***
Тимоти тяжело сглотнул и тряхнул головой, пытаясь отогнать воспоминания, но не получилось. Покои мистера Вогана, где была назначена беседа, плохо запечатлелись в его памяти: он помнил лишь мерцающий свет множества свечей и запах каких-то восточных благовоний, которые окутали его дурманящим ароматом, как только он переступил порог. А еще там было слишком жарко натоплено, несмотря на погожий теплый вечер. — Не стойте на пороге, проходите, мистер Тейлор. Юноша слабо кивнул и сделал нерешительный шаг. Съежившись на бочке, Тимоти передернул плечами, словно пытаясь скинуть с них чужие руки. Он плохо помнил покои мистера Вогана, но навсегда запомнил его прикосновения… Перед глазами все плыло — от удушающих жарких волн, исходящих от пылающего очага, от обволакивающего, дурманящего аромата благовоний, от бессонной ночи и от страха, еще больше нагнетаемого гробовым молчанием профессора. Тимоти стоял, опустив глаза долу и не решаясь пошевелить пальцем, чтобы расстегнуть камзол, хотя бы несколько пуговиц — как же тяжело дышать! Сколько времени прошло, как он перешагнул порог, он не представлял. Возможно — пять минут, а возможно полчаса. Тимоти почувствовал, как капелька пота скользнула от виска по щеке, прочерчивая мокрую дорожку. Он быстро облизнул пересохшие губы и задержал дыхание, краешком зрения заметив движение — Чарльз поднялся из глубокого мягкого кресла. — Итак, мистер Тейлор, — наконец нарушил гнетущее молчание профессор, направившись к небольшому резному столику, стоящему в углу комнаты, — начну с того, что вы очень разочаровали меня. Юноша услышал мелодичный звон хрусталя и покосился на Вогана. Преподаватель взял со столика графин, наполненный золотистой жидкостью, и разлил ее в два толстостенных бокала. — Я считал вас прилежным учеником. Пожалуй, самым прилежным из всех, кого мне доводилось воспитывать, — он повернулся к юноше и со вздохом добавил: — Поэтому для меня весьма огорчительным явился тот факт, что вы попросту проигнорировали мое задание. — Сэр, нет… я не лгал вам. Я сделал то, что вы велели — написал реферат, — пролепетал Тимоти, быстро опуская глаза. — Но у меня его нет, — грустно констатировал Воган. — Я не знаю, куда он мог деться. Перед тем, как лечь спать, я все сложил в сумку и оставил ее на столе в общей гостиной. Возможно, кто-то вытащил мою работу. Правда, не понимаю — зачем. — Довольно хлипкое оправдание, мистер Тейлор, вы не находите? — отрезал мужчина, медленно подходя к нему. — Но… предположим, что это правда. Что же тогда получается? Наказание, назначенное мной — несправедливо? Тимоти вскинул на него полные надежды глаза. Профессор ухмылялся, протягивая ему один из бокалов. Юноша свел к переносице брови. — Благодарю, сэр, но… это строжайше запрещено. Я имею в виду… — он запнулся. Воган склонил голову набок и тихо рассмеялся. — Да, это не сок, мистер Тейлор. Но это частная территория, поэтому не стоит тревожиться — все происходящее в этих стенах, всегда остается только в них. Будьте же мужчиной, не расстраивайте меня еще больше. К тому же, это — прекрасный и дорогой напиток, и мне было бы приятно разделить его с вами, — он вручил Тимоти бокал, легко чокнулся с ним и отпил из своего, не спуская с воспитанника глаз. Юноша нерешительно поднес напиток к губам. Запах джина ударил в нос, и он невольно поморщился, вызвав тем самым ехидную улыбку на лице профессора. Тимоти намеревался лишь пригубить золотистой жидкости, но Воган протянул руку и, настойчиво прижав хрустальный край к его губам, запрокинул бокал. Чтобы не облиться и не разозлить преподавателя еще больше, юноше ничего не оставалось, как сделать несколько судорожных глотков. Джин обжег горло и внутренности. Вытаращив глаза, Тимоти глубоко вдохнул и закашлялся, отводя руку преподавателя. — Господи, неужели вы и впрямь — невинный агнец, мистер Тейлор? — усмехнулся Чарльз, приподнимая подбородок юноши и заглядывая в заблестевшие от слез глаза. — Вы когда-нибудь пили что-либо крепче чая с молоком? — Юноша покраснел и покачал головой. — Поразительно… оказывается в современном мире все еще можно встретить семнадцатилетнего молодого человека, представляющего образец чистоты… — задумчиво произнес Воган, придвигаясь к нему вплотную. — Вы редчайший экземпляр, мистер Тейлор… невероятно искушающий экземпляр… Надежда, загоревшаяся в голубых глазах юноши, сменилась тревогой. — Вы заслуживаете не наказания, — объявил профессор, сверкнув потемневшим взглядом. Едва касаясь кончиками пальцев нежной кожи, он огладил высокие скулы Тимоти и, склонив голову, провел большим пальцем по влажным от джина губам. Юноша опустил глаза — прикосновение было откровенно интимным и до дрожи неприятным. — Но вот назидания вы заслуживаете — безусловно, — прошептал Чарльз, сжав его точеный подбородок. — Наша сегодняшняя встреча станет для вас уроком и научит бережней относиться к собственному труду. — Он забрал из подрагивающих пальцев юноши бокал и, поставив его вместе со своим обратно на столик, загадочно ухмыльнулся. — Ну что ж, на этом, мистер Тейлор, вступительную часть нашей с вами беседы я считаю оконченной. Полагаю, пора переходить к основной части… Тимоти судорожно выдохнул, когда рука преподавателя потянулась к медной пуговице камзола и ловко поддела ее, высвобождая из петлицы. — Сэр… — юноше с трудом удалось шевельнуть языком — от страха, от застучавшего в висках джина, от жары. — Что вы делаете?.. — Тебе жарко. Позволь, я помогу тебе раздеться. Тимоти не пошевелился, безропотно позволив снять с себя камзол — джин, плещущийся в голодном желудке, сковал его тело и разум, но когда холеные пальцы потянули аккуратно завязанный бант на рубахе, все же отпрянул в сторону, наткнувшись на кресло и чуть не упав. В голове все плыло. — Нет, сэр, — сумел выдавить он, — мне не настолько жарко… Воган тихо рассмеялся. — Мне лучше знать — насколько, — безапелляционно заявил он, наступая на дрожащего воспитанника. Тимоти тихо застонал, запуская пальцы в светлые вихры. Отвратительно. Как же это было отвратительно — то, что Воган не пытался скрыть своих желаний, то, как открыто, на правах хозяина заявил ему об этом, заставив впасть в полный ступор. Несомненно, попытайся он вырваться из холеных рук — эти руки скрутили бы его в два счета. Треклятая бессонная ночь, джин и дурманящая атмосфера лишили его последних сил. Он не мог закричать — голос не слушался его. Да и смысла в этом не было — толстые стены древней каменной кладки надежно скрыли бы от посторонних ушей любой звук, и профессор явно это понимал, не пытаясь заткнуть ему рот. Он мог только беззвучно глотать слезы, оплакивая свою чистоту, прощаясь с ней. Не так он представлял себе расставание с невинностью. Не с той, что рано или поздно теряют все юноши — с этой он расстался еще полгода назад, приведенный отцом в день своего семнадцатилетия в дорогой бордель для совершения ритуала, и с ужасом вспоминал дебелую даму, заключившую его — субтильного юношу — в колышущиеся мягкие объятия. Но с той, которую, вопреки всем ужасам Седьмого круга ада хотел подарить тому единственному, который смутным образом представал в его запретных мечтах. Грешный пока только в мыслях, о которых не подозревал даже его лучший друг — он тайно лелеял надежду встретить своего возлюбленного и подарить ему свою любовь и свое тело. Но не так! Только не так… — Вас выгнали из школы в Хэрроу за растление, хотите потерять и это место?.. — это была последняя и отчаянная попытка сдержать надвигающееся безумие. Воган сжал его запястья и рассмеялся в лицо. — Мистер Тейлор, вы мне угрожаете? Как смело! Но позвольте полюбопытствовать: кому вы побежите жаловаться и на что? На то, что под моим чутким руководством вы делали задание, которое было вам поручено накануне и которым вы пренебрегли? — профессор кивнул на столик. — Ваш реферат, юноша… Тимоти шумно выдохнул — тетрадь, над которой он трудился всю ночь, не смыкая глаз, покоилась на гладкой столешнице рядом с графином. — Вы… — Конечно, нет, — оборвал его профессор, — но всегда хорошо иметь верных и надежных людей. Несомненно, тетрадь украл кто-то из старост — вечных подхалимов и предателей. Тимоти тяжело сглотнул и поднял умоляющий взгляд на преподавателя. — Прошу вас… В ответ Воган лишь ухмыльнулся, притягивая его к себе и запуская пальцы в светлые волосы. Сжав пряди в кулаке, он запрокинул голову юноши и всмотрелся в испуганные голубые глаза. — Это урок, мистер Тейлор. Всего лишь урок… Тимоти зажмурился, дрожа от ужаса и отвращения. Он не смог больше сопротивляться, обреченно позволив Чарльзу Вогану снять с себя рубашку. Задыхаясь от похотливого желания, профессор медленно развел в стороны его руки, жадно пожирая глазами юное дрожащее тело, великолепное и пленительное в мерцании свечей. — Совершенство…***
По невероятной иронии судьбы Россетти почти в точности повторил слова и действия мерзавца. Тимоти зло вытер одинокую выкатившуюся слезу и закусил губы. Он ненавидел профессора, он злился на Данте, но больше он злился на себя самого. Он шмыгнул носом и растерянно посмотрел на скатанный пальцами хлебный мякиш. От пережитого потрясения ему целый день кусок в горло не лез. Он отказался от обеда и почти все свое рабочее время промаячил серой тенью за спиной мистера Тейлора, рассеянно протирая кружки и бокалы. К вечеру дядя, озабоченный его мрачным настроением и загадочной для юного растущего организма голодовкой, всунул ему в руки кувшин с молоком, краюху свежего, еще теплого хлеба и выпроводил на задний двор, велев близко не подходить к посетителям, иначе они разбегутся, ввергнутые в уныние и ужас его бледным видом. Вздохнув, Тимоти сунул в рот хлебный шарик и поднес к губам кувшин. — Тимоти… Рука юноши предательски дрогнула, и молоко благополучно полилось по подбородку мимо открывшегося в удивлении рта, заливая рубаху и штаны. Тимоти закашлялся, подавившись скатанным мякишем, пошатнулся и, потеряв равновесие, неловко опрокинулся с бочки. Кувшин упал рядом, расколовшись и расплескав на него остатки молока. Одним прыжком Габриэль подскочил к нему, помог сесть и, похлопывая по спине, взволнованно заглянул в заслезившиеся голубые глаза. — Мадонна! Ты в порядке? — он отряхнул от пыли и молочных капель рубаху юноши, не решившись прикоснуться к испачканным штанам. — Прости, я не хотел тебя напугать. — В порядке, — просипел Тимоти, отодвигаясь от художника и твердо отводя его руки. — Не стόит. Вы испортите свой костюм, мистер Россетти… — Меня облили элем, так что теперь не имеет смысла беспокоиться о сохранности моего гардероба, — улыбнулся итальянец, демонстрируя испорченную жилетку. — Сочувствую, — пробурчал Тимоти, однако в его голосе не было ни малейшей тени на сочувствие. — Пустяки, — махнул рукой Данте и, вздохнув, сокрушенно покачал головой. — Признаться, меня совсем не удивляет твоя реакция на мое появление… Юноша окинул его мрачным взглядом, вытирая ладонью залитый подбородок. — Зачем вы пришли? — Как зачем?! Извиниться перед тобой! — с жаром воскликнул Данте. — Ты так стремительно покинул студию! — Считайте, что вы это уже сделали, — негромко произнес Тимоти, намереваясь подняться, но Данте ухватил его за руку. — Прошу, дай мне сказать! Юноша перевел взгляд на тонкие пальцы, обхватившие его запястье, и поджал губы, но художник не обратил на это внимания. — Я вел себя просто недопустимо! Я позволил себе отвратительную выходку, бросившую тень на твою невинность! — Святая Дева Мария! Прошу вас, не стоит так кричать!.. — взмолился юноша и метнул обеспокоенный взгляд на открытые двери, из которых доносились приглушенные возгласы завсегдатаев паба. Не хватало, чтобы кто-либо стал свидетелем этой сцены! — Прошу, скажи, что прощаешь меня!.. — страстно зашептал Габриэль. — Пойми, я — художник и это был порыв! Я лишь хотел выразить свое восхищение твоим телом так же, как ранее восхитился твоим умом. Я сожалею, если этим искренним порывом заставил тебя усомниться в чистоте моих помыслов и нанес тебе оскорбление! Тимоти едва заметно усмехнулся. — Оскорбление? — он повернулся к итальянцу и, прищурившись, покачал головой. — Нет, скорее, разочарование… — О… — Габриэль немного опешил от такого заявления. — Понятно… Позволь узнать, в чем именно ты разочаровался? — он почувствовал, как медленно, но верно начинает закипать. — В моих пристрастиях?.. А как же твои слова о том, что не следует судить грехи других? Ты изменил свое мнение? Однако, как же быстро… — Ваши пристрастия здесь ни при чем! Мне совершенно безразлично, с кем вам приятно проводить время, — огрызнулся Тимоти. — Какая хорошая новость, — в тон ему съязвил итальянец. — Тогда в чем же заключается твое разочарование? — В вашей лживости! — выпалил юноша. — Я бредил вами, вашими работами — они полны красоты и внутреннего сияния! Они волшебны! Они… настоящие, правдивые! Чего, увы, я не могу сказать об их создателе. Вы рассыпались в красивых словах о невинности, но сами же втоптали их в грязь, приняв меня за одного из тех мальчиков, которым, судя по всему, не счесть числа в вашем списке любовных похождений! Но я не из этой братии! Вы решили, что так быстро согласившись вам позировать, я одновременно дал согласие стать вашей игрушкой, как… как мисс Розалия?! Данте медленно осел, пораженный гневным монологом. — Тимоти… — прошептал он, с восторгом глядя в пылающие яростью голубые глаза, — ты божественно прекрасен… Тимоти удивленно моргнул. Открыв рот и порывисто вдохнув, он нахмурился, отчаянно желая что-нибудь ответить, какую-нибудь колкость, но не смог. Опустив голову, он с тихим стоном уткнулся лбом в колени. — Боюсь, вам придется подыскать новую модель для образа Гавриила, — едва слышно произнес юноша. — Выслушай меня, — прошептал Габриэль, осторожно кладя ему руку на плечо. — Да, я не святой. Но я никогда и не пытался казаться им. Безусловно, людская молва приписывает мне множество отвратительных вещей, и не стану скрывать — отчасти она права. Ты вообразил себе идеал, Тимоти, поэтому разочарование оказалось таким горьким, но поверь — мне гораздо горше осознавать, что я так пал в твоих глазах. Но я не хочу, чтобы мой безрассудный поступок послужил поводом для расторжения нашего договора. К тому же, твой дядя будет весьма расстроен упущенной возможности заполучить свой портрет даром. Забыл, что мы с ним заключили соглашение? Ты — позируешь мне, я — не беру с него денег. Тимоти невесело рассмеялся и поднял на Данте влажный взгляд. — Почему я чувствую себя вещью, которую вот так запросто можно продать? Габриэль улыбнулся и облегченно вздохнул — во взгляде юноши больше не было гнева, лишь печаль. — Не думаю, что следует из-за этого переживать. В какой-то степени мы все продаемся: продаем свои таланты, умения, тела. Некоторые продают свою любовь и совесть. Это закон жизни, Тимоти. К сожалению, свобода — лишь мираж, воображаемый такими романтиками, как я и мои друзья… — грустно закончил он. — Отчаянные романтики? — шмыгнув носом, робко улыбнулся юноша. Данте усмехнулся. — Скорее — отчаявшиеся. Впрочем, это определение относится только ко мне. Миллес и Маньяк весьма успешны, чего не скажешь о твоем покорном слуге. — Он тяжело вздохнул и поднял умоляющий взгляд на юношу. — Прошу, не оставляй меня. В твоих руках моя судьба, как художника. Если я не закончу «Благовещение», то лишусь покровителя, а найти другого, в нынешнее время, непосильная задача. Но еще более непосильная задача — найти тебе замену. Таких как ты я больше не встречал… Опустив глаза, Тимоти задумчиво вертел в пальцах соломинку, покусывая губы. Наконец, он вздохнул и тихо спросил: — Завтра в десять? Россетти едва удержался, чтобы не наброситься на него с объятиями и, одарив юношу слепящей, счастливой улыбкой, кивнул. — В десять, мой друг! Я буду тебя ждать.