***
— Лестрейд. Сидящий на нижнем ярусе трибун ланиста поднимает голову. Два гладиатора, вяло кружащиеся вокруг друг друга, замирают при появлении императора на арене и кивают ему. — Мой Господин, — Лестрейд лениво поднимает руку в знаке приветствия. Шерлок фыркает, занимая место рядом с ланистой. — Всегда противоестественно это слышать от тебя. Тот усмехается. — Как по мне, так нормально. Пришли понаблюдать? — Да, — Шерлок, переводит взгляд с ланисты обратно на гладиаторов. — Но пришел я, чтобы попросить Джона Уотсона прийти в мои покои сегодня вечером. Я хочу поговорить с ним. Уголки губ Лестрейда дергаются. — Это то, о чем я думаю? — спрашивает он. Шерлок чувствует, как темные глаза ланисты останавливаются на его лице, и рассеянно улыбается. — Это зависит от того, будешь ли ты как глупец упорствовать, что «вечер» начинается не после обеда, — возражает он. Ланиста смеется. — Я глупец только потому, что вы слишком умны, — усмехается он с напускной наивностью. Шерлок закатывает глаза, едва удерживаясь, чтобы не улыбнуться в ответ. Он знает, что Лестрейд никакой не глупец. Но то, как тот возражает ему, даже когда Шерлок пытается его хвалить, побуждает снова и снова повторяться. Назови он кого-нибудь другого идиотом, тот бы вздрогнул, рассыпался в извинениях и после подавлено смотрел в ответ. Но Лестрейд только усмехается, закатывает глаза и говорит о выдающемся уме императора. Это восхитительно ново. — Но вы не ответили на вопрос, мой Господин. Шерлок позволяет себе улыбнуться. — Нет, — его взгляд скользит по гладиаторам, с необычайной точностью обменивающимся ударами, будто они не дерутся, а танцуют. Он знает, что Лестрейд все еще смотрит, ожидая ответа. — Да, именно по той причине. Но ты же знаешь, что я не собираюсь его принуждать. — Да, принуждать не будете, — Лестрейд на мгновение замолкает, прежде чем усмехнуться. — Вы просто не оставите Джону иного выбора, кроме как согласиться. Будто я вас не знаю. И не уверен, что у него хватит сил отказаться. — Я не причиню ему боль, — заверяет Шерлок. Лестрейд грустно улыбается. — А он не хочет причинить боль Вам. И все же это произойдет. Он гладиатор. И даже если все будет так, как вы хотите, что будете делать, если он умрет? Вы не сможете защитить его от него самого. И он может не захотеть вас. Шерлок вздыхает. — Я об этом не думал. Я понимаю, есть определенный риск, Лестрейд. Даже, я бы сказал, что его согласие гораздо менее вероятно, чем мне хочется думать. Ланиста бросает на него короткий взгляд; Шерлок с решимостью смотрит на гладиаторов, стараясь при этом, чтобы выражение его лица было нейтральным. Но Лестрейд все понимает без слов. — О Бахус, — ругается он. Шерлок печально кивает. — Да как же так получилось?.. Император пожимает плечами. — Не знаю. Думал, смогу понять, если он будет рядом... Лестрейд наблюдает за Шерлоком несколько секунд, а после несильно хлопает его по руке. — Ну, удачи вам обоим, — с преувеличенной веселостью говорит он. — Думаю, будет справедливым сказать, что я посоветовал ему отказать Вам. Шерлок усмехается. — Я бы посоветовал то же самое, — соглашается он. — Как и любой здравомыслящий человек. Это разумно. Особенно учитывая, что не так давно у него умерла жена. — Лучше бы я ему этого не говорил, мой Господин, — в голосе Лестрейда слышится досада, и Шерлок награждает его полуулыбкой. — Но лично я все равно не думаю, что у вас есть хоть один шанс.***
Джон Уотсон входит в спальню Шерлока нерешительно, оглядываясь и удивляясь картинам на стенах и той ужасной статуе отца Холмса, стоящей на столике у двери. Шерлок усмехается, когда взгляд Джона задерживается на мраморном бюсте. — Ужасный, правда? — громко замечает он. Уотсон вздрагивает и подскакивает, едва не сбивая статую на пол. Шерлок ничего не имеет против, если та разобьется. — М-мой Господин, — заикаясь бормочет Джон. — Представь, каково засыпать зная, что он смотрит на тебя? — лениво продолжает император, поднимаясь из-за стола и усмехаясь невысокому гладиатору. — Прошу, проходи. Шерлок наблюдает, как медленно вольнонаемный подходит. Руки Джона сложены за спиной, на лице застыло вежливое выражение. Холмс улыбается, когда гладиатор останавливается на безопасном расстоянии от стола. — Как устроился в школе? — спрашивает император, безобидно покачивая стилусом между большим и указательным пальцами. Джон нервно сглатывает. — Замечательно, мой Господин. Лестрейд исключительно справедливый и добродушный человек. — И в самом деле, — Шерлок замолкает на мгновение, желая соблюсти приличия. — Как я слышал, он отличается от Диммока. Уотсон усмехается. — И очень сильно, мой Господин. Не хочу показаться непочтительным, но в лучшую сторону. В этот раз усмехается Шерлок. — Не беспокойся. Я пару раз встречался с Диммоком и нахожу его скучным, если не напыщенным дураком. Не думаю, что понятие «уважение» входит в его представление о власти. Ровно на секунду они встречаются взглядами; Шерлок не может насытиться видом тела Уотсона, не потного, а облаченного в чистую простую тогу, которая не в состоянии скрыть накачанную грудь, Джон нервно оглядывает комнату. Холмс замечает, что тот невольно снова и снова смотрит на его лицо, словно не в силах удержаться. Шерлок усмехается краешком губ. — Наверное, Лестрейд дал тебе неделю, чтобы обжиться? И только потом взяться всерьез за твое обучение? — наконец, спрашивает император. На мгновение лицо Джона напрягается, будто он хочет нахмуриться. — Он убедил меня в том, что эта неделя необходима, мой Господин. Поединки в вашей школе и на обычной арене слишком разнятся, от них ожидают разного. И я верю, что он просто хотел избежать недопонимания. Шерлок резко кивает. Бои на арене Большого цирка проводились не так часто, как на арене Императорской школы, но зрителей там было в разы больше, и они все жаждали крови, а не мастерства. Шерлок же старался избежать смертей и серьезных травм в поединках на своей арене. Он понимал сомнения Лестрейда в том, что стоит допускать обученного для арены цирка бойца до участия в более цивилизованных схватках, но не допускал мысли, что у Джона могут возникнуть проблемы с привыканием. — А какой стиль боя по душе лично тебе? Нравится шанс драться с людьми, понимающими в этом толк, а не с выкинутыми на арену, словно ягнята для жертвоприношения? Джон мягко улыбается. — Да, мой Господин. Это гораздо сложнее и щекочет нервы. Шерлок снова кивает. Стилус наконец-то выпадает из его рук, катится по полу; император вздыхает и переплетает пальцы в замок. — Я позвал тебя не для того, чтобы вести беседы о моей школе. Хотя мне это, определенно, нравится, — произносит он после глубокого вздоха. Димахер кивает и отчаянно пытается сделать так, чтобы выражение лица и улыбка не были грубыми. Шерлок жалеет, что видит это. — Да, мой Господин. Холмс кивает и к своему удивлению замечает, что Джон опускает взгляд, словно не горит желанием прекращать разговор. По телу императора проходит трепет предвкушения. — Я хочу, чтобы ты стал моим любовником. Джон Уотсон удивленно моргает, зрачки его расширяются. Император, видя его реакцию, приподнимает бровь. — Ты удивлен? Я думал, Лестрейд тебя предупредил. — Он… предупредил, мой Господин, — робко решается ответить Уотсон. — Я знал, что такое возможно, когда вы меня позвали, но не ожидал, что вы вот так… прямолинейно. Большинство людей более деликатны в таких вещах. На лице Шерлока расцветает ухмылка. — Я — не большинство, — говорит он. — Это мое желание. Так почему я должен тратить время на бесполезные намеки? — Джон слабо улыбается, но Холмс уверен, что гладиатор все еще не согласен. И это прекрасно; согласись он так просто, Шерлок бы определенно был разочарован. — И прежде, чем ответить, позволь мне объяснить, чего именно я хочу. И что готов предложить взамен. Губы Уотсона трогает чуть более уверенная улыбка, но все еще слабая и едва заметная. — Как вам будет угодно, мой Господин. — Мне не нужна кукла в постели. Я хочу, чтобы ты принимал… участие. И это не просто жажда получить удовлетворение — поверь, тут найдется достаточно людей, для которых подобное стало профессией. Я хочу получать такую же страсть в ответ, — Холмс прекрасно знает, как жалко звучат его слова, но необходимо четко дать понять, что ему нужно, чтобы не разочароваться после. — Я прошу гораздо больше, чем просто проводить со мной ночи. Уотсон медленно кивает, чтобы показать, что он услышал и понял. Шерлок делает несколько глубоких вдохов; сейчас самая важная часть. Как говорится — или скромником, или цезарем. — Таким образом, думаю, будет разумно предложить нечто более чем щедрое, — спокойно продолжает он. — Я не хочу оскорблять тебя оплатой… времени, — он избегает говорить «услуг». — В свою очередь, я сделаю все, чтобы справедливость восторжествовала и люди, убившие твою жену, получили должное наказание. Гладиатор бледен, его плечи опущены. Шерлок делает шаг вперед, переживая, что тот может упасть, но Джон стоит ровно, широко распахнув свои светлые орехово-карие глаза. — Я знаю, как она умерла, — тихо говорит Холмс. — Это вызывает во мне отвращение и желание не допустить повторения. Уотсон смотрит на него, видимо, растеряв все слова. — Вы сделаете это, мой Господин? Шерлок улыбается ему. — С удовольствием. Если ты станешь моим любовником. — Стану. Холмс заставляет себя успокоиться и не принимать этот мгновенный ответ, так и искушающий взять обязательство с Джона, когда тот еще не до конца даже уверен в собственных словах. — Ты должен все хорошо обдумать. Взвесить и принять решение, можешь ли дать мне то, что я прошу, а прошу я многого. Я не хочу, чтобы ты чувствовал неудобство от того, что дал слово, которое отчаянно хотел бы взять назад. Уотсон улыбается ему так обескураживающе открыто, что сердце Шерлока сбивается с привычного ритма. Он делает вид, что усиленно думает, глядя на потолок спальни, и спустя несколько мгновений твердо повторяет: — Я стану Вашим любовником. Шерлок улыбается ему; он знал, что предложение о наказании виновных в смерти Мэри — достаточное основание, чтобы Уотсон согласился, но не был в этом уверен до конца. Холмс предполагал, что Джона будет больше заботить собственное достоинство, и он будет разрываться между совестью, верностью жене и гордостью. Видимо, гордость была не такой уж проблемой. — И все же я настаиваю, чтобы ты обдумал все до завтра, — говорит Холмс, наконец. — И был уверен в своем решении. Я не хочу принуждать тебя. Он ожидает, что димахер начнет сомневаться, поняв, что именно от него требуется, осознав, что Шерлок от него просит, но нет; вместо этого губы Джона изгибаются в широкой улыбке. — И если вечером следующего дня ты будешь уверен, что это устраивает тебя, и ты готов ответить мне такой же страстью, приходи снова в мои покои. А если нет — если ты откажешься, или не сможешь решить — я не стану хуже о тебе думать. Джон Уотсон снова улыбается. — Я понимаю, мой Господин, — их взгляды на этот раз пересекаются на несколько секунд дольше. — Я приду к Вам завтра.