Там, где высыхают кровавые реки

Чёрные тени, танцующие странные танцы. Порождения греховной связи света и тьмы, бессмертные и существующие лишь миг одновременно. Павел Корнев. Чёрные сны

Однажды Бог создал двух людей, мужчину и женщину, и поместил их в наполненный всеми благами Эдем. В нём не было места одному лишь Адаму, скучавшему в безбрежном раю без ласковой руки. В нём не было места одной только Еве — ибо женщина, слепленная из ребра мужчины, навсегда его опора и продолжение. Неразделимые и зависимые друг от друга, как тьма и свет, вдвоём они познали рай, вдвоём и были прокляты, утратив божью милость и бессмертие тела. Но, преодолев трудности искушения и приняв в себя семя греха, они продолжали быть вместе на земле. Чтобы любить, вовсе не нужен рай — ласковыми отголосками прошлой жизни он будет цвести в сердцах влюблённых, чьи судьбы соединяются в маленькую вселенную для двоих. Двое — начало рая и его конец на земле насущной, где миллиарды людей ждут своего часа, чтобы соединить судьбы в одну. Небеса же разрушили Эдем миллионы лет назад, и теперь лазурная синь над головой — всего лишь магнит для нескольких граммов информации, оставляемых человеком после смерти. Последнее пристанище для души, но не сердца. Настоящий рай заканчивается, когда наступает смерть. Хром наказывала себя на непрошеную тоску и изо всех сил старалась улыбаться, даже когда воспоминания о пребывании на кладбище терзали так внезапно расцветший в её груди рай, грозивший ослабеть и завянуть. «Только двое могут создать вселенную, а ты пытаешься прыгнуть выше головы», — безжалостно напоминал внутренний голос, и Хром в отчаянии прижимала кулаки к сердцу, чувствуя, как оно бьётся по-сумасшедшему быстро, словно изо всех сил борется за свои права. Сердце Мукуро остановилось год назад, и разумом она понимала, что её надежды бесплотны, как и он сам, но Мукуро был здесь, рядом, а потому она совсем не хотела мириться с неправильностью сложившейся ситуации — Ты говорил, что после смерти душа отправляется на перерождение, так? — как-то спросила Хром с улыбкой, уже въевшейся в губы, хотя внутри всё ныло от беспомощности и боли. Хотелось расцарапать лицо, явить себя настоящую и реветь навзрыд, только плечо, к которому она хотела прикоснуться, было бесплотным и прозрачным, а сама она дала себе клятву, что проведёт счастливо каждое совместное мгновение. Иначе после потери Мукуро она будет вспоминать лишь слёзы и боль. — Да, так и есть, — монотонно отвечал ей Мукуро, кружа над страницами книги. В последнее время они вместе читали перед сном учебник по истории — из него вышел бы неплохой преподаватель. Хром всегда училась довольно неплохо, в основном, за счёт зубрёжки, но, когда она в очередной раз морщилась из-за непонятного слова или слишком запутанного объяснения исторических событий, Мукуро объяснял ей тот или иной момент легко и доступно, так, что непонятная круговерть прошлого легко укладывалась в памяти. — Значит, мы можем встретиться в следующей жизни? Людьми? — с надеждой спросила Хром. — Вполне, — ответил Мукуро, стойко выдержав её умоляющий взгляд. Надежды на перерождение в один век в одном городе были слишком утопичны и мизерны, однако он ни словом об этом ни обмолвился. В конце концов, всё, что он мог подарить ей, с самого начала и до конца только иллюзия. Иллюзия его присутствия, иллюзия надежды. И шанс остаться в живых. Так, в мнимом спокойствии перед бурей, пролетела целая неделя, короткая, словно одно мгновение. Хром чувствовала, что рядом с ним будет мало и вечности. Мукуро дал ей прозвище «милая», от которого она смущалась и всё время хотела спрятаться, как испуганный зверёк. Но изменилось не только это — теперь по вечерам вместо совместного прочтения учебников Хром корпела над собственной рукописью, которую надеялась довести до совершенства и однажды отдать в печать. — Что ты пишешь? — нетерпеливо поинтересовался Мукуро, когда Хром в очередной раз прикрыла от него рукой исписанные страницы. Девочка мучительно покраснела, изо всех сил сжимая ручку в руке, не зная, стоит ли проговариваться. Забродившая внутри тоска грозила вырваться наружу потоком слёз с первым же сказанным словом. Изведённый любопытством Мукуро сложил расплывчатые дымные руки на груди и недовольно свёл брови, и она сдалась. — Эта история про нас, — наконец выдавила из себя Хром, отдаваясь захлестнувшим чувствам и коря себя за слабость — ведь клялась самой себе всегда только улыбаться для него! — Про тебя, — вытерев набежавшие слёзы, она низко склонилась над тетрадью, но иероглифы мутились и расплывались от застлавшей глаза пелены. — Я вложу сердце в эту новеллу, доведу её до совершенства, а затем отдам в издательство. И ты никогда не умрёшь. Хром вдруг почувствовала себя очень слабой и глупой, но вместе с тем с плеч словно свалился огромный, непосильный груз. — Прости, — прошептала она, проглатывая слоги. Слёзы уже вовсю бежали по лицу, и она ненавидела себя за это, — я хотела, чтобы эти дни были самыми радостными и запоминающимися, но мне грустно, и я ничего не могу с этим поделать. Уткнувшись лбом в тетрадь, она ещё долго рыдала, выплескивая до сосущей пустоты внутри накопившиеся страдания, боль и отчаяние. Небо с самого начала насмехалось над ней, поместив в мир, в котором она не находила себе места, а затем, подарив надежду, уничтожило её на корню. Хром не хотела всего этого. Не хотела, чтобы Мукуро жил только в памяти и на страницах рукописей, но ничего не могла с этим поделать. Только сердце билось горячо и больно, шепча, что смерть вовсе не препятствие для... любви. — Знаешь, — снедаемый чувством безысходности и вины, Мукуро долго метался из стороны в сторону. У него не было рук, чтобы обнять её и стереть слёзы. У него не было будущего, чтобы уничтожить её тоску, пообещав, что всё будет хорошо. Только иллюзии и слова, — никто никогда не любил меня, и я отвечал миру тем же. Хром замерла, приготовившись слушать очень внимательно, — Мукуро любил слушать, как она рассказывает про себя, но информацию о себе старательно умалчивал, как бы она ни просила что-нибудь ей открыть. Он молчал ещё с полминуты, подбирая слова, но затем вздохнул, решив, что в данной ситуации это вовсе ненужно. — Никогда не думал, что мне разобьют сердце. Особенно после смерти. Мукуро рассмеялся, но Хром почувствовала надрыв в его скачущей интонации. Больше не нужно было беречь его, натянуто улыбаясь. Это больно, но это было правдиво. Это было их настоящим и до смерти важным, а потому Хром решила больше не бежать от себя. — Я люблю тебя, — не слыша собственных слов прокричала она, запуская пальцы в синеватый туман, и всё её тело опалило жгучей, парализующей болью, на которую Хром совсем не обращала внимания. Сердце — только оно было важно. И болезненное, но самое счастливое признание. — Хром, — вдруг раздался по ту сторону двери испуганный женский голос. — Хром, немедленно открой дверь! — Мама? — разочарованно и удивлённо произнесла она, приподняв брови. Холодное предчувствие всколыхнулось внутри, обжигая непонятной досадой и страхом. — Не открывай, — глаза Мукуро вдруг остекленели и сделались синими-синими, как самая глубь неба, несущая в себе пустоту и погибель. — Она вновь появилась на тебе — метка приближающейся смерти.