически полностью облысел. — Потому что он идиот. Спи, дорогой. Лицо Хэмиша впервые за три дня озаряет улыбка, он переворачивается на бок, пытаясь удобно устроиться на подушке.*
— Лейкоциты все еще ниже нормы. Джон сглатывает, до последнего сомневаясь в том, хочет ли он знать ответ, который вот-вот огласит доктор Педерсон за пределами 12С. Внутреннее противостояние идет примерно три секунды, прежде чем он, наконец, спрашивает то, что обычно спрашивают родители, находящиеся в подобном положении. — Насколько ниже? — Лейкоциты в пределах 1200, гемоглобин в пределах нормы, это плюс, но у нас есть более насущные проблемы, — онколог читает диаграмму, тем самым делая паузу в их беседе, — нам придется остановить химиотерапию. Его почки отказывают; мы вынуждены начать диализ, и я не думаю, что его организм достаточно силен, чтобы справиться с этой нагрузкой. Я сожалею. — Дерьмо, — Джон пытается осознать сказанное, — дерьмо, дерьмо, дерьмо. На его плечо ложится твердая рука онколога, голос которого полон сочувствия. — Доктор Уотсон, Джон, понимаю, это не самый легкий разговор. Мы будем делать все возможное, и есть вероятность, что мы можем возобновить химиотерапию, как только Хэмиш окрепнет, однако… Но Джон слишком быстро берет под контроль свои эмоции и слишком спокойно произносит вслух вопрос, который никогда даже мысленно не задавал, да и вряд ли любящий родитель способен задать подобный вопрос, касающийся его ребенка. — Сколько?*
Какой прогноз дают моему племяннику? – МХ Шерлок совсем перестал отвечать на мои звонки и сообщения. – МХ Ничего хорошего. – ДУ Я могу чем-нибудь помочь? – МХ Нет. – ДУ Спасибо, но нет. – ДУ*
Никто об этом не просил, но Молли приезжает к Хэмишу каждый вечер после рабочих смен в Бартсе. Она приносит Джону еду: его любимую рыбу и чипсы из бара «Голд фиш», завернутые в коричневый бумажный пакет на вынос, весь в пятнах от растительного масла, они сидят рядом и наблюдают за сердцебиением сына, глядя на монитор и слушая его тихий писк. Каждый вечер Джон включает телевизор, где транслируют повторы старых программ: «Доктор Кто», «Семичасовые новости», и какие-то незапоминающиеся третьесортные программы — каждую ночь, потому что это новая их «обыденность», и пусть это далеко от нормы, но Джон признает, что ему безумно приятно иметь кого-то рядом. Этим вечером Молли снова появляется в палате, держа в руках пластиковый контейнер с рыбой и бумажный пакет с чипсами, пусть даже Джон в очередной раз не притронется к еде. — Ты прекрасный друг, Молли, — задумчиво произносит доктор, принимая пакет с продуктами и ставя его на прикроватный столик, прежде чем снова сесть на стул рядом с постелью сына. — Ты в нем сейчас нуждаешься, — отвечает Молли, садясь на соседний стул рядом с ним, и Джон понимает, что Шерлок знает, что Молли по его просьбе сделает что угодно. Её голос чуток и нежен: — Ты слишком вымотан, Джон. Позволь мне посидеть с ним немного. — Все в порядке. Мне нужно быть рядом с ним ради него… со мной все хорошо. — Джон... — Молли берет руку Джона в свою, и всё, о чем он может думать, — так это о том, насколько это приятно — иметь поддержку. — Выбери программу, — предлагает она, вручая ему пульт.*
Следующим утром, примерно в 9:22 утра, печень Хэмиша отказывает. Джон выбегает в коридор, а затем мчится наверх, в офис, и Боже, он в равной степени ненавидит оба эти места. Такие слова, как «жизнеобеспечение» и «меры», становятся слишком частными, они словно стоят в центре всего, и Джону хочется, чтобы нашелся кто-то еще, кому можно было бы их сказать. В итоге он вносит Хэмиша в список на трансплантацию, потому что как он может отказаться от этой возможности? Он ведь обещал ему маршрут 66 на его седьмой день рождения.*
Он умирает, если тебя это волнует. – ДУ Они дают неделю. – ДУ Несколько дней, возможно. – ДУ Ты нужен ему. – ДУ Он боится, Шерлок. Он в панике. – ДУ Он спрашивал у меня о тебе и о том, почему ты не хочешь видеть его. Что, по-твоему, я должен ему ответить? – ДУ*
— Его дыхательная система отказала, доктор Уотсон, требуется интубация.*
Джон держит в руках телефон, сидя в приемной и ожидая окончания дыхательной терапии Хэмиша, которая вот-вот будет окончена. Он пытается со стороны посмотреть на свое прошлое, постепенно осознавая, что сидит в кресле, покачиваясь взад-вперед. Интересно, сколько дней прошло с тех пор, как он ел или спал «как нормальный, как обычный человек» и когда в последний раз он был в 221В? Он не помнит этого. В руке зажат мобильный телефон. Видимо, его. «Да пошел ты» — хочется ему написать, но потом...*
Однажды я уже просил тебя об этом, это было давным-давно. – ДУ Была одна небольшая просьба. – ДУ И я знаю, что тогда ты услышал меня. – ДУ Я попросил тебя быть живым, и пусть тебя не было рядом три года, но ты её выполнил. И я знаю, что ты часто бываешь занят, но сейчас. - ДУ Мы никогда не говорим об этом, я знаю. – ДУ Ты нужен мне. – ДУ В эту минуту. - ДУ Черт возьми, я очень нуждаюсь в тебе, Шерлок. – ДУ * Следующим утром Джон слишком рано возвращается в 12С, все еще мокрый после душа, держа в руках пластиковый стаканчик с отвратительным быстрорастворимым кофе, что он по привычке взял в кафетерии внизу — все, чем он питается последние две недели. Он неспешно потягивает его, игнорируя жжение в желудке и боль в глазах, вызванную хроническим недосыпанием, он крутит в руках стаканчик, направляясь к постели сына. Это его жизнь, прямая обязанность, как родителя. Он едва не роняет свой кофе, заметив еще одну человеческую фигуру в постели сына. Шерлок лежит в кровати, не сняв ботинки, накрывшись пальто; крохотная ручка Хэмиша зажата в его ладонях. Его баритон — невероятно низкий, он неторопливо читает сыну «Мило и волшебная будка» Нортон Джастера, держа перед собой книгу на вытянутой руке, другой рукой слегка поглаживая спину Хэмиша. Джон не замечает, как оставляет на своем больничном халате след от кофе. Глаза Хэмиша уже закрыты, а голова мирно покоится на груди Шерлока. Сжатая в кулачок рука сжимает пуговицу рубашки. Его дыхание звучит прерывисто в кислородной маске, возможно, это продлится всего несколько часов после интубирования трахеи, а после… Сердце Джона пропускает удар, а гортань сводит, когда он замечает слезы в уголках глаз Шерлока. Он не успевает ничего сказать, ведь Шерлок как всегда опережает его. Голос его кажется непривычно слабым. — Я подглядел это у тебя, в прошлый раз тебе быстро удалось его усыпить. Кофе растекается по стерильной белой кафельной плитке. Джон терпит поражение, он пытается включиться в разговор и сказать это, сказать то… Осторожно, чтобы не потревожить спящего мальчика, детектив отрицательно покачивает головой, а его голос сейчас звучит непривычно низко. Как всегда, он по-прежнему непреклонен. — Нет, мы не говорим о подобных вещах, Джон, мы не говорим об этом… Но Джон больше не может сдерживать порыв, он давно уже сломлен, и собственный поток слез прорывается, капая, подобно кофе, на пол, потому что единственное, чего он хочет, — это сказать вслух три, всего каких-то три слова, и, черт возьми, Шерлок должен услышать их хотя бы раз. — Я люблю тебя. Черт побери, я люблю тебя, Шерлок. Шерлок просто встречается с ним взглядом, глаза цвета стали против непоколебимых бездонно-синих. Все тело детектива кричит, молится и взывает к Джону, и Джон, Джон, потому что я делаю все ради тебя, умираю раз за разом, снова и снова разными способами, и я не знаю, как мне с этим справиться. Слезы, не переставая, катятся вниз по щекам, придавая особый оттенок этим словам: — Это только ради тебя, Джон. Всегда. Стоит тебе попросить, или даже не услышав твоей просьбы, что бы ни произошло, я всегда, всегда тебя найду. Шерлок не видит Джона, но чувствует, как его руки проводят по волосам, как мокрая щека прижимается к его макушке. Все еще держа Хэмиша одной рукой, он откладывает в сторону книгу «Мило и волшебная будка», хватая Джона за запястье. Все трое связаны друг с другом – отец, отец и сын. Шерлок обхватывает запястье Джона ещё крепче, считая его пульс, его тело содрогается от рыданий и всхлипов, потому что это чертовски глупо и непредусмотрительно — позволять себе показывать эмоции, позволить Джону отчаяться, ведь это совершенно недопустимо, потому что этот мужчина, этот человек – его жизнь, его до мозга костей, и они никогда не смогут выжить в этом мире, где они не будут вместе, никогда. Джон садится на кровать, чтобы быть еще ближе к Шерлоку, уткнувшись лицом в шею детектива. Он говорит Шерлоку, какой он сильный и что все будет хорошо, просто отлично, но он не прав, потому что Шерлок не сильный, нет. В этом мире есть вещи, которые считаются прочными, и, хотя он все еще плачет, Шерлок легко может перечислить тысячи вещей, начиная от стали, титана и сплавов, и алмазов. Эти вещи скоротечны, эти вещи ему не принадлежат. Есть в этом мире то, что считается твердым и постоянным, но и те — дым, вуаль и тень, ничего более. А после появляется Джон Уотсон.*
Жребий вновь брошен. Шерлок начинает сначала: — Ты не можешь говорить, верно? Хэмишу едва удается сделать слабый кивок. Шерлок повторяет его жест, выглядя слишком серьёзным, стоя напротив мальчика. — Что ж, это будет прекрасной возможностью потренировать невербальное общение. Я смогу научить тебя многому, если ты готов. На лице темноволосого мальчика появляется призрачная тень улыбки. — М-м-м… я понимаю, папа. И я рад, что… ты вернулся. Шерлок теряет дар речи от искренности слов сына. — Понятно, что… — Детектив замолкает, осознавая, что сейчас стоит быть мягче. — Как и я, сынок. Взгляды Джона и Шерлока вновь встречаются, доктор сидит с противоположной стороны от постели Хэмиша. Джон смотрит на медсестру, которая входит в палату, прикатывая аппарат для интубации. — Ты же все ещё хочешь стать консультирующим детективом, как твой отец, Хэмиш? Это даст тебе неплохую возможность попрактиковаться в своих навыках, — успокаивающе произносит Джон, давая кивок медсестре, говоря о готовности. Он осторожно берет сына за руку, стараясь игнорировать собственный страх, ведь, возможно, это последний раз, когда он видит Хэмиша таким. — Хм… нет, — с трудом отвечает Хэмиш, его тихий голосок едва можно расслышать из-за кислородной маски. — Вчера вечером… он сказал… я обязаятельно должен стать пиратом…вместо… Медсестра подходит к постели сына, Джон нехотя отпускает руку мальчика. Оба родителя отходят в сторону, вставая в угол больничной палаты и молча наблюдая, как к медсестре быстро присоединяется команда врачей. Они с ужасом наблюдают за тем, как их Хэмиша погружают в сон, Шерлок неосознанно хватает Джона за руку. Сначала это лишь прикосновение, но после детектив крепко обнимает его, хватая за плечи, и утыкается носом в шею. Джон трется о грубую шерсть пальто, пытаясь сдерживать себя и устоять на ногах, чувствуя, как накопившаяся за эти месяцы усталость мертвым грузом обрушивается на его плечи. На этот раз Шерлок оказывается храбрее. Детектив проводит по носу и губам Джона. Его хватка становится крепче, как бы говоря каждой клеткой, каждой напряженной мышцей: «Я никогда больше не оставлю тебя». Опять же, они не обсуждают такие вещи, нет, пока нет. Они стоят рядом и тяжело дышат в унисон, поддерживая друг друга, и Шерлок начинает одними губами нежно шептать простые утешительные слова, вроде: «Прости», «Ты для меня все» или «Я никогда добровольно не оставлю тебя», но Джону уже безразлично. Он даже не старается прислушиваться к ним, потому что в негласном своде правил «Шерлок и Джон» существует нечто такое, что выходит за рамки человеческого языка.