Nigra in candida vertere

— Жади! Жади! — растрепанная Латифа вбегает в комнату. — Жади! Они пришли! Аллах… — она закусывает верхнюю губу, — Аллах! Я так волнуюсь! — Латифа! Успокойся. — Как тут успокоиться, Жади?! Аллах! — Все будет хорошо, — повторяю такую уже заезженную фразочку, — вот увидишь. — Девочки, — писклявый голос Каримы слышно еще за дверью, — дядя Али просил вас спустится. — Аллах! — Латифа забегала по комнате, — как я выгляжу? — Как и утром, — встаю с кровати и подхожу к зеркалу, — ты красавица, — небрежно накидываю на голову платок и закалываю его синей булавкой. — Может, мне переодеться? Может, хиджаб поменять? Может, надо больше колец? — Успокойся, — подхожу и обнимаю её за плечи, — тебе не стоит волноваться. — Может, ты и права. Но я оче… Так, ладно, — она решительно трясет головой, — пошли.       Спускаться куда легче, чем подниматься. Точно так же и в жизни — опустить руки легче, чем стать победителем. И раз уж мне выпала такая судьба, то я выиграю. Чего бы мне этого ни стоило. — О чем ты думаешь, Жади? — спрашивает Латифа, когда мы почти подошли к гостиной. — О победе. — О чем? — Победе, — повторяю. — Как говорил Хемингуэй: «Раз уж начал — побеждай». — И что? — непонимающее спрашивает сестра. — И я собираюсь побеждать, Латифа. Я добьюсь в жизни того, что хочу. — Жади, только не делай глупостей. — Не сделаю. — А вот и мои птички, — говорит дядя, когда мы с сестрой заходим в комнату. — Ас-саляму алейкум, — проговаривает почти шепотом Латифа. — Ва-алейкум ассалям, — отвечают ей семья Рашидов в ответ, отчего сестра становится красной как рак. — Жади, — обращается ко мне дядя, — а ты, не хочешь поздороваться? — в его голосе нотки злости. — Извините, дядя. Ас-саляму алейкум, — произношу гордо, громко и в тоже время смотрю в глаза Саиду, отчего теперь он красный как помидор. — Ва-алейкум ассалям, — лара Назира, которая сидела рядом с Саидом, заметила изменения в нем. — И так всегда? — недовольно спрашивает она дядю, — так всегда придется её подталкивать? — Я просто волнуюсь, — тут же нахожусь с ответом. — Знаете, — снова смотрю на Саида, — когда девушка влюбляется, она иногда делает глупые вещи. — Знаю, — Назира обходит меня справа. — Пророк Мухаммед говорил: «Нет ничего прекраснее, чем распускающийся цветок, и нет ничего превосходнее, чем зарождающаяся любовь», — дядя с гордостью произносит эти слова. — Так что, я думаю, что можно простить юной влюбленной девушке её несмелость. — Разумеется, дядя Али, вы правы, — заулыбалась Назира. — Любовь — это дарование Аллаха. — Да, — соглашается дядя. — А теперь давайте отведаем баранину. У меня в доме самая лучшая баранина!       Музыка, которую включила Зорайде, разлилась по всей комнате, как вино по стаканам. Латифа смотрит на всех большими глазами и казалось, что она совершенно не дышит. Мохаммед изредка на неё поглядывает, то и дело пряча глаза и нервно перебирая руками ткань своих белых брюк. Назира пытается кокетничать с дядей Али, все время поправляет свой платок и звенит браслетами.       Пристально смотрю на Саида и понимаю что он это замечает. Улыбаюсь ему и невинно опускаю глаза в пол. — Саид, что случилось? — спрашивает его дядя. — Здесь… — поднимаю на него глаза, — очень… жарко… — мямлит он и залпом выпивает стакан воды. — Жарко? — дядя смотрит на меня, — Ну, раз тебе жарко, то можешь выйти во двор. — Да, — он резко встает, — я пойду посижу на улице.       Наблюдаю, как он уходит, и не могу не заметить — он очень высокий. Хоть его тело и скрывает белая джеллаба, но могу поклясться — он хорошо сложен. — Жади, — из раздумья меня вырывает Латифа, — ты что это делаешь? — Ничего. Ничего не делаю. — Ты что это, — сестра смотрит на дверь, за которой только что скрылся Саид, — заигрываешь с Саидом? — С чего ты взяла? — поправляю кольцо на руке. — Я видела, как ты на него смотрела. — Он первый начал. — Начал что? — Смотреть, — безразлично отвечаю ей. — Жади, ты это делаешь очень открыто. — Латифа, если Аллах подарил мне такой шанс — грех не воспользоваться, — разворачиваюсь и медленным шагом подхожу к окну, что выводит во двор, — ты же сама говорила, что судьбе нечего противиться. — Говорила, — сестра обходит слева. — Но не так, Жади. Так нельзя. — Делаю, как могу, — пожимаю плечами. — Только не… — …не делай глупости. Знаю, Латифа. Знаю.       Латифа, как и положено примерной мусульманской женщине, молча разворачивается и садится напротив Мухаммеда. Она начинает внимательно слушать, о чем рассказывает лара Назира. Мне это ни к чему. У меня есть своей занятие — Саид.       Он сидит на скамейке и смотрит в пол. По всему видно, что он чем-то обеспокоен. Идея приходит в голову моментально. — Дядя, — резко разворачиваюсь к гостям лицом, — можно я понесу Саиду фрукты? — Если ты того хочешь, — отвечает дядя. — Шукран, — радостно поднимаю со стола поднос с различными фруктами.       Взгляд Назиры меня провожает аж до самых дверей. Уверена — я ей не понравилась. Как, в принципе, и она мне. Везде главное обоюдность. — Я принесла Вам фруктов, — почти шепотом произношу. — Шукран. То есть спасибо, — и он снова красный как рак. — Да, спасибо, — еле выговаривает эти простые слова и отворачивается к стене. — Я подумала что, ВАМ, — выделяю это слово, как могу, — захочется поесть, — подхожу к нему поближе. — Берите. — Спасибо, — пытается на меня не смотреть, но это получается плохо. — Я поставлю их на столик. Может, Вам принести воды? — Нет. Спасибо.       Улыбка сама появляется на моем лице — впервые вижу такого застенчивого жениха. В Рио таких не было. Если там парню понравилась девушка, он решительно добивается своего. А этот Саид, наверное, и целоваться не умеет. Подавляю глупый смешок и, развернувшись, возвращаюсь домой. — Жади, ну как там Саид? — спрашивает дядя. — Хорошо, — еле выговариваю это и пытаюсь не засмеяться. — Простите. Просто у меня сегодня хорошее настроение. — Я надеюсь, ты не смеешься попусту, — Назира вставляет свои пять копеек, — ведь глупышка нам не нужна. — Я смеюсь, только когда надо, — выгораживаю себя. — Наша Жади особенная, — дядя вступается за меня, — что может быть лучше, чем веселая красавица? — Вы правы, дядя, — позади меня непонятно каким образом вырастает Саид. Я чувствую его разгоряченное тело, — Жади очень веселая девушка. — Вот видите, лара Назира, молодые уже поладили. — Вижу, — недовольно отвечает она, — тебе уже не жарко, Саид? — Нет, Назира. Мне нормально, — он проходит и, как нарочно, своей рукой нежно задевает мою. — Жади принесла мне фрукты, и все стало на свои места. — Я рад. Очень рад, — маленький, по сравнению с Саидом, дядя, подходит и хлопает его по плечу, — А теперь Зорайде принесет нам десерт. — Да — да, сейчас принесу, сид Али, — говорит Зорайде. — А мы тебе поможем, — резко выпаливает Латифа.       Сестра тянет меня за руку на кухню, а я как зачарованная не могу выкинуть из головы то мимолетное прикосновение. — Жади! — сестра трясет меня за плечи, — да что с тобой сегодня такое? Еще вчера ты плакала и проклинала все на свете, а уже сегодня радостно улыбаешься ему и носишь фрукты?! — Латифа, успокойся. Я же говорила, хочу одержать победу. — Над кем? — Над всеми, — вскидываю руками, — доказать дяде Али, что могу добиться своего, и неважно, каким путем. А Назире, которую не знаю, но уже не люблю, что Саид будет подчиняться мне. — Так это игра? — Ну конечно, — выглядываю из кухни, — и очень хорошая.        Сестра выглядывает вместе со мной и обнаруживает, что Саид смотрит на нас. — Аллах! Жади, это же харам! Играть с чувствами других! — С моими играют все, и чего — то я не наблюдаю, чтобы они жарились в аду! — Жади, не делай так. — Латифа, не мешай. Прошу тебя. — Хорошо. Но, — она грозит мне пальцем, — когда в Судный день меня спросят, делал ли кто — то из близких что-то плохое, я расскажу всю правду, Жади. Всю правду, — она берет стаканы со стола. — Хорошо, моя милая сестра, разрешаю тебе рассказать, что я такая плохая, — беру графин с соком, — у каждого своя жизнь. И её прожить нужно ярко. — Я тебя очень люблю, — Латифа целует меня в щечку, — хоть ты и вредная. — А я тебя люблю, хоть иногда ты и не понимаешь меня. — Девочки, — Зорайде отрывает нас от разговора, — пошлите. — Идем, идем, — почти хором отвечаем ей.       Семья Рашидов посидела у нас мало. Почти сразу после десерта их позвал по важному семейному делу старый дядя. На прощанье снова посмотрела на Саида, и в сердце поселилось теплое чувство. Даже не теплое — обжигающее, опьяняющее. Чувство, которое до этого мне было неизвестно.       Жади, из семьи Эль Адиба, неужели он тебе понравился? Неужели ты проиграешь свою же игру?