Инфамия

Верный своему слову, Джон действительно обдумывает в течении следующего дня предложение императора. И не то чтобы у него нет возражений, просто любой контраргумент проигрывает по сравнению с тем фактом, что Шерлок Холмс предложил найти убийцу Мэри. И это, определенно, гораздо важнее любых требований Шерлока. Даже если тот хочет, чтобы он занимался сексом с мужчиной, принимал его в себя. Это создаст Джону гораздо худшую славу, чем добровольное присоединение к числу гладиаторов. Хотя, конечно, император явно не собирался кричать об их отношениях на верхнем ярусе Большого цирка. Тем более Джон уже подвергся инфамии. В глазах граждан Рима у него нет ни чести, ни достоинства; пусть он и хочет сохранить их перед Лестрейдом и Шерлоком, перед самим собой. В общем-то Лестрейд знает, чего от него хочет Шерлок, и хотя изначально ланиста советовал отказаться, сообщая Джону о том, что его ждут в императорских покоях, говорил он так, словно Уотсон уже согласился. Холмс не станет его презирать за согласие. А он сам себя? Вопрос в том, сможет ли Джон оставаться в согласии с самим собой, отказавшись. Сам Император предлагает ему помощь в поиске убийцы Мэри, а он откажется в попытке спасти достоинство только из-за такой малости, как собственная гордость? Да и не вопрос это вовсе, не стоит тут раздумывать. Шерлок сидит за своим письменным столом, когда Джон тихо стучит; при виде гладиатора он поспешно встает. — Уотсон… — выдыхает император. И Джон не в силах сдержать улыбку. Ему кажется странным то, сколько власти он имеет над этим мужчиной. Над императором. Джон смело встречает взгляд чуть расфокусированных светлых глаз с расширившимися зрачками. Грудь Холмса быстро поднимается и опускается, он так уязвим в это мгновение. Казалось бы, так просто вытащить скрытый в складках набедренной повязки кинжал и отомстить за бездействие, за безнаказанность смерти Мэри. И все же есть что-то чарующее в том, как этот мужчина на него смотрит. Глядя на него, Джон стремительно теряет все тщательно подобранные аргументы за и против. Холмс хочет его и в обмен готов поймать убийц Мэри. Это не такая уж высокая цена для Джона. Не зная точно, с чего начать, Джон глубоко вдыхает и делает шаг вперед. Император судорожно втягивает в себя воздух и будто стряхивает с себя остатки транса. Его взгляд пробегает по телу Джона сверху вниз. — Ты уверен, что оделся по погоде, Уотсон? — спрашивает он. Джон в замешательстве осматривает себя. Он предполагал, что они ничтожно мало времени проведут в одежде. И потому надел только легкую тунику поверх набедренной повязки. — Мой Господин? — с сомнением произносит он, невольно хмурясь. Джон снова смотрит на Шерлока. Холмс улыбается. — Не бери в голову. Тебе понадобится что-то с капюшоном. Вот это, — отвечает он, сверкнув глазами. Император наклоняется, чтобы вытащить что-то из сундука у подножья своей огромной кровати. На его лице все еще царит улыбка, когда он выпрямляется, держа в руках плотный черный плащ. — Он может немного волочиться по земле, но зато сядет по плечам, а не будет висеть, как на мне. — Я не коротышка, мой Господин, — едва ли думая, отвечает Джон. Император восхищенно смеется. — Может быть и нет. Увидим, когда ты его наденешь, — Шерлок накидывает точно такой же плащ на свои плечи, ткань скользит по его спине, скрывая от глаз бледные лопатки. Император закрепляет застежку в районе ключиц. Окончательно растерявшись, Джон следует его примеру. — Кинжала, который ты с собой принес, достаточно, чтобы ты мог себя защитить? Если нужно, я могу дать меч, — добавляет он, пристегивая к поясу под плащом гладиус и не отводя при этом взгляда от того места, где на бедре гладиатора пристегнуто оружие. Джон опускает взгляд, снова осматривая себя: он думал, что кинжал незаметен. Он и взял-то его из осторожности, на случай, если Шерлок будет слишком груб или станет угрожать. Осознав, что император сразу заметил оружие, Джон краснеет от смущения. Черные брови Шерлока изгибаются. — Не пойми меня неправильно, Уотсон. Я рад знать, что ты готов защищать себя в случае необходимости. Но одно дело бороться с похотью возможного любовника, а другое — сражаться с уличными бандитами. Так что? Тебе нужен меч? Джон хмурится, не понимая, о чем вообще говорит Шерлок. У него такое ощущение, что он каким-то образом пропустил часть разговора, в которой бы объяснялось происходящее. — Этого достаточно, чтобы защитить себя, но я так же должен позаботиться и о ва… — Ты должен беспокоиться только о самом себе. Я смогу защититься. Джон старается не усомниться вслух, старается, чтобы на лице оставалось нейтральное выражение, но в итоге с замешательством в голосе спрашивает: — Куда мы пойдем, мой Господин? Возможно, мне действительно потребуется что-то посущественней кинжала. Холмс награждает его таким взглядом, что Джон невольно начинает чувствовать себя в высшей степени идиотом. — Настала ночь, Уотсон. Двое мужчин, пробирающиеся по переулкам и скрывающие лица за капюшонами выглядят подозрительно, а мы обязаны не вызывать подозрений. Ни для одного из нас, обнаружь нас кто-нибудь, это не сулит ничего хорошего. Без сомнений, это ловушка, и нас попытаются ввести в заблуждение. Мы должны быть готовы в любой момент убегать, — окинув еще одним взглядом спальню, император кивает собственным мыслям и, развернувшись, направляется к выходу. — Готов? — Готов к чему, мой Господин? — переспрашивает Джон. Холмс широко улыбается. — Разумеется, к тому, чтобы выяснить, что случилось с Мэри. От этих слов внутри Джона все леденеет, и желудок будто бы подступает к горлу. — Что?.. — он тянет время, чтобы осмыслить сказанное Шерлоком. — Вы имеете в виду, что хотите отправиться на то место, где она была найдена, и осмотреть все самостоятельно? Ночью? Император хмурится. — Разумеется. А ты о чем подумал, когда я сказал, что помогу найти убийцу? Джон стыдливо опускает взгляд. — Я… подумал, что вы просто заново откроете расследование среди горожан. Возможно, объявите в городе, что проявляете интерес к нему, чтобы поощрить вероятных свидетелей и тех, кто хоть что-то знает. Я не думал, что… — И все равно принял мое предложение? О Юпитер, Уотсон, тебя так легко купить! — на мгновение Джону кажется, что Холмс его отчитывает, пока не замечает с какой нежностью смотрят на него серые — или все же зеленые? — глаза. — Должно быть, ты сильно ее любил. Джон кивает, снова опуская взгляд и с трудом выдавливая из себя слова: — Больше собственной жизни. Шерлок нерешительно улыбается. — Это очевидно, — он делает осторожный шаг вперед. — Если хочешь, можем отложить… Если не готов вернуться туда, где ее обнаружили. — Не надо, — отказывается Джон с гораздо большим спокойствием, чем ощущает на самом деле. Он пытается улыбнуться и наконец-то смотрит на императора. — Я готов, мой Господин. Спасибо. Когда они выходят, взгляд Джона не отрывается от шелестящей, накинутой на плечи Шерлока ткани. Гладиатор размышляет о том, что за это должен Холмсу самый лучший секс в его жизни. Шерлок останавливается только выйдя за стены и оглядывается на дворец. И Джон только в этот момент с удивлением обнаруживает, что уже какое-то время не может оторвать взгляда от изящного изгиба бледной шеи, обнажившейся всего на секунду. Он поспешно поворачивается следом за Холмсом, в попытке разглядеть то, что заметил император. Ночь стоит ясная, лунный свет и отблески звезд отбрасывают на стены светлые тени. Только спустя мгновение Джон понимает, что тот смотрит на не дворец, а на небо. — Оно прекрасно, — произносит наконец Шерлок. Уотсон улыбается. Небо действительно великолепно, но это не то, что он ожидал от Императора. Ему казалось, что широкие познания несколько умаляют восприятие первозданной красоты. Это почти трогательно, что Холмс все еще может ее ценить. — Да, — отвечает Джон. — Но, думаю, вы знаете гораздо больше, чем я. Шерлок переводит на него взгляд. — Гораздо больше о чем? — О звездах, — говорит Джон, в его голове мелькает мысль, что возможно они видят разные вещи. — Созвездиях и предсказаниях будущего, о том, откуда они взялись. Император с удивлением моргает. — Люди знают, откуда они появились? — в его голосе слышится искренне изумление. — Небо просто кажется мне красивым. Но я ничего не знаю о звездах. — Вы не можете ничего не знать о них! — на автомате отвечает гладиатор. — Хоть что-то же вы должны знать. О созвездиях, например. О том, что они вместилище для духов, хотя, я слышал, христиане опровергают это. Но, думаю, что ничего с точностью нельзя сказать. Когда Джон оборачивается, то обнаруживает, что Шерлок смотрит на него с изумлением. — Каких духов? — спрашивает Холмс, затаив дыхание. Джон хмурится. — Вы должны знать. Карту звездного неба я изучал, когда был еще совсем ребенком. Мой Господин, разве вас, как императора, не должны были учить?.. Шерлок, слыша это, улыбается. — По всей видимости, не учили, — легко отвечает он. — Или я просто стер это из своей памяти, посчитав не нужной информацией. — Стерли? — с недоверием переспрашивает Джон. Император тяжело вздыхает и опять переводит взгляд на небо. — Да, я предпочитаю держать в памяти только полезную информацию. Благодаря этому, я могу узнать больше нового и меньше ошибаюсь. Скорее всего, когда я был ребенком, я считал звезды красивыми, но сведения о них — малозначимыми. И потому — стер. — Вы так можете? — удивляется Джон. — Всегда считал, что в моей голове полно ненужной информации, и потому я не в силах запомнить ничего важного. Холмс пожимает плечами. — Именно. Ладно, пойдем, Уотсон, а то так и ночь закончится, а мы никуда не успеем. Он идет прочь. Джону только и остается, что поспешно догонять и изумленно качать головой. Очевидно, Шерлок Холмс не так прост, как кажется, и умело это скрывает. Джон неожиданно ловит себя на желании узнать, о чем еще император не в курсе, и о чем хранит гораздо больше сведений, чем сам Уотсон мог запомнить за всю жизнь. Холмс уверено ведет их проулками к дому, который Джон оставил семь месяцев назад, безошибочно преодолевая все три квартала. Сердце гладиатора сбивается с привычного ритма, доставляя дискомфорт, когда они оказываются неподалеку от переулка, где он обнаружил изуродованное тело жены. Готов ли он увидеть это место снова? Император останавливается на углу, с обеспокоенным выражением на лице оглядывается на Джона. — Уверен, что снова хочешь его увидеть? — тихо спрашивает он. Гладиатор глубоко вздыхает и кивает. Губы Холмса растягиваются в улыбке. — Если не уверен, пожалуйста, так и скажи, — голос Шерлока необычайно мягок. — Я не хочу причинить тебе боль. Они сворачивают в переулок ни капли не скрываясь. Тут убили Мэри, тут Джон нашел ее окровавленное изломанное тело, тут закончилась его жизнь. Холмс приседает на корточки перед бурой от засохшей крови грязью, давно покрывшейся слоем пыли — все, что осталось от Мэри. Император протягивает руку, накинутый на его покрытую кудрями голову и плечи плащ по цвету похож на обсидиан. От этой аналогии Джон чувствует головокружение. Шерлок опускает руку через несколько мгновений, проводит по центру кончиками пальцев. — Тело было здесь? — спрашивает он. Джон пытается подтвердить его слова, но из горла вырывается только задушенный хрип: «Да, именно тут ее убили». Слыша это, Холмс резко оборачивается, капюшон чуть сползает с его головы, открывая взгляду черные локоны. — Ты в порядке? Если хочешь уйти — просто скажи. Джон едва заметно качает головой и сжимает губы плотно, почти до боли. — Нет, мой Господин, я справлюсь, — произносит он, прочистив горло. — Да, это здесь… Шерлок позволяет себе сочувствующую улыбку, прежде чем вернуть к изучению пятна. — И они даже не попытались отмыть улицу? Никто ничего не сделал? — Нет, мой Господин. Я думаю, они подмели тут, после того как… — голос срывается, Джон снова прочищает горло перед тем, как продолжить: — После того, как унесли тело Мэри. Думаю, изначально кровь оставили на случай, если появятся какие-то подсказки о том, кто убил мою жену. Император небрежно кивает. — Это ты ее нашел? Джон согласно кивает. — Я и ее брат. Мы начали ее искать, шли по направлению к площади. Холмс выпрямляется и делает шаг, оказываясь прямо перед ним. — Уотсон… Джон, — серьезным тоном произносит он. Собственное имя приводит Джона в трепет, его сердце странно трепещет то ли от страха, то ли от восторга — гладиатор не мог определить. — Это может быть трудно, но мне необходимо... Чтобы ты описал ее раны. Джон чувствует себя щепкой в бушующем море; он не думал, что это может быть настолько тяжело. Взгляд Шерлока — серьезный и понимающий — его единственный якорь, едва различимый свет маяка в кромешной тьме. Чужая ладонь сжимает его плечо, и Джон поднимает руку, чтобы удержать ее на месте. Он вот-вот упадет. Мэри. Сначала они почувствовали запах. Едкий медный аромат крови проникал в ноздри, въедался в кожу, заполнял легкие. Они шли на него, у Джона перехватывало дыхание, сердце встревоженно стучало в груди. А потом они увидели тело. Темная кровь медленно растекалась вокруг головы Мэри, на рыжие волосы налипла земля и пыль. Джон рухнул на колени прямо в грязь, наклонился, баюкая ее голову. То, что кровь шла из небольшой раны на шее, задевшей яремную вену, он понял только чуть позже, когда смог осознать увиденное и осмотреться. Когда закрыл жене глаза и поцеловал в лоб, пачкая кровью губы. Ее одежда… Простая стола оттенков коричневого была разорвана спереди только в том месте, где должен был быть живот, будто в попытке сохранить достоинство Мэри, но открывая взгляду отвратительную рану. Лишь через некоторое время к Джону и его шурину вернулась способность мыслить здраво. Достаточно здраво, чтобы обнаружить, что рана начиналась на боку: кто-то намеренно вел лезвием, пока вперемешку с кровью внутренности не вывалились наружу. Джону никак не удавалось отвести от них глаз. Потом он обнял жену, прижал к себе и целовал, кричал и выл, пока кто-то силком не увел его. — Я сожалею, — Шерлок кладет вторую руку ему на плечо, сжимает ладонь Джона. Действительно ли в глазах императора блестят слезы? Или во всем виновата пелена перед его собственными? Джон качает головой. — Прости. Они стоят так несколько минут, прежде чем Уотсон берет себя в руки и отстраняется. — Благодарю вас, мой Господин, — с притворной бодростью говорит он. Шерлок отпускает его неохотно и возвращается к единственному оставшемуся доказательству, что жена Джона действительно существовала. Холмс бросает на него короткий взгляд, прищуривается. — Могу с уверенностью заявить, что ее убили не здесь, — медленно произносит он. Джон моргает. — Вы уверены? — Разумеется, — Холмс не удерживается от фырканья. — От описанных тобой ран должно быть больше крови. А тут только это пятно. Если бы ее выпотрошили тут, было бы более «грязно», — он делает неопределенный жест рукой в сторону своего живота, имитируя выпадение внутренностей. Джон чувствует дурноту. — Тут много следов, что естественно, учитывая сколько прошло времени. Но если ты присмотришься, — Шерлок указывает на испещренную следами чужих ног землю, — то сможешь заметить, что некоторые отпечатки более глубокие. Если судить по их расположению — хотя я и не уверен — то можно предположить, что два человека несли что-то тяжелое. Один шел впереди, второй позади. Возможно, есть еще… Поглощенный, по-видимому, собственными мыслями, Холмс снова садится на корточки, напряженно разглядывая землю. — Я едва могу рассмотреть. Жаль, что мы не можем вернуться в дневное время — нас могут заметить. Придется идти за факелом. Джон отступает, чувствуя замешательство. Шерлок едва ли не ползком двигается вдоль переулка, придвинув нос так низко к земле, что остается только гадать, как император вообще не падает. — Ага! — наконец-то восклицает Холмс. — Думаю, нашел! Сюда, Джон! Уотсон идет за ним, низко наклонившимся к земле, движениями напоминающим собаку-ищейку, в другой конец переулка. Не понимая, что именно обнаружил император, Джон осматривается. Но когда они выходят к окончанию переулка, оказываясь перед лабиринтом изогнутых улиц Рима, Шерлок разочарованно фыркает и выпрямляется. — Уотсон, будешь осматривать с той стороны. Если не найдешь их примерно в пяти шагах — возвращайся. — Прощу прощения, мой Господин, — говорит Джон, чувствуя неловкость. Холмс уже успел отвернуться и снова наклониться к земле. — Но кого «их»? Что вы вообще ищите? Император поднимает на него взгляд. — Небольшие брызги крови, — говорит он таким тоном, будто это самая очевидная вещь на свете. — Если она была убита не здесь, то ее должны были откуда-то принести. Кто-то ее убил, и потратил время, чтобы перенести тело твоей жены туда, где оно было найдено. Рана на животе была слишком глубокой, и должна была обильно кровоточить. И потому, когда твою жену несли, должна была капать кровь. Следы этих капель и приведут нас туда, где она была убита. И если повезет, то то место расскажет нам гораздо больше. Джон запоздало понимает, что приоткрыл рот во время речи императора. И тут же его закрывает, и снова открывает, чтобы тихо произнести: — Это потрясающе. Это… Я бы не смог до такого додуматься. Шерлок улыбается. — Это потому, что ты не думаешь, — строго замечает он. Его улыбка должна была передавать жалость и превосходство, но Джон уверен, что в лунном свете видел, как на мгновение по лицу Холмса промелькнуло выражение польщенности и гордости. — Давай, надо искать, — говорит император, наконец, возвращаясь к изучению земли. Джон приседает и начинает тоже рассматривать дорожную пыль. Освещения не хватает, и он прямо таки чувствует, как напрягаются глаза. Но ничего, кроме грязи, не видит. — Мой Господин, боюсь, я ничего не вижу, — кричит он. Холмс раздраженно фыркает. — Продолжай искать, Уотсон… Хотя нет! Я уже нашел! Они идут по улице, и Джон каждый раз, когда Император останавливается и рассматривает темнеющее на земле пятно размером с сестерций, заглядывает ему через плечо. Но вдруг, когда они вдвоем в очередной раз наклоняются, из-за угла раздается крик: — Эй! — басит чей-то глубокий и хриплый голос. — Что вы тут забыли?! Воровское отродье! По телу прокатывает волна адреналина и паники, Джон инстинктивно тянется к рукояти кинжала на поясе. Теплая ладонь Шерлока перехватывает его запястье, приводя в чувство. — Не стоит, — тихо замечает император, поправляя капюшон на голове. — Лучше избегать стычек. Возьми меня за руку. Холмс протягивает широкую теплую по-мужски грубую ладонь. И Джон сжимает ее, чувствуя сухое скольжение между их кожей. А потом они бегут. Кровь бешено пульсирует в венах, и когда император ускоряется, сворачивает, не глядя, за угол и петляет в лабиринте — и каким-то образом при этом ориентируется тут — переулков, Уотсон не отстает ни на мгновение под воздействием адреналина. А когда стихают за спиной шаги преследователей, и не остается ни одного намека на погоню, Джон смеется, избавляясь от накопившегося напряжения. Один раз Холмс оглядывается на него, на лице императора румянец от пробежки и обилия острых ощущений, глаза сверкают. Только когда они останавливаются, Джон внезапно обнаруживает, что впервые со смерти Мэри искренне смеется. А когда император резко замирает, и он врезается ему в спину от неожиданности и едва не падает, Джон понимает, что держится за руку Шерлока вовсе не для того, чтобы не отстать. Холмс смотрит на него, не делая и попытки разжать ладонь, и вдруг начинает смеяться. И видя его немного запыхавшегося, Джон снова начинает хихикать, и они обессиленно приваливаются к стене. — В следующий раз возьмем факел, — задушено шепчет Шерлок сквозь смех. — Тогда нас не обнаружат ползающими по дороге, словно собаки-ищейки. Он выпрямляется, резко замолкая. Веселье сходит на нет. Холмс резко хлопает Джона по руке. — Тебе лучше вернуться, — говорит он. — Или Лестрейд оторвет мне голову. Джон оглядывается, осознавая, что Шерлок привел их обратно во дворец, к императорской школе. Даже отдаленно он не готов к тому, что ночь уже заканчивается. От одной этой мысли грудь сжимает тисками. — Когда… Когда мне приступить к выполнению своей части уговора, мой Господин? — осторожно спрашивает он. Император удивленно на него смотрит. — Я… — его подозрительный взгляд не отрывается от Уотсона, словно пытаясь найти фальшь в жаждущих глазах гладиатора. Джон улыбается. — Я не слишком много потребую, если скажу, что завтра? Наверняка, утром на тренировке Лейстрейд заставит тебя полностью выложиться. Джон кивает, все еще улыбаясь. — Завтра просто идеально.