***
Утро следующего выходного дня выдалось солнечным. Я прикинула свои перспективы провести воскресенье в одиночестве. Это обстоятельство ни мало меня не огорчало. Вчерашний визит Дэна затянулся до вечера. Так что мне пришлось накормить его обедом. Возникло подозрение, что он за этим и приходил. Разговор наш не принёс ощутимой пользы ни мне, ни ему, в отличие от котлет и супа. Но вечером я буквально вытолкала его за дверь, сопровождая эту процедуру пожеланиями счастливого пути. Григориус поздно вечером болтался во дворе, подкрепляя версию, что Борис свалил надолго. Поэтому в воскресенье я его практически не ждала. Как выяснилось, зря. Он появился ещё до полудня. Столь ранние визиты были всё ещё для меня непривычны. Но безлюдье моей улицы и отсутствие возможных посетителей обнадёживали. В моём доме он мог сверкать при дневном освещении сколько угодно, завораживая меня своим неземным видом. Я испытывала эстетическое наслаждение, разглядывая его дневной облик. Пока я наслаждалась, зазвонил телефон. Это Фёдор проявлял дежурное беспокойство обо мне — своей пусть не очень близкой, но всё-таки родственнице. Полтора месяца он отсутствовал на заработках, и теперь, видимо, вернулся. Он уже свыкся с фактом, что я с кем-то встречаюсь, но насколько это серьёзно, ещё не определял. Поболтав немного обо всём, мы распрощались. Перед прощанием я попросила Фёдора придти ко мне по возможности и наколоть дров. Борис всё это время пребывал в величественном ничегонеделании, тыкая пальцем в экран смартфона, который дома крайне плохо ловил сеть. Стоило мне положить телефон, он оторвался от экрана и посмотрел на меня: — Почему ты просила его наколоть тебе дров? — Я топлю плитку иногда, разве не заметил? -Я не об этом. Почему ты попросила его? Не меня? -? Я, наверное, больше чем удивилась, представив, что вампир может колоть дрова для своей смертной. Тем более я не могла вообразить себе такую просьбу к Борису. Моя историческая память хранила примеры реакции моего бывшего мужчины на просьбы что-нибудь сделать по дому. Плохо скрываемое раздражение и неудовольствие на лице, а потом ещё и постоянное припоминание его трудового подвига как минимум в течение полугода, — всё это до сих пор стоит перед моими глазами. С тех пор свои просьбы я отваживалась адресовать только родственникам и наёмным работникам. Что же сказать сейчас Борису? — Ну, я не знала,.что ты захочешь это сделать, — промямлила я. — Наколи, пожалуйста. Бориса как ветром сдуло из комнаты. Через минуту я уже слышала стук колуна во дворе. Мне стало смешно, и я, привалившись к стене у окна, вдоволь посмеялась. Потом, внезапно, стало грустно. Я, видимо, уже и не знала, как правильно реагировать на всё происходящее. Переколов месячный запас за пять минут, Борис явился со двора с разлохмаченными волосами, но, понятное дело, ни разрумяненным, ни утомлённым. Зато что-то игривое зажглось в его тёмных глазах. — Я заслужил прогулку! — заявил он. — Собирайся! — Как же меры безопасности? — попробовала отвертеться я. — Не переживай! Мы опять убежим, если что! Такого подъёма настроения у Бориса я давно не наблюдала. Облачившись в зимние вещи, я последовала за ним. Очевидно, склонность требовать плату за свою домашнюю деятельность свойственна также и вампирам. Надеюсь, он не будет бесконечно напоминать мне: помнишь, я наколол тебе дров! А вот Фёдору можно было бы просто сказать спасибо! Я подавила вздох. Опять прогулка! Зимние моционы не входили в число моих приоритетов. И представления о забавном у вампиров было слегка своеобразным. Я бы предпочла пройтись на лыжах, в конце концов, чем таскаться по снежной целине, пусть даже меня зачастую переносили на руках. Я ощущала себя безвольной куклой в такие моменты. Мы забирались пешком в такие дали, куда я по снегу ни за что бы не дошла. Становилось жутковато, когда я оценивала преодолённое расстояние. Но очень часто охватывал и безудержный восторг, когда приходило понимание невероятности происходящего и бесконечных возможностей, которые находились сейчас под рукой. Сердце раскачивалось на качелях восторга и страха, замирая каждый раз при переходе от одного к другому. Мы были на этот раз в стороне от леса, на бескрайней снежной целине, без единого следа зверя и человека на сколько хватало глаз. Мы кружили по белому молчаливому простору, бросая вызов рациональному поведению. Мы остановились на мгновение, и я прижалась щекой к его лицу, подобному снегу, и скользнула губами по его твёрдым неподвижным губам. Было ощущение, что я прикасаюсь к замороженной статуе, как вдруг его губы ответили на моё прикосновение, они приоткрылись навстречу моим, словно согреваясь под моим дыханием. Его всё равно не хватило бы, чтобы растопить этот холод. И этого было не нужно. Его холод скорее поглотит моё тепло. Холодный обжигающий поцелуй, холодная гладь щеки скользит по моей, руки, подобные прикосновению зимнего ветра, проникают под мою куртку, под тепло шерстяного свитера, сминают трикотаж белья, смыкаются холодным обручем на талии. Морозный воздух проникает под одежду, змеится вниз по спине. Так мы продолжаем стоять прижимаясь холодными щеками, потом он опускает своё лицо к моей шее, губами раздвигая тёплый меховой воротник куртки, впуская зимний воздух, и медленно вдыхает, продолжая меня удерживать меня руками. И я застываю, глядя на белеющее солнце из-под полуопущенных век. Полузамёрзшую он приносит меня домой, и дальше по сценарию — жаркий секс с ледяным любовником. Тело загорается тысячами искр под его руками, и мне жарко, как рядом с натопленной печкой. Что за парадокс! — Ты заморозишь меня когда-нибудь, — говорю я ему. — Я боюсь заболеть! — Этого не случится. Разве ты не замечаешь, что стала выносливее? — Нет, — (Что он имеет в виду? Секс или мою холодоустойчивость?). — Я всё так же мёрзну, — жалуюсь я. — Ты меньше устаёшь и болеешь, подумай сама. Разве это не так? Послушно подумав с минуту, я вынуждена признать некоторую правоту его слов. — Мне хотелось бы меньше страдать от холода, — продолжаю я своё нытьё. Совсем расчувствовалась! — Это придёт со временем, — говорит мне он, сжимая в объятиях. Дома так тепло, что даже его холодные руки не мешают расслабиться. Я засыпаю и сплю до самого вечера.***
Вечернее пробуждение было мягким и приятным. Я открыла глаза: дневной свет за окном сменился синими зимними сумерками. Повернула голову: Борис сидел в кресле с ноутбуком на коленях и внимательно что-то рассматривал на мониторе. Моё движение от него не ускользнуло. Он тоже повернул ко мне голову и посмотрел прямо в глаза: — Как ты себя чувствуешь? — почему-то спросил он. — Спасибо, хорошо, — неуверенно ответила я, не понимая, почему он так спрашивает. Разве мне было плохо перед тем, как я заснула? Чувствовала я себя вполне нормально, но в то же время было так уютно лежать на диване в сгустившемся темном сумраке комнаты, что я медлила встать и окончательно растерять неясную негу сна. Борис продолжал внимательно смотреть на меня. Я всегда стеснялась такого прямого внимания к своей персоне. Чтобы переключить его на другой предмет я наугад сказала: — Сегодня Григориус останется здесь во дворе или уйдет? — Останется, — ровным голосом ответил Борис. — Мне кажется, что он скучает по Драгане. Или мне это только кажется? — Я в свою очередь внимательно посмотрела на Бориса. Но что я могла разглядеть на его бесстрастном лице. — Возможно, — согласился он. Я уже пробовала выяснить у Бориса, что побудило Драгану бросить меня со связанными руками в лесу несколько месяцев тому назад. — Скорее всего — ревность, — ответил он тогда мне. — Ревность? Ко мне? Она ревновала Григориуса ко мне? — И его, и меня. — Причём тут ты? — Драгана любит быть в центре всеобщего внимания. А тут какая-то смертная завладевает моим, да ещё я заставляю Григориуса охранять тебя. — Но Григориус говорил, что вампиры не принимают смертных всерьёз. И ревновать к смертной — равно унижению. — Вот именно. Ты заставила её унизиться до ревности к тебе и любовника и командира. Драгана видит чуть дальше сиюминутного расклада и разумно посчитала тебя потенциально опасной. Я не очень поняла тогда его последний пассаж и переспросила, в чём сей потенциал мог бы заключаться. Но Борис не ответил. Сказанного им в тот раз было уже много, чтобы ожидать ещё большего. А может он переоценил мои умственные способности. Сейчас я не то, чтобы пыталась вернуться к этой теме. Мне казалось очень важным понять, каковы могут быть поступки Драганы в дальнейшем, и как это повлияет на Григориуса. — Как ты думаешь, он встречается с ней? — я знала наверняка, что Григориус страдает без своей подруги. И не удивилась бы, узнав, что они продолжают видеться и теперь, когда она демонстративно вышла из-под руководства Бориса. — Нет. — Борис, похоже, не сомневался в своём молодом соратнике. — Григориус просто не может теперь видеться с ней. Она примкнула к тем группам, что остались в лесу. Ей нет пути назад. — Она бросила тебя и Григориуса просто так из ревности? В это трудно поверить. — Нет, не только. Она решила, или её убедили, — что уже не важно, — что мои ставки падают. Я, Григориус, Савва, — мы проигрываем и численно и своими поисковыми возможностями этому объединённому вампирскому лагерю. Первый здесь получает всё. И они надеются нас опередить. -И у них есть шанс? — Почти нет, — Борис позволил себе слегка усмехнуться. — То, что вы ищете, это — предмет? Или место? — Ты близка к истине. Я бессильно замолчала. Похоже, у нашей с Дэном вынужденной концессии тоже нет никаких шансов на успех. Желание беседовать дальше испарилось. Я откинула плед и поднялась с дивана, собираясь заняться ужином. — Драгана и Григориус выросли вместе, — вдруг сказал Борис. Я оглянулась. Он сидел неподвижно, глядя в пространство перед собой. Слабый свет от монитора падал на его профиль. — Они жили в одной деревушке под Загребом. Драгана была немного старше Григориуса, и именно из-за неё их обратили. Она как-то раз повздорила с немолодой цыганкой, которая промышляла по деревне. Обменялась с ней парой солёных реплик, что цыганке показалось обидным. Когда под вечер Григориус не нашёл своей подруги, он узнал от соседей про эту ссору и подумал, что цыганка могла как-нибудь отомстить глупой девчонке. Вооружившись колом, он отправился прямиком в табор, разбитый сразу за последними домами, вызволять свою возлюбленную. Придя туда, он действительно обнаружил там Драгану в одной из кибиток, но это оказались не цыгане… Они были рассержены, но решили отплатить вздорной девушке таким образом, чтобы её раскаяние и сожаление было полным — они обратили Григориуса, — Борис замолчал. — И? — не удержалась я. — И тогда Драгана попросила обратить её тоже. Так вот в чём связь и преданность этой пары! Конечно, Драгане, пожертвовавшей своей человечностью ради друга и возлюбленного, всегда будет обидно, если он будет делить своё внимание между ней и кем-то ещё. Но это ведь крайне человеческое чувство. Разве вампир может сожалеть о таких вещах? Разве сможет она простить мне то, что я тоже стала причиной её разлуки с любимым?