Безумный Макс: пыль юмора на Дороге Ярости

      Кто бы знал, что Фуриосе больше всего будет недоставать банального одиночества. Нет, не того, от которого страдают, а краткого, пару часов – лишь немного подумать.       Просто слишком много всего произошло за минувшие сутки. В голове теперь такой бардак: откуда-то вылезли самые давние воспоминания, на них навалились тревожные мысли, сквозь это всё пробивались мечты о будущем. Всего пару часов. Только немножко навести порядок.       Именно поэтому рулила сейчас Фуриоса как никогда аккуратно – кажется, после тяжёлой ночи на болотах в кабине все очень кстати уснули. Если не считать варбоя за спиной: через зеркало было видно, что этот спать не собирался. Зато сидел среди девушек смирно – к нему во сне прижалась Кейпабл и варбой едва дышал, боясь её разбудить. В общем, думать не мешал.       Долина Тысяч Матерей... Она уже где-то рядом, совсем скоро – это чувствовалось. Ведь сама пустыня становилась всё мягче и женственнее: округлые барханы мирно разлеглись вокруг песчаной дороги, по которой колёса катились неописуемо плавно. Можно сказать, идиллия.       Так нет же – дикарь проснулся. Похоже, вырвался из кошмара: резко вскинулся на пассажирском, даже замахнулся на кого-то кулаком, готовый отбиваться. Неизвестно, сколько бы времени ему понадобилось – вспомнить, где он, увидеть, что никто не угрожает – если бы Фуриоса сразу не успокоила:       – Всё тихо. Спи, надо отдохнуть.       Тут же отвернулась, оставив его приходить в себя. Уткнувшись взглядом в линию горизонта, она сообразила: «Не разговаривать, не шевелиться. Тогда, вероятно, снова отрубится. И можно будет поразмыслить дальше».       Отточенным за годы рейдов боковым зрением она легко заметила, как нервно он дёрнул плечом, размял шею и уставился в окно на дюны. Прекраснейшие дюны, которые завораживали своими изгибами; усыпляли, будто колыбельная в далёком детстве, которую...       – С чего ты взяла, что эти Земли существуют? – нет, дикаря не усыпляли.       «В сказке, блин, прочла, – зло подумала Фуриоса. – Захотела проверить, угробив половину Цитадели: а вдруг правда?» Но вслух сказала вежливо:       – Я там родилась.       На это он сделал такие глаза, словно родиной назвали Луну, не меньше. Впрочем, такие глаза он делал постоянно, пора бы и привыкнуть.       – А зачем ушла? – второй вопрос был ещё более нелепым.       «Да скучно стало! Дай, думаю, развеюсь: в плен попаду, руку потеряю...» – язвило на уме, но Фуриоса вновь скрыла раздражение:       – Я не уходила. Меня увезли ещё ребёнком. Украли.       Она уточнила, чтобы наверняка, чтобы не переспрашивал. И, видимо, получилось исчерпывающе – он потупился, закусив губу.       – Ты пыталась бежать? – покоя было несколько секунд.       «Ха!.. Нет, сидела ровно и не баловалась – ждала когда ты вот приблудишься и осенишь меня этой идеей!» – сдерживаться было всё сложнее.       – Много раз. Но ни разу на боевой фуре. Она – мой последний шанс, – Слову «последний» Фуриоса придала особый акцент, совсем уж непрозрачно намекая, что достаточно вопросов.       Он, вроде, уловил. Но вместо замолкнуть наконец, просто переключился – обернувшись, он неопределённо ткнул в остальных на заднем сиденье пальцем:       – А они?       «Только не это. Только не объяснять тебе судьбу каждой, как да откуда их выкрали» – Фуриоса поспешила придумать что-то обобщённое.       – Им нужна надежда.       – А что нужно тебе? – ошалелый взгляд сверлил её так настойчиво, что игнорировать не выходило.       «Опять за бензак воду!.. Обо мне ведь уже закончили, нет?»       – Искупление, – Фуриоса сама не вполне понимала, какой именно смысл вложила в ответ. Но посчитала, что размышления над ним помогут выиграть хоть немного тишины. Дикарь, действительно, затих, но лишь затем, чтобы вскоре вылить ей в уши целое умозаключение:       – Надежда – это ошибка. То, что потеряно – не соберёшь, только свихнёшься.       Тогда Фуриоса решила молчать. Просто молчать, авось отстанет. Но какой там, его несло по нарастающей, как полную цистерну под уклон:       – Искупление. Хм... А в чём оно для тебя заключается, это искупление? Чего ты ждёшь от него, на что рассчитываешь, по каким признакам поймёшь, что оно настало? В самом ли деле...       – Слушай, ты серьёзно?! – перебила Фуриоса, окончательно прощаясь с возможностью побыть наедине с собой.       – Серьёзно что?       – Хочешь поговорить об этом?       – Эм-м... А почему бы и да!..       Кроме удушливой мысли, что от философского бреда теперь точно не отвертеться, Фуриосе также пришло в голову: этому человеку прозвище «Олух» не очень подходит.       «Безумный. Я буду звать его Безумный».