Nigra in candida vertere

      Солнце давно светит в мое окно, а тень от предметов вырисовывает различные силуэты на стене. Всю ночь не смогла сомкнуть глаза и в итоге получила под ними огромные синяки. Снизу, на кухне, слышу как снова ругаются женщины, как бьется посуда. Жизнь течет своим руслом. Но не моя. После вчерашнего вечера сердце раскрошилось на мелкие кусочки.       Натягиваю одеяло на голову и пытаюсь абстрагироваться от шума, что меня окружает. — Жади! — Латифа залетает ко мне, впуская из коридора холодный ветер. — Ты еще в кровати? — удивленно спрашивает она. — Да. — Жади, — сестра присаживается на диван, — я не могла уснуть целую ночь. Представляешь? — Представляю, — скидываю одеяло на пол и сажусь на кровать напротив Латифы. — А ты чего не спала? — Думала о Мохаммеде. Не такой он и урод. Молодой мужчина, довольно — таки симпатичный. Есть и похуже. Главное, что их семья богата, и у меня будет много золота. — Тебе главное, чтобы золото было? — удивляюсь. — Это одна из причин. — Ох, неужели у тебя их много? — спрашиваю и понимаю, что в моем голосе звучит нотка сарказма. — Жади, ты сегодня встала не с той ноги? — Я встала не с той жизни, Латифа! — после вчерашнего вечера мои и так расшатанные нервы не выдерживают. — Все наладится. Поверь мне. — Мгм, — встаю с кровати, — конечно. Куда мы денемся, — подхожу к комоду и достаю оттуда длинное платье из натуральной ткани. — Нам уже некуда деваться. — Жади, ты так говоришь, как будто тебя на заклание ведут. — А так и есть, — надеваю платье, — какие ужасные здесь наряды. — Когда выйдешь за Саида, сможешь купить ту одежду, которая тебе понравится. Если конечно, Саид разрешит. — Что? Разрешит? — Да, ты же будешь одеваться только ради него. Жади, тебе повезло. Он у тебя такой красивый, — Латифа облокотилась на спинку дивана, — такой… мужественный что ли. — Да что ты заладила! Не хочу о нем говорить. — А разве, — сестра в упор смотрит на меня, — он тебе совершенно не понравился? — Ни капли. — Да брось, Жади. Неужели такой красивый мужчина тебе не понравился? — Красивый? — вытаращиваю глаза на сестру, — в каком месте? Вот Хайме Гарса красивый, а Саид - нет. — Он такой высокий…- мечтательно произносит Латифа. — Наверное, это его единственный плюс. — А глаза? Ты видела, какие у него глаза, Жади? Такие чистые и ясные. В них можно прочитать всю ту теплоту, что он носит в сердце. — Латифа! Хватит. Надоело. Одни разговоры только про этих женихов. — А мне вот интересно, что они подумали о нас? — Ох, Латифа! — подхожу к своему чемодану, что стоит в углу, — если так интересно, — открываю его, — спроси у них сама, — достаю красную бархатную шкатулку. — Ля! — отказывает сестра, — пусть первый заговорит. — Тебя не понять, — присаживаюсь рядом. — Что это за красота, Жади? — сестра выхватывает шкатулку и начинает вертеть её, рассматривая с разных сторон. — Это украшение, что мне дарила мама. Хочу надеть что-то особенное. — У тебя появилось настроение? Это хороший знак. — Да, — открываю шкатулку и достаю оттуда ожерелье. — Какая красота! — восхищенно вскрикивает Латифа, — у твоей мамы был отличный вкус. — Да. Она была моей надеждой. Всегда мне помогала. — Не грусти, Жади. Она с Аллахом. Там всем хорошо. — Ты права. Не буду. — Давай я помогу тебе его надеть, — говорит сестра. Разворачиваюсь спиной к Латифе и убираю волосы. — Ну вот и все. Повернись. Как тебе идет этот цвет… Красавица. — Шукран, — улыбаюсь в ответ. — Может, пойдем на кухню? Зорайде обещала, что испечет ргаиф. — Ргаиф? Что это? — Тебе понравится, — сестра соскакивает с дивана и тянет меня за собой. — Ты такого еще не ела. Правда, у на… Дядя Али? — испуганно проговаривает Латифа, когда врезается в дядю, — благословите, — она склоняет голову и целует его руку. — Благословляю, дочка. Жади? — он подает мне руку и искоса смотрит на меня. — Благословите, — выдавливаю из себя улыбку и еле — еле прикасаюсь к его руке. — Благословляю, — так же проговаривает дядя, — зайди ко мне. Мне нужно с тобой обсудить кое-какие дела. — Да, дядя.       С гордо выпрямленной спиной дядя развернулся и пошел по направлению кабинета. Пожимаю плечами и плетусь за ним. Не хочу, чтобы дядя ворчал из — за того, что снова не слушаюсь. Раз сказал — что — то обсудить, значит надо идти и обсуждать сейчас. — Ты рада свадьбе, Жади? — спрашивает дядя, когда за мной закрывается дверь. — Рада. — Точно? Я же не тиран, Жади. Не тиран, — он мотает головой, — все должно быть по согласию, понимаешь? — Понимаю, — соглашаюсь. — Все хорошо, дядя, не волнуйтесь. — Точно? — киваю, — ты красавица, Жади. Ты будешь счастлива. — Спасибо, дядя. — Наше с тобой обучение Корану отменяется, — он присаживается в кресло. — Почему? — удивляюсь. — Ты почти уже замужняя женщина, Жади. Муж сам научит тебя всему что надо. Теперь, — он показывает на меня пальцем, — у тебя есть свой пастух. — Это все, что вы хотели мне сказать? — нервы на пределе, но все же пытаюсь держать себя в руках. — Нет. Звонил Саид, — от упоминания его имени становится дурно, — он хочет зайти. Вместе с Мохаммедом, разумеется. — И что? — Будь приветлива, Жади. Ваша первая встреча была не очень хорошей, постарайся сегодня все исправить. — Хорошо. Я могу идти? — Иди.       Все что сейчас со мной происходит, кажется глупой шуткой. Сном. Вот сейчас проснусь, и все будет хорошо… Но нет, я не проснусь. Этот кошмар наяву. И мне надо его пережить. — Что случилось, Жади? — спрашивает Зорайде, когда захожу на кухню. — Дядя Али сказал что — то плохое? — дожёвывая, спрашивает Латифа. — Нет. Зорайде, дай воды. Просто сегодня к нам снова придёт семья Рашидов. — Аллах! — вскрикивает Латифа, — я знала! Я же говорила, Зорайде, сердце невесты никогда не подводит! Я чувствовала! — Надо приготовить что — то особенное. Карима, — Зорайде подозвала к себе служанку, — приготовь баранину. Что все встали? Ялла, ялла. А вы, — она посмотрела на нас, — идите отдохните. Я скоро принесу вам в комнату фрукты. — Пошли, Жади, — сестра снова потянула меня за собой, — выберем, что надеть. — Латифа, — убираю её руку, — у меня болит голова. Я хочу побыть одна. — А, конечно, Жади. Прости. — Не страшно, — улыбаюсь ей в ответ. — Когда придут они, позовешь меня? — Обязательно.       После вереницы дверей все — таки захожу к себе в комнату. В ней, как положено по традиции, пахнет белой фрезией и нероли, а через окно просачивается жаркое марокканское солнце. Теплая кровать так и манит к себе. Не раздумывая опускаюсь на неё и радостно зарываюсь в множества подушек.       Сейчас во мне бушуют две эмоции: печаль — от понимания, что все это происходит со мной, и счастье — от предвкушения, что придут гости. Вот только нужно понять, чего я больше хочу: чтобы это уже все прошло или чтобы не начиналось?