Пыль дорог

— Сколько у тебя имен, Хаул? — Не больше, чем нужно, чтобы жить свободно. Х. Миядзаки, «Ходячий замок Хаула».

      В одном из редких горных городков в автобус вошел чудаковатый пассажир. Почти без багажа, лишь с легкой спортивной сумкой за спиной, в белоснежном длиннополом плаще с теплым меховым капюшоном и солнцезащитных очках. Очки эти, призванные уберечь глаза от слепящего света, отраженного молочным теменем горных ледников, сползали на нос, закрывали пол-лица и явно ему мешали, но юноша не сдавался и упорно шел вперед по затемненному личными стеклами салону, с мечтательной улыбкой глазея по сторонам в поисках свободного места.       Наконец оно нашлось — в середине автобуса по соседству с плечистым темноволосым мужчиной. Тот расслабленно глядел в окно, любуясь иззубренной кромкой хребта, выглядывающего из-за стены деревьев и покрытого надтреснутой коркой сахарной глазури.       Незнакомец замер подле него, повертел головой, озираясь вокруг, но все остальные сиденья оказались заняты, так что выбор был невелик. Замешательство продлилось лишь секунду, а в следующий миг чудак в плаще закинул сумку на багажную полку и уселся рядом со своим суровым с виду соседом.       Тот обернулся, только сейчас вынырнув из собственных мыслей, и раздраженно покосился на неожиданного попутчика. Странный путешественник снял очки и скинул капюшон, демонстрируя светло-голубые глаза и белесые волосы, точно выжженные палящим светилом. Весь его облик был светлым и лучащимся радостью, словно их встреча — лучшее, что случилось сегодня, сравнимое лишь с долгожданным пасхальным утром или поездкой к Санта-Клаусу.       — Привет, — сказал юноша, жмуря глаза от яркого солнца, пробивающегося в окно сквозь решето густой листвы. — Меня Фай зовут.       Сосед покосился на него с недоверием, недоумевая, чего ради им вообще знакомиться, но, все же, старательно отвернувшись, буркнул:       — Курогане.       Автобус медленно тронулся; мимо проплыла остановка — асфальтовый пятачок на усеянном колдобинами и рытвинами крутом серпантине, осыпанный пятнышками солнечных зайчиков, скачущих по автомату с напитками, по обшарпанной деревянной скамейке, по высеченному из камня монументу древнего божества, притаившегося глубоко в зарослях бадьяна, усыпанного звездами плодов, и физалиса с оранжевыми фонариками соцветий.       — Рад знакомству, Куро… Куро-тян, — тут же воодушевленно откликнулся внезапный попутчик, жмуря улыбчивые глаза. — Нам ведь еще долгое путешествие предстоит?       Реакция превзошла все его ожидания.       — Я Курогане! — рявкнул тот, скаля зубы и прожигая соседа яростным взглядом. — Запомни это!       И снова уткнулся в окно, где, сменяя друг друга, проносились массивы лиственного леса, за которым временами показывались остающиеся за спиной синие горные зубцы. Автобус не преодолел и половины своего пути, так что Фай этот был прав: ехать еще долго. Но кто сказал, что он обязан развлекать его болтовней? На это Курогане не подписывался, намереваясь и дальше молчать, что бы там себе ни решил его докучливый нежеланный собеседник.       — Хорошо, запомню, — подозрительно легко согласился тот, закидывая ногу на ногу и сцепляя обтянутые черными лайковыми перчатками пальцы на колене. С мимолетной тоской покосился в окно — далеко, ничего не увидишь. Впрочем, на место у окошка он и не рассчитывал, садясь на ближайший проходящий автобус. Не до того ему было.       Змеистая лента то сужалась, оставляя между транспортом и обрывом лишь низенькое ненадежное ограждение, то снова расширялась, загораживая склон плотной завесой листвы. Деревья сбегали вниз, укрывая предгорья изумрудным морем, а чуть дальше, если приглядеться, можно было увидеть море настоящее, проглядывающее слепящей сизой полоской, поблескивающее слюдяной рябью мелких волн. Вроде бы и близко, а в действительности — очень и очень далеко.       К морю по извилистым дорогам со всеми остановками добираться придется двое суток, не меньше, — не всякий сможет столько времени молчать. Да и после не станет веселее, если проводить это время в тишине.       Фай поерзал на месте, попробовал откинуть спинку сиденья — то подалось так охотно, что юноша чуть не слетел с него. Вернул все обратно и подергал крышку столика, расположенного прямо перед ним. Откинул и, довольный перестановкой, улегся щекой на прохладную поверхность.       Какое-то время он смотрел на Курогане, изредка переводя тоскливый взгляд за окно, а когда у его соседа уже начал дергаться глаз от этого пристального внимания, вдруг поднялся и принялся копаться в своей дорожной сумке.       Курогане, который прежде старательно изображал равнодушие, ощутив на месте взгляда пустоту, покосился на попутчика, понимая, что сейчас наверняка на свет появится печенье, фрукты или бутерброды, может быть — купленные загодя в поездку пирожки и сок, или же пластиковая чашка, в которую белобрысый чудак бросит одноразовый пакетик чая или насыплет растворимый кофейный порошок, чтобы залить горячей водой, всегда припасенной в достаточном количестве в автомате у входных дверей.       Ни то, ни другое, ни третье. Фай, круша все стереотипы, извлек всего лишь сложенный вчетверо листок бумаги. Застегнул сумку и, вернувшись на место, развернул его, раскладывая на столике перед собой.       Тогда Курогане, давно уже с любопытством следящий за своим невольным спутником, понял, что это была карта. Старая, потрепанная, с обветшалыми краями, с истертой на сгибе бумагой, где в прорехи виднелся серый пластик столешницы.       Карта и карта, мало ли, кто с чем носится? Курогане в число любителей картографии не входил, но, стоило только Фаю основательно разгладить изобиловавшие линиями и цветными пятнами листы, как в них почудилось что-то странное. Мужчина пригляделся и понял, что очертания на ней оживают, абрисы обретают объем, фигуры наполняются цветами, а на месте точек, схематично обозначающих города, вырастают…       Он помотал головой, скидывая наваждение. Нахмурился, перевел взгляд на свои ладони — те выглядели совершенно обычными, линия жизни привычно упиралась в запястье, где-то посередине пересеченная резкой и угловатой линией судьбы, никуда они не перемещались, не меняли формы и не покидали своего хозяина. В автобусе работал кондиционер, и голова оставалась свежей, несмотря на жару, — значит, тепловой удар тоже исключался. Так что же это такое тогда было?..       Из потрясения и сумбурных мыслей его выдернул журчащий голос попутчика:       — Тебе не привиделось, Куро-тян.       — Нет? — тот даже проглотил фамильярное «тян», нуждаясь сейчас лишь в одном: чтобы подступающее сумасшествие немедленно развеялось каким-нибудь совершенно простым и логичным объяснением.       — Нет, — кивнул Фай, стянул перчатку с руки и провел кончиком пальца по поверхности листа. А затем, совсем уж вогнав своего соседа в ступор, коснулся подушечкой его ладони.       Когда он отстранился, Курогане пригляделся и различил на коже след песка и воды. Принюхался: так и есть, песок и вода, а еще легкий запах йода и соли, морского бриза, водорослей, прогретого солнцем дерева и парусины.       — Море, — Фай закрыл глаза и расслабленно откинулся на спинку сиденья. — Там сейчас ясно, распогодилось после вчерашнего шторма.       Курогане припомнил: действительно, когда поднялись по перевалу с обратной стороны гор, погода испортилась. С моря наползли грозовые тучи, подпирая белоснежные вершины, а порывистый ветер налетал на автобус, хлестал в стекла дождем, осыпая целыми горстями воды. Пришлось остановиться в приюте почти у самой вершины, чтобы переждать бурю.       — Значит, это он нас вчера задержал в «Эдельвейсе», — все еще пребывая в растерянности, кивнул мужчина, принимая на веру все сказанное беловолосым чудаком. Это было проще сделать, чем с пеной у рта доказывать невозможность существования подобных карт.       Вещица-то оказалась не из простых, как и сам владелец.       — Верно, — кивнул маг, колдун, чародей — или кто он там был? — Хорошо, что он вас задержал. Иначе я едва ли успел бы на автобус.       — Но… — Курогане помотал головой, все еще пытаясь найти нормальное объяснение всему происходящему, однако вместо этого неожиданно для себя спросил: — Что еще умеет эта карта?       — Много всего, — отозвался Фай. И признался чуточку виновато, с легкой обескураживающей улыбкой: — Большую часть я и сам еще не знаю.       — Можно? — его попутчик, разом позабыв о неудачном начале их знакомства, осторожно протянул руку, зависнув над картой и дожидаясь разрешения владельца. Невольно хмурился, не в силах постичь сам факт существования такой штуковины и на всякий случай подозревая за всем этим какой-нибудь розыгрыш.       — Конечно, — юноша подвинулся, открывая Курогане доступ к карте. Поерзал на сиденье, стараясь устроиться поудобнее, не смог, скинул обувь, поболтав в воздухе тощими и стройными, как у девицы, ногами, и уселся «лягушечкой», имитируя любимую восточными мудрецами позу лотоса.       Курогане снова склонился над пестрящим красками листом, уже готовый к тому, что увидит. Вгляделся в оживающие линии, точно с головой нырнул — те окутали и пленили, объяв мужчину незримым волшебным куполом, под которым расцветали до невозможности реальные образы: дома и башни, дворцы, соборы и ратуши, заливистое чириканье дерзкой воробьиной шайки, облюбовавшей угловые выступы пилястр, усаженные голубями карнизы и чердачные окна… Погружаясь все дальше и дальше, он заметил тележку цветочницы, двенадцатилетнего разносчика газет на углу улицы подле синего столбика водяной колонки, и даже заглянул в окно булочной, притянутый сладким запахом сдобы, корицы и кленового сиропа, как вдруг купол рассыпался.       Курогане вновь оказался в автобусе, мерно трясущемся по рытвинам и колдобинам бездорожья.       Оказывается, Фай свернул карту прямо перед его носом, оборвав, таким образом, чудесное и увлекательное путешествие, едва успевшее начаться. Мужчина собирался возмутиться, что-то сказать, но, заметив в глазах попутчика легкое беспокойство, осекся.       — Не стоит, — покачал головой юноша, и от пшеничных прядей повеяло еле уловимым ароматом ромашки. — Я и сам не знаю, что случится, если добраться до конца. Не проверял.       Смутные подозрения, наконец, оформились и засели в голове его попутчика назойливой мыслью, уверенностью, что карта своему владельцу не то чтобы принадлежит… Еще и эта поспешность с автобусом, как будто он тут единственный ходит. А, впрочем, какое ему до этого дело?       Курогане повел плечами, вдруг сполна осознав правоту утверждения, что человек способен привыкнуть ко всему — карта постепенно начинала восприниматься чем-то вполне естественным. Окинул Фая уже совершенно иным взглядом, куда более дружелюбным, чем в первую секунду их знакомства, и спросил:       — Куда ты едешь?       — Куда глаза глядят, — одарил его очередной улыбкой тот. — По меньшей мере, до конечной остановки.       — Что ж, тогда мы и впрямь с тобой попутчики, — хмыкнул мужчина.       — Вдвоем путешествовать веселее, Куро-тян, — Фай чуть склонил голову, и его сосед уже не смог возмутиться так же резко и яро, как прежде.       Но все-таки одернул, дежурно скаля зубы:       — Я Курогане!       Юноша проигнорировал, присвистнул — получилось из рук вон плохо, и, нисколько не сконфуженный своей неудачей, снова уставился в окно, где так ничего и не менялось — наоборот, чем ниже они спускались, следуя за витками серпантина, тем ближе подступала стена леса, окутывая прохладной тенью и погружая в уютный полумрак.       — Через пару часов будет небольшой городок, — произнес он. — Там заканчиваются предгорья и начинаются зеленые долины. — И, просияв, добавил: — Можно будет перекусить.       — Как же ты собирался в дорогу, если даже еды с собой не захватил? — все с тем же подозрением покосился на него Курогане. Казалось, что каждая новая деталь лишь подтверждает его догадки, но Фай отвечал так просто и без утайки, что мужчина совсем запутался.       — Я и не собирался никуда. Но так уж сложились обстоятельства.       Как можно было одновременно сочетать в себе болтливость и скрытность, Курогане не знал. Он лишь рассеянно кивнул, принимая такой ответ — в самом деле, кто он такой, чтобы требовать большего? Подробности никому не нужны; в конце концов, они всего лишь попутчики, и их дороги разойдутся в разные стороны, как только закончится путешествие.