***
Тимоти оттирал грубые доски пола, накануне залитые джином неугомонными посетителями питейного заведения. По его лицу, словно солнечный зайчик, пущенный осколком зеркала, то и дело пробегала счастливая улыбка. Утерев со лба пот, юноша бросил взгляд на входную дверь и вздохнул: меньше всего сейчас ему хотелось ползать с мокрой тряпкой по грязному полу, гремя жестяным ведром и слушая страдальческие стоны вновь приболевшего помощника и ворчливые указания дяди. Впрочем, он к ним особо и не прислушивался, его мысли были заняты совсем другим. Тимоти не терпелось вновь увидеться с итальянцем, раствориться в его томных ласках и нежности, самому дарить такие же бесстыдные ласки, наслаждаясь полной свободой, не задумываясь о греховности этой связи, позволив себе любить и быть любимым. Он судорожно выдохнул, ощутив жаркую волну, окатившую тело при одном лишь воспоминании о наполненном страстью вечере. − Тимоти, ты уже полчаса трешь одно и то же место, так до ночи не управишься, а нам скоро открываться. Проснись, мой мальчик! — мистер Тейлор заглянул в его глаза и нахмурился. — Ты во сколько домой вернулся? − Эмм… довольно поздно, дядя… − выдохнул Тимоти, пряча горящий взгляд под русыми ресницами. — Простите, я просто задумался. − Поздно… − проворчал мистер Тейлор. — Лондон не место для ночных прогулок, дорогой племянник. Ох, зря я дал согласие на твое позирование в любое время. − Габриэль проводил меня, − поспешил успокоить его юноша, − Не волнуйтесь, на нас никто не напал, − он постарался очаровательно улыбнуться. Дядя добродушно фыркнул. − Ну да, мистер Россетти тот еще защитник, случись чего… − Зря вы так считаете, − возразил Тимоти, − Габриэль довольно силен и уж точно не из робкого десятка. − Когда это ты успел познакомиться с его силой? — насторожился мистер Тейлор. − Я не знакомился с ней, − быстро ответил юноша, сетуя на собственный язык-предатель, − Мне так подумалось, ведь они с мистером Хантом часто боксируют в паре, желая поддержать хорошую физическую форму… − Подумалось ему, − буркнул дядя, с подозрением глядя в румяное лицо племянника. — По правде сказать, я переживаю из-за твоего общения с этим художником, известным всему Лондону своей дурной репутацией. Мне бы не хотелось, чтобы из-за него пострадали твои честь и достоинство. − Это все сплетни. Тимоти плюхнул тряпку в ведро и принялся яростно ее споласкивать, подумав о том, что переживания дяди нисколько не препятствуют принимать тому деньги от художника с этой самой «дурной репутацией». «Он попросту продает меня, а еще смеет говорить о чести!» — Габриэль, возможно, не ангел, но и не такое чудовище, каким его рисует людская молва. Его страсть — искусство, а не то, о чем говорят у него за спиной завистники и недоброжелатели. По-моему, он это доказал, великолепно исполнив заказ уважаемого критика. Это во-первых, − отжав грубую ткань, Тимоти посмотрел в глаза родственника, — а во-вторых, разве доверие к нему мистера Рёскина, известного своей высокой нравственностью и моралью, ничего не стоит? Неужели этот почтенный господин взял бы под свое покровительство развратника и разгильдяя? — он вопросительно приподнял бровь. — Разве доверил бы написание столь благочестивого сюжета такому низкому человеку? − Этих заумных людей не понять, − проворчал мистер Тейлор, немного расслабившись. — Одному Богу известно, что творится в их головах. Тимоти усмехнулся. − Да, вы в чем-то правы. Но мне кажется, стоит уважать мнение мистера Рёскина. − Он склонил голову, хитро сверкнув глазами. — К тому же, именно он оплачивает мою работу и весьма щедро. − Это да, восемь фунтов в день — такие деньги на дороге не валяются, − согласился дядя и быстро добавил: — Но я беспокоюсь за тебя, ночные прогулки могут плохо кончиться… − Он почесал лысеющую макушку. − Чтобы избавить вас от переживаний, я бы мог оставаться ночевать у Габриэля, − невинно произнес Тимоти, возя тряпкой по полу. — В конце концов, я же не девица. — Не услышав в ответ ни звука, он небрежно пожал плечами. − Впрочем, ради вашего спокойствия я готов отказаться от работы, а значит и общения с ним. Данте найдет другую модель, я же останусь под вашей доброй опекой и продолжу помогать здесь. Мистер Тейлор покосился на племянника. «Отказаться от работы? — он досадливо поморщился, прекрасно понимая, что в этом случае придется расстаться с мечтой о прибыли, которую сулил очередной шедевр художника, и вздохнул. − Кто знает, может, все эти байки про Россетти и в самом деле — байки, коль у него такой влиятельный и уважаемый покровитель…» Успокоившись этой мыслью и быстро прикинув в уме, стоит ли запросить у художника лишний фунт в качестве моральной компенсации за отсутствие племянника по ночам и, решив, что стоит, он махнул рукой. — Пожалуй, ты прав. Оставайся у него, если позволит. Нечего шляться по темным закоулкам. И помни, я соглашаюсь лишь потому, что доверяю тебе, а не мистеру Рёскину и, уж тем более, этому итальянцу. Тимоти смог только кивнуть, не решившись открыть рот — в этом случае, он бы возопил от счастья. От всей души понадеявшись, что дядя не заметил того, каким огнем загорелись его глаза, он продолжил с удвоенным усердием надраивать пол. Пожалуй, ему стоило бы попенять на себя за то, что добился своей цели, обманув, а правильней сказать — шантажировав, единственного родного человека, но мысль о непомерном корыстолюбии дяди и, уж конечно, о жарких объятиях Габриэля очень быстро заставила замолчать его совесть. Колокольчик над дверью паба приветливо звякнул, впуская раннего посетителя. − Лёгок на помине… − проворчал мистер Тейлор, надевая на лицо одну из самых благодушных улыбок. — Мистер Россетти! Не думал, что вы ранняя пташка! Тимоти поспешно обернулся, чуть не опрокинув ведро и расплескав грязную воду. − Доброе утро, − поздоровался Габриэль, сняв широкополую шляпу и кивнув мистеру Тейлору, − Не столь уж и ранняя, ведь уже полдень, а впереди столько работы — как бы только успеть! Пожалуй, мне скоро и суток перестанет хватать, − тонко намекнул он и перевел взгляд на юношу. — Доброе утро, Тимоти. Выглядишь великолепно. Хорошо спалось? — в темных глазах заплясали озорные огоньки. − Замечательно, − честно ответил Тимоти, смущенно улыбнувшись. Вопреки ожиданиям, он уснул, едва его голова коснулась подушки. Приятное изнеможение − следствие любовной страсти прекрасного итальянца − сморило его, не дав возможности хоть немного повитать в мечтах, не говоря уже о размышлениях. − Очень рад за тебя, − бархатным голосом произнес художник, приподняв красивую бровь. — Надеюсь, вчерашний вечер не сильно утомил тебя? Вспыхнув, Тимоти покачал головой. − Нет, нисколько. Я бы сказал, вечер был весьма… увлекательным, − он принялся собирать тряпкой пролитую воду, спрятав сверкающие глаза под густой светлой челкой. Мистер Тейлор, покривившись от потока любезностей, непривычных его простому уху, поспешил убраться на задний двор, сославшись на кучу неотложных дел и решив оставить разговор о прибавке к жалованию племянника на потом. Оставшись наедине с юношей, Россетти медленно подошел к нему, присел на корточки и нежно сдвинул в сторону скрывающие лицо кудри. − Я собираюсь тебя похитить, − шёпотом сообщил Данте, − прямо сейчас. − Сейчас?.. Но, Габриэль, я не могу оставить дядю одного, — вздохнул Тимоти, − больше помочь ему некому, ведь Джимми опять плохо себя чувствует… − он указал в угол зала, где в потертом невысоком кресле, подперев одной рукой щеку, а другой придерживая у лба грелку со льдом, самозабвенно страдал Джимми. Взглянув на сидящего в углу помощника, Габриэль усмехнулся: помятый и опухший, тот не оставлял никаких сомнений в причине своего «недомогания». − Думаю, я смогу его вылечить, − заверил итальянец. — Причём, очень быстро. − Как? Россетти не ответил. Грациозно обогнув несколько столов с поставленными на них «на попа» стульями, он приблизился к страдающему от похмелья мужчине и легко сжал его плечо. Помощник вздрогнул и открыл глаза. − Джимми, насколько я понимаю? — приторно-мягким голосом поинтересовался Габриэль, обвел скучающим взглядом непривычно пустой и тихий паб и, приблизив свое лицо к мутным опухшим глазам, вопросительно изогнул бровь. Джимми почесал заросшую щеку и кивнул, не решившись убрать руку нахального художника со своего плеча. − Полагаю, мне нет нужды вам представляться, не так ли? − Нет, мистер Россетти, я знаю, кто вы. − Чудесно, − обворожительно улыбнулся итальянец, бережно стряхивая невидимую пылинку с замусоленного воротника помощника и с трудом сдерживая приступ тошноты от смрадного кислого дыхания, вырывающегося из его рта. — В таком случае, вам должны быть знакомы и мои друзья. В частности, мистер Уильям Хант, более известный как Маньяк. Джимми энергично кивнул — не единожды он становился свидетелем разбитых физиономий беспечных пьяных задир, ненароком или умышленно задевших художника, известного своим воинственным нравом. − Как считаете, вам хотелось бы познакомиться с ним поближе? — тихо спросил Данте, нарочито ласково разглаживая складки на грязной рубахе. Джимми облизнул пересохшие враз губы. − Я не понимаю, о чем вы, сэр… − «Сэр», − усмехнулся Габриэль, сгрёб помощника за шкирку и, глядя в округлившиеся глаза, прошипел: − Обещаю, если ты не прекратишь симулировать, сваливая всю свою работу, за которую тебе, между прочим, платят жалованье, на плечи Тимоти, то познакомишься поближе и с мистером Хантом и со мной. И, поверь, это знакомство вряд ли будет приятным, скорее — весьма болезненным. − Но я не симу… это… не притворяюсь, сэр! — испуганно захныкал Джимми, старательно выдавливая слезу. — Вы бы только знали, как раскалывается моя бедная голова… − О, догадываюсь, − сочувственно кивнул Данте. — Однако, это нисколько не отменяет твоих обязанностей, жалкий пьяница. Советую незамедлительно взяться за работу, иначе придется преподать тебе урок трудолюбия, который, я обещаю, ты запомнишь очень надолго… − Да, мистер Россетти, − всхлипнул Джимми и, когда художник, удовлетворенный быстрым согласием, отстранился от него, еле слышно проворчал: − Ах, Тимоти, маленький доносчик… ну, я тебе припомню… − Что?.. — глаза Габриэля вспыхнули опасным огнем. — Мне послышалось или из твоего грязного рта вырвалась угроза, адресованная еще одному моему другу? − Послышалось! — торопливо воскликнул Джимми, вжав голову в плечи. Данте недобро улыбнулся. Стремительно подойдя к юноше, замершему у стойки и обеспокоенно прислушивающемуся к их разговору, он отобрал у него ведро и тряпку и с грохотом поставил перед бледным помощником. − Мне бы сперва поправить здоровье, сэр… − пролепетал Джимми, с мольбой заглядывая в сверкающие яростью глаза. − Ну, ты и наглец… − процедил сквозь зубы Габриэль, но взглянув на трясущиеся руки мужчины, сжалился. — Тимоти, будь любезен, принеси четверть джина, − бросил он через плечо. − Бутылки? − Стакана. Тимоти исполнил просьбу и, вручив Джимми наполненный на четверть стакан, вопросительно взглянул на художника. − Собирайся, − улыбнулся ему Данте. − Тут прекрасно справятся и без тебя. Не так ли? − Не сомневайтесь, мистер Россетти, − заверил помощник, салютуя юноше и опрокидывая в себя джин. — Ох, вы так добры, сэр, − его губы скривились в льстивой улыбке, но в глубине мутных глаз сверкнул злой огонек. Тимоти взбежал на второй этаж паба, где ему была щедро выделена крошечная комнатка, и распахнул шкаф. Оглядев свой более чем скромный гардероб, он страдальчески закусил губы: старый школьный камзол, две рубахи, протертые на локтях и аккуратно заштопанные сердобольной прачкой, раз в неделю приходящей к мистеру Тейлору забрать в стирку белье и одежду (но Тимоти подозревал, что не только для этого) — выбирать было не из чего. Юноша тяжело вздохнул. Он никогда не придавал особого значения своему костюму, заботясь лишь о том, чтобы выглядеть чисто и опрятно, но переехав в Лондон и обнаружив богатство вариантов мужского платья молодых столичных щеголей, он порой начинал чувствовать себя довольно неловко. Притянутое за уши убеждение в том, что платье — не главное в человеке, не очень-то помогало, но Тимоти не смел даже заикнуться об обновлении своего гардероба, считая, что и так многим обязан своему дяде. Обреченно вздохнув, юноша переоделся и с грустью взглянул на себя в мутное зеркало — рядом с красавцем-итальянцем, сверкающим очередной расшитой яркими цветами жилеткой, он будет казаться серым мышонком. − Красота − как драгоценный камень, чем она проще, тем драгоценнее*… − с горечью прошептал он и показал отражению язык.***
− Мы направимся в Академию? — поинтересовался Тимоти, жмурясь от ярких солнечных лучей, ослепивших после мягкого полумрака паба. − Не сегодня, − ответил Габриэль. — Картина будет выставлена через несколько дней, посему там делать нечего, если, конечно, тебе не хочется побродить по галереям или позаглядывать в студии, где новоиспеченные студенты пытаются писать обнаженную натуру — это презабавное зрелище, − он подмигнул юноше. Тимоти смущенно улыбнулся. − Думаю, не стоит им мешать. − Вот и прекрасно. К тому же, сегодня замечательная погода − грех этим не воспользоваться. Предлагаю прогуляться в Сент-Джеймс. Ты был в этом парке? Юноша отрицательно покачал головой. − Нет. Я не особо располагал свободным временем, чтобы гулять по Лондону, − сказал он с грустной улыбкой. — А когда оно появлялось… − Ты сбегал в Академию, − закончил за него Габриэль и притормозил, разглядывая милые ямочки на его щеках. — Господи, как могло так получиться, что я тебя ни разу там не встретил? Ты прятался? − Нет, − рассмеялся Тимоти и озорно сверкнул глазами, −, но ты меня и в пабе не замечал. − Я был слепцом, − кивнул итальянец. — Мне следует благодарить Фрэда — это он снял шоры с моих глаз. Не укажи он на тебя, я бы потерял очень много… − Покровителя? − Гораздо больше, − тихо ответил итальянец, едва коснувшись его руки. Тимоти опустил глаза, вздрогнув от прикосновения тонких пальцев. − Значит, в Сент-Джеймс? — выдохнул он, решив перевести тему — людная улица была совсем неподходящим местом для подобных разговоров. − Да. Тебе должно там понравиться, − улыбнулся Габриэль и неожиданно спросил: − Ты любишь птиц и животных? Тимоти удивленно взглянул на него. − Да. Мне нравится за ними наблюдать. − Чудесно. Тогда заглянем в торговые ряды, прикупим лакомств для наших маленьких друзей. Очутившись на шумной рыночной площади, Габриэль, по привычке поторговавшись с бакалейщиком, приобрел кулек орехов, купил у румяной булочницы такие же румяные и умопомрачительно пахнущие булочки, а затем потянул юношу к рыбной палатке. С некоторым недоумением Тимоти смотрел на то, как по-щегольски одетый итальянец скупает у пропахшего морем старика-торговца мелкую рыбешку, брезгливо требуя завернуть покупку в пять слоев бумаги. На вопрос, зачем им рыба, Россетти лишь хитро сверкнул темными глазами. Парк Сент-Джеймс — уютное местечко в сердце Лондона, окруженный тремя дворцами: одноименным, Букингемским и Уайт-Холлом, встретил их почти полным отсутствием гуляющих и веселым щебетом и гоготом множества птиц. Тимоти увлеченно вертел головой, восторженными глазами взирая на великолепие сочной, умытой солнцем зелени и ярких пятен пышных клумб. После пыльных и шумных улиц это место показалось ему настоящим раем. − Смотри! Он дернул Габриэля за рукав − на дорожку, по которой не спеша прогуливались молодые люди, выскочила белка и, почесав упитанный бочок, уселась на задние лапки, с интересом глядя на гостей и явно ожидая угощения. Россетти раскрыл сумку, достал из кулька горсть орехов и, присев, протянул их на ладони зверьку. Белка безо всякой боязни подбежала к нему, принюхалась и, ухватив орешек, со смаком захрустела скорлупой, извлекая ядрышко. − Трудно представить, но когда-то, очень давно, это было довольно тоскливое и заброшенное место, − улыбнулся художник, наблюдая за зверьком, — сплошные болота, да больница, где содержали прокаженных женщин, но оно чем-то привлекло Генриха VIII, приказавшего построить здесь дворец. — Он высыпал на землю оставшиеся орехи и поднялся, жестом предлагая продолжить прогулку. − Позже, по приказу Елизаветы I, дамы весьма охочей до развлечений, вокруг дворца разбили парк − с этого момента и началась его история. Ты удивишься, если узнаешь, что дерево, к которому ты прислонился, было свидетелем королевских охот? Да-да, ты не ослышался, − рассмеялся итальянец в ответ на удивленный взгляд, − этот парк был огромен и богат дичью. — Данте проследил взглядом стайку взметнувшихся птиц. — Потом, благодаря той же Елизавете, тут начали устраивать пышные торжества, а буквально лет двадцать назад стараниями архитектора Джона Нэша, которому, кстати, Лондон обязан Трафальгарской площадью и прочим, Сент-Джеймс претерпел последнюю, основательную реконструкцию и окончательно приобрёл тот романтический вид, которым теперь мы имеем счастье наслаждаться. Тимоти, внимательно слушающий речь спутника, улыбнулся: − Я смотрю, ты досконально изучил историю парка. − Я всегда стараюсь досконально изучать то, что мне нравится, − ответил Габриэль и ожёг юношу темным взглядом, — так что вынужден предупредить: тебя постигнет та же участь. Надеюсь, ты не против? − Я совсем не против, − улыбнулся Тимоти и вдруг остановился как вкопанный, не веря своим глазам. − Пеликаны! Габриэль, это же пеликаны! Возглас, преисполненный детского восторга рассмешил Габриэля. «Какой же он еще по сути мальчишка», − подумал художник, потрепав юношу по волосам, и протянул ему сумку. − Я не зря купил рыбы, − подмигнул он. — Хочешь покормить их? Не бойся, они не кусаются — совсем ручные. Тимоти с готовностью кивнул, сверкая загоревшимися глазами. − Боже мой, Габриэль! — он не в силах был унять восторг, − Пеликаны! Здесь, в Лондоне! Откуда?! − Если я не ошибаюсь, они были подарены российским послом Карлу II. Как видишь — прижились и, по-моему, чувствуют тут себя полноправными хозяевами. Крупный пеликан с розовато-жемчужным оперением, вальяжно переваливаясь на кривых темных лапах, подошел к молодым людям и приоткрыл клюв, покосившись черным глазом-пуговицей. Тимоти вытащил из бумаги рыбешку и, затаив дыхание, протянул птице. Пеликан ловко подцепил ее и рыбка исчезла в кожаном полупрозрачном мешке огромного клюва. Пеликан дернул шеей, проглатывая угощение, издал глухой звук и вновь распахнул клюв, требуя добавки. Разумеется, Тимоти не стал жадничать. Скармливая птице рыбешку за рыбешкой, он улыбался, осторожно поглаживая нежное шелковистое оперение на любезно подставленной под ласку гибкой шее. Габриэль не мог отвести взгляда от его счастливого лица… Вдоволь налюбовавшись и накормив экзотическое пернатое, они продолжили прогулку. Пройдясь по усыпанной мелким песком дорожке, молодые люди вышли к невысокому ажурному мостику, раскинувшемуся над прудом, по которому, преисполненные чувством собственного достоинства, плавали жирные утки, со снисхождением взирая на гостей. Тимоти принял из рук художника свежую булочку и, раскрошив ее, бросил пернатым хозяевам водоема. Ворчливо покрякивая и забавно пихаясь, птицы с энтузиазмом принялись за угощение. − Ну, как впечатления? Нравится здесь? — с улыбкой спросил Данте, когда юноша, отряхнув руки от крошек, повернулся к нему. − Да, очень, − ответил Тимоти. — Такой тихий уголок и вся эта живность! Не подумал бы, что в Лондоне можно сыскать подобное место. − О, − махнул рукой Габриэль, − в этом городе полно подобных мест, но этот парк мне нравится тем, что здесь есть совершенно укромные уголки… − он закусил губу, скользя взглядом по лицу юноши. Тимоти смущенно отвел глаза и облокотился на ажурные перила, устремив взгляд на сказочные белоснежные башенки Уайт-Холла. − Сегодня было самое ужасное и тоскливое пробуждение в моей жизни, − услышал он тихое признание у самого уха и, повернув голову, едва не ткнулся губами в губы художника. Габриэль поспешно отстранился. − Почему самое ужасное? — наивно поинтересовался Тимоти после секундного замешательства, охватившего их обоих. − Рядом не было тебя, − ответил Данте. Юноша чуть заметно улыбнулся. − Тебя утешит новость о том, что дядя позволил мне оставаться у тебя ночевать, дабы уберечь от ночных проходимцев? — тихо спросил он, лукаво сверкая глазами. Итальянец на мгновение замер, пытаясь вникнуть в смысл слов, удивленно моргнул и, просияв, подался к нему, но вовремя спохватился. − Это… это очень, очень радостная новость, − выдохнул он. — Черт возьми! Да я напишу десяток портретов твоего дяди! Тимоти рассмеялся. − Думаю, хватит и одного, только напиши. Покинув мостик, молодые люди спустились к кромке воды. Немного полюбовавшись парой величавых лебедей, они не спеша направились к старым ивам, обещающим прохладу и уют под своей сенью. Расположившись под каскадом гибких густых ветвей, Габриэль достал этюдник. − Ты не против, если я сделаю пару набросков? − Конечно, нет. Как мне сесть? − Сесть, лечь — неважно, − улыбнулся Данте, − главное, чтобы тебе было удобно. Тимоти кивнул, пряча крохотную улыбку: удобней всего он бы почувствовал себя, устроившись рядом с итальянцем, положив голову ему на плечо, а еще лучше — на колени. Прильнуть к нему, ощущая тепло желанного тела и наблюдать сквозь колышущиеся ветви за проплывающими птицами. Или… вот про «или» не следовало даже думать. Неслышно вздохнув, он провел рукой по мягкой сочной траве, скинул камзол и улегся животом на пружинящее естественное ложе, подперев ладонью подбородок. − Так тебя устроит? − Ты это нарочно? — Габриэль непроизвольно сглотнул: картина раскинувшегося на яркой зелени юноши оказалась невероятно соблазнительной. − Что ты имеешь в виду? — совершенно искренне изумился Тимоти. − Нет, ничего… просто я привык писать тебя со спины, почти не видя твоего лица, − художник облизнул губы и, откинув голову к стволу ивы, выдохнул. — Боюсь, мне нелегко будет работать, глядя в твои прекрасные глаза, − признался он и покачал головой. − Я буду смотреть в сторону, чтобы не отвлекать тебя, − улыбнулся юноша, невинно хлопнув ресницами. Завершив один набросок, Габриэль закусил губу, придирчиво оценивая работу и, удовлетворенно кивнув самому себе, взглянул на задумчиво смотрящего в сторону Тимоти. − Твои переводы… ты давно этим занимаешься? Юноша обратил на него удивленный взгляд. − Нет, не очень. Около года, наверное. Габриэль протянул руку и осторожно коснулся маленькой ладошки, покоящейся на траве. − Ты поразительно талантлив, и мне бы хотелось, чтобы об этом знал не только я. Как ты смотришь на то, чтобы напечататься в «Иллюстрированных лондонских новостях»? − Нет, − Тимоти мягко сжал его руку. — Пойми меня, пожалуйста. Я… я не хочу, мне это совершенно ни к чему, во всяком случае, не сейчас, − тихо произнес он и, сев, смущенно взглянул в темные глаза. — Это касается только меня и моих чувств. Я не готов делиться ими с кем-то еще кроме тебя. − Но… − Габриэль вовремя прикусил язык, чтобы не проболтаться Тимоти о стащенном у него переводе и возможности скорой публикации. Пусть это будет сюрпризом для его сверх скромной Музы. Он тяжело вздохнул и, сдвинув шляпу на затылок, откинулся к стволу дерева. − Хорошо, как тебе будет угодно. Взглянув на него, юноша не смог сдержать веселой усмешки. − Чему ты смеешься? − Ты такой забавный в этой шляпе. К тому же, в ней должно быть жарко? − Вовсе нет, − Габриэль гордо вскинул подбородок, но тут же фыркнул, — Ну, хорошо, в ней и правда жарко, но мне кажется, что она придает мне солидности. Тимоти прыснул. − Не обижайся, но она придает тебе вовсе не солидности, − он склонил набок голову, рассматривая итальянца, − скорее — отчаянной лихости. Габриэль рассмеялся и, сняв шляпу, водрузил ее на светлые кудри. − А вот я, безусловно, смотрюсь в ней нелепо, − улыбнулся юноша, приподнимая головной убор. − Нет, − возразил Россетти, − ты смотришься в ней весьма привлекательно… − Подавшись к Тимоти, он придержал его руки, опуская шляпу обратно, и тихо добавил: − Я бы сказал, ты пробуждаешь м-м… фантазию… − он приподнял соболиную бровь, сверкнув коварным взглядом. Вопреки ожиданию, Тимоти не опустил в смущении глаза. − Можно узнать, в чем заключается твоя фантазия? — шепотом спросил он, едва улыбнувшись. — Возможно, я смогу воплотить ее в жизнь… сегодня, если пожелаешь… − Святая Дева Мария, − выдохнул итальянец, поражённо вглядываясь в обманчиво наивные глаза. — Что я с тобой сделал? Я пробудил демона?.. − Ты помог мне стать самим собой. Но если ты считаешь, что я похож на демона, что ж… тогда тебе не повезло — демоны просто так не выпускают свою добычу, − ответил юноша, опуская ресницы. — Ты разочарован?.. − Чем? − Ты восхищался моей чистотой, а теперь… − Теперь я восхищаюсь тобой во сто крат сильнее, − прошептал Данте. — Твоей чувственностью, так поразительно сочетающейся с мужественностью, твоей красотой — невинной и столь соблазнительной, твоим умом и твоей невероятной скромностью. И я хочу, чтобы ты знал: несмотря на то, что произошло вчера, для меня ты все так же девственно чист, ведь любовь − искренняя любовь − не может замарать. Тимоти опустил голову и, не удержавшись, с тихим, благодарным вздохом прильнул к итальянцу. «Мы скрыты ветвями, нас никто не увидит», − подумал он, закрыв глаза, вслепую скользя губами по лицу Габриэля. Россетти обхватил ладонями его лицо, помогая обнаружить собственные губы, и выдохнул сквозь нежный поцелуй: − Любовь моя… я так хочу… Тимоти кивнул, безмолвно согласившись и не дав ему договорить. Покинув уютный зеленый шатер, образованный гибкими ивовыми ветвями, они чуть задержались на ажурном мостике − Габриэль, вдохновленный своей очаровательной Музой, немым обещанием голубых, горящих желанием глаз юноши, придержал его за руку, переплел с ним пальцы и, устремив взгляд на Уайт-Холл, тихо произнес: − Они идут, касаются едва, под сердцем слыша дрожь одной струны, их помыслы лишь сердцу отданы Любви… − он повернулся и взглянул в яркие глаза напротив, − она всегда для них права: так, пенясь, дышит неба синева на синеве не вспененной волны…** ПРИМЕЧАНИЯ: *Красота − как драгоценный камень, чем она проще, тем драгоценнее… — изречение Фрэнсиса Бэкона, английского философа и историка **Они идут, касаются едва, под сердцем слыша дрожь одной струны, их помыслы лишь сердцу отданы Любви… она всегда для них права: так, пенясь, дышит неба синева на синеве не вспененной волны… — Данте Габриэль Россетти, «Прогулка влюбленных» (из сборника сонетов «Дом жизни») Парк Сент Джеймс в Лондоне (и башенки Уайт Холла;)) https://pp.vk.me/c630119/v630119048/37998/TQQzNam7eUo.jpg