Инфамия

Весь день Шерлок не находит себе места. Он не делает даже попытки поспать, когда возвращается после их с Джоном прогулки; кружить по комнате кажется ему более продуктивным времяпрепровождением. Да как он может заснуть и лениво о чем-то размышлять, когда Джон Уотсон фактически поинтересовался, когда они будут заниматься любовью? Показалось ли ему, что в голосе гладиатора был намек на продолжение? Утром он делает попытку понаблюдать за тренировкой гладиаторов, но быстро понимает, какая это ошибка. На арене Джон, чья оголенная грудь блестит от масла; Император практически сбегает, чтобы не скомпрометировать себя. Он даже не знает, когда Уотсон успел в его мыслях стать просто Джоном. Майкрофт бы сказал, что это не здоро́во, но Шерлок и так знает, что безнадежно болен. Он одурманен и очарован. И с каждым мгновением все больше, всем в гладиаторе. Предыдущей ночью тот действительно думал, что император, не особо себя утруждая, просто отдаст распоряжение городским стражам снова открыть расследование — и был согласен на все! То, насколько Джон верен своей умершей жене, приводит его в восхищение, но одновременно с этим Шерлок чувствует ревность к Мэри и вину за то, что отчаянно хочет занять ее место. Но вчерашний вечер! Вчерашний вечер! Никогда Холмс не испытывал ничего подобного. Даже когда пробирался под покровом темноты из дворца для осмотра места преступления — убийства или нападения — и рассказывал после городским стражам о своих догадках, он испытывал наслаждение. Загадки заставляли его разум петь и трепетать, а кровь в бешеном темпе бежать по венам. Но это ни капли не походило на то, что он испытал вчера. Никогда раньше за ним не наблюдали с неподдельным интересом, пока Шерлок осматривал место преступления. Никто не жаждал объяснений, как он сделал свои выводы, обычно люди просто скромно бормотали: «Да, мой Господин», — и шли в указанном им направлении. Никто до этого не смотрел на него в восхищении и не говорил, в отличие от Джона: «Потрясающе!». И когда они побежали, гладиатор держал его руку своей крепкой и потной ладонью; его смех эхом отдавался от стен, все тело Шерлока было переполнено адреналином. Он воспользовался моментом, когда они привалились к стене, чтобы проверить, как себя чувствовал Джон. Им обоим понравилась пробежка, и улыбка на лице гладиатора была искренней. Или, возможно, Шерлоку так просто показалось. Но он мог бы поклясться, что они точно... совместимы. К тому же, в конце-то концов, Джон спросил, когда они смогут выполнить и его часть соглашения, будто ждал этого с нетерпением. Шерлок действительно пытается заняться обычными для себя вещами, хоть чем-то, но ему хватает только одного взгляда Майкрофта, чтобы, дрожа от напряжения, вернуться в свои покои. И он не выходит оттуда даже после захода солнца, наблюдая за раскинувшимся внизу городом; за тем, как люди зажигают светильники, набирают воду на площадях перед тем, как лечь спать. Кто-то и в его покоях зажег свечи, развел огонь в жаровнях, наполнивших комнату светом. Он хмыкает, так и не подняв глаз, когда от двери доносится быстрый стук. — Эм... Мой Господин... Услышав голос Джона, Шерлок едва не подскакивает. Холмс спускает ноги с подоконника и поспешно поправляет тогу. — Уотсон, — приветствует он, но, заметив скользнувшую по губам димахера улыбку, понимает, что накануне сказал едва ли не то же самое. — Прости, я... задумался. Джон улыбается и почтительно кивает в ответ. — Могу представить, в какое невероятное место могли завести вас мысли. Шерлока затапливает нежность от такого комплимента. — Действительно невероятное, — отвечает он и тут же вспыхивает, вспомнив, чем именно были заняты его мысли. — Надеюсь, ты не слишком устал после нашей вчерашней прогулки? — поспешно говорит он. Джон не сдерживает улыбки. — Немного, мой Господин. Но, уверен, это никак не повлияло на тренировку. — Замечательно, — говорит Шерлок с резким кивком. — Ты хоть немного поспал после того, как мы вернулись? При этом вопросе на лице Джона появляется виноватое выражение, но улыбка не исчезает. — Боюсь, что нет, мой Господин. Я был слишком взбудоражен и не мог успокоиться. Шерлок не в силах сдержать ответной улыбки; он испытывал то же самое. После ухода Джона у него покалывало кожу и судорожно билось сердце, и он отчаянно не желал, чтобы это чувство исчезло. — Мне… понравился прошлый вечер, мой Господин, — добавляет Джон после небольшой паузы. — Не в том смысле, что я рад побывать на месте смерти жены. Мне понравилось сама прогулка, разговоры… Погоня. Я наслаждался этим. Шерлок усмехается. Он знал, что так и будет: если Джон стал гладиатором, чтобы «сбежать» от смерти Мэри, то ему явно не хватало приключений. — Как и мне, — заявляет он с широкой улыбкой. — Каждое ее мгновение. Сердце Шерлока на миг замирает, когда гладиатор улыбается в ответ. Но Джон опускает взгляд на свои нервно сжатые пальцы. — Боюсь, что… Я не знаю, что делать, мой Господин. Уверен, вы желаете… — он замолкает, предоставляя Холмсу возможность закончить фразу. И от его слов Шерлок позволяет себе легкую улыбку. — Да. Гладиатор не силах отвести взгляда от мерцающей в свете свечей кровати. И решительно направляется к ней, садится и тянется к застежке тоги. Шерлок чувствует, как сердце падает в этот момент камнем вниз. Ему казалось, что он сделал все возможное, чтобы Джон точно понял, что ему нужен не просто кто-то, кто помог бы снимать сексуальное напряжение. — Эм, — тихо произносит он. — Прощу прощения… Возможно я не слишком четко выразил свое желание. Мне нужно гораздо большее, чем просто твое тело. Я надеялся, что ты… смог бы… меня полюбить, а не стать мне наложником. Я… Я пойму, если это недопустимо для тебя. Он думает, что уже достаточно ясно дал понять, чего хочет. Но Джон продолжает действовать так, словно ничего не слышал. Будто все еще думает, что достаточно просто раздеться, лечь на спину и раздвинуть ноги. Шерлок закусывает губу, когда гладиатор снова поднимается и хмуро смотрит на него с чем-то отдаленно напоминающим симпатию, если не жалость. — Если хочешь, я могу отказаться от этой части нашего соглашения, — предлагает Холмс. Невольно он допускает мысль, что проще было бы просто взять то, что ему предлагает Уотсон, а не требовать невозможного, того, что он точно никогда не получит. — Я буду продолжать расследовать смерть Мэри до тех пор, пока мы не узнаем, кто ее все же убил. Но я не попрошу дать мне все то, что ты давал ей. Джон стоит на разумном расстоянии от него, нахмурившись. — Нет, — наконец-то произносит он. Шерлок моргает. — Прости? Я только что дал тебе шанс избежать выполнения своей части договора, предложил получить все, что ты хотел, безвозмездно. И ты говоришь «нет»? — Да, мой Господин, — твердо произносит Джон. — Я думаю, что достаточно повидал, чтобы судить о людских характерах… Мне комфортно с вами. Но я не могу получать то, что хочу больше всего на свете, не давая вам ничего взамен. Гладиатор выглядит почти угрожающе, хотя руки его вытянуты вдоль тела. Шерлок сглатывает, опешив. — Я наслаждался вчера ночью нашим расследованием. Загадка, ощущение погони — я испытываю своеобразное удовольствие от этого. Не думай, что я ничего не получаю взамен. Джон Уотсон не сдерживает улыбку. — Тем не менее, мой Господин. Я не отступлю от нашего соглашения, — Джон хмурится, когда Шерлок не отвечает, все еще пребывая в шоке от слов гладиатора. Лицо Уотсона искривляется от беспокойства. — Но… Если, конечно, вы, мой Господин… не передумали… — Нет! — поспешно замечает Холмс. Его сердце судорожно колотится в груди. — Разумеется я все еще хочу тебя… Я… Спасибо. На лицо Джона возвращается улыбка. — Замечательно, мой Господин. Шерлок улыбается в ответ. — Если мы будем близки… Зови меня по имени. Шерлоком, — тихо говорит он. Глаза гладиатора распахиваются от удивления. — И если хочешь, я не буду звать тебя Джоном. Император чувствует, как разом уходят все его колебания, сожаления, надежды и трепет, когда гладиатор расслабляется, и на его лице появляется такое же чуть озорное, доброжелательное выражение, какое Холмс видел вчера. — Конечно. Шерлок. От звучания своего имени, произнесенного этим грубоватым голосом, император улыбается. Больше всего на свете ему хочется услышать, как Джон выдыхает его в порыве страсти или между стонами. Но он не позволяет себе думать об этом, не уверенный, что такое вообще может случиться. Согласие на такую степень близости не означает еще, что Джон согласился и на занятия любовью. — Иди сюда, — все равно просит он, присаживаясь на подоконник и отворачиваясь к окну, чтобы успокоиться. Он не смотрит на гладиатора, пока тот не подходит и не останавливается перед ним. — Ты действительно очень красивый мужчина, Джон, — говорит Холмс совершенно обыденным тоном. Уотсон улыбается, смотря на него сверху вниз. — Возможно, мой Господин… Шерлок, — тут же исправляется он. Холмс кладет руки ему на бедра. Джон протягивает, будто в приглашающем жесте, ладонь и нежно касается темных кудрей. — Но ты просто прекрасен. Император выпрямляется с легкой усмешкой. Никто раньше не говорил ему, что он прекрасен; разве что — потрясающий, но это не то же самое. Шерлок протягивает руку касаясь подбородка Джона, наслаждаясь его гладкой кожей: гладиатор побрился перед приходом. — Разрешишь мне тебя поцеловать? — тихо спрашивает он. — Да, — кивает Джон. Его губы мягкие и податливые. Они уступчиво размыкаются под нежным настойчивым прикосновением губ Шерлока, тот осторожно заставляет гладиатора приоткрыть рот, пропустить его внутрь. Одна рука императора сжимает подбородок, удерживая неподвижно, а вторая нежно мнет упругие ягодицы. Сердце будто пытается проломить клеть его ребер. Холмс подавляет усилием воли животные инстинкты сжать сильнее и углубить поцелуй. Если бы он хотел уподобиться животным в гон, то снял бы проститутку. Но он хочет доставить удовольствие Джону, и чтобы тот доставил такое же удовольствие ему. Но все равно трудно игнорировать собственное возбуждение. Он ждал Джона и потому снял вычурную пурпурную тогу, которую надевал для посещения тренировки. Оба они сейчас одеты в легкие свободные туники и набедренные повязки. Шерлок тянется к застежке на плече Джона, когда тот приоткрывает рот и пропускает его язык внутрь. Гладиатор вздыхает, чувствуя влажное прикосновение, непроизвольно расслабляется в руках императора и даже позволяет себе фыркнуть. Руки Шерлока сжимаются на его талии, когда туника соскальзывает на пол к их ногам. Джон не отвечает на поцелуй. Но Холмс ощущает ответный, почти неосознанный трепет его языка. Шерлок выдыхает, чуть отстраняясь, их губы едва-едва соприкасаются. Он чувствует обжигающее дыхание Джона. В мыслях императора мелькает, что у них оно одно на двоих. Он осторожно надавливает на подбородок гладиатора, заставляя наклонить голову, чтобы губы располагались друг напротив друга, ощущая жизненно важную потребность в их соприкосновении. И только после этого заставляет себя отодвинуться. Джон, качнувшись вперед, открывает глаза медленнее Шерлока, позволяя императору насладиться выражением своего спокойного и расслабленного лица. Холмс запускает ладонь в его волосы, когда из-за плена век показывается светлый орехово-карий взгляд, губы растягиваются в улыбке. Джон улыбается в ответ. И подается вперед, накрывая рот Шерлока в поцелуе. Хотя это вряд ли можно так назвать: гладиатор буквально утверждает свои права, властно впиваясь в его губы, решительно проникая языком внутрь, захватывая и изучая, руками удерживая Холмса на месте. Шерлок тает в его объятьях подобно воску. Он даже не осознает, что с трудом держится на ногах, когда Джон перехватывает его поудобней и сдвигается так, чтобы держать их обоих. Он тянется следом, когда Уотсон отстраняется, прежде, чем понимает, в каком положении находится. Джон легко удерживает его, прижав к своему телу. — Все в порядке, мой… Шерлок? Мой Шерлок. Разумеется, Джон сказал это ненамеренно, но Холмс все равно улыбается. — Все превосходно! Прости меня. Просто ты… потрясающий. Гладиатор усмехается. — Мэри, бывало, говорила так же. Но я никогда ей не верил. — Разумеется, уж она-то о тебе точно судила верно, — фыркает Шерлок, в его мыслях мелькает, что это не слишком хорошая идея, говорить о мертвой жене Джона, и что стоит перевести тему. Или вообще перестать разговаривать, занявшись кое-чем более приятным, не требующим слов. — Верь мне. Джон улыбается. — Спасибо, — он снова наклоняется, накрывая рот Холмса в поцелуе, мягко прикусывает нижнюю губу императора. И на мгновение отстраняется, кладет руку на застежку туники, давая Шерлоку понять, о чем именно спрашивает: — Можно? Холмс приглашающе кивает. — Пожалуйста… Джон бросает на него насмешливый взгляд, от которого все внутри Холмса переворачивается. Туника соскальзывает вниз, открывая взгляду тело и длинные ноги Шерлока. Он вытягивает руки вдоль тела. Не то что бы император чувствует смущение… Если только немного. Уотсон отлично сложен, а он — бледный, худой, отчаянно желающий привлечь Джона в физическом плане. К его ужасу гладиатор хмурится. — Почему нигде во дворце нет вашего мраморного бюста? — с любопытством спрашивает он. — Мне не дает покоя эта мысль. Каждый новый император первым же делом заказывал хотя бы один бюст в мраморе. А у вас нет ни одного. Теперь и Шерлок хмурится: он определенно ждал не такого вопроса. — Я, по мнению тех, кто пытался меня увековечить, не могу достаточно долго стоять на одном месте, — честно отвечает он. — К тому же я нахожу этот опыт скучным и ненужным. Возможно, когда-нибудь позже, когда людям, чтобы запомнить меня, нужен будет мой бюст… На смену хмурому взгляду приходит пытливая полуулыбка. — Пожалуй, не смогу представить вас, стоящим неподвижно настолько долго. Для этого вы излишне полны энергии и жизни, — Джон касается кончиками пальцев его груди и ведет ими вниз. — Но, думаю, в мраморе вы бы выглядели просто потрясающе. Слова Уотсона немного ошеломляют. Шерлок не в силах не улыбнуться ему. — Спасибо. Его ладонь накрывает руку Джона, кожей он ощущает на его пальцах грубые мозоли оставленными рукоятями мечей. Шерлок притягивает гладиатора ближе к себе и снова целует. Он чувствует сладковатый привкус кунжутного семени и горечь масла, от Джона исходит жар, как от огня в камине. Холмс углубляет поцелуй, утопая в этом тепле. Когда они наконец-то отрываются друг от друга, Шерлок с удивлением отмечает, что не только он тяжело дышит. Поцелуй настолько яркий и соблазнительный, притягательный до невозможности, что Холмс просто не в состоянии думать, нравится ли это Джону. Уотсон все еще улыбается, их тела соприкасаются при каждом вдохе. Руки Шерлока скользят по его спине, очерчивая узоры, почти незаметные изгибы и впадины, старых шрамов. Холмса переполняет желание расспросить гладиатора о каждом, узнать, как тот их получил. Чтобы сравнить с тем, что он сам знает о Джоне. Чтобы отвлечься от такой искушающей мысли, Шерлок чуть отодвигается, жарко шепча в самые губы гладиатора: — Пойдем в кровать… Джон улыбается и говорит так тихо, что император скорее не слышит, а улавливает вибрации. — С удовольствием, Шерлок. Губы Холмса растягиваются в улыбке. — Видишь, не так уж и сложно произнести мое имя. Джон коротко улыбается, осторожно выпутывая пальцы из волос Шерлока, он подходит к кровати, и, садясь, протягивает руки к набедренной повязке. Император шагает к нему, встает между разведенных ног и сбивается с дыхания, когда неожиданно Джон сдвигает колени, удерживая его на месте. Он тянет руки гладиатора вверх, заставляя отпустить ткань. — Позволь мне, — шепчет он, наклоняясь, и целует, заставляет прогибаться под весом его тела, пока они не оказываются лежащими на кровати. Шерлок упирается коленями и локтем в покрывало, нависая над Уотсоном, чувствуя как приливает жар к паху. Он двигается так медленно, словно любое движение может причинить Джону боль или вред, скользит губами по шее димахера, покрывает нежными поцелуями его грудь, собирает с кожи редкие капельки пота, обводит языком коричневые соски. Гладиатор охает и выгибается, его живот касается подбородка Шерлока. Холмс ничего не может поделать с самодовольной улыбкой, появившейся на лице. Он доставляет Джону удовольствие. Шерлок садится на пятки и тянет за узел на набедренной повязке гладиатора. Кажется, не так давно он имел серьезный спор с придворным портным из-за того, насколько тонким должно быть нательное белье и, особенно, насколько быстро оно должно сниматься. Но сейчас он приподнимает бедра Джона и медленно разматывает ткань повязки, будто разворачивая подарок или меч, и это самое восхитительное из того, что ему приходилось делать, заставляющее дрожать от нетерпения. — Приподнимись, — шепчет Холмс, отстраняясь от живота Джона. Тот напрягает невольно мышцы, пока Шерлок под смешки гладиатора, покрывает его поцелуями. И расслабляется, когда он водит носом по коже. И Уотсон приподнимается, выгибает спину, чтобы бедра не соприкасались с кроватью; Шерлок развязывает узел и медленно вытягивает ткань из-под гладиатора. Джон полувозбужден, и это несказанно радует императора, ведь причина — он сам. Шерлок смотрит на него, откидывает набедренную повязку в сторону, ведет кончиками пальцев по внутренней стороне бедра. — Прекрасен, — шепчет Холмс, наклоняется, запечатлевая поцелуй на головке. Джон сбивается с дыхания. — Лжец, — отвечает он чуть дрогнувшим голосом. — Это всего лишь член старого воина. Шерлок наклоняет голову и трется о него носом, чувствуя как тот твердеет под его прохладной щекой. — Твой член, — не удержавшись, Холмс быстро проводит языком, пробуя кожу на вкус как змея: именно такая, как император себе представлял. — И потому он прекрасен. Джон снова усмехается, отводит со лба Шерлока непослушный завиток. — Ты великодушен, — сухо замечает он. — Не удивительно, что ты император. Не могу представить, чтобы твой брат в постели был настолько же нежным. Шерлок морщится. — Пожалуйста, воздержись от упоминания в постели имени моего брата, - натянуто говорит он, и снова проводит языком по члену Джона. Гладиатор в ответ только тихо хмыкает. — Джон, ты… Я понимаю, что иногда нет ничего необычного для женщины в том… чтобы в некотором роде проникнуть в любовника… — Нет, — быстро произносит Уотсон, он касается нерешительно щеки Шерлока, застенчиво смотрит. — Я думал о таком. Мэри не… Мы думали… Холмс целует внутреннюю сторону его бедра. — Значит, я буду первым? — произносит он, по позвоночнику от этой мысли прокатывает жаркая волна возбуждения. По изданному Джоном звуку понятно, что именно так все и есть. Шерлок на мгновение прикрывает глаза, пытаясь взять себя в руки. Он хочет быть нежным, ласкать Джона. — Спасибо, — шепчет он, Уотсон усмехается. — Я буду нежным. Что бы ты… — император на мгновение прикрывает глаза, глубоко вздыхая. — Что бы ты сделал, не ласкай я тебя? По сути, я вынудил тебя согласиться... Джон в очередной раз фыркает и усмехается. — Не думаю, Шерлок, что Мэри будет жаловаться. И если ты хочешь доставить мне удовольствие — кто я такой, чтобы спорить? Это… это звучит почти так же восхитительно, как «Я хочу тебя». Шерлок сдвигается, снова вытягиваясь вдоль тела Джона, почти лихорадочно прижимается к его губам, вжимается в его пах настолько сильно, что они чувствуют возбуждение друг друга. Все тело Холмса пылает. Он стонет в рот гладиатора, беспомощно трется бедрами, чувствует, как тяжело приподнимается грудь Джона, горячее дыхание опаляет щеку. — Джон… — выдыхает он. — Можно?.. — Да… Я… я хочу… — запинаясь, шепчет тот в ответ. Улыбаясь словно безумец, Шерлок тянется к прикроватному столику и берет фиал с маслом, утыкается носом в шею гладиатора. — Тшшш, — успокаивает он. — Я обещаю, что буду нежным. Но ты можешь почувствовать дискомфорт… Если хочешь, можем сделать это в другой раз… Есть и другие способы получить удовольствие. Джон собирает его волосы в кулак и подтягивает за них выше, пока они не оказываются лицом к лицу. Шерлок тяжело дышит, удивляясь реакции собственного члена на это. Они снова целуются. — Шерлок, пожалуйста… — шепчет Уотсон чуть отстранившись от его губ. — Просто сделай это. Я не рассыплюсь. Нежно поцеловав Джона, Холмс отстраняется и садится на пятки, вынимает пробку из бутылки. — Спасибо, — повторяет император. Он выливает из фиала масло на руку, вязкая жидкость каплет c них на живот Джона. Шерлок растирает масло на пальцах, наклоняется и обводит носом блестящие капли, размазывая их по кубикам пресса и впадинке пупка до паховой складки. Он наклоняется, несильно прикусывая кожу на животе гладиатора, чтобы отвлечь того от проникновения. Одним пальцем надавливает на сжатое колечко мышц. Джон вздрагивает, его рука опускается на темные кудри Шерлока, пока тот целует, покусывает и облизывает его живот, одновременно с этим внутри Уотсона скользит палец, растягивает его. Тело Холмса едва не дрожит от нетерпения, подготовка кажется ему бесконечной, но император заставляет себя придерживаться этого мучительно медленного темпа. Пальцы Джона сжимаются вокруг его запястья в том же ритме, веки гладиатора трепещут, и в это мгновение он кажется Шерлоку настолько прекрасным, что сердце пропускает удар, забывая как биться. Сил терпеть больше нет. Холмс вытаскивает осторожно пальцы из гладиатора и судорожно стаскивает с себя набедренную повязку, проводит ладонями по его бедрам, пристраивается между ног и подтягивается вверх, при этом он старается не коснуться лица Джона пальцами, которыми только что его растягивал. Император мягко подается вперед, практически ложась на Уотсона, накрывая его собой. Тот вздыхает; руки гладиатора поднимаются и оглаживают его спину. Шерлок утыкается носом в основание шеи Джона, вдыхает его аромат — смесь из жара огня и мускуса. — Готов? — тихо говорит он. — Кажется, — отвечает Джон даже без намека на колебание в голосе. Шерлок наклоняется и нежно его целует. — Если будет больно, если захочешь, чтобы я остановился, просто скажи, — произносит он. Джон притягивает его к себе и целует вместо ответа, ласково и нежно. Шерлок направляет свой член рукой, медленно проникает головкой в тело гладиатора. Джон кривится, прикусывает нижнюю губу, и Шерлок замирает. Он вздыхает, чувствуя, как напряжены мышцы Джона. Светлые орехово-карие глаза медленно закрываются. Шерлок судорожно вздыхает, когда тело под ним неожиданно расслабляется, позволяя ему войти почти до упора. Это… самое невероятное, что он когда-либо чувствовал. Он приподнимается, заглядывая в лицо любовника, тяжело дышит и запоминает ощущения — он внутри Джона. И несмотря на то, что глаза гладиатора закрыты, тот не выглядит так, словно ему больно; он задыхается и хватается за спину Шерлока. Холмс улыбается, когда Джон открывает глаза. — Ты в порядке? — шепотом интересуется он. Уотсон улыбается в ответ. — В порядке. Это… не то, чего я ожидал. Но мне не больно. — И что же ты чувствуешь? — выдыхает Шерлок, водя носом по щеке мужчины. Его руки трясутся из-за испытываемых чувств. Гладиатор усмехается. — Достаточно любопытно, — лениво произносит он, быстро лизнув Холмса в щеку. — Почти как если бы… Если бы мне нужно было посетить отхожее место, — комментирует он. — Но не срочно. Это даже… приятно. Шерлок чувствует восторг от его слов. — И если я… — он осторожно толкается, входя глубже. Джон задыхается, почти что стонет. Шерлок утыкается в шею гладиатора, заставляя себя замереть. Каждое движение отдается в теле жаркой волной. Ему нестерпимо хочется двигаться резче и сильнее, но нельзя. Пока нельзя. — Знаешь, греки считают такую связь между мужчинами священной, — говорит он. — Хоть о чем-то они имеют правильное представление. Джон усмехается. — Только… — он делает несколько вдохов и выдохов, его руки крепко сжимают Шерлока. — Можешь… Еще раз так сделать? — Конечно… — Шерлок снова толкается, упираясь руками около головы Джона, чтобы было удобней. Тело гладиатора каменеет, мозолистые ладони царапают лопатки императора, когда он подается вперед. Джон осторожно подтягивает колени практически к груди, широко раздвигая ноги. И, видимо, что-то меняется, так как при следующем толчке, Уотсон издает тихий стон. И в этот момент Шерлок перестает существовать. Он, не осознавая, подает бедра вперед, входя до упора. От этого сладкого чувства у него покалывает пальцы на ногах. Он и раньше занимался сексом, в основном с женщинами, изредка приглашая к себе и юношей. Но никогда Холмс не чувствовал ничего подобного. Никогда раньше его тело не разрывалось от удовольствия, будто то, что он погружался своим членом в Джона, каким-то образом задевало каждый нерв, заставляло его медленно сгорать от страсти. Он толкается сильнее, не сдерживая стоны, тело окатывает очередной волной острого, почти болезненного удовольствия, и Шерлок непроизвольно комкает пальцами простыни. Джон задыхается, осторожно подается навстречу отчаянным толчкам императора, желая продлить удовольствие. Холмс и хотел бы сдержаться, но знает, что это просто невозможно. Не после того, как он стал натянут туже жгута баллисты из-за нетерпения после прошлой ночи. Аккуратно, стараясь не выскользнуть из тела Джона, Шерлок ложится на него, прижимается грудью, трется о него, и все ощущения увеличиваются раз в десять. Почти отчаянно он наклоняется, целует гладиатора, его язык двигается в том же ритме, что и бедра. Джон отвечает с нетерпением, горячие руки на плечах императора напрягаются, притягивая мужчину еще ближе. Их тела двигаются синхронно, до безумия слажено. Они даже дышат в унисон, как это было прошлой ночью. Шерлок отрывается от нежного поцелуя с тихим вздохом. — Можно… ты… можно я приласкаю тебя? Долго не продержусь, и, если ты не против, хотел бы, чтобы ты кончил. Разве ты… Ааах!.. — император не успевает договорить, прерванный Уотсоном. Джон тянется к нему, приподнимается и снова властно целует, отметая все предложения. Поцелуй жесткий, да и рука не сказать, что зарывается в волосы Шерлока, и на мгновение император допускает мысль, что он сказал что-то не так. Но Джон улыбается, когда, отпустив его, валится с глухим стоном обратно на кровать. — Прекрати волноваться. Ты потрясающий, Шерлок… Я не думал даже, что ты сегодня приложишь столько усилий, чтобы доставить мне удовольствие. И если ты хочешь приласкать меня, чтобы я кончил, то я могу только сказать тебе спасибо. Тем более, что после всего, что ты уже сделал, я сам не продержусь долго. Шерлок снова его целует. — Я хочу, чтобы ты оставался рядом как можно дольше, — говорит он, проводя пальцами по скуле гладиатора, по шее, касаясь ключицы. — Мне все кажется, что я сделаю что-нибудь не так, и ты исчезнешь из моей жизни. — Ты все делаешь так, — с усмешкой произносит Джон и снова тянется за поцелуем. Шерлок улыбается ему в ответ. Блуждающие по телу гладиатора пальцы замирают, добравшись до паха. Холмс отчаянно старается собраться, а не распасться на мириады искр, сверкающих пуще звезд. — На самом деле ты… Ох, Шерлок!.. ты… О боги! Император не сдерживает стона из-за того, как выгибается под ним Джон, его тонкие, все еще измазанные в масле пальцы дразняще поглаживают член гладиатора, ласкают головку, едва ли не доводя того до оргазма, сжимаются вокруг, лаская по всей длине. От вида их на толстом, подрагивающем от возбуждения члене, от вида Джона, запрокинувшего голову и приоткрывшего рот, бормочущего неразборчиво слова, стонущего, Шерлок содрогается и толкается сильней. Он не в силах разобрать ни единого слова, ну разве что отдельные «О боги!», «Дааа!», «Пожалуйста» и его имени, произнесенного перед тем, как Джон выгибается, кончая, забрызгивая свой живот белесой спермой. — Шерлок! У него нет ни единого шанса. Тело реагирует до того, как он осознает услышанное, Холмс выгибается, выдыхая имя Джона, и понимая, что гладиатор выкрикнул, кончая, его имя, и что сам он от этого кончил, обмякая на все еще содрогающееся тело Уотсона, прижимаясь к его пульсирующему и изливающемуся члену. С каждым мгновением удовольствие становится только сильнее, и Шерлок не может сдержать крика, в голове его проносится, что можно даже умереть от этого. И тут же он невольно ловит себя на мысли, что если умрет, то на троне останется Майкрофт, и это совсем ему не нравится. Когда буря внутри стихает, они оба на кровати задыхаются в послеоргазменной неге, Шерлок лежит на Джоне до тех пор, пока не находит в себе силы скатиться в сторону, выпутавшись из свернувшейся вокруг ног простыни, которую они в процессе сдвинули к концу кровати. — Это, — пытаясь отдышаться, произносит Шерлок, — было… — Восхитительно, — заканчивает за него Джон с вялым кивком. — Совсем не то, чего я ожидал. Я… спасибо вам, мой Господин. — Шерлок, — поправляет он, оборачиваясь к гладиатору. Он почти касается его, но вовремя берет себя в руки. — Спасибо тебе. Большое спасибо. Несколько мгновений они лежат так, бок о бок, тяжело дыша и содрогаясь в послеоргазменных спазмах, все еще наполняющих их тела. Джон фыркает и удовлетворенно вздыхает. — Сейчас найду что-нибудь, чем тебя протереть, — как ни в чем не бывало говорит он, вставая. Шерлок не против заснуть и так, переплевшись с ним конечностями, смешав соки их тел. Но понимает, что Джону, скорее всего, неприятно, и потому кивает. — И себя, — он указывает рукой в сторону полного прохладной воды бассейна у окна, где у бортика лежит ткань для обтираний. Уотсон послушно кивает. Шерлок едва не подпрыгивает от прикосновения холодной влажной ткани к коже. Джон аккуратно протирает его лицо от пота, чтобы после перейти к груди, животу, ногам. Холмс находит в себе силы сесть как раз вовремя: гладиатор вторым отрезом ткани уже вытирает сперму со своего живота и между ног. Император позволяет себе слабую улыбку. То, что ему в некотором роде позволено наблюдать за таким Джоном: открытым, напрочь лишенным смущения, не возбужденным, — гораздо большая близость, чем то, чем они занимались до этого. Хотя не настолько приятно и не приносит такого удовлетворения. Закончив, Джон подходит к кровати и начинает собирать свою одежду с пола. Шерлок хмурится. — Ты не останешься? Уотсон смотрит на него широко распахнутыми глазами. — Я… останусь, если ты хочешь, Шерлок. Усмехаясь, Холмс хлопает по кровати рядом с собой, и Джон ложится обратно. И неуверенно придвигается, нависает над и нежно целует императора в лоб. Шерлок, пользуясь, что тот настолько близко, приподнимается и обнимает Джона за талию и прижимает его еще ближе. — Можно? — спрашивает он, ложась обратно и все еще держа Джона за талию, ясно давая понять о своем желании. Джон разворачивается, обнимает императора в ответ и чуть сдвигается, чтобы руки лежали ровно на пояснице. — Можно, — димехаер ложится поудобней и накрывает их обоих простыней. — Мне этого не хватало. Такой близости, присутствия рядом другого человека. Шерлок кладет руку Джону на грудь, чувствуя, как отдается вибрацией в пальцах биение его сердца. — Как и мне, — признается он, вздыхая и прикрывая глаза. Носом он прижимался к подбородку гладиатора, почти задыхаясь от его аромата. — Спокойной ночи, Джон. Уотсон только крепче сжимает руки. — Спокойной ночи, Шерлок.

***

Примечания, не влезшие в блок: Пурпурная тога. Такую носили только императоры. Истерия Древнего Рима с одеждой меня поражает. Итак. Тога это символ гражданства. Джон подвергся инфамии, и носить тогу права не имеет (а так же он потерял право вообще носить белое, только темное: преобладали коричневые, желто бурые и серые тона). Одеваться в греческом стиле в хитон - а разница там была в складках - он тоже не будет. Это еще один повод для порицаний. А о своем достоинстве Джон печется. С другой стороны - Джон уже поставлен на одну ступень с актерами. И проститутками. Их всех объединяет одно - продажа тела. Так что носить Уотсон может сагум - военный плащ, похожий на хитон, - и туники. Ну и другие виды плащей тоже. Лацерну, к примеру или... http://churya.com.ua/images/stories/obraz/Klodiya/img51.jpg Про особое одеяние на свадьбу и говорить не стоит. Но возвращаясь к тогам... Первый раз мы видим Шерлока в юношеской тоге с пурпурной каймой («toga praetexta»). Ее носили дети полноправных римлян, высшие сановники и жрецы. Она была парадной одеждой. Юноша в шестнадцать лет надевал мужскую тогу («toga virieis»). Претендент на высшую должность получал право на белоснежную тогу («toga candida», откуда произошло слово «кандидат»), по идее им мог быть человек с незапятнанной репутацией. Консульскую тогу («toga palmeta») украшали пальмовым узором; триумфатор облекался в расшитую тогу («toga picta»)на ней были золотом вышиты сцены из римской истории. Императорской тоге надлежало быть пурпурной («toga purpurea»). Впрочем, в описываемое время, пурпур стал преимущественно цветом императора (именно поэтому Джон знает, что встретил сына императора в детстве, по одежде узнал). Повседневная тога («Toga pura») изготовлялась из тяжелой белой шерсти, без цветных орнаментов. По случаю траура надевали серую тогу («toga pullа»). В серую тогу облачался обвиняемый. Несправедливо обвиненный демонстрировал свою запачканную тогу, чтобы вызвать общественное сочувствие. Но так же примерно в это время начало появляться другие оттенки повседневных тог. А чуть погодя тоги ушли в небытие и упростились. И вместо них надевали плащи. Классическим, аристократически строгим было ношение тоги без туники – чтобы правое плечо, правая сторона груди оказывались открытыми. Но это уже аспекты моды, так как в том же Риме одно время было модно и по несколько туник надевать на себя. Также тога считалась одеянием торжественным. Ее надевали, когда отправлялись в цирк и театр, в суд или на встречу триумфатора. Под тогу надевали тунику и подобие фартука, в какой-то мере заменявшего штаны. Штаны римляне отвергали, считая их варварской одеждой. Но, опять же, в северных регионах, например Британии, штаны носили. Холодно же, нечего зад морозить. Так что в прошлое главе Джон пришел к Шерлоку считайте в халатике и трусишках. А Шерлок напрочь убивает мою веру в императоров, избавившись от вычурной тоги.