теплый свитер

я хотел бы найтись в тебе, я — игла, потерялся в твоей любви. огромной, как сена стог. вот поэтому, милая, ты смогла. я — не смог. ничего не смог. @ананасова

Яна чертовски разъёбана и сломлена, Марина — практически святая. Обе — с улыбками до ушей, настолько лживыми, что даже не наблюдая всей картины, он чувствует. — Еще чаю? У Яны в голосе навязанные родителями манеры, а по факту — дрожащие от страха руки. Страх липкий и противный, Андрей чувствует его на кончике языка почему-то. — Спасибо, мне пора. Касаткина широко улыбается, потому что ей скрывать нечего. Она была готова отдать ему душу и сердце, но это вышвырнули обратно — ей прямо в лицо, и никто не в силах собрать воедино. Он знает не понаслышке, — самолично отвергал её чувства раз за разом. — Мы были рады тебя видеть. Заходите с Егором почаще. Андрею до слез и обиды хочется посмотреть на их лица, выдавить что-то остроумное, кого-то обвинить, а кого-то -наоборот — похвалить. Но он не видит, не чувствует и уже даже не существует. Просто как болванчик — каждый вечер, ровно в семь, кивает на пустые оправдания собственной жены, которая бросается во все тяжкие, лишь бы не чувствовать разочарование жизни. — Да, конечно, Егор очень хотел проведать Андрея. У него просто вечерняя тренировка. Марина лжет с честными глазами и потрясающими ямочками на лице. Никакой тренировки у Щукина нет, он наверняка не знает, где и с кем сейчас она. Кисляк отдал бы все, чтобы увидеть этот взгляд в сочетании с ямочками. — Мы будем ждать, да, Андрюш? Он повторяет роль болванчика, а потом снова смотрит в пустоту. За Мариной захлопывается дверь. Яна судорожно бегает по квартире, собираясь по делам. — Она тебя очень любила когда-то, — между делом замечает она. — Да. Очень. — Как болванчик кивает он. Яна как очень дорогая, но до мелких осколков разбитая игрушка, а Марина — практически святая. Ему ничего не исправить.