Война и танец

Halsey - Castle На коронации Китнисс нервничает, а Финник же напротив сияет своей невозмутимой улыбкой. Корона с изумрудными камнями ложится на его идеальные бронзовые волосы, а его глаза цвета изумрудов поблёскивают от лучей солнца. Он преклоняет колено и клянётся в верности своему народу, в обеспечении их безопасности. — Если же мой народ встретит закат в битве, я без сомнения буду с ними. — Это не просто королевские слова, брошенные на ветер, сотканные из лжи и пыли. Это клятва. Обет. Который он не посмеет нарушить. Его отец, его дед, они были теми кто нарушал священные клятвы. Клятвы быть верными своим жёнам, клятвы быть преданным народу, хранить и защищать свой народ от голода и врага. Финник не такой. Он не простит себе, ни один нарушенный обет. Это пугает его мать, его избранницу... Китнисс просит не ехать на фронт, качает головой и пронзает его взглядом своих серых глаз. Таких до изнеможения тёплых и опасных, как расплавленное серебро. Он улыбается, сверкая белозубой улыбкой, и говорит, что это невозможно — молодой король должен показать себя в бою. Китнисс чувствует страх, который грызёт ей глотку, не даёт продохнуть полной грудью. Смерть прямо позади её избранника, она уверенна. Неужели он не чувствует запах гари? Ей хочется стукнуть кулаком в его грудь, и разбить несколько хрустальных посудин. Опьянённый своим постоянным успехом, он не слышит чужие голоса. И тогда девушка сдирает с себя шёлковое платье на тугом корсете. Пальцы путаются в грубой нитке на груди, и предательски дрожат. Он не тронул её в брачную ночь. Травил едкие шуточки в сторону политики, наполнял бокал до краёв вином, делал всё, что бы забыться. Решаясь поиграть в благородного, он не выполнил единственный долг, и сказал ей то, что говорит сейчас : — Ты уверенна, что хочешь этого? — сегодня его голос был куда уверенней, нежели хмельной вчерашний. Глаза бессознательно блуждают по её обнажённому телу, на котором играют отблески колыхающихся свечей. Китнисс чувствует точку не возврата. Задыхаясь от волнения, она прильнула к его губам. В животе клубится волнение, когда опытные пальцы исследуют её тело, когда он глотает её слова, буквально слизнув их мягким языком с привкусом карамели. Разделяющие их одежда словно растворилась, спала сама по себе, остались лишь ритмичные движения разгорячённой плоти. ***** В комнате пахнет свечами и можжевельником, раскинувшись на кресле, Китнисс вышивает грифона на белой ткани, позади которого застыла в полёте сойка-пересмешница. Три стука, и топот, который издаёт Эффи, когда делает круг вокруг себя, это её обязательный "ритуал" перед тем как войти. Китнисс издаёт смешок, и бросает краткое : « Войдите. » Спина Тринкет изгибается в лёгком поклоне и она с лучезарной улыбкой приветствует свою бывшую подопечницу : « Моя королева...» — Я принесла письмо, миледи. — От обращение к Китнисс, женщина буквально извивается от радости. Ведь именно она была с Китнисс с самого детства, а теперь глядишь она уже королева. — Оно с Севера. — Эффи тревожно озирается и присаживается на корточки, что бы достичь уровня сидящей на кресле Китнисс, и загадочно шепчет : — Оно было адресовано мне, но в действительности письмо целиком и полностью Вам. Никому не говорите о нём. Королева сгущает брови, и морщится в непонимании. А Тринкет тем временем уже стоит в полный рост и улыбается как ни в чём не бывало: — Не переживай, дорогая... — серьёзног говорит женщина, обращаясь к Китнисс как раньше. Она вновь натягивает улыбку и говорит, невольно проведя рукой по едва заметному животу : — Вам нужно беречь наследника... — Китнисс улыбается в ответ — Я могу идти? После того как дверь за Эффи закрывается, отложив пяльцы с вышивкой, правительница Изумрудной Гавани запирает дверь и вернувшись к креслу распаковывает письмо. На бумаге красуется штамп, что означает, что письмо подтверждено королём Севера. Дело государственной важности, только вот почему оно прошло по имени Эффи Тринкет? Взгляд серых глаз скользит по бумаге, сначала с трепетом, а потом с искренним непониманием. На бумаге выведены чуть корявые буквы, почерк Китнисс сразу узнала — дядька Хеймитч. Ей помнится, что политикой он занимался лишь во время войны, вёл войско, был знатным человеком, и прекрасным рыцарем, но после того как его жизнь опустилась на донышко бутыля, он забросил всё это. Моя... Королева, твои поданные направляются прямиком к замку. Они желают лишь одного — провозгласить тебя И С Т И Н Н О Й королевой всего Панема. Грифоны переведут свои тревожные взгляды в небо. Помни кто ты есть, солнышко, ты — пташка высокого полёта, ты у облаков. Лишь твой удел — напевать песни для высшей знати, лишь тебя О Н И смогут услышать. Не натвори глупостей, и будь осторожна. — Хеймитч. Эбернети всегда любил заковыристые аллегории, говорил, что на них держится весь этот хрупкий мир. И поэтому несомненно, сидя за столом с шахматами, он рассказывал маленькой Китнисс о двухзначных понятиях. Девушка вдруг захотела вновь стать той девочкой, которая ничего не понимала в заковыристых фразах своего дядьки, но к её сожалению она поняла умысел этого письма. Сердце замерло в груди, и она почувствовала, как его словно разорвали на кусочки или растоптали... Дрожащими руками она комкает письмо и сжигает над свечой.