***
Намечались январские гости. В новогодних праздниках я не участвовала к моей радости, даже конторский корпоратив в силу известных обстоятельств меня миновал. Однако некоторые из родственников не сумели смириться с моим полным отсутствием в праздничной программе и пожелали компенсаций. Первым отзвонился Фёдор с заслуженными словами упрёка. А уже потом с инициативой посидеть за столом проявился сверхобщительный муж моей двоюродной сестры Семён. Он работал дальнобойщиком и отличался повышенными общительностью и полнотой. Так и договорились, что соберёмся мы в один из январских выходных у меня в этом немногочисленном составе: я, моя двоюродная сестра Бэлла с Семёном и Фёдор, которого я не видела с осени. Семёна я отдельно попросила придти только с женой и без других сопровождающих: он всегда умудрялся прихватить с собой кого-нибудь из дружков Оба предсказуемо пожелали видеть Бориса за праздничным столом. Им не терпелось поближе рассмотреть моего мужчину. Только Бэлла не высказала никаких пожеланий, за что я ей была особенно благодарна. Борис не выдал ни одной эмоции, услышав о непреложном пожелании моих родственников. Приготовившись к его возражениям на этот счет, я почувствовала себя незаслуженно победившей. Дурацкое чувство. Чтобы сгладить его, я сама высказала вслух свои сомнения: ― Ты же не сможешь ничего ни пить, ни есть? … ― Придётся пить, ― согласился Борис. Ага, они все уйдут, а на мою долю останется пьяный вампир? Подготовка праздничного стола не заняла много времени. Общение с вампиром деструктивно сказалось на моих способностях собирать стол для гостей. Отсутствие необходимости кормить Бориса освободило меня от поварских обязанностей, которые всегда сопутствуют совместному проживанию с мужчиной. У меня только и было забот, чтобы кормить саму себя, и это меня вполне устраивало. Не стала я заморачиваться и теперь, поджидая родственников. Тем более что большую часть провизии они обещали захватить с собой. Я ограничилась тем, что сварила картошку, достала из погреба банку с солеными огурцами и положила в глубокую миску квашеной капусты. Больше, собственно, ничего и не было. И хлеб. К назначенному времени прибыли все гости. Мы все собрались в небольшой комнате, так что сразу стало тесно. Борис пока отсиживался во дворе, благо, мороз ему не мешал. Похоже, он жалел, что ввязался в эту историю. Мне тоже стало не по себе от абсурдности происходящего, хотя я-то уже должна была к такому привыкнуть. После подходящих случаю дежурных приветствий Семён вытащил из пакета сало и жареную свинину в фольге. ― Почти не остыла, ― похвалился он. Мы уже почти всё расставили на стол и расселись, когда, наконец, появился Борис. Вежливо поздоровавшись со всеми, он занял место между мной и Семёном. Бэлла кинула на него заинтересованный взгляд, а Фёдор в открытую принялся недружелюбно сверлить его взглядом. Только Семён не выказал никакого любопытства, деловито раскручивая пробку на бутылке с водкой и разливая алкоголь по рюмкам. Борис мрачно посмотрел на меня. Я сохраняла невозмутимость, внутренне хихикая от предстоящего «испытания едой». Два часа кряду мы сидели за столом, причём беседовали в основном мы трое: Семён лидировал, Фёдор и я иногда вставляли свои три копейки в этот поток красноречия. Бэлла всегда была немногословна, а Борис пока ограничивался только выражением согласия с собеседниками. Он был крайне покладист, ни разу не высказав что-нибудь вразрез с «линией Семёна». Соглашатель! Он явно тяготился своей ролью. Я всё ждала прокола со стороны Бориса. Свинина с чесноком, приготовленная Бэллой, шла на «ура», и то, что здоровый взрослый мужчина не прикоснулся к ней, не могло остаться незамеченным. Его даже нельзя было бы выдать за вегетарианца, поскольку тарелка его оставалась девственно чиста ― Борис не стал унижаться до фокусов с имитацией поглощения еды. Но чтобы сгладить этот диссонанс он не отставал темпами от Семёна, поглощавшего алкоголь в немереном количестве. Это удержало Семёна, обычно весьма бесцеремонного, от вопросов и комментариев, Подозреваю, что он ещё и немного стеснялся незнакомого человека. Я сидела и гадала, нализался Борис или нет. И чем это грозит мне и остальным присутствующим. Механизм действия алкоголя на вампиров до сих пор оставался за пределами моего опыта. Только однажды в конце застолья обнаружилась некоторая странность, на которую обратил внимание разве что Фёдор. Семён длинно и замысловато рассказывал о жизни своего деда, воевавшего в первую империалистическую на турецком фронте. ― Ты представляешь, обратился он к Борису, — он ехали зимой в теплушках несколько суток до самого Крыма!» ― Я был на Англо-бурской войне, ― сказал вдруг Борис, и замолчал, сам оценивая сказанное. ― В Африке что-ли? ― не сориентировался в хронологии Семён, ― Как ты туда попал-то? Миротворцы? Я тоже оторопела от того, что он вдруг вспомнил своё прошлое, да ещё и в присутствии малознакомых смертных. Воистину, Семён и мёртвого разговорит! Борис, идя на попятный, пробормотал что-то утвердительное. Видимо, алкоголь всё-таки действовал и на вампиров. Фёдор выглядел удивлённым, Но, возможно, он просто не слышал никогда такого названия. Я предпочла думать именно так. Бэлла оставалась невозмутимой, как будто это она была вампиром. Хотя на Бориса она всё-таки исподтишка бросала совсем не вампирские взгляды. Неподержанная тема увяла, и скоро гости засобирались домой. Прощаясь, я вышла с ними на веранду. Мужчины вышли, Бэлла замешкалась. Её полная фигура заслонила окно. ― Он интересный, ― сказала она в адрес Бориса. ― Интересный, да… ― протянула я. Когда все ушли, вернулась в дом и, проходя мимо почему-то всё ещё сидевшего за столом Бориса, поинтересовалась: ― На первой или на второй? Он вопросительно вскинул на меня взгляд. ― На первой или второй англо-бурской? На его лице отразилось неудовольствие, а я с тревогой отметила, что он действительно умудрился набраться и выглядел почти пугающе. Я ретировалась в коридор с грязной посудой, моля богов, чтобы винные пары побыстрей выветрились из Бориса. Занявшись хозяйственными делами и не слыша его какое-то время, я почти успокоилась и собиралась уже лечь спать, поскольку время уже было позднее. Но, войдя в тёмную комнату, я поняла, что ошибалась. Борис неподвижно стоял посреди комнаты, сжимая в руках мою куртку. При виде меня он моментально приблизился и сунул её мне в руки: ― Одевайся. Пойдём! …***
Надо полагать, что ночная прогулка до их с Саввой и Григориусом резиденции в сопровождении пьяного Бориса стала расплатой за ужин с родственниками. Я настроилась терпеливо пережить её, не реагируя на возможные провокации, не подозревая ещё, насколько это окажется сложным. Когда мы вошли в дом, я отметила, что он практически не протоплен. Каким же образом тут жил Дэн ― непонятно. Нетопленный зимний дом, отсутствие света. В большой комнате, где были полуоткрыты окна, и зимний ночной воздух усиливал впечатление ледника, сидели трое. Григориуса и Савву трудно было не признать, а третьим был, вернее, была … Лиза! Она вольготно расположилась в кресле, её меховой полушубок был распахнут, открывая ноги в капроновых колготках. Волосы небрежно рассыпались по плечам, расслабленное и довольное выражение лица, ― как будто она не чувствовала холода и страха. От неожиданности я замерла и повернулась к Григориусу: ― Что это значит, чёрт возьми?! ―я поняла, что они её успели обратить, и передо мной уже не просто Лиза, а новоиспечённая вампирша. ―Марьяна, привет! ― отреагировала, наконец, на наше присутствие Лиза, ― Так здорово, что ты тоже здесь! Садись ко мне, тут, правда, немного холодно… Она зябко поёжилась, при этом движении полушубок сполз с её плеча, и я увидела, что на ней только шёлковая комбинация, и больше ничего. Я почти подлетела к ней и схватила за руку, не думая о возможных последствиях. Рука оказалась тёплой ― она оставалась живой! Глупая девчонка скоро получит переохлаждение! ―Зачем ты так? ― почти вскричала я, повернувшись к Григориусу, который самодовольно ухмылялся, глядя на нас с Лизой, ― Что и кому ты пытаешься доказать?! Бориса и Саввы в этот момент в комнате почему-то не оказалось. Григориус подлетел ко мне и буквально прошипел в лицо: ― Мне не надо ничего доказывать! Жизнь смертного ничего не стоит. А ты мешаешь мне получать удовольствие! Я просто в бешенство впала. Он окончательно рехнулся ― решил погубить её теперь уже бесповоротно. Какой бы глупой и легкомысленно она ни была, не понять, что она имеет дело с нечеловеческими существами, было невозможно. Не пожелав терпеть это безобразие больше ни минуты, я выскочила из дома. Зимняя ночь обступила меня. В ярости я понеслась прочь, скашивая себе дорогу ― то есть помчалась прямиком вниз с огромного заснеженного бугра, плавными террасами спускающегося к узкой мелководной речке. Струящийся по щекам холодным потоком воздух заставлял еще больше ускорять темп. Свет луны и звезд, отражавшийся от снега, был моим освещением. Уличные фонари, далеко просматривающиеся с возвышенности, служили ориентирами. Мне следовало спуститься вниз, пересечь почти незамерзающий ручей и миновать небольшую низину, где сильные ключи образовали несколько незамерзающих заводей, обложенных камнями, и дальше подняться по другому бугру, более низкому, но и более крутому, пересеченному посередине узкой дорогой, которая зимой превращалась в тропинку. Мой уход, видимо, не был замечен сразу, так как погоню я услышала только когда успела спуститься к речке. Мысленно поздравив себя с тактическим успехом, я ускорилась, но идти быстро по снегу не получалось. Не стоило и особо стараться ― через мгновение меня настиг чёрный вихрь. Борис вырос передо мной и чуть не сбил с ног: ― Куда тебя понесло?! Никогда ещё я не видела его настолько раздраженным. ― Я иду домой. ― Я тебя спрашиваю, КУДА ТЕБЯ ПОНЕСЛО ОДНУ?! Мне показалось, что он сейчас меня ударит. Ну и дела. ― Я не хочу видеть этого пожирателя детей! ― Это Григориус. Он достаточно взрослый, чтобы принимать решения, которые тебя не касаются! Борис схватил меня за рукава куртки, не давая двинуться. ― А мною ТЫ будешь распоряжаться? ― не выдержала дипломатического тона я. ― Да! ― он всё ещё не выпускал меня, но тут где-то позади нас от речки послышалось некое движение, что-то неслось на нас, подобное снежному вихрю, и чтобы увернуться от него Борису пришлось столкнуть с места меня и самому отскочить в сторону. Странно, что мы устояли на ногах, вернее, странно, что я это смогла. В нёсшемся на нас тёмном вихре материализовались две фигуры. Они молниеносно кинулись к нам. Однако тут же позади них взметнулся ещё один столб снежной пыли и ещё две фигуры устремились сюда же. Первые нападавшие замедлили свою атаку, невольно развернувшись к только что прибывшим. В этой сумятице Борис выпустил мои руки и позволил сделать то, о чём я мечтала больше всего на свете ― ринуться бежать. Не оглядываясь на эту нечеловеческую разборку, я бросилась вверх по склону, понимая, что догнать меня ничего не стоит. Но инстинкт спасения брал своё. Страшные звуки раздавались за моей за спиной. Похоже, борьба там шла на уничтожение. Я продолжала карабкаться наверх, цепляясь заледеневшими руками за слежавшийся снег и царапаясь о него. Тем временем внизу установилась пугающая тишина. Я уже достигла тропинки, гадая, чем грозит мне прекращение звуков битвы, как вдруг кто-то вырос передо мной. ― Куда ты бежишь?! ― Борис уже не сдерживал своей ярости. Я не успела ответить, невольно отталкиваясь от него и, увы, теряя равновесие, полетела вниз. Я падала стремительно, скользя по снегу беспрепятственно вниз, затормозить мне не удалось. Я упала прямо в ключи. Ледяная вода прозрачная и невесомая, сомкнулась надо мной, обожгла лицо, нос и горло, сковала ледяным холодом тело. Вздохнуть мне уже не удалось…***
Я снова попыталась вздохнуть, но у меня опять ничего не вышло. Только теперь это вызвало боль в груди, и в глазах потемнело ещё больше. Кто-то придерживал меня за плечи, мне было не пошевелиться в мокрой одежде, почти затвердевшей на морозе и коробом вставшей вокруг тела. Воздух с хрипом, наконец, вошел в мои лёгкие, и я зашлась полузадушенным кашлем. Грудь неприятно ткнулась в мокрую корку. Кто-то разрывал, разламывал эту корку, а мне было так холодно, слишком холодно, чтобы жить. ― Мариан, пей! ― что-то густое и холодное потекло мне на губы, но у меня не достало сил даже раздвинуть их, и жидкость потекла дальше по подбородку. Борис встряхнул меня и разжал мне зубы, снова прижав своё запястье к моим губам. Теперь жгучие и тяжелые капли обожгли мне горло. Через несколько мгновений знакомый пожар полыхнул по венам, и скоро моё тело налилось жаром настолько, что даже растопило подо мной снег. Зрение и осязание вдруг обострились: в темноте я детально увидела неживое лицо Саввы и немного раздосадованное ― Григориуса, я точно знала, что внизу возле ключей на заснеженной поляне догорают останки двух вампиров, а много дальше, за сгустившейся темнотой, у речки таится ещё несколько других ― невредимых. Потом гневное лицо Бориса заслонило всё, он возвышался надо мной, продолжавшей лежать в снегу, но теперь уже не испытывающей от этого никаких неудобств. И впервые мне нечего было сказать ему.***
Попав домой, я пожелала остаться одна, попросту закрыв перед Борисом дверь. Ещё одно разочарование следовало пережить в одиночестве. Хмель, видимо, выветрился из него, он хотел что-то мне сказать, но воздержался, понимая моё состояние. А, может, и нет, ведь чувства смертных для вампиров ― пустой звук, как внушал мне Григориус. Я прошла в дом и только там вновь ощутила мокрую одежду, прихваченную морозом. Действие крови заканчивалось, я снова стала замерзать и с отвращением выбралась из мокрых промороженных тряпок. Нахлынуло желание залезть в горячую воду. Не противясь ему, я подогрела воды и с наслаждением забралась в ванну. Шёл пятый час утра, и я подумала, что никогда ещё не принимала ванну в такое необычное время. Летом в этот час уже зарождался бы рассвет, теперь темнота ночи рассеется только после девяти утра. Солнце уже повернуло на лето, но свет возвращался медленно. Я медленно водила мочалкой по телу, и вдруг проводя ею по внутренней стороне бедра, я почувствовала что-то необычное на коже. Присмотревшись, я увидела то, что меньше всего ожидала увидеть на своём теле. Это были следы укуса.