Швед, который смог

       Оставшаяся часть дня Эвана и Юнатана была наполнена разговорами: парни пытались узнать друг о друге как можно больше, словно на слайд–шоу просматривая жизни друг друга. Эван делился забавными историями, которые случались в семействе Нортугов, а Юнатан рассказывал о своей жизни.        – Почему ты уехал из Швеции? – Эвану и правда было интересно, а в СМИ и в лыжных кулуарах озвучивались совершенно разные причины. Чаще всего Юнатан давал расплывчатые ответы, он вообще мало говорил о своей жизни с журналистами и ребятами.        – Отец так решил, а я не противился, – так он чаще всего отвечал назойливым журналистам, но Эвана такой ответ явно бы не удовлетворил. – Мой… друг, очень близкий друг умер, – Эван, лежавший на его коленях, почувствовал, как напрягся швед, и даже пожалел, что полез с расспросами. – Передоз. Я был тогда с ним и… не смог ему помочь, – Юнатан говорил спокойно, без надрыва.        – Ты не мог ничего сделать, Юнатан, это… – Нортуг коснулся лица парня, пытаясь посмотреть ему в глаза.        – Не тогда, не в ту ночь. Раньше… намного раньше. Я видел, что он тонет, но не смог его вытащить, – Юнатан запрокинул голову, откидываясь на спинку дивана. Его волнение выдавало только тяжелое дыхание. Он снова переносился в то время, снова переживал ту боль от собственного бессилия.        – Сколько тебе тогда было? – Эван помнил, что Крунвалль перешел в шведскую лыжную школу в подростковом возрасте, до этого тренируясь у американских специалистов.        – Пятнадцать, ему – семнадцать, через неделю должно было исполниться восемнадцать, – и все-таки голос дрогнул.        – Ты… вы были не просто друзьями? – Эвану было немного стыдно, что единственной мыслью в его голове были отношения между Юнатаном и тем парнем.        – Берту был моим парнем, мы знали друг друга всю жизнь. Нас называли неразлучной пятеркой – я, Рикки, Берту, Крис и Кэсси, – на губах Юнатана блуждала рассеянная улыбка. Они были настоящими друзьями – вместе переживали подростковые проблемы, первую любовь, разделяли увлечения. Они были первыми фанатами Юнатана и приходили на стадион, чтобы поддержать друга. Иногда ему становилась стыдно за шумную толпу на трибунах. Но в один день они все это потеряли – смерть друга изменила их. – Я сам не знаю, как однажды это переросло в нечто большее. Берту был особенным, его нельзя было не любить. Но он слишком сильно жаждал удовольствий, постоянно гоняясь за ними. Он хотел получить его всеми способами – быстрая езда, алкоголь, секс, а потом и наркотики, – Юнатан первый раз обсуждал смерть Берту с кем-то чужим: даже с друзьями было тяжело говорить об этом.        Жилберту Мейрелеш – лучший друг и первая любовь Юнатана. Он выделялся из их компании не только тем, что был старше остальных ребят, но и своей энергией. Рикки говорил, что виной всему его латиноамериканское происхождение. Отец Берту происходил из Бразилии и, как все уважающие себя жители этой страны, в юности занимался футболом. Но вскоре понял, что второго Пеле из него не получится и, бросив футбольный двор, направил все силы на учебу. В престижном учебном заведении США он познакомился с отцом Юнатана, который за студенческие годы стал его близким другом. Благодаря поддержке родителей и своим усилиям парень смог основать успешную строительную компанию.        Берту с детства хотел брать от жизни все. Юнатан хорошо помнил свою первую поездку на родину парня – они с родителями поехали на свадьбу младшей сестры сеньора Мейрелеша. Юнатану тогда было восемь, а Берту – десять. Пока взрослые весело болтали, Юнатан от скуки пинал мяч в саду, где его нашел Берту. Мальчик протянул Юнатану ладошку и увел с собой к океану. С того времени Юнатан полюбил океан, его волны и шум, они напоминали ему Берту – тот был таким же ярким и непокоряющимся. Крунвалль еще хорошо запомнил, как им досталось от родителей за такой безрассудный поступок, но мальчикам было все равно, они ни о чем не жалели. Ребята росли, Берту становился взрослым и таким недосягаемым – он напоминал огромного кота, в каждом движении была какая–то чувственность, присущая латиносам. Юнатан помнил их первую ночь, когда испытал на себе всю страсть и темперамент парня. Крунвалль любил засыпать рядом Берту, когда тот обнимал его во сне, теснее прижимая к себе. Ему нравился контраст его молочной кожи со смуглой кожей Берту, и контраст этот был во всем. Тот шутил, что на фоне спортсмена и умницы Юнатана он смотрится совсем плохим мальчиком. Берту как вихрь пронесся по его жизни, оставляя только воспоминания.        – Прости… не хотел, чтобы… – Эван не знал, куда себя деть. Он не хотел бередить воспоминаниями душу Юнатана. Но ответ шведа выбил из равновесия и его – Юнатан казался другим, Эван не ожидал, что тот способен на такие сильные чувства. Он создал для себя образ настоящего американского парня – веселый, беззаботный, на лице – улыбка в тридцать два белоснежных зуба.        – Это прошлое, Эван. Оно всегда со мной – прошлое делает нас теми, кто мы есть сейчас, – Юнатан взял руки парня в свои, заглядывая в его глаза.        – Да, ты прав, – Эван забрался к нему на колени, как можно теснее прижимаясь. Ему хотелось, чтобы прошлое ушло, не оставалось между ними.        – Интересно, как там наша сладкая парочка? – Юнатан поцеловал удобно устроившегося у него на коленях парня в висок.        – Томас сказал, что Петтер не возвращался в Норвегию, – прошептал Эван куда–то в грудь шведа. – А это значит…        – А это значит, что они или в Швеции, или убили друг друга, – закончил за него Юнатан.        – Петтер любит его. Он может обзывать его чертовым потомком Гунде Свана, но он бы никогда не смог навредить Маркусу, – Эван был тем человеком, который буквально выхаживал старшего брата как тяжелобольного после его разрыва с Хелльнером. Он хорошо знал обратную сторону любви – может быть, именно это стало причиной того, что Эван не стремился заводить отношения с кем-либо.        – Думаю, в этот раз они справятся, – уверенно произнес Юнатан, поглаживая Эвана по спине. – Должны, – парень теснее прижал к себе засыпающего норвежца.        – Петтер, мне кажется, ты перестарался… – Маркус смотрел на увешанного игрушками мужчину, который пытался жонглировать розовыми коробками Барби. Но Нортуг кинул на него такой взгляд, что Маркус быстро отвернулся и поспешил пройти вперед.        Как только они прилетели, у Петтера началась очередная волна паники на тему «Я ей не понравлюсь. Мы все умрем. Хелльнер, ты первый». Нортуг потащил Маркуса в торговый центр, скупая в детском отделе все подряд.        – О, она похожа на мою подружку, – Петтер с любовью смотрел на огромную куклу, вспоминая свою надувную куклу для больших мальчиков. – Эх, к сожалению, она меня покинула…        – И что с ней стало? – Маркус недолюбливал эту резиновую блондинку. Он не ревновал, что вы! Взрослый адекватный мужик не может ревновать к резиновой сучке! Когда Маркус видел ее в зоне досягаемости, то не пытался отпинать или вырвать ее волосы, конечно, нет. Но однажды Петтер застал его в тот момент, когда Маркус с лицом маньяка душил ее подушкой. Он пытался оправдаться, но Петтер вырвал свою красавицу из рук извращенца и еще долго подозрительно косился на шведа. Больше он никогда не оставлял их наедине.        – У нее произошел незащищенный секс с шавкой Томаса. Эта псина ее убила! – сокрушался Петтер. – А Тува любит мягкие игрушки? – он двинулся в плюшевый отдел, не дожидаясь ответа.        Мужчины шли к дому через задний двор – оба нервничали и переживали, но старались поддержать друг друга.        – Па–а–апа–а! – им навстречу выбежала милая девчушка в голубом платьице и кинулась на шею Маркусу. Хелльнер с огромной нежностью прижал к себе девочку и закружил в воздухе, вызывая заливистый смех малышки. Петтер заворожено наблюдал за дочерью и отцом – и почувствовал себя лишним. Он попятился назад, сам не зная, что делать. Может быть, он позорно бы сбежал, пока Маркус его не видит, вернулся в Норвегию и прошел бы десятый круг ада, если бы не наткнулся на женщину.        – Так-так, неужели великий Петтер Нортуг возьмет и позорно сбежит? – та стояла за его спиной, сложив руки на груди, качала головой и цокала. Нортуг хотел бы ответить: он к ней теплых чувств не питал и припомнил бы ей все, но его прервал звонкий голосок.        – Петтер Нортуг? Это правда ты?! – девочка подбежала к мужчине и встала перед ним, закинув голову, и с любопытством разглядывала.        – Да-а… – Петтер явно находился не в своей тарелке. – Ты меня знаешь?        – Конечно! Ты лучший лыжник во все–е–е–м мире! – девочка показала огромный шар. – Так папа говорит и Калле, – видимо, мнение последнего для нее было решающим. – А Калле мне никогда не врет! Ты же знаешь Калле? – произнесла она таким тоном, что Петтер смог лишь кивнуть ей. – Во-о-от! – она была удовлетворена. – Он – мой лучший друг! – гордо сказала девочка. – А это мне? – она сложила ручки за спиной и вытянула шею, пытаясь разглядеть все коробки в руках Петтера.        – Да! Да! – тот был очарован девочкой и оглушен ее энергией, и совсем забыл о своем плане по завоеванию ее расположению. – Нравится? – Нортуг опустился перед ней на колени, ставя коробки на траву, чтобы девочка могла все рассмотреть. Она долго возилась с коробочками: вертела их в руках, отставляла в сторону, словно принимая важное решение. Петтер затаил дыхание, будто стоял на коленях перед королевой, и она должна была вынести ему приговор.        – Вот этот очень нравится, – малышка держала в руках мягкую игрушку – лиса, который смотрел на мир хитрым взглядом.        – Кто бы сомневался, – из ступора мужчин вывела Анна: она усмехнулась и развела руками. – Папина девочка, – Анна взъерошила мягкие волосы малышки и улыбнулась ей.        – Папа, а тебе нравится лис?        – Да, Тува. Мне очень нравится… лис, – Маркус поцеловал девочку в макушку. Она явно была удовлетворена ответом отца и закивала ему.        – Спасибо! – девочка поцеловала все еще стоящего на коленях Нортуга в щеку. Она не спешила отойти от него, словно не решаясь что–то спросить. – А можно… можно я назову его Петтером? – она сделала милые глазки – как тогда, когда хотела получить очередную конфетку.        – Конечно… – Петтер был смущен таким поведением этого маленького ангелочка. «Ты полюбишь ее сразу, как увидишь, Петтер! Она – чудный ребенок, так на Маркуса похожа», – убеждал его Калле. Тогда он чуть не ударил его – не мог слышать о дочери Хелльнера. А сейчас он был полностью согласен с Калле – девочка была настоящим чудом: открытая и эмоциональная, и так похожа на Маркуса! Петтер еле сдержал себя, чтобы не обнять малышку. И как он мог ее не любить и винить в чем–то? Сейчас ему было очень стыдно за все слова, которые он когда–то говорил Маркусу.        – Так, все! Идем домой! Моем руки и за стол! – Анна снова брала все в свои руки. – Давай, Нортуг, отомри! – подмигнула она. Не дождавшись ответа Петтера, она взяла за руку дочку, которая что–то щебетала о своем новом друге, и пошла в сторону дома.        – Маркус… прости, я тогда всякое говорил, и…– Петтер поднялся с колен и встал перед ним, глядя на идеальный газон семейства Хелльнеров.        – Все нормально, Петтер. Я все понимаю, я бы вел себя еще хуже, – Маркус обнял мужчину, ободряя и успокаивая. – Вроде, все прошло хорошо? А ты боялся….        – Петтер Нортуг ничего не боится! – Петтер Нортуг снова с нами, слава богу. Маркус лишь улыбнулся и потянул его к дому.        – Я самый лучший лыжник в мире? – хитро улыбнулся Петтер, вспоминая слова дочери Маркуса.        – Ну-у… Это Калле сказал, наверное. Он же твой фанат и обожатель, – пробурчал Маркус.        – Ага-ага, – Петтер был похож на довольного кота.       – Да ну тебя, идем давай! Или Анна не пустит нас за стол! – Маркус ускорил шаг, убегая от насмешливого взгляда Петтера. Нортуг вздохнул полной грудью: ему уже не было страшно, он уверено перешагнул порог дома Хелльнера, не сомневаясь, что они приняли правильное решение.