Не произнося ни слова

Ólafur Arnalds (feat. Arnór Dan) — So Close

      Когда дверь за спиной Коичи закрылась, отрезая единственный путь к побегу, он сжался непроизвольно, втянул голову в плечи и чуть сгорбился, не имея сил избавиться от ощущения опасности. Последнее, нагнетаемое замершим позади Тсузуку, давило на плечи силой крепких мужских ладоней. Глупо, но Коичи хотелось прямо сейчас упасть на колени, так и не поднимая взгляда. Не произнося ни слова. Но он продолжал стоять, забывая даже раздеться, чуть шарахаясь в сторону от проскальзывающего мимо Тсузуку — стремительного и явно что-то затеявшего. По спине, от осознания, заскользили холодные ленты страха, ещё не обвивая, но уже напоминая о себе. Спеша разуться Коичи меньше всего ожидал, что дом наполнит музыка — что-то гипнотическое инструментальное поранило воздух первыми аккордами и пролилось в сознание, вместе с шагами подоспевшего любовника.       Уже обнажённый наполовину, Тсузуку перемещался по коридору с хищной плавностью, заставлял музыканта замереть на месте. Насторожиться. И окончательно изумляться тронувшей губы вокалиста улыбке. Это был не тот Тсу, что вчера причинял боль, самозабвенно наслаждаясь ей. Коичи вообще не знал такого Тсузуку — окутанного ореолом тайны и нескончаемой похоти, плавно опускающегося на колени и уверенно расстегивающего чужие брюки.       — Тсу… — Коичи мог бы отступить в сторону, отстранить ловкие руки мужчины от себя, но лишь уронил не убранную на место обувь, сжал хрупкость чужого плеча под ладонью и попытался заглянуть в темноту чужого взгляда. Нездоровый блеск в глазах и расширенные зрачки могли бы пугать, но Коичи знал, что его мужчина не настолько глуп, чтобы навредить себе какими-либо препаратами. Этот наркотик был естественен и чаще значился под именем страсти.       — Хочу тебя. Прямо здесь, — промурлыкал он томно, прежде чем вобрать ещё вялый член любовника, что во влажном жаре его рта начинал быстро возбуждаться, наливаясь томительным желанием.       Нужно было возразить. Предчувствовать беду, общаясь с этим незнакомцем заменившим настоящего Тсузуку так внезапно, но Коичи лишь вплетал пальцы в спутанные прядки жестких волос, позволяя мужчине самому задавать ритм и откровенность ласк. Ноги подкашивались. Умелые движения языка и губ за крайние сроки доводили Коичи до той степени возбуждения, когда все мысли вытеснялись одной — дойти до самого пика, испытать разрядку и раствориться, остаться тягучим семенем в сладости чужого рта. Он позволял усаживать себя на пол, приспуская низ наряда до самых щиколоток, позволял целовать себя безоговорочно, чувствуя на губах собственный же терпкий вкус, выстанывая в поцелуй имя, слишком похожее на молящее "ещё".       Но у Тсузуку было своё мнение на этот счёт. Уверенный в своих действиях, он, уже избавившийся от джинс и нижнего белья, седлал чужие бёдра, направляя истекающий смазкой член меж разведённых ягодиц. Узкий, совершенно не подготовленный к проникновению, он тяжело дышал, но продолжал двигаться, всё глубже впуская чужую плоть в себя.       — Тебе же больно, стой… — Коичи поперхнулся воздухом, когда на него посмотрели так откровенно. Он не смел возражать, даже когда в чертах любимого лица промелькнуло что-то от того ужасного Тсу, что ещё вчера называл себя настоящим.       — Пусть уж лучше мне, чем тебе окажется по-настоящему больно, — шепотом по ключицам, Тсузуку пытался скрыть собственную дрожь и порождал чужую. Он не стремился полностью расслабиться, скованный оковами боли. Он лишь доводил партнёра до желанной разрядки. Не позволяя прикасаться руками к своему, вновь начавшему возбуждаться органу, Тсузуку уже не сдерживал всхлипов, отдаваясь ощущениям, что порождала пульсация внутри. И готовый вот-вот излиться в желанное тело, Коичи был прекрасен. Вспотевший, чуть раскрасневшийся и постоянно прикусывающий губы в полузабвении, для Тсузуку, он обретал божественность в своём лице. Становился той самой Болью, что так нужна была ищущему музыканту.       Ищущему и находящему.       Оглушенный сорванным стоном Коичи, прозвучавшим слишком близко, он изгибался, до хруста в напряжённых позвонках будто силился впитать в себя весь его жар, всю его любовь, что также крылась за этой болью невысказанными извинениями и беспокойством.       Так и не позволив довести себя до разрядки, Тсузуку срывался с места, а Коичи, окончательно оседая на пол, заранее знал, что через пару мгновений спальню наполнит едва уловимый шелест пока ещё не исписанных листов. Он пытался отдышаться и ловил себя за выцарапыванием ломанных линий — строки, состоящей из одного единственного слова, что знаменовало окончание ещё одного безумного дня.       "Два", — промелькнуло в голове у Коичи, в то время как он, не произнося ни слова, тщетно пытался заглянуть в будущее. И не мог. Как бы ни хотел знать, что ещё уготовило ему личное, ищущее своё вдохновение безумие.