теплый свитер

дверь с пинка выбивает берцем заваливается эдакий мальчик-плохиш говорит: я пришёл за твоим сердцем и мне всё равно, что ты там бубнишь наливай вискаря, позвони родне и давай опусти уже свой огнемёт ты ведь та ещё сука, но на судном дне я скажу — уберите лапища от неё. @ананасова

Это не любовь и никогда ей не будет. Да и не было в этом хоть какого-то светлого чувства. До чего обидно. Настоящие альфа по всякой херне не плачут. Но до чего же, сука, обидно, что все пошло по пизде — сомкнулось на ее глазах, и него /не/ остановилось сердце. Смирнов не Санта-Клаус, не Бог и даже не чертов Супергерой. Он, что, появился в гребаном Подольске с надписью на лбу: «используй меня как игрушку»? Пошла бы она нахуй со своими хитрыми взглядами, настойчивыми вопросами и тоской по Щукину. Не хотел отпускать, до последнего надеялся. — Накажем? — спрашивает Чича, с ахартом потирая руки, а он смотрит и наглядеться не может на такую опасную цель. На походку ее плывущую. Понимает, еще когда она Жилину звонить бежит, бесстрашно так и нагло, он слова вымолвить не может: смотрит и не понимает, что же в ней такого. Куда там Щукин с Кисляком втемяшились, что из-за нее сыр-бор устроили? — Я так не привык. Со мной так нельзя. Он тормозит, трясет и вглядывается в усталые глаза, которые манят и отгоняют в одно время. Чертова ведьма, чем же так надо было зацепить, что он все забывает в одно мгновенье? — Пусть она свалит. Устройте это, Анатолий Леонидович. Хочет наказать, растоптать точно так, как она поступает с ним и с его чертовой привязанностью. У него не было привязанностей и страстей. Была цель, когда ее достигаешь, все меняется. Этой цели он не достигнет никогда. — Овца. Горло сжимает от спазмов, какого хера он вынужден наблюдать за ней везде: игра, коридоры дворца, собственные сны? Сгинь, Касаткина, просто сьебывай, пока не стало хуже всем. — На заборе тоже много чо пишут. Щукин со своим паникерством ломает все планы. Он не должен был прибегать к ней на крыльях любви, не должен. Пускай она сломается, вывернется наизнанку, а потом возродится совершенно другой — новой. Но капитан прощает все грехи, а Лешенька остается со своими обидами. — Я хочу свалить из команды. Наплевать на Макеева, он скорее помрет в своей принципиальной вони, чем признает его своим игроком, наплевать на команду, которая почему-то становится больше, и в душе совсем не екает, когда они бросаются друг за друга в пекло. Не наплевать на нее. И на поцелуи у ледового с капитаном — тоже почему-то не наплевать. И до какой-то первородной тоски обидно, что на его месте не Смирнов, который никому не сдался со своим дурацким чувством. Это же не иномарка и не батины бабки. А еще, конечно, не голубые глаза и цифра «10» на клубной форме. Это не любовь и никогда ей уже не станет. Но до чего он не хочет признавать этот факт.