Why? If this is love, Then why does it hurt so bad?
Утро нового я встретил довольно-таки неплохо. Во-первых, я чувствовал себя куда лучше, а это самое главное. Во-вторых, я выспался, и в этом заслуга не только мягкой кровати, но и выключенного телефона. Если бы мой телефон сейчас работал, я бы нихуя не выспался, потому что в этом мире существуют люди, которые считают хорошей идеей настрочить по десять сообщений в пять утра. Я бы вылез из кровати и занялся чем-нибудь, если бы не комок, так и не выпустивший меня из своих объятий. Серьезно, Мэттью устроился на мне, как на подушке, и сжимал меня в объятиях, как свое одеяло, и при этом он еще умудрялся непрерывно ерзать. Неужели я настолько зацепил его, что даже во сне Беллами отказывается ослабить хватку? Я не хотел его будить, поэтому продолжил лежать, разглядывая копну волос у себя перед носом и слушая тихое посапывание. Эта картина меня даже умилила: обычно Мэтт очень серьезный и чаще даже угрюмый, а сейчас он, как ребенок, спал в обнимку с долгожданной игрушкой. Кстати насчет долгожданной игрушки. Что мы сейчас будем делать? Вариант сказать, что эта была минута слабости и между нами ничего нет, уже не прокатит. Да и глупо отрицать, что мы симпатизируем друг другу. Главное слово за мной, и от этого мне легче жить не стало. У меня слишком много вопросов и страхов по этому поводу, и нет такого друга, который бы выслушал все и дал совет. Конечно, я бы мог обратиться к Джейн, потому что чаще всего она дает действенные советы. Особенно если дело касается отношений. Но, во-первых, не думаю, что она войдет в мое положение, во-вторых, придется рассказать не только про наши с Мэттом отношения, но и начать издалека, чтобы объяснить, откуда у меня столько тараканов в голове. Да, моя сестра, когда мы были детьми, видела меня насквозь, но в жизни моей присутствовали вещи и люди, о которых даже Джейн не знала. Постепенно комок на моей груди начал шевелиться и вскоре проснулся. Он поднял голову, взглянул на меня, пару мгновений его взгляд бегал по всей комнате, а затем Мэтт снова улегся мне на грудь. Мы продолжили лежать, не обменявшись ни словом. Спросонья Мэтт еще больше похож на котенка; казалось, если почесать его за ушком, он замурлычет и вытянет лапки кверху. Скоро придется подыскивать подходящее прозвище так, чтобы с намеком, но не что-то банальное типа «котенок». Я колупал пряди его волос, а он водил пальцами по контуру рисунка на моей майке. Не знаю, по какой причине молчал Мэттью, но мне просто нечего было сказать. Да и что тут вообще можно сказать? Слова в такой ситуации будут лишними. Начать разговор — значит разрушить мир и спокойствие обстановки. О чем бы я сейчас ни начал говорить, все сведется к одной теме, поэтому лучше вообще не говорить. Наверное, Мэтт придерживается того же. Я не знаю, почему и зачем я все это делаю. Отчасти я иду Мэтту навстречу потому, что мне он нравится, отчасти — потому, что я боюсь его потерять. Жалко только, что вечно лежать в тишине не получится. Проведя в кровати больше суток, я совсем не хотел оставаться в ней еще один день, но котик, улегшийся на мою грудь, не давал мне встать. Класс, я уже называю его котиком. Мы безмолвно провалялись в кровати еще полчаса, я уже просто больше не мог лежать и медленно приподнялся. Почувствовав мои намерения, Беллами податливо слез с моей груди, но, в отличие от меня, продолжил лежать, довольно занимая освободившуюся площадь кровати. Ничто так не приводит в чувства, как ледяной душ. Я стоял и наслаждался тем, как холодные капли воды бьют мне в спину до тех пор, пока мои пальцы не начали неметь, после чего обдал себя более теплой водой и обмотался полотенцем. Не хватало мне заболеть, не успев выздороветь. Я побрился, высушил и уложил волосы, которые, кстати, последний вообще месяц не стриг. Такими темпами я догоню Мэтта. Он, как я заметил, вообще не любит бриться, волосы стричь тем более. А растут они у него со скоростью света. Когда мы с ним только познакомились, у него на голове красовался ежик, а скоро уже можно будет собрать хвостик или даже заплести косичку. Тем не менее что ежик, что длинные волосы — ему все к лицу. Когда я покинул ванную комнату, Мэтта в спальне уже не было. Что-то затевающего, я нашел его на кухне, а когда понял, что он там творит, мне просто захотелось куда-то спрятаться. Ну началось. — С Днем рождения! — Мэтт повернулся ко мне, держа в руках кекс со свечкой. Я прикрыл лицо рукой и попытался убрать безысходную улыбку. — Спасибо, — я смущенно задул свечку. — Не стоило, правда. Я не очень люблю дни рождения. — Ну, будем считать это тортом. И еще, — он на секунду вышел, а вернулся уже с пакетом. — Это тебе, — вот теперь я точно готов выйти в окно. — Мэтт, спасибо, конечно, но, — не слушая меня, он всучил мне пакет с чем-то плоским внутри. — Спасибо. Я заглянул внутрь и просто чуть не умер. В пакете лежала та самая пластинка. Ну, понятно, что не она именно, а новая, но суть не в дате записи винила, далеко не в этом. — В общем, мне просто до сих пор немного стыдно за это, и я решил вернуть, ну, если так можно сказать, то, что тогда из-за меня разбилось, — Мэтт мямлил себе под нос, словно оправдывался. Сквозь поток эмоций я натянул на себя радостную улыбку и обнял Мэтта. И плевать, насколько это будет уместно или неуместно. — Спасибо, — шепотом повторил я, хотя испытывал далеко не радость, а скорее… Знаете то чувство, когда кажется, что ты покоряешь гору, а потом вдруг обнаруживаешь себя летящим с обрыва? Беллами, походу, не ожидал, что я его обниму, и даже сначала как-то опешил, но быстро сообразил и даже положил руку мне на спину. Сначала наше объятие было весьма уместным, затем оно переросло в что-то более… интимное — не очень удачное слово, но, вообще, именно в интимное оно и переросло. Так, тут я уже сам нарвался. Но, знаете, за это короткое время Мэттью стал очень близким мне по духу человеком, и хотелось хоть как-то показать, что мне его присутствие небезразлично, тем более получив такой подарок, пусть он на самом деле и не вызвал у меня те эмоции, которые должен был. Мы стояли в обнимку минут пять минимум. Прижимаясь к нему, я не чувствовал ни отвращения, ни злости, ни неловкости. Это было приятное чувство, словно я наконец сделал то, что давно пора была сделать. Блять, во что меня втянул Мэттью. На удивление, инициатива распустить объятие поступила от него. Он тут же занялся чаем, дабы не создавать неловкую паузу, а я вот не знал, чем заняться мне. Я еще раз взглянул на пластинку, затем направился в спальню. Приведя свое спальное место в порядок, проветрив, я все же дошел до самого страшного — телефона. Стоило мне разблокировать экран, как одно за одним посыпались оповещения. Тут же и раздался звонок. Мама. — Да… спасибо… хорошо, заеду, — наматывая круги по гостиной, я пытался отвечать на все вопросы своей заботливой сестрицы, которая позвонила мне сразу же после матери, а Мэтт сидел с чашкой чая и с ухмылкой наблюдал за мной. — Ладно, — Джейн подвела итог своей речи, — я, наверное, сильно заболтала тебя. Пожалуй, пойду. Давай, братишка, целую, жду. — Давай. — Самое страшное позади? — усмехаясь, спросил Мэтт. — Весело тебе? — я взял чашку с уже приостывшим чаем и сел рядом. — Да, со стороны это выглядит весьма забавно. Планы на день? — Хм, — у меня не было планов, но я хотел, чтобы они были, потому что как бы сильно я ни любил свои четыре стены, сидеть больше дня, не выходя на улицу, для меня невыносимо. — Вообще, надо бы наведаться к парикмахеру. И к маме обещал заехать. А у тебя? — Надо смотаться в город по делам, — Мэтт пристально посмотрел на меня, — мне нравится твоя стрижка сейчас. — Хах, нет, еще немного, и я буду как Чубакка. Не всем идет лохматость, знаешь ли, — я кивнул в сторону Мэтта, намекая на гнездо на его голове, которое он так старательно убирал за уши и приглаживал руками. — Что за дела в воскресенье утром, если не секрет? — А… да так, кое-что хотел глянуть. Еще и Том второй день подряд в гости тащит, все никак нарадоваться не может, — он закатил глаза. — А что с ним? — Сын родился позавчера, Том скоро взорвется на радостях. — Ого, передай ему мои поздравления, — думаю, мы оба тут понимаем, что не в детях счастье, но Мэтт был рад, потому что радовался его друг. — А как назвали? — Еще не сказали. Они этот вопрос долго мусолили. Ставлю на то, что выдумают что-нибудь этакое, — и снова его глаза оказались закатанными к потолку. — Насколько этакое? — Они мне перечисляли пару вариантов, и честно ни один не звучал более-менее адекватно. Назовут каким-нибудь Скендером, а ребенку потому отдуваться за фантазию родителей, — запричитал Мэтт. — Что? Как? Такое вообще существует? — честно, я поражаюсь фантазией некоторых родителей. — Это албанское имя, я гуглил, — ну, в том, что Мэтт все и вся пронюхает и прогуглит, я не сомневался.***
Швырнув на комод ключи, я завалился домой. Приятное тепло и даже духота обдали замерзшее лицо. Несмотря на то, что я совсем недавно отошел от болезни, заставить себя надеть шапку невозможно. Да и некому. Я не общался с Беллами уже дней десять? две недели? Легкий беспорядок свидетельствовал о его здешнем существовании, он приходил ночью, когда я уже вырубался, а с утра спал, когда я уходил на работу. Я прошелся по непривычно пустой квартире, подумал, чего я хочу, и направился к холодильнику, чтобы достать из него контейнер с суши, прихватив с собой ноутбук. Я не большой фанат азиатской кухни, но это быстро, вкусно и сытно. Поначалу я не придал значения отсутствию Мэтта: мало ли какие обстоятельства могут сложиться буквально за секунды, в конце концов он не обязать находиться у меня дома все нерабочее время. Дальше я уже даже допустил мыслишку, что Мэтт все-таки с кем-то встречается, и, вообще, такой расклад должен был облегчить мне жизнь, но мне от этого только стало как-то грустно и обидно, поэтому этот вариант я старался не рассматривать всерьез. Я уже привык к тому, что дома вечером меня занимают какими-нибудь рассказами, на балконе я курю не в одиночестве и каждый божий день я слышу эти программы по Дискавери, так что сейчас в квартире было как-то… Не скажу, что неуютно, но странно. Наверное, у Беллами действительно появились важные дела. Не избегает же он меня.***
— Ладно, — Томас, накинув кожаную куртку, похлопал друга по плечу, — не засиживайся до ночи. — Мгм, — Мэттью, не особо внимая словам Кирка, продолжил брать рандомные аккорды, пытаясь собрать из этого мелодию. — Может, пойдем выпьем? — Кирк встал в дверях, ожидая ответа. Беллами помотал головой. — Точно все в порядке? — Вали уже домой, — разрешая до минор, сказал Мэтт. Том громко выдохнул, оценивая ситуацию: он не хотел бросать друга, видя, что у того что-то случилось, но с другой стороны, действительно, его дома ждет жена и маленький ребенок, да и Мэтт особо не разговорчив сегодня. Тихонько, чтобы не отвлекать его от переборов аккордов (хотя, когда Мэтт за инструментом, его сложно чем-то отвлечь), Томас выключил ненужный свет и отправился домой. — Да что б тебя, блять! — выкрикнул Беллами, когда на середине проигрыша его пальцы сплелись и пошли мимо клавиш, и с силой ударил по басам. Он столько раз переделывал и переигрывал свое произведение, которое больше всего напоминало рапсодию, что к самому напряженному моменту эпизода либо пальцы играли не то, либо Мэтт просто забывал ноты. Дело близилось к полуночи, и мозг уже слабо реагировал на внешние факторы, такие как случайный звонок — кто-то ошибся номером — или разбитая елочная игрушка, ведь Рождество уже на носу, так что уж говорить о попытке дописать песню. Мэтт уже буквально спал сидя, но домой ехать не хотел. И на то были причины. Во-первых, у него не было дома. Да, он прижился к своей съемной квартире, где прожил года два, да и у Доминика неплохо, но уют и безопасность — для Мэтта это уже давно позабытые ощущения. Сложно вообще представить место, которое он сможет назвать своим полноценным домом, а не просто местом проживания. Поэтому он любил занимать себя делами, чтобы не находиться в помещении, где он живет. Второй причиной был Ховард. Мэтт одновременно хотел его видеть и не хотел. Неизвестно, насколько подлинными были его чувства, но, походу, он реально влюбился в Доминика. Нет, подобной херни типа бабочек в животе у него нет, ему не пятнадцать лет, но некое влечение и желание быть для Доминика близким человеком, прикасаться к нему без опаски не покидало Мэтта. И вот тут Ховард начинает вымораживать. То он срывается из-за поцелуя. Да, конечно, воспользоваться моментом, когда человек спит, это довольно подло, но, во-первых, Беллами сам себя не контролировал и не раз об этом сказал, во-вторых, поцелуй — это не попытка изнасиловать, зачем подымать столько шума? То Ховард, снова спящий, начинает его целовать в ответ. Причем так целовать, что аж встает. То он кричит, что они не могут быть вместе, то он говорит загадками и оставляет все без ответа. Больше всего бесило, как Доминик сначала дает повод завести разговор в русло отношений, а потом делает вид, будто вообще ничего между ними произошло. Вот почему нельзя было влюбиться в кого-то более стабильного? И в то же время требовать от него Мэтт ничего не мог. Не имел права. Заявиться к человеку, который дал тебе жилье на несколько месяцев и при этом ничего не попросил взамен, и начать выяснять отношения было бы пиком наглости. Но это не значит, что надо быть пожизненно ему обязанным и не сметь перечить. Важным фактором, наталкивающим на сомнения и размышления, также являлось общественное мнение, ведь как бы ему ни хотелось, Беллами не живет в изоляции от общества. Ведь, допустим, у них с Домиником все получится, как отреагируют друзья? Вообще, он не раз говорил о том, что ему и парни симпатичны, но это было только по пьяне, да и он никогда прежде не испытывал чувств к своему полу, поэтому его словам многие знакомые не уделяли столь внимания. Конечно, Мэттью знал, что ни Том, ни Морган, ни куча других ему близких людей не бросят с ним общаться, узнав, что ему нравятся парни, не в семнадцатом же веке живем. Но все равно, он боялся, что из-за этого между ними может возникнуть недопонимание или даже конфликт, а выбирая между друзьями и любовью, он всегда выберет друзей. Как показывает личный опыт, даже самая сильная любовь может разрушиться в один момент, дружба куда крепче любых признаний в любви. Да, при мысли о Софи у Мэтта до сих пор покалывает в сердце. Сейчас, конечно, он видит, что из их брака не вышло бы ничего толкового, но все равно неприятно, когда после стольких лет жизни плечом к плечу тебя отвергают, особенно в контексте предложения связать жизни узами брака. Скорее всего, именно общественное мнение так тормозит Ховарда. Да и Мэтта тоже этот вопрос волнует, хотя он привык плевать на чужие мнения. Полностью избегая Доминика, приходя домой, когда тот уже спит, а по утрам упорно создавая иллюзию крепкого сна, когда тот практический голый носился по квартире, собираясь на работу, Беллами надеялся хоть как-то остыть? к нему, но с каждым днем он лишь сильнее и сильнее изнурял себя вопросами, ответы на которые можно получить, только поговорив с Ховардом напрямую и не давая ему шансов сменить тему разговора, чего делать не особо хотелось. Почему Ховард так себя вел? Каковы его чувства к Мэтту? Что значит «не можем можем быть вместе»? В конце концов, разве Мэттью не заслуживает счастья или хотя бы понимания и человеческого к себе отношения? Конечно, он не великий страдалец и судьба не обязана одарить его всеми благами, но почему его жизнь должна катиться в пизду? Раз уж игнорировать этот вопрос не получается, почему не попробовать его решить? Даже если результат не будет утешительным, это хотя бы будет результат. Убедив себя, что чем больше он тянет, тем хуже, Беллами быстро собрался и поехал домой. Он намеревался обдумать свои слова по дороге, но движение оказалось достаточно занятым, и все внимание пришлось обратить на дорогу, а не на размышления. Слой снега, хоть и тонкий, и яркие рождественские вывески в ночи как-то добавляли атмосферы и успокаивали. Беллами не был фанатом праздников и не рвался все украшать, но вдоль тёмной дороги такие вещи смотрятся красиво. — Доминик? — Мэтт буквально влетел в квартиру. В комнатах горел свет, но никто не отозвался. Он снял куртку, прошел в гостиную и увидел в спальне сладко спящего Ховарда, держащего в руках ту книгу, что тот когда-то просил ему показать. Видимо, со временем она не стала интереснее. — Ну заебись, — тихо возмутился Мэтт. Он надеялся застать Доминика не спящим, потому что тот обычно в такое время еще бодрствует, а получил вот что. Что ж, теперь есть время обдумать все, что Мэттью хочет спросить. Проблема только в том, что еще пять минут назад он был готов ко всему, а кто знает, хватит ли у Беллами храбрости начать этот разговор потом. Для него это будет очень важный разговор, потому что уже заебало это разыгрывание театра: либо они движутся дальше, либо Мэтт съезжает и старается подавить чувства огромным количеством алкоголя. Он уже не раз задумывался о том, чтобы найти себе жилье и съехать от Доминика, но каждый раз убеждал себя, что в этом нет необходимости и все не так плохо. Сейчас Беллами окончательно для себя решил, что съедет, пускай найти в их городе жилье на такой срок, как оказалось, невъебенно сложно, если они не найдут общий язык. Очень сложно жить с человеком, который тебе нравится и который вытворяет непонятную хуйню, зная о твоих чувствах. Пока Мэттью заваривал чай, на него накатили тяжелые раздумья. Может, Доминик ясно дал понять, что между ними ничего быть не может, а остальное уже собственные навязчивые мысли? В конце концов, его никто не вынуждал лезть целоваться, получив до этого отказ. Так, может, это не Ховард вымораживает своим поведением, а Беллами его? Может, стоит прекратить ебать и себе, и ему мозги и послать все это? Такой более реалистичный расклад, где виною всего является сам Мэтт, нравился ему, разумеется, меньше. Вообще не нравился. Его лицо скривилось в огорчении. Беллами, потеряв настроение и оставив открытую коробку ароматного чая на столе, схватил пачку сигарет и отправился на балкон. Он чувствовал себя паршиво. Получается, он сам себе выдумал все чувства и недосказанность. Даже тот факт, что всякий ответ Доминика был весьма двусмысленным, не утешал. Очень хотелось напиться, но никакого алкоголя дома не было, а в бар идти уже поздновато. Закончив первую, Беллами тут же закурил вторую сигарету. Он бы закурил и третью, если бы эта сраная пачка сигарет не закончилась. И все же, решил для себя Беллами, ему стоит поговорить с Домиником, когда тот не будет занят и уж тем более не будет спать. Пускай они еще раз помусолят эту тему, это лучше, чем все бросить, будучи не уверенным в своих действиях. Однако уже ничто не смогло поднять Мэтту настроение. Он залез на диван, упираясь ногами в спинку, и, положив голову на изголовье, наблюдал за спящей красавицей. Доминик заснул в одежде, не накрываясь, со выключенным светом и книгой в руках. Наверное, он сильно устал, если до сих пор не проснулся, ибо Мэтт создает достаточно шума, чтобы разбудить любого. Но Доминик спал очень крепко, подпирая голову книгой. Спящий, он был еще красивее. И забавнее. Выжженные блондинистые пряди, которые он так и не отстриг, рассыпались по лицу; Доминик всегда закидывает голову, когда спит, поэтому из открывшегося рта выглядывали белоснежные зубы. Он может достаточно много выкурить, но его улыбка всегда идеальна, зубы ровные и белые. У Мэтта же зубы достаточно кривые, особенно сильно в глаза бросается передний верхний зуб. Его это никак не смущает, но, наблюдая за кем-то другим, волей-неволей начинаешь сравнивать себя с этим кем-то. Образ дополняла майка с леопардовым принтом. Беллами достаточно быстро заметил у Ховарда пристрастие к леопардовым вещам, и на нем, в отличие от многих девушек, эти вещи смотрелись стильно. Казалось, можно часами любоваться Домиником, но завтра рабочий день, и спать тоже надо. Мэттью расстелил белье — он старался его убирать и поддерживать более-менее порядок — и уже собрался спать, как вдруг заметил на журнальном столике телефон Доминика. Красная лампочка оповещала о низком уровне заряда; Доминик не мог и дня протянуть без своих гаджетов, и когда он забывал зарядить телефон, а такое бывало, это было страшнее апокалипсиса. Мэттью хотел поставить его телефон на зарядку, но вот вопрос: а где зарядное? Он не раз видел провод на прикроватной тумбе, но сейчас его там не оказалось. Не долго думая, Мэтт достал свой зарядник — в телефоне он сидит куда реже Ховарда, поэтому прекрасно батарея держится и день, и два. Несмотря поганое настроение, засыпать было приятнее обычного, ведь, как правило, Доминик закрывает к себе двери, а сейчас они остались открытыми, и у Беллами, если немного приподнять голову, открывался вид на Доминика, пытающегося завернуться в одеяло, на котором он сам и лежал. Мэтту снова стало грустно: он понимал, что разговор, если этот разговор вообще случится, не даст положительных результатов. Он еще долго размышлял о всяком: о смысле жизни, о любви, о планах на будущее. Ему казалось, что он совсем не хочет спать, однако даже не заметил, как отрубился.***
— Блин, Мэтт, прости, — Доминик, бегая по квартире, извинялся за грохот. Он все проспал, и еще не может собраться нормально, все из рук валится. Казалось бы, чего стоит собраться на работу, тем более если ты уже одет? Перекусить, умыться и готово. Но Доминик умел устроить из этого такой хаос. Наверное, на свадебных приготовлениях бывает спокойнее, чем у Ховарда с утра в рабочий день. Беллами это не сильно мешало дремать: крепко заснуть уже все равно не получится, а вот легкий сон — это самое приятное. Даже под одеялом было не сильно тепло, хотелось проклинать привычку Доминика открывать все окна настежь, хотя и Беллами нередко устраивал сквозняки, но случайно, а не намеренно. Мэттью максимально укутался в одеяло и продолжил дремать. Его работа начиналась позже, чем Доминика, да и собирался он куда быстрее, поэтому мог позволить себе лишний час сна. Почему у Ховарда работа начиналась так рано, Мэтт не понимал: это же не супермаркет и не прачечная, кому понадобится переться туда к восьмому часу утра?***
День выдался весьма унылым. Посетителей особо не было, написание собственного произведения тоже не продвигалось. Мэтт черкал в своем блокноте, наигрывал что-то на гитаре, но по большей части он думал о Доминике. Как стоило ожидать, сегодня он оказался не таким решительным, как вчера, поэтому с приближением конца рабочего дня на него накатывало волнение. Беллами пытался себя успокаивать, говорил себе, что нервничать из-за такого несуразно глупо и по-детски, но это несильно помогало. Он прикидывал в голове, что он хочет сказать, чтобы в последний момент не замямлить. — Господи, как будто бы к речи на Грэмми готовлюсь, — сам себе сказал он. Дорога, к счастью или сожалению, была пустая, и Мэттью вдавил педаль газа, хоть в такой гололед это было довольно небезопасно. Во дворах уже стоял автомобиль Доминика. Он сегодня как-то рано. Рано, в понятии Доминика, это к концу рабочего дня, до этого он приходил часам к десяти, не раньше. Сегодня же он вернулся необычайно рано. Или не только сегодня — Беллами не мог сказать, когда он в последний раз возвращался раньше одиннадцати. И тогда кто из них сидит на работе до упора? — Привет, — хлопнув дверью, Мэттью слегка напугал Доминика. — Мэтт? — он как-то удивленно спросил, выходя из ванной. Лицо Ховарда было краснющим, а волосы местами сырыми, что означает, что последний час он провел в горячей ванне. Ихтиандр, блин. — Привет. Как дела? Обычно этот вопрос является риторическим, но с участием того, что они давно не общались и как вообще Ховард произнес это слово, это был прямой вопрос. — Да нормально, — Мэтт пошел на кухню, чтобы помыть руки. — Много сейчас работаю над одной вещью, пиздецки устал, но хочу уже закончить с этим. А у тебя что? — Да так, — Доминик пожал плечами, — все так же. Что за вещь? — А, ну, — Мэтт не хотел вдаваться в подробности, но ему следовало ожидать подобного вопроса, когда он так загадочно говорил. — Ну, это типа… моя новая песня? — ему самому стало плохо от передоза пафоса в этой фразе. — Вау, — удивился Ховард. — Новая? То есть у тебя и старые есть? — Ну, да, блин, я не Брамс и не Рахманинов, но в какой-то момент приходит желание играть что-то свое, а не заезженную классику. У меня много всяких набросков, но я редко довожу это до конца. Мэтт отыскал пульт, включил Нешнл Джиографик и увалился на диван, где уже удобно расположился Доминик с ноутбуком. — Но эту же штуку ты доводишь до конца, — услышав знакомую заставку канала, Доминик усмехнулся: как бы ни был занят Мэтт, он не оставит любимые программы непросмотренными. — Надеюсь, эту доведу. Она уже в последних стадиях, скажем так. — Хм, а ты мне так и не спел и не сыграл, — подметил Доминик. — Ну, сейчас я тебе петь точно не буду, — Мэттью действительно стеснялся своего голоса, несмотря на то, что скоро ему придется записываться. — А ты мне так и не показал, как рисуешь, и свои готовые работы, — камень полетел в огород Ховарда. — Тоже верно, — через пару минут тишины Доминик добавил: — могу показать сейчас, если хочешь. Мэтт не ожидал такого поворота и даже как-то по-детски обрадовался, потому что Ховард так долго отнюкивался и не хотел ничего показывать. — А хочу. — Тогда погоди, — Доминик поставил ноутбук быстрым шагом пошел в самую редко посещаемую комнату в его квартире — кабинет. Как кабинет она не использовалась. Скорее как кладовая всего интересного о Ховарде. У Мэтта, кстати, было столько возможностей там порыться, но, во-первых, он не хотел так подло и нагло вторгаться в чужую жизнь, а во-вторых, когда любопытство затмевало совесть, он боялся что-нибудь там разбить или сломать. Какой-то гром, стук выдвижных ящиков и… звук стекла? и он вернулся, держа в руках кучу всякой канцелярии. — На, любуйся моими художественными работами от слова «худо». Мэтт взял из протянутой руки две тонкие стеклянные рамки. — Ого, — обе работы были весьма необычными в стиле, но очень красивыми. — Это типа твой собственный стиль? Блин, охуенно. — Спасибо, — тихо и смущенно ответил Доминик. — Ты знаешь, это очень странно. В хорошем смысле слова. Так, этого я знаю, — Мэтт указал на одну из рамок, где красовался портрет Хендрикса, — а это? — он указал на второй портрет. — Мой отец. — Хм, — Беллами поднес картину к лицу Доминика, — похожи. Мне очень нравится. Ты явно ошибся с профессией. — Спасибо, конечно, но искусством на хлеб не заработаешь, — только спустя пару мгновений Ховард осознал, какой он еблан, если сказал это музыканту. Но, судя по машине и прочим мелким, но недешевым вещам, Мэтт как раз тот, кто прекрасно зарабатывает на хлеб искусством, хоть с первого взгляда по нему не скажешь. Доминик хотел добавить что-то типа «если ты такой рукожоп, как я», но Мэтта, кажется, сказанное никак не затронуло, поэтому он решил не возвращаться к этой теме. — Ну-с, — Ховард положил на стол чистый лист, вырванный из скетчбука и простой карандаш, — и что будем рисовать? — он обещал Мэтту порисовать вместе с ним. — Э-эм, — Мэттью закатил глаза и прикусил губу. — Сразу говорю, — предупредил Доминик, — пенис рисовать не буду. Надоели с этим. Беллами усмехнулся, но, стоит признать, и ему пришла в голову эта мысль. Слава богу, он не озвучил ее. — Ну ты кайфоломщик. Я не знаю. — Хм, — Доминик тоже обдумывал, что бы можно было нарисовать, — давай по банальщине. Лицо? Растения? — Давай и то, и то, — Мэттью взялся за карандаш, ожидая, пока Ховард перелистнет на чистую страницу и тоже возьмет инструмент. — А вообще, ты постоянно при мне что-то рисуешь. Неужели я еще должен чему-то тебя учить? — Ну, знаешь, я так, на досуге калякаю, а ты вон как на выставку. — Так, ладно. Я не хочу грузить тебя теорией, хоть и сам уже ничего не помню. Давай просто будем рисовать и по ходу дела исправлять ошибки. Мэтт и Дом, как маленькие дети, сидели и увлеченно что-то рисовали. Скоро стало ясно, что на журнальном столике особо не порисуешь, и оба с удобством расположились на диване, подкладывая под бумагу книги. Доминик, набросав лицо, глянул на напротив сидящего Мэтта, так увлеченно рисующего. Он сильно щурился, но очень редко надевал очки. — Ну, как-то так, — Беллами вздохнул, кладя карандаш и протягивая бумагу. — Издеваешься? — нахмурив брови, спросил Доминик. Мэттью не понял интонации, поэтому промолчал, ожидая продолжения. — Бля, это классно, — восторженно сказал он. — Ну, то есть здесь есть грешки, но, блять, как скетч или собственный стиль это очень круто. — Ну, у тебя все равно лучше, — возразил Мэтт, притягивая к себе наброски Ховарда. — Намного лучше. — Ни чуть! У меня рисунок скучный, а ты сделал со стилем. — Ладно, а теперь исправляй мои «грешки», — Беллами протянул Доминику карандаш. — Хм, что ж, если уже идти по основам рисования, то лицо должно быть немного длиннее, — он, не спрашивая у автора, стер подбородок и прорисовал новый. — Линия волос должна быть чуть ниже, — он заштриховал часть лба, — шея потолще, брови поменьше, не Брежнева же рисуешь! И не забывай про переносицу. В остальном все хорошо. — А если все-таки Брежнева, то можно брови оставить? — Гм, — Доминик усмехнулся, — законом не запрещено. Ну что, пойдем дальше? — Знаешь, — Беллами привстал, разминая спину, — я бы сделал небольшой перерыв и проингалировал свои легкие. — Я с тобой, — Доминик встал следом и взял с комода пачку сигарет, направляясь на балкон. — А эта твоя песня, — невзначай начал Доминик, выпуская струйку дыма. — Ты ее просто на бумагу переносишь? Или записываешься где-то? Мэтт? — М-м-м? Что? Прости, задумался, — Мэттью вдруг понял, что забыл кое-что сделать, и теперь не мог выбросить это из головы. — Что ты говорил? — Спрашивал про твою песню. — А, это, — он потер нос. На улице было жутко холодно, особенно когда выходишь на балкон в майке, но оба не утруждались надеть кофту или куртку. — Ну, и то, и то. Я не силен в нотной грамоте, поэтому правильно записывать ноты требует очень много усилий. — Есть же всякие приложения, которые типа записывают за тебя? — Да, есть, но они записывают не намного лучше. Когда я закончу написание, я планирую записать ее, и начнется еще больший геморрой, чем сейчас, потому что голосов много, а я один, — Мэттью, нахмурив брови, говорил как-то отдаленно, словно в этот момент думал о другом. — То есть это будет что-то грандиозное? Ты обязан дать мне это послушать. — Это все будет нескоро. С участием того, что вокальная партия пока что очень сырая. — Ну, я буду ждать. А что, ты все сам записываешь? — Ну, — Беллами затушил остаток сигареты и бросил на блюдце, используемое вместо пепельницы, — Том обещал помочь с техникой, потому что сам я не очень во всем этом разбираюсь. А что касается музыки… Конечно, не так уж и сложно найти того же басиста или второго гитариста, но надо ж еще, чтобы они тебя не раздражали, а ты их. И не всегда так просто объяснить, что и как именно ты хочешь сыграть. В конечном итоге, это настолько начинает бесить, что лучше все делать самому, — он пожал плечами. — Ну ты машина, — Доминик бросил окурок на блюдце и, пропуская Мэтта, следом зашел обратно в тепло. — Я хочу кофе, — Беллами направился на кухню. — Ты всегда его хочешь, как и сигарету, — дружелюбно подметил Доминик. — Нет, вообще, сейчас я хочу чаю, но, э, сигареты и чай, — он скривился, — поэтому кофе. — И то верно. Завари и мне тогда. — Мэтт? — Ховард в очередной раз окликнул Беллами. — Все в порядке? — что-то он сильно задумчивый в последнее время. — А? — Мэтт засыпал кофе в турку и поставил ее на плиту. — Да, все в порядке, — звучало не сильно уверенно. — Точно? — Мгм, — грустно выдавил он. Неужели он так и продолжит молчать? — Доминик, можно с тобой поговорить? — через некоторое время, наконец, отважился спросить Беллами. — Да, конечно, о чем? — Доминик старался говорить расслабленно, но видно было, что он заволновался. — О нас, — расслабленная маска упала с лица Ховарда, показывая его истинное лицо: нахмуренное, но не сильно испуганное, словно он встречает что-то неизбежное — И что ты хочешь сказать? — он громко выдохнул. — Я… Хотел сказать, что… Что… — черт! Он растерялся. Где же вся уверенность, с которой он так рвался вчера вечером? Куда подевались все громкие слова? — Мэтт? — Гм, — надо собраться! — Если говорить прямо, то я хотел кое-что спросить у тебя. — Что ж, — Доминик поджал губу, — спрашивай — Ну, в общем, — да сколько можно мямлить?! — Почему мы не можем быть вместе? — Ховард приподнял брови и скривил лицо. — Прости, что снова поднимаю эту тему, но, блин, я просто не понимаю. Почему? У тебя кто-то есть? Или я тебе не нравлюсь? Меня до усрачки бесит вся недосказанность. Мы как дети малые! Только и можем подавать вид и на что-то намекать, а сказать боимся. Я уже просто устал мучить и себя, и тебя и копаться в каждой мелочи в поисках причины. Да, легко сказать: «Ты не знаешь все ситуации» или «Все не так просто», — голос Мэттью стал раза в два злее. Это напрягло, так как Ховард никогда прежде не слышал, чтобы он так с кем-то разговаривал. — Так будь добр, расскажи. Сколько бы я ни спрашивал тебя, ты молчишь. Извини, я не телепат, мысли читать не умею. И, если ты ждешь, что я войду в твое положение, то соизволь объяснить, что у тебя происходит, — он даже не поднял головы, только дрожащие от напряжения руки и не естественно грубый, иногда подскакивающий вверх голос давали понять, что Мэттью сейчас не в лучшем расположении духа. Сказать, что Доминик был в шоке, — ничего не сказать. Он понимал, что Мэтт от всей этой ситуации негодует, но и не предполагал, что все настолько серьезно. Его явно понесло. И Доминик чувствовал себя виноватым, потому что, несмотря на все эмоциональное нагнетание, Мэттью реально говорил по делу. — Мэттью, — как чувственно он произносит его полное имя. Доминик реально не знал, что сказать. Он не ожидал, что достаточно милый вечер превратится в серьезный разговор. — Просто, — перебил Мэтт и улыбнулся, чтобы не выглядеть злым или обиженным на жизнь и чтобы не пугать Доминика своим тоном. Он и так наговорил много лишнего. — Просто назови мне хоть одну вескую причину, и я буду знать, что у тебя реально не все так просто, а не потому что ты сам не знаешь, чего хочешь, — закончив, Беллами сделал шаг назад, ибо во время своей пламенной речи, больше похожей на наезд, он, сам того не замечая, приблизился к Ховарду чуть ли не вплотную, и, вздохнув, стал ждать ответа. Абсолютная тишина, прерываемая лишь частым дыханием. Доминик молчал, опустив голову, то смотря на какую-то стеклянную безделушку, которую он колупал в руках, то исподлобья глядя на Мэттью. Сколько уже они так стоят? Минуту? Две? Пять? Десять? Беллами не считал время, но, сколько бы он ни ждал, Ховард продолжал молчать. — Пожалуйста, просто ответь, — тихо сказал он, и снова тишина. С каждой секундой он понимал, что ответа не последует, что все не имеет смысла. Ховард поглядывал на Мэтта с непонятным выражением. Ему жаль? Он боится что-то сказать? Или он просто не знает, как сказать, что между ними ничего быть не может? — Доминик? — последняя надежда. — Мэттью, — он прокряхтел, — я… мы… Мэтт с усилием ждал. Он отчаянно надеялся, что если его и отвергнут, то хотя бы не игнором. Доминик пытался заговорить, но обрывал фразы в самом их начале. Беллами так устал от постоянного пиздеца в отношениях и так надеялся, что в этот раз все образуется и пойдет, так сказать, как по маслу. Почему-то именно на Доминика Беллами возлагал свои надежды на нормальные отношения. Может, он просто до сих пор не вырос из подростковых пиздостраданий? До этого момента он и сам не понимал, как сильно втюрился (другого слова для его состояния не подобрать) в Ховарда. Мэттью думал, это просто симпатия, но сейчас, стоя в ожидании и каждую секунду давая еще один последний шанс, понял, что это реальное, сильное и весьма неожиданно накатившее чувство любви. И вот его любовь сидит напротив него, колупает хрустальный кораблик и молчит. Молчит и все, и хоть убейся. Надо подождать еще немного — ответа все нет. — Ясно, — с огромным разочарованием выдавил из себя Мэтт и направился прочь из кухни.