"На синеве не вспененной волны..."

Минула неделя. Тимоти, всецело окружённый заботой и вниманием, шёл на поправку и в уходе сестры милосердия более не нуждался. Сердечно поблагодарив добрую мисс Суинтон, Габриэль отказался от её услуг, заверив, что далее они легко справятся сами. Сестра, покорённая обаянием молодого художника, в свою очередь заявила, что с чистой совестью и спокойным сердцем передаст подопечного в такие надёжные руки, как его. И в этом она не ошиблась. Данте с совершенно несвойственной ему ответственностью чётко исполнял все, оставленные ею инструкции: бегал к аптекарю за растираниями и микстурами; пресекал любые попытки незадачливого мистера Тейлора устроить нечаянный сквозняк в комнате Тимоти; следил за рационом больного и, несмотря на полные смущения протесты, неизменно разбавлял полезную, но не самую вкусную еду различными лакомствами, кои в изобилии таскал из лавки. Вознаграждением за всю его беготню была возможность собственноручно натирать Тимоти приятно пахнущей травами мазью. Мягко массируя исхудавшую спину, он наслаждался нежностью кожи, тёплым шёлком скользящей под ладонями. Прикрывая горящие бесстыдным блеском глаза, он отчаянно боролся с искушением покрыть предмет своей любви страстными поцелуями, но в конце сеанса неизменно норовил пощекотать проступившие на боках рёбра и вызывать тихий возмущённый возглас, впрочем, отнюдь не лишённый веселья. Этим он был согласен заниматься бесконечно долго и желательно в отсутствии вечно причитающего дяди, который, вероятно движимый интуицией, редко оставлял их наедине надолго. − Мне надоело валяться в постели, − пожаловался юноша, с грустью глядя в окно, за которым неяркое солнце, поддёрнутое лёгкой дымкой облаков, отдавало последнюю дань уходящему лету. − Строгий постельный режим, молодой человек, − менторским тоном возразил итальянец, точно скопировав интонации доктора Марлоу, тут же фыркнул и нежно сжал маленькую ладонь. — Не стану спорить, ты уже не похож на умирающего и я бы с радостью выкрал тебя из этой осточертевшей комнаты, но, как мы смогли убедиться: я далеко не доктор и слушать меня − значит подвергать свою жизнь риску. − Что ты имеешь в виду? — удивлённо приподнял брови Тимоти. − К сожалению, мой рецепт оказался никудышным, − вздохнул Габриэль и пояснил: − Как оказалось, грог вовсе не панацея от простуды. Тимоти тихо рассмеялся и кивнул. − Не панацея, но я благодарен тебе за попытку. Возможно, если бы не грог, приготовленный тобой, я ещё неделю назад послужил бы студентам-медикам прекрасным образцом для исследований в анатомическом театре, скончавшись от воспаления лёгких. − Святая Дева Мария! Не говори таких ужасных вещей! — воскликнул итальянец, горячо обняв его. — Даже думать не смей об этом! − Хорошо, не буду, − согласился Тимоти, зарываясь лицом в шелковистые тёмные кудри и обнимая художника ослабевшими за время болезни руками. — Прости, но пока я горел в лихорадке, какие только мысли не посещали мою голову. И лишь одна придавала мне сил и желание бороться. Габриэль улыбнулся: голос Тимоти все ещё звучал немного хрипло, но в нем уже слышались так горячо любимые им переливы серебряных колокольчиков. − Какая же? − Забыл. Я же был в бреду, − тихо фыркнул юноша. − Лгунишка, − промурлыкал итальянец в светлую макушку. — Мой любимый лгунишка… Тимоти счастливо вздохнул. − Честно говоря, было бы очень обидно умереть сразу после твоего признания, и я решил немного обождать. − Немного?! — Габриэль заглянул в искрящиеся голубые глаза и приподнял бровь. — Ну, уж нет. У нас с тобой впереди ещё очень, очень много времени, любовь моя. Только… Он не успел договорить — в дверь комнаты негромко постучали. Тимоти испуганно вздрогнул и попытался отстраниться, удивлённо взглянув на итальянца, который даже не подумал выпустить его из объятий, тогда как в другое время старался не распускать руки — коротко постучавшись, мистер Тейлор обычно сразу распахивал дверь, вырастая в проёме внушительной горой. − Не тревожься, − улыбнулся Габриэль, − твой дядя отправился на рынок. А это — твои гости. − Гости? — Тимоти сконфуженно подтянул одеяло к подбородку. — Но я… Габриэль, в таком виде не встречают гостей! − Возможно, − согласился итальянец. — А друзей − встречают? Прости, но я взял на себя смелость и позволил жаждущим навестить твоё бренное тело. Это Розалия… − за дверью раздался грохот и громкие басовитые извинения, − и, кажется, она не одна… В ответ юноша с тихим стоном уткнулся в одеяло. Габриэль рассмеялся, потрепал его по золотистым кудрям и прошёл к двери. В следующее мгновение крохотная комнатка Тимоти наполнилась гомоном. Юноша удивлённо улыбнулся, пожав крепкую руку Морриса, и покосился на сломанный светильник, который тот тщетно пытался спрятать за спиной. Художник громогласно извинился за причинённый ущерб, пообещал все исправить и тот час зацепился за ножку кровати. Если бы не Габриэль, вовремя послуживший надёжным заслоном, он непременно раздавил бы Тимоти своей мощной фигурой. Отодвинув Морриса на безопасное расстояние, и насильно усадив на единственный в комнатке стул, Данте убедительно посоветовал ему держаться подальше от своей, едва начавшей подавать признаки жизни модели. Выслушав реприманд, Уильям запричитал ещё яростнее, и в порыве эмоций чуть не расшиб себе злополучным светильником лоб. Пока итальянец успокаивал впавшего в совершенный конфуз друга и отбирал у него испорченную часть интерьера, Тимоти вяло отмахивался от звонких причитаний верной Розалии, сетующей на его бледность, почти прозрачность, на то, что бессовестным итальянцем был закрыт доступ к нему в течение всей прошлой недели. А ведь она места себе не находила от переживаний и желания помочь! − Ты и помогла, − бросил через плечо Габриэль, удерживая немного притихшего Морриса. — Лишь благодаря твоим знакомствам удалось найти достойного доктора. − Но мог бы позволить навестить моего мальчика! — возмутилась Розалия, ласково приглаживая золотистые кудри юноши и целуя прохладный лоб. — Ты так похудел, солнышко… но все так же красив… Надеюсь, этот негодяй не обижал тебя? — она кивнула на Россетти. − Нет, что ты! Он не отходил от меня ни на шаг. Ещё никто не заботился обо мне так, как Габриэль… − замотал головой Тимоти и отчаянно покраснел под спокойным, как морские глубины, все понимающим взглядом прекрасной мисс Верден. − Прошу простить за то, что мы вторглись к вам без приглашения, милый Тимоти, − проворковала красавица и нежно сжала его руку, − но Уильям и я были очень огорчены известием о вашей болезни, поэтому случайно встретив мисс Барнетт, спешащую к вам, не смогли отказать себе в радости проведать вас. − По правде сказать, мы искали Габриэля, − подал голос Моррис, выглянув из-за спины итальянца, − чтобы объявить о моём… о нашем согласии… Ну, позировать Джейн для образа Беатриче… − Уильям… − красавица со вздохом закатила глаза. − А что? — не понял художник. − А то, что картина может немного обождать, как и разговоры о ней, − пояснила Джейн и улыбнулась Тимоти. — Потому как один из главных персонажей временно выбыл из работы. Юноша вернул ей смущённую улыбку и потупил взгляд. Он знал о том, что полотно почти завершено, осталась дописать только Беатриче. Всю неделю он пытался убедить итальянца в необходимости возобновить работу, но тот только отмахивался, не желая обсуждать эту тему. Однако от внимательных голубых глаз не ускользало то, как омрачалось лицо художника, стоило только заговорить о картине. Разумеется, дело было в мисс Верден, Тимоти это прекрасно понимал: итальянец не видел никого в образе прекрасной девы, кроме неё. Несомненно, Габриэль страдал от невозможности заполучить желанную модель, как и от поспешного обещания послать всё к черту, данного в бездумном страстном порыве, но старательно изображал смирение с тем, что работе не суждено быть оконченной, во всяком случае, не в ближайшее время. Возможно, кому-либо другому и польстило бы такое сомнительное самоотречение, но только не Тимоти. Он не сомневался: Габриэль лукавит, заявляя, что ему плевать на карьеру и недовольство покровителя, которое будет проявлено, не исполни он заказ в срок. «Я не хочу стать причиной гибели тебя, как художника», − подумал юноша, подавив в себе неожиданный и весьма болезненный укол ревности, и взглянул на Россетти, полный решимости начать бурный спор, если тому придёт в голову поддержать мисс Верден. Восторженно-ошарашенное выражение на лице итальянца заставило его печально улыбнуться, − Данте не собирался никого поддерживать, он вообще казалось, не услышал слов, сказанных Джейн. Он замер, поражённый новостью, недоверчиво вглядываясь в глаза неуклюжего приятеля. Моррис нервно кивнул. − Ну да, я подумал, что будет верхом несправедливости и недоверия отказывать тебе, ведь мы друзья. Вернее, Джейн меня в этом убедила… Данте счастливо рассмеялся и хлопнул его по плечу. − О, Уильям! Я безгранично тебе признателен! — воскликнул он, сердечно пожал руку художника и устремил горящий взгляд на его спутницу. − Джейн, благодарю вас, это огромная честь для меня! Видит Бог, как я счастлив узнать, что вы приняли моё предложение! Пускай срок истёк уже сегодня, но, полагаю, мне удастся договориться с Рёскиным и получить небольшую отсрочку. Думаю, пары дней вполне хватит, чтобы закончить работу. О, Святой Лука снова благоволит мне! Спасибо, друзья мои! — переполняемый эмоциями, он ещё раз хлопнул по плечу Морриса, подскочил к его невесте, но вовремя сдержался, чтобы не припасть без спроса к её ручке, и лишь признательно склонил голову, сверкнув белозубой улыбкой. − Джейн, если вы не против, завтра же приступим к работе! Красавица, опустив ресницы, кротко кивнула. − Когда вам будет угодно, Габриэль. − О, вы так добры! Прекрасно! Просто великолепно! Это не должно занять слишком много вашего времени, Джейн − мне нужно только ваше лицо. Простите за вольность, но все остальное уже написано, − Россетти рассмеялся и пожал плечами. − Не буду вдаваться в подробности моего творческого процесса, но скажу одно: он непредсказуем… − бросив быстрый взгляд на Тимоти, он повторил: − Совершенно непредсказуем. Но оставим эти подробности! Итак, милая Джейн, прошу простить за дерзость, но полдень вас устроит? — увидав очередной кивок темноволосой головы, Данте все же отбросил приличия, без спроса коснулся губами бледных тонких пальцев и лучезарно улыбнулся побагровевшему Моррису. — О, Уильям, ты и твоя невеста — мои спасители. Благодарю тебя, мой друг, за оказанные честь и доверие… Розалия демонстративно кашлянула, глядя на него. − Габриэль, ты забываешь, что Тимоти… Не дав договорить, Тимоти легонько сжал её руку и покачал головой. − Всё в порядке, − тихо заверил он рассерженную подругу и добавил громче: − Какая замечательная новость. Конечно, не стоит терять времени даром. К тому же, моё присутствие вовсе не обязательно, ведь на картине осталось лишь одно белое пятно — Беатриче, а меня Габриэль и так уже написал. — Он улыбнулся итальянцу. — Уверен, мистер Рёскин пойдёт тебе навстречу. И… − он понурил голову, − прости меня за то, что я стал причиной задержки в работе… − Ох, солнышко… − Розалия нежно обняла его, − не смей себя винить, ведь любой может заболеть. А если кто и виноват в том, что случилось… — она осеклась и выразительно глянула на Россетти. Потупив взор, Габриэль благоразумно промолчал.

***

Тимоти в одной ночной рубашке стоял у окна и с тоской смотрел на улицу, медленно погружающуюся в сумерки первого сентябрьского вечера. Вот и осень… Прижавшись лбом к стеклу, он печально вздохнул: как много восхитительных тёплых летних вечеров им было упущено благодаря своей глупости! Вероятно… Снизу доносился приглушенный гомон посетителей паба, кто-то затянул пьяным, но не лишённым мелодичности голосом разухабистую песенку о моряке-рогоносце и его ветреной жёнушке, и Тимоти грустно усмехнулся: вот уже два дня он изо всех сил старался занять себя чем-нибудь, чтобы избавиться от навязчивых ревнивых мыслей. Сам виноват − убедил Россетти не приходить к нему, чтобы дать художнику возможность полностью погрузиться в работу и, наконец, закончить её. Но, Господи! Он не думал, что вновь проснувшаяся ревность окажется столь сильной и изматывающей! − Я так устал без устали вздыхать, измученный тщетою ожиданья, что ненавидеть начал упованья и о былой свободе помышлять…* − задумчиво прошептал юноша, медленно выдохнул, дрожащим пальцем вывел на запотевшем стекле заглавную «Г» и тут же раздражённо смазал её − картины жарких объятий прекрасной девы и любвеобильного итальянца так и мельтешили перед глазами. Отвратительные два дня! Чтобы хоть как-то отвлечься, он читал, без особого энтузиазма пробовал переводить, даже пытался рисовать, набросав в неизменной тетради карандашный портрет Габриэля, весьма отдалённо, на его взгляд, напоминающий оригинал, но ничто не помогало. Весёлая песенка внизу смолкла, и взрыв дружного хохота сотряс паб. Тимоти с тоской посмотрел на дверь. Пожалуй, стоило отвлечься от тяжких дум более действенным способом, нежели чтение или переводы… Посчитав себя вполне оправившимся, если не учитывать лёгкой слабости и незначительного кашля, он решил, что вправе без особых угрызений совести нарушить «строжайший постельный режим». Далее сидеть в совершенном одиночестве в опостылевшей комнате он не мог. Переодевшись, он спустился вниз. Столик, за которым обычно собиралось Братство, пустовал. Немного опечалившись этим фактом, Тимоти скользнул за стойку, улыбнулся изумлённому взгляду мистера Тейлора и принялся молча протирать вымытые бокалы. Дядя растерянно почесал макушку, беззлобно прикрикнул на Саймонса, требующего замолчавшего певца исполнить ещё что-нибудь в таком же весело-развязном духе, вышел из-за стойки, собрал пустые кружки с ближайшего стола и, сполоснув их в тазу, нерешительно протянул Тимоти. − Зачем ты поднялся? Ведь доктор велел… − Пожалуйста, дядя… − перебил племянник и умоляюще посмотрел на него, − не стоит беспокоиться, я прекрасно себя чувствую, а доктор Марлоу явно перестраховывается… − он забрал кружки и печально улыбнулся. — Я больше не могу лежать без дела, правда. К тому же, − он поискал глазами помощника, но, разумеется, не обнаружил его, − насколько я могу судить, вам все равно больше некому помочь, кроме меня, разве не так?.. − Некому, − скривившись, признал мистер Тейлор. — Чёртов Джимми опять куда-то пропал. Уже битых два часа его нет, негодяя эдакого! Однако тебе следует вернуться в постель… − Я в полном порядке, − заверил Тимоти и бросил на него виноватый взгляд. Всё-таки с его стороны было несправедливым полностью лишать дядю своей помощи и поддержки. Неблагодарно, эгоистично. Следовало бы приструнить свои желания ради единственного родного человека, давшего ему кров и по сути заменившего отца. — Позвольте мне остаться, прошу вас, ведь вам одному тяжело управляться со всеми делами… Мистер Тейлор ласково провёл ручищей по золотистым локонам. − Стоило бы загнать тебя обратно. Ишь, полегчало ему!.. — он по-доброму усмехнулся и снова почесал макушку. — Ну, да ладно, оставайся, но обещай: если устанешь или плохо себя почувствуешь — немедленно отправишься в свою комнату. — Обещаю, − с готовностью кивнул племянник. Мистер Тейлор потрепал его по плечу и вздохнул. − Спасибо тебе, мой мальчик… Что уж греха таить − одному мне и правда тяжеловато… Чёрт побери, когда объявится этот бездельник — шкуру с него спущу! Тимоти, комкая в руках чистое полотенце, робко посмотрел на родственника. − Дядя… может, не стоит дальше держать здесь Джимми? Толку от него всё равно никакого, одни расстройства и неблагодарность. − Да, ты прав, − согласился мистер Тейлор. — Давно пора нанять кого-нибудь другого, а несносного пьяницу вышвырнуть к чёрту. Эх, это всё моя жалость к нему − был же когда-то приличным человеком, служил в полиции… − В полиции? — удивлённо вскинул брови Тимоти, − Но кем?! − Писарем или что-то вроде того, − с усмешкой ответил мистер Тейлор, −, а теперь вон до чего скатился. Ладно, Бог ему судья, но я непременно последую твоему совету и завтра же займусь поисками замены — не хочу обременять тебя хлопотами, ведь ты только оправился, да и мистер Россетти наверняка захочет тебя выкрасть при первой же возможности. − Ничего страшного, дядя, − отчаянно покраснев, пролепетал Тимоти, − мне вовсе не в тягость, а Габриэлю я вряд ли понадоблюсь в ближайшее время — он сейчас как раз занят завершением картины, где мой образ уже написан… − Не для этой, так для следующей, − добродушно проворчал мистер Тейлор, заключил племянника в медвежьи объятия, легонько похлопал по спине и, утерев нечаянную слезу, вернулся к работе. Тимоти ловко лавировал между столиками и подвыпившими посетителями — поднося, убирая, вежливо выслушивая пьяные излияния и сочувственно улыбаясь… и ясно ощущая, что поступил правильно, покинув опостылевшую комнату. Два дня, проведённые вне общества Россетти, отмеченные одиночеством, смутными думами и ожиданием, не утратили своей горечи, нет, но словно побледнели под натиском чужих человеческих страстей, приправленных хмельным дурманом. Пойманный за рукав рубахи, он стойко выслушал рассказ молодого клерка о несчастной любви, а также жалобы отца многодетного семейства на чересчур кусачие налоги. Каждому юноша старался, если не дать совет (Господь всемогущий! Ему же всего семнадцать лет! Какие могут быть советы?!), то хотя бы ласково улыбнуться, делясь тем единственным, что у него было — теплом своей души. И мрачные доселе посетители оттаивали, улыбались в ответ, не подозревая о том, что мысли очаровательного юноши, несмотря на его участие, всё же далеки от их проблем. Он ждал − два дня подходили к концу. Он ждал, обращая взволнованный взор на входную дверь при малейшем звоне медного колокольчика, с надеждой всматриваясь в смутные силуэты, возникающие в проёме, подсвеченном тусклым мерцанием свечей. «Напрасно, − горько думал он, провожая взглядом нового посетителя и разочарованно опуская голову. — Он не придёт». Не придёт. Габриэль забыл его, увлечённый своей желанной натурщицей. Прекрасный и необузданный, словно море, итальянец без сомнений обрушил свою страсть на новую лодочку, возымевшую неосторожность оказаться в его бурных водах… Юноша с излишним грохотом опустил собранную посуду в таз и, вцепившись в стойку, зажмурился, пытаясь сдержать жгучие слёзы. − Мальчик мой, ты в порядке? Озабоченный голос дяди прозвучал над самым ухом и Тимоти медленно кивнул, выдавив сквозь сведённое спазмом горло: − Да. Я в порядке… не беспокойтесь… Он с усилием разлепил веки, отчаянно надеясь, что предательские слёзы не хлынут позорным потоком. Взгляд упал на огромный очаг. − Я принесу дров… Мистер Тейлор удивлённо взглянул на почти полную дровницу. − Но зачем? Тимоти, ничего не ответил и быстро скрылся за дверью, ведущую во внутренний дворик. Никто не должен видеть его слёз, тем более дядя − ведь он не сможет объяснить ему причину…

***

«Возможно, я слишком нетерпелив и мнителен? — размышлял юноша, глядя в тёмное чистое небо, где мириады крохотных сверкающих точек ободряюще подмигивали ему. — Ведь ничего нет страшного в том, что он не пришёл. И с чего я взял, что Габриэль непременно закончит картину за два дня? Разве вдохновению можно устанавливать конкретные сроки?.. Вероятно, я слишком привык к его постоянному присутствию и теперь отчаянно ревную, когда его нет рядом. Но я должен научиться доверять ему… − Тимоти шумно вздохнул и вытер мокрые щёки, − и, как бы тяжело ни было, обязан смириться с тем, что Габриэль-художник никогда не будет принадлежать мне полностью…» Он потёр ладони и подул на них, согревая дыханием − прохлада вечера окутала его влажной туманной дымкой, проникла под тонкую рубаху, пробежалась холодными пальцами по позвоночнику, заставив поёжиться. Дальше сидеть на корточках, прислонившись к каменной сырой кладке для него − едва вставшего на ноги, − было не лучшим вариантом. Ещё раз глубоко вздохнув, Тимоти отлепился от стены и мгновенно остолбенел, увидав в проёме приоткрытых дверей знакомый силуэт. − Что за вопиющее нарушение режима?! — возмущённый возглас итальянца громовым раскатом прокатился по округе, и ему тут же отозвалось собачье многоголосье из соседних подворотен. Проворчав сквозь зубы явное ругательство, Габриэль стремительно подошёл к юноше и взял за плечи. − Позволь полюбопытствовать, − прошипел он с плохо скрываемым раздражением, − что ты здесь делаешь? Ты с ума сошёл? Стоило оставить тебя на пару дней и вот, пожалуйте — ты снова подвергаешь себя опасности! Тимоти, оторопев от неожиданности, открыл рот и судорожно вдохнул прохладный воздух. − О чём ты?.. — пролепетал он, радостно улыбнувшись. − Я всегда считал беспечным себя, но ты превосходишь мою беспечность во сто крат! Хочешь, чтобы труды всех, кто о тебе заботился, пошли прахом?! − Габриэль… Желая успокоить художника и вместо оправданий поведать о том, как же он истосковался за эти невероятно долгие два дня, поведать о своих муках, перемежая слова благодарными поцелуями, юноша всем телом приник к нему. − О, Габриэль… Он обвил руками широкие плечи, уткнулся лицом в горячую грудь и вдруг замер, уловив тонкий аромат дамских духов, исходящий от одежды сердечного друга. Счастливая улыбка немедленно сошла с его лица. Болезненная ревность ядовитой горькой волной затопила всё существо Тимоти. Картины, которые он изо всех сил пытался вытравить из своего воображения, терзающими вспышками вновь замелькали перед его глазами… Габриэль и Джейн… аромат духов… Неужели его опасения были не напрасны?.. «Но он беспокоился и заботился о тебе! — попытался возразить внутренний голос. — Это не могло быть притворством!» Но духи… − Никакой опасности я себя не подвергаю и просидел здесь совсем недолго, − нахмурившись, медленно произнёс Тимоти и отстранился. Всмотревшись в мерцающие тёмные глаза, он тихо спросил: — Ты закончил картину? Данте фыркнул. − Закончил! Но тебя не это должно беспокоить! − Правда? — Тимоти мягко высвободился из его рук и отступил на шаг, невероятным усилием подавив в себе дикое желание закричать, вцепиться в щегольскую, источающую тонкий аромат жилетку ветреного повесы и потребовать от него немедленных объяснений. — Я рад за тебя и смею надеяться, что работа с мисс Верден доставила тебе массу приятных мгновений… Но теперь прости − меня ждёт работа… Россетти в недоумении замер, но лишь на мгновение. − Какая к чертям работа?! — взревел он и вновь схватил его за плечи. — Никакой работы, милый друг! Для этого у твоего дяди есть одна мерзкая личность, которой теперь не избежать справедливого возмездия, уж поверь мне! О, уж я вытрясу из него его гнилую душонку! Соседские собаки вновь дружно ответили на гневную тираду. − Джимми нет, а я − в порядке, − твёрдо заявил Тимоти, когда разномастный лай четвероногих соседей немного притих. — Не стоит обо мне беспокоиться. Ступай внутрь. Вероятно, в скором времени объявятся твои друзья. У тебя есть замечательный повод отпраздновать с ними свой будущий успех. И, пожалуйста, отпусти меня… Он решительно дёрнулся, намереваясь проследовать в дом, но не тут-то было − Габриэль настойчиво притянул его к себе.… − Прости, но я не очень понял смены твоего настроения… − хмуро пробормотал он, заглядывая в лицо юноши, − Мгновение назад твои глаза были полны радости, а теперь… Что явилось поводом для этого внезапного холода? Я не понимаю, объясни… Тимоти упрямо молчал, глядя в сторону. И вдруг итальянца осенило: − О-о… мисс Верден… всё дело в ней? Ты притворился, что рад, но сам снова ревнуешь… − печально усмехнувшись и покачав головой, он отпустил худые плечи, − Что же… мне очень жаль, что я так и не смог заслужить твоего доверия. Но, возможно, тебя немного утешит новость о том, что Моррис неизменно находился рядом со мной и Джейн, блюдя честь невесты и в основном мешаясь под ногами? − А если бы не мешался? — с некоторым вызовом поинтересовался Тимоти и неожиданно для себя выпалил: − От тебя пахнет духами! Женскими! Габриэль тяжело привалился к каменной стене и запустил пальцы во взъерошенные кудри. − О, Мадонна… − выдавил он и вдруг разразился громким смехом. Тимоти в недоумении смотрел на то, как итальянец, сотрясаясь от хохота и сгибаясь пополам, хватает ртом воздух. − Ты полагаешь это настолько смешным? — зло бросил он. − Несомненно! — давясь, кивнул Габриэль и застонал. — О, боги! Ты не поверишь, − я бы точно не поверил, −, но спеша к тебе, я по рассеянности надушился из флакона, оставленного некогда Розалией! — он перевёл дух и весело посмотрел на Тимоти. — Надеюсь, Отелло, к ней ты не ревнуешь? Все в прошлом… К тому же наши отношения никогда нельзя было назвать любовью… − Нет, к ней не ревную, − растерянно заморгав, пролепетал юноша, и это было чистой правдой. — Ты надушился духами Розалии? Ч-честно?.. − Да! — пожал плечами итальянец и снова захохотал. Смех Габриэля всегда был невероятно заразительным и данный момент не стал исключением: замотав головой, Тимоти фыркнул и подхватил его, с облегчением отметая все свои глупые домыслы. − Прости меня… − отсмеявшись, произнёс он и приник к возлюбленному, − прости… но я, правда, едва не лишился рассудка от ревности. Я не хотел, гнал эти мысли, но они были сильней меня… Господи, как же я глуп… − Ты не виноват, − тихо ответил Габриэль, нежно прижимая его к себе. — Всему причиной моя дурная слава… Я был таким — ветреным и беспечным развратником, но, поверь, ты научил меня любви и верности. Ты помог мне понять, что лишь в принадлежности одному-единственному человеку заключено истинное счастье, а вовсе не в постоянном поиске мимолётных удовольствий, и я благодарен тебе за это… Тимоти поднял голову и взглянул на него. Тёмные глаза, с весёлыми искорками в самой их глубине, казалось, не лгали. − Ты — смысл моего существования, Габриэль, − прошептал он, — И если придётся, я, не задумываясь, отдам за тебя свою жизнь… От этих слов сердце Данте сжалось в безотчётном страхе. — Не смей давать подобных клятв, слышишь?! И никогда больше не смей говорить о смерти! — взмолился он, в отчаянных объятиях сжимая свою любовь. — Я никуда не денусь от тебя. Знай: я твой, навсегда! Ничто и никто не сможет разлучить нас… — Данте приподнял подбородок юноши и со щемящей тревогой всмотрелся в его глаза. — Я люблю тебя… Судорожно вздохнув, Тимоти без слов приник к его губам. Этот поцелуй мог длиться бесконечно, напоенный невероятной нежностью и тихой музыкой искренней чистой любви. Габриэль отчаянно не хотел разрывать его. Не хотел, но не имел права продолжить. С огромным трудом он заставил себя оторваться от пьянящего источника. − Любовь моя, не стόит. Здесь — не стόит, − быстро уточнил он, увидев разочарование на лице юноши. — Но, раз уж ты настолько оправился, что в состоянии помогать дяде, то мы можем пойти ко мне… прямо сейчас. Не стану лукавить, я безумно соскучился по нашим ласкам… − выдохнул он в шею Тимоти, едва коснувшись губами мраморной кожи, − безумно… Сладкая дрожь пробежалась по юному телу от горячего, дразнящего дыхания. Не сумев подавить тихий стон, юноша тяжело вздохнул. − Я соскучился ничуть не меньше, но… прости, я не могу оставить дядю. Сегодня много народу, он один не справится. Я должен ему помочь. Лицо Габриэля исказила злоба. Выпустив Тимоти из объятий, он потряс сжатыми кулаками. − О, если бы я только знал, куда подевался этот мерзавец Джимми! Раздери его дьявол! Клянусь, я от души начищу его несносную рожу, как только увижу! Вынуждать тебя, едва оправившегося от недуга работать! Мерзавец! − Габриэль… − Тимоти обнял ладонями его лицо, − бог с ним, он того не стоит… Завтра же я буду в полном твоём распоряжении, обещаю, но пока… − мягко улыбнувшись, он кивнул на сарай, — поможешь принести дров? Я сказал дяде, что иду за ними. Будет подозрительно, если вернусь с пустыми руками да ещё… в таком виде, − юноша указал на свои припухшие, покрасневшие от поцелуя губы. — Мой вид не менее подозрителен. Увы, телу невозможно приказывать… Ох, как же это мучительно!.. − страдальчески поморщив нос, с улыбкой проворчал Данте, плотнее запахнул пальто и многозначительно посмотрел на юношу. Тимоти вспыхнул, быстро вытянул из штанов рубаху и скрыл под лёгкой тканью часть тела, предательски выдающую его желания. Габриэль удовлетворённо кивнул: — Ты прав, не нужно давать повода для подозрений. И, разумеется, я помогу тебе. Заодно, надеюсь, наши тела немного успокоятся, хотя я предпочёл бы иной способ успокоения… Весело подмигнув, он подарил юноше ещё один быстрый лёгкий поцелуй, скрипнул дверью сарая и шагнул внутрь. Тимоти снял с крюка тусклый фонарь, чтобы не рыться в потёмках, рискуя покалечиться, и тут же едва не выронил его — из темных недр донёсся протяжный вопль, громкие чертыхания итальянца, грохот и вслед за всем этим — звуки отчаянной возни. — Ах вот ты где! Ну-ка, иди сюда, сукин ты сын! Через мгновение взъерошенный и невнятно вопящий Джимми был выволочен за шкирку разъярённым художником и брошен на утоптанную землю. — Я наступил на него! — тяжело дыша, прорычал Габриэль. — Этот негодяй разлёгся прямо у входа! — не удержавшись, он легко пнул причитающего помощника. — Скотина! — Убивают! — завопил Джимми и, с трудом встав на четвереньки, попытался отползти подальше от озверевшего итальянца. — Убивают?! — Россетти сгрёб его за шиворот и рывком поставил на ноги. — Нет, пока ещё не убивают, но… Он огляделся по сторонам и, приметив у стены бочку, наполненную водой, решительно поволок к ней упирающегося негодяя. — Вот теперь самое время звать на помощь, если получится… — прошипел Данте, недрогнувшей рукой погружая голову помощника в холодную воду. Джимми забулькал и задёргался, орошая все вокруг брызгами, безуспешно пытаясь вырваться. — Габриэль! Не надо! Ты убьёшь его! — опомнившись, в ужасе воскликнул Тимоти и повис на плечах итальянца. — Пожалуйста, отпусти! — О, нет, не тревожься, не убью… — зло усмехнулся художник, глубже опуская голову Джимми в бочку, — но вот в чувство приведу обязательно! — Пожалуйста! Прошу тебя! — не унимался юноша, пытаясь оттянуть его от жертвы. — Ты слишком добр к нему… — сокрушённо покачал растрепавшимися кудрями Россетти и разжал руки. Джимми тут же бесформенным кульком сполз на землю, трясясь, отплёвываясь и надрывно кашляя. — Нет, я не добр к нему, — возразил Тимоти, — Но я считаю, что тебе нет необходимости марать об него руки. — Он с отвращением посмотрел на подвывающего мужчину. — Боюсь, вам придётся подыскать другое место работы, Джимми. Дядя больше не намерен держать вас здесь. — О! Неужели у многоуважаемого мистера Тейлора открылись глаза на этого хитрого, неблагодарного сукиного сына и он решил его уволить? — возопил Данте. — Аллилуйя! — Не может такого быть! — прохрипел Джимми, тыча грязным пальцем в Тимоти, — Мистер Тейлор святой человек, он не вышвырнет на улицу обездоленного… — Что ж, вынужден вас огорчить, — пожал плечами юноша, — мне удалось убедить дядю избавиться от вас. Завтра же он займётся поисками другого помощника. А вы… можете проваливать на все четыре стороны. Посчитав разговор исчерпанным, Тимоти отвернулся, подхватил оставленный в стороне фонарь и скрылся в сарае. Габриэль проводил его восторженным взглядом, усмехнулся в кривую рожу бывшего помощника и направился следом за юношей. Пару минут спустя, художник и юный Тейлор вернулись, нагруженные охапками берёзовых поленьев и, даже не взглянув в сторону притихшего мужчины, исчезли в приветливом свете паба. Ощетинившись, Джимми проводил злым взглядом молодых людей. Разумеется, в отместку он мог выдать мистеру Тейлору их тайну, навсегда заклеймив позором племянника в глазах дядюшки. Но этого было бы недостаточно. Отречётся дядя — примет распутный художник, и примет с распростёртыми объятиями. Нет. У него есть гораздо более действенный способ отомстить своим обидчикам, в основном юному содомиту, стараниями которого он лишился тёплого местечка. «Пришла пора вспомнить профессиональные навыки, — с кривой ухмылкой решил Джимми, — и взяться за перо. Завтра же…» В своё время сотни кляуз и доносов прошли перед его мутными глазами, и грамотно составить нечто подобное для него было отнюдь не проблемой… ПРИМЕЧАНИЕ: *«Я так устал без устали вздыхать…» — Франческо Петрарка. Сонет XCVI.