Там, где высыхают кровавые реки

Ни вдоха, ни выдоха мне не оставил. Ну что ж, это жизнь, здесь играют без правил. Никто побеждённый, никто победил, Но не я, невидимка. Вельвет. Невидимка

Сначала была дикая боль, потяжелевший язык и крик, вырвавшийся из горла обезглавленными звуками и хрипом. Затем — несколько секунд воспоминаний, в которых чудесным образом поместилась вся жизнь, и короткая вспышка экстаза, заставившая пальцы рук мелко задрожать. Белый туман застил глаза и наступил короткий сон, в котором нельзя было забыться и уйти от наяву раздирающей горло боли. В первые секунды после возвращения сознания Хром казалось, что она умирает. Ресницы слиплись от слёз, веки потяжелели, а в голове словно настойчиво били в набат. Тело оказалось неуклюжим и неповоротливым — его всё ещё била мелкая дрожь: страха, адреналина и тающим послевкусием странного, стремительного и пронзающего с головы до пят экстаза, испытанного за мгновение до потери сознания. В голове было так пусто, будто бы только что она заново родилась. «Мукуро», — хотела было позвать Хром, но вместо имени вырвалось только жуткое, скрипящее дыхание и сиплый стон. Всё ещё не размыкая глаз, она попробовала пошевелить пальцами. Постепенно, очень-очень медленно, к телу возвращалась чувствительность и гибкость, и тогда Хром поняла, что некоторое время размазывает по линолеуму что-то густое и влажное. Воспоминания вливались в неё, возвращаясь словно крупицы песка в перевёрнутых песочных часах. — Не открывай, — сказал ей тогда Мукуро, предостерегающе расползаясь перед дверью синим туманом. — Она вновь появилась на тебе — метка надвигающейся смерти. Не то чтобы Хром не верила ему — просто произошедшее ранее перевернуло всё внутри вверх тормашками. Только сердце билось как сумасшедшее; мысли поплыли, превращаясь в невнятный поток обрывчатых фраз, как старая лампа, перегорел инстинкт самосохранения. Будто судьба нависла сверху траурной чёрной звездой смерти — и Хром покорно вытянула руку, делая шаг вперёд. Мать её, Инэз, всегда была далека от понимания, но никак не предполагаемым палачом, поэтому Хром даже не попыталась вырваться, когда её руки с силой сжались на шее. На самом деле, Хром даже не успела испугаться и понять, что происходит. Только потом, после обморока, обмотавшей горло колючей проволокой боли и вновь вернувшегося сознания, когда прошёл первый шок и недоверие, ей удалось по крупицам воссоздать картину произошедшего. В комнате было так тихо, словно во сне Хром перенеслась в иное измерение. «Мукуро», — снова попыталась позвать она, но никто не отзывался — ни в действительности, ни в мыслях, только рот наполнился кровью, прямо как в тот раз, когда он впервые воспользовался её телом, чтобы не оставлять Хром на улице без сознания. Через силу она заставила себя приподняться и открыть глаза — неизвестность пугала больше возможной смерти — и мир покачнулся из стороны в сторону, мерцая, как гирлянда, в различных цветовых комбинациях. Представшее перед глазами место не было чёрной дырой небытия, как не являлось и иным измерением — Хром по-прежнему находилась в своей комнате, перевёрнутой вверх дном, а руки её по локоть были вымазаны в крови. То, что чванливо хлюпало под ладонью, густое и влажное, тоже оказалось потёками почерневшей, но ещё не засохшей крови. Хотелось закричать во всё горло, но не было ни сил, ни голоса. Растекающимися алыми словами на линолеуме было выведено последнее послание Мукуро, вкратце объясняющее появления смертельных меток, раскрывающее крупицу его жизни и прощание. «До встречи в следующей жизни», — прочитала Хром подрагивающими, опухшими губами. Внутри было так пусто, что не хватало сил отреагировать. На улице заревели сирены скорой помощи и полиции, вызванные перепуганными соседями.