Nigra in candida vertere

      Солнце слепит глаза, отчего зарываюсь под одеяло с головой. В моей комнате нет часов, поэтому я не знаю, сколько времени, но из — за шума на улице можно догадаться, что уже давно утро. Переворачиваюсь на бок и утыкаюсь носом в подушку.       Неразборчивые крики людей на улице не дают мне покоя, и я верчусь в кровати, как белка в колесе. — Жади, — послышался голос Зорайде, — Жади, вставай, — голос уже совсем близко. Лежу неподвижно, думая, что это все мне снится. — Аллах! Жади, — Зорайде скидывает с меня одеяло, и солнечный луч светит в лицо. — Ч…что? — протираю глаза и накрываюсь подушкой. — Аллах! Жади, вставай. Уже полседьмого. — Спасибо, — бормочу через сон, — давно хотела узнать, сколько времени. — Жади, ты еще в кровати?        Поворачиваю голову и замечаю что в дверях стоит Латифа.  — Жади, проспишь фаджр! — Уже встаю, — томно отвечаю. — Дайте мне минутку. — Хорошо. Буду ждать тебя у себя, Жади, — Латифа берет Зорайде за руку, и они выходят из комнаты.       Киваю и, зевнув, встаю с кровати. Все подушки сброшены, а цветок в горшочке, который стоял на прикроватной тумбе, — перевернут. Единственная моя беда — я плохо сплю и постоянно кручусь во сне.       На диванчике рядом меня ожидает белое длинное платье и кремовый платок. Недолго думая, натягиваю на себя эти вещи и достаю из чемодана коврик для молитвы.       Утренний намаз мы в Бразилии пропускали. Конечно, дяде Али это никто не скажет. Но тут, значит, два выхода: или я привыкаю вставать так рано, или уезжаю в Рио. Если быть честной, мама меня учила по Корану, но не так строго. Она понимала что в таком месте, как Бразилия, нам, мусульманкам, делать нечего. Поэтому иногда она даже отпускала меня на дискотеки. Об этом дядя Али тоже не узнает.       Красная дорожка на полу быстро привела меня в комнату к Латифе, которая уже расстелила свой коврик и присела рядом с ним. Она грозно на меня смотрит и указывает на ярко-синие часы, которые стоят на подоконнике. На них без десяти семь, еще бы пять минут — и я опоздала. — Извини, — быстро расстилаю коврик рядом с ней, — с дороги еще не отошла. — Я все понимаю, Жади, — сестра мило улыбается.       Ровно без пяти семь мы начинаем молитву. Каждый раз, когда проговариваю священные слова, меня охватывает чувство достоинства и неограниченной веры. Я вспоминаю, как мама учила молитву со мной, и как я все время опаздывала в школу из-за неё. На моем лице появляется улыбка. — Ну вот, — говорит Латифа, когда мы закончили, — ты уже счастливая. Только, Жади, — она опускает голову, — ты громко молишься. Женщина не должна громко молиться. — Я всегда так молилась, — её заявление меня немножко оскорбило. — Ля, Жади, я не хотела тебя обижать, — сестра подходит и обнимает меня. — Я и не обиделась. — Жади, — на пороге стоит Зорайде, — сид Али ждет тебя. — Хорошо, только Коран возьму.       Кабинет дяди находится на первом этаже, рядом с гостиной. Зорайде быстро идет вперед, а я не могу в полной мере догнать её — длинное платье путается между ногами и мешает передвижению. — Жади пришла, сид Али, — Зорайде первая заходит в комнату, а я стою сзади и крепче сжимаю книгу в руке. — Пусть войдет, — раздается дядин голос. — Зорайде рукой указывает на дверь, и я делаю шаг внутрь.  — Жади, как я рад. — Благословите, дядя, — подхожу и целую его руку. — Да преподнесет тебе Аллах сладкую жизнь, — дядя Али садится на кресло. — Твоя мать была умной женщиной, Жади, — продолжает он, — я уверен, что она научила тебя самому главному. — Так и есть, дядя. — Аллах говорил, — дядя встает и подходит ко мне, — что родители — это сундук, а их дети — сокровища. Ты, — он берет мою руку, — самый красивый рубин, Жади, — опускаю глаза в пол. — Как тебе спалось? — Хорошо. — Ты принесла Коран? — киваю и протягиваю книгу дяде. — Какая старая. Это матери? — Снова кивок. — Это хорошо. Хорошо, Жади, что ты чтишь память об умерших. Ты ведь знаешь арабский? — Немного. — Ну, это поправимо, — дядя скрещивает руки на груди. — Перед иша зайдешь ко мне и расскажешь первую суру. — Рассказать? — переспрашиваю. — Да, — дядя Али разводит руками, — выучишь и расскажешь. — Ладно, — забираю у дяди Коран и прижимаю его к груди.       Дядя молча берет со стола бутылку с коричневой жидкостью и наливает к себе в стакан. Он одним глотком опустошает его и облегченно вздыхает. Осматриваюсь вокруг: дизайн этой комнаты очень отличается от других в этом доме. Больше всего она напоминает мне Рио: такая светлая, и нет ни одного намека на мозаику или марокканские мотивы. — Нравится? — дядя замечает, что я осматриваю его кабинет. — Да. — Этот кабинет мы обставляли вместе с моим бразильским другом, доктором Альбьери. — Бразильским? — Да-да, Жади, бразильский друг. А ты что, думала, что мы тут отрезаны от всего мира? — он смеется. — У меня есть очень хорошие знакомые в Рио. — Рио… — шепчу. — Пророк говорил: «Если будешь страдать за прошлым, никогда не построишь будущего». Так что, Жади, чем быстрее привыкнешь к Марокко, тем быстрее откроешь себе новый, светлый путь. — Да, дядя. — А теперь ступай, — он указал на дверь.       Этих слов я ждала с самого начала, как сюда зашла. Дядя Али — добрый и очень умный человек, но он не может понять, что хоть я и воспитывалась в мусульманской семье, но все же жила в Рио. — Ай, Жади, ты меня напугала! — из — за поворота на меня вылетает Латифа. — Прости, — обхожу её. — Хочешь пойти с нами на рынок? Дядя Али сказал купить тебе новую одежду. Если хочешь, мы, конечно, можем и сами купить. — Одежду? — поворачиваюсь к сестре, — а чем моя не угодна? — Жади, твоя одежда — харам. — Латифа улыбается. — Женщина не должна такую носить. Тебе же понравилось платье, которое на тебе? — Нет. — Отрезаю, — оно жутко неудобное. — Просто ты не привыкла. Я пойду скажу Зорайде, что ты идешь с нами.       Сестра радостно бежит на кухню, а я неторопливый шагом иду в свою спальню, чтобы положить Коран. Как обычно, в комнате пахнет разнотравьем, а солнце заливает её полностью. Присаживаюсь на диван и облегченно вздыхаю. Только вчера прилетела, а уже устала. Выглядываю в окно и замечаю, что оно выходит на улицу, где толпа людей что-то между собой обсуждает. — Жади! — Ай! — вскрикиваю. — Зорайде, не пугай меня больше! — Аллах, Жади, не выглядывай в окно! — Да почему?! — Тебя могут увидеть. Аллах! — запричитала Зорайде. — Я же говорила, в этой комнате не нужны окна. — Зорайде, меня никто не видел. — Ну, вы где? — Латифа крутит в руке сумку. — Уже идем, — хватаю за руку Зорайде, беру с дивана хиджаб и выхожу из комнаты. — Что случилось? — интересуется сестра. — Все хорошо, — бросаю взгляд на Зорайде, которая стоит и что-то шепчет. — Все хорошо. Пошли, покажешь рынок. — Да, наш рынок самый яркий и красивый. — Я заметила, — недовольно говорю. — Тебе понравится. Особенно украшения, — Латифа встает перед зеркалом, которое висит в коридоре, и принимается надевать платок. — Когда я выйду замуж, у меня будет много золота. Очень много, — она мечтательно закатывает глаза. — Верю, — на скорую руку завязываю хиджаб, а потом еще стою и жду, пока это сделает Латифа.

***

      Яркие, разноцветные прилавки с овощами, тапками, специями и коврами кидаются в глаза. Точнее, глаза разбегались, когда видели все это. Хотелось все потрогать, пощупать, попробовать…       Хоть улицы здесь больше напоминают лабиринты, но Зорайде с Латифой ловко в нем ориентируются. Они пробираются сквозь толпу и точно знают, куда идти. — Пришли, — говорит радостно Латифа. — Куда? — спрашиваю. — В лавку, где торгуют платками. Посмотри, — сестра подбегает к вышитому золотом хиджабу, — какое красивое. Мы берем это, и это, — белый платок с красными розами красуется на её голове. — Жади, подойди! А какой нравится тебе? — Ну, наверное, этот, — простой черный платок висит в самом дальнем углу. — Ля, Жади, так ни один жених на тебя не посмотрит. — А я и не хочу жениха. — Харам! — платок падает из рук сестры. — Харам так говорить! — Латифа… — Ля, ля, ля, Жади! Не говори так! — Хорошо, — соглашаюсь, лишь бы она замолчала, — не буду больше так говорить. — Вот так, — Латифа поправляет платок, — Зорайде, купи это, а мы пойдем посмотрим чадру.       Сестра молча идет к другому прилавку и долго выбирает подходящее платье. Потом так же долго и методично осматривает его. И это все молча. Видимо, я чем-то сильно обидела Латифу. — Латифа, — начинаю, — я не собиралась тебя… обижать. — Ты не обидела, — гордо отвечает она, — просто это харам. Харам не хотеть жениха. — Хорошо, я поняла. Только не расстраивайся. — Как тебе этот? — Латифа подает мне желтый кафтан с розовыми разводами. — Нормальный. — Значит, мы его купим.       Поход на рынок оказался не таким ярким, как сам базар: Латифа то и дело покупает разноцветные, безвкусные вещи, а Зорайде все оплачивает. Люди, которые толпились на улице, вызывают чувство страха. Особенно меня волновали мужчины, которые пили чай на каждом углу. Может, в Рио все и раскрепощенные, и развратные, но там я чувствовала себя более уверенно.       Домой мы возвращаемся как раз к зухру, и поэтому, не теряя времени, сразу скинув платки, решаем, что будем молиться в моей комнате. Хоть комнатка и была намного меньше Латифиной, но мы удобно размещаемся около двери.       Когда заканчивается молитва, мы слышим, что в дом кто-то пришел. — Это наверное, сид Иман, — Латифа соскакивает с колен и начинает носиться по комнате, как газель. — Кто такой сид Иман? — спрашиваю, бережно складывая коврик. — Это… ну… — она явно нервничает, — человек, который отвечает за свадьбы. — Сваха, что ли? — Сваха? — переспрашивает сестра. — Да, наверное. Странный у вас бразильский язык. — Латифа, нет бразильского языка, в Рио разговаривают на порт… — Латифа! — в комнату забегает Зорайде! — Латифа! Сид Иман здесь. — Аллах! — сестра принимается обмахивать себя. — Я знала! Зорайде, что они говорят?! — Не слышно. — Ля, ля, ля. Как же так, Зорайде? Что, совсем? — Совсем. — А зачем, — начинаю раскладывать покупки, — подслушивать? — Чтобы узнать, кто мой жених! — Разве тебе не без разницы? — грубо и практически с издевкой спрашиваю. — Тебе же главное замуж выйти. — Нет, не без разницы. Я хочу чтобы мой муж был богатый и красивый. Я рожу ему много красивых сыновей и дочерей. — Конечно родишь, — пытаюсь поместить все вещи в маленький комод, — куда ты денешься. — Жади! — Зорайде прикрикнула на меня, — что с тобой? — Все хорошо, — еле пыхтя произношу, — Зорайде, помоги. — Зорайде! Латифа! — писклявый голос Каримы слышно еще снизу. — Латифа! — Да что ты кричишь?! — спрашивает Зорайде. — Зорайде, там Сид Али просит принести шебакию. — Так принеси! — Не мне! — Карима начинает громко объяснять на арабском, сажусь на диван и закрываю уши. — Мне? — Латифа побледнела. — Спускайся, — Зорайде накидывает на голову сестры платок, — я принесу поднос. — Они с Каримой вылетают из комнаты, и я облегченно вздыхаю. Этому дому не хватает тишины. — Аллах! Дай мне силы! — причитает Латифа. — Не волнуйся, — пытаюсь ободрить её, — это же всег… — Жади! Этому человеку нужно понравиться. Он представитель и потом расскажет обо мне моему жениху. — Ты красотка. Ты понравишься. — Шукран, Жади.        Латифа взяла со столика золотую брошку и быстро заколола платок на боку. Она вылетела из комнаты, как пуля, а я села на кровать и вздохнула полной грудью. Когда в комнате находится больше двух людей, жить здесь просто невозможно.       Снизу слышно, как дядя Али подзывает Латифу, слышно, как ставится поднос. Надеюсь, что у неё там все хорошо будет, это ведь её мечта — замуж выйти. Смотрю в потолок и вижу, что в углу комнаты паук плетет свою чудесную паутинку. Это действие меня так завораживает, что не замечаю, как засыпаю. — Жади! — резко открываю глаза и вижу перед собой счастливое лицо Латиффы, — Ты проспала аср и магриб. — Разве? — соскакиваю с кровати, отчего голова резко закружилась. — Да, — мечтательно отвечает сестра. — Не волнуйся, дядя Али не узнает. — Спасибо, — сажусь обратно. — Ну, как все прошло? — Ох, Жади, — Латифа закружилась на месте, — все прошло чудеснее, чем я думала. Он сказал, что я достойная невеста. — Ну вот, — зеваю, — а ты переживала. — Ага, — Латифа присаживается напротив меня, — я так рада, Жади. Это ведь предназначении женщины — быть любящей женой. — Сколько времени? — Полдевятого, — отвечает сестра. — Забыла… — говорю, и в душе зарождается чувство страха. — Что забыла, Жади? — Суры выучить забыла. Дядя Али меня убьет. — Ля, Жади. Дядя Али понимающий. Просто скажи что ты… — она закусывает губу, придумывая, — … радовалась за меня и поэтому забыла! — Жади, — Зорайде заходит в комнату, — Сид Али зовет. — Но ведь сейчас рано. — Он просил зайти сейчас. — Скажи, как я тебя научила, — кричит сестра мне вслед.       Вечером в доме загораются яркие лампы, которые освещают все вокруг, отчего в доме было светлее, даже чем на улице днем. — Жади, — дядя Али радостно мне улыбается, — вижу по твоим глазам, ты не ожидала, что я тебя позову? — Не ожидала, — отвечаю. — Пророк говорил: «Если человек знает, его хоть среди ночи разбуди, он тебе расскажет». — Согласна. — Готова? — Нет, — опускаю глаза в пол, — дядя, мы так были рады за Латифу, что я совершенно забыла про ваши указания. — Жади, женщина не должна быть легкомысленной. Я тебя прощаю… -В ответ на его слова я улыбаюсь. — Но, — дядя поднимает палец вверх, — это был первый и последний раз. — Да, дядя. — Завтра меня не будет. Так что расскажешь мне в среду. А теперь иди, отдохни. Набирайся сил, Жади. — Благословите, — целую руку дяде и, развернувшись, пытаюсь скорее уйти отсюда.       Внутри меня все радуется. Напеваю под нос себе любимую мелодию и быстро иду в комнату. — Жади, — меня окликает сестра. — Я всегда на ночь молилась одна, — вру. — Понимаю, — отвечает Латифа. Потом желает мне доброй ночи и заходит в свою комнату. Могу поклясться, что слышу, как она закрывает дверь на замок.       Падаю на кровать и сладко подтягиваюсь. Люди, которые стали мне семьей, так и не поняли — я от пяток до корней волос бразильянка, хоть и мусульманка. Они не поняли, что я не собираюсь подчиняться их правилам. Они не узнают, что ишу я тоже пропустила.