Черт из Припяти.

      Про Монину затею с моими снами я Илье все-таки рассказала. Как и про то, что считала себя виноватой в том, что парень заболел. В одну из ночей Черт поймал меня проверяющей спящего Моню.       С недавнего времени я стала просыпаться по ночам. Тихо, чтобы не разбудить сталкера спускалась с печи и пробиралась в комнату, где спал немой сосед и просто стояла на пороге, слушая, его дыхание. — Ну и что ты тут делаешь? — внезапно шепотом раздалось у меня за спиной. Настолько неожиданно, что я чуть не подпрыгнула от испуга. Илья умел материализовываться просто из ниоткуда. Повернулась на голос. Наверное от моего безумного перепуганного вида и огромных глаз, Черт не удержался и усмехнулся. — Прости, не хотел тебя пугать, — сталкер взял меня за руку и потащил прочь из комнаты. — Зачем ты здесь? — Просто. Убедиться, что с ним все в порядке. — А если вдруг нет? Вот ты пришла и тебе показалось, что он не дышит. Ты же сразу с ума сойдешь и нас всех сведешь, — проворчал Илья. — Я об этом не подумала.       Мы вышли на крыльцо и синхронно закурили. — Не делай так больше, — попросил Черт. — Твое присутствие все равно ничего не изменит. Кроме того, Моня говорит, что до Пасхи он будет здесь. Мы с ним договорились, что после пойдем в Припять на недельку. Тебе придется с нами идти. Если вернется Хромой, тебя тут защитить будет некому. Если не хочешь, то у баб Ани до моего возвращения останешься. А я из Припяти Моню провожу на другой берег через Семиходский мост. И, видимо, больше мы с ним не увидимся. — И ты вот так просто его отпустишь? — У меня выбора нет, — грустно усмехнулся мужчина. — И куда он пойдет? Просто умереть где-то? — Я не знаю, — Илья запнулся и вздохнул. — Некоторые вещи я не могу с ним обсуждать. Он просто так решил. Может быть он что-то знает. Я надеюсь, что он вернется когда-нибудь... Мне бы этого очень хотелось. — А Пасха, — спросила я. — Когда она? Сталкер только пожал плечами. — Не бойся, мы ее точно не пропустим. Бабушка поздравлять всегда приходит. С пирогами…       Я потушила окурок о перила и кинула за забор. — Тот крест с цепочкой, что ты ему отдала, он оставил на кладбище на окраине Припяти, — вдруг сказал Черт. — Хочешь, я найду тебе новый. Но если ты без него себя плохо чувствуешь, пока надень тот, что он отдал тебе взамен. Это его личный. Ты ведь хотела что-то на память от него получить.       Я чуть отодвинула ворот футболки. Под ним показался край веревочки, на которой висел Монин крестик. — Во время войны, когда солдатам предстоял тяжелый бой, они обменивались крестами. Это какая-то давняя христианская традиция, — сталкер в задумчивости снова прикурил. — По поверью, так они становились крестными братьями. Вот, у тебя и новый брат, считай, объявился. — Только у него моего креста на шее нет. А самого брата скоро я могу потерять, — угрюмо вставила я. — Ты не знаешь этого наверняка, — отозвался Илья. — А теперь идем спать, — зевнул он и почти не слышно добавил. — Ты меня когда-нибудь сведешь с ума. ***       Вошли в дом и как вкопанные застряли у двери. За столом сидел Моня. А в воздухе ощущался стойкий запах кофе. Не знаю, слышал ли он наш разговор и отчего проснулся в такую рань. Жестом просто пригласил нас за стол. — А тебе-то чего не спится, Монь? — Черт протиснулся за печь. — Это мы тебе поспать не дали?       Немой сосед покачал головой. Отогнул ворот тонкой камуфляжной куртки, в которой скрючившись сидел и ждал нас. На светлой ткани майки красовались свежие капли крови. — Понял, — Илья сел рядом. — Может все-таки в Залесье, а?       Но Моня в своем решении был непреклонен. ***       Кажется, жизнь начинала возвращаться в привычное русло. И даже Моня стал немножко оживать. Разве что постоянные носовые кровотечения его никуда не делись. Иногда с ним случались какие-то странные приступы, когда казалось, что сознание его находится в каком-то пограничном, полуобморочном состоянии. Обычно парень успевал ухватиться руками за край стола или упасть на край лавки, прежде чем безвольной куклой внезапно оседал там, где находился. Когда все проходило, он старался скрыться с наших глаз, словно чувствовал себя виноватым в том, что с ним происходит.       Деревья покрылись молодой нежной листвой, а яблони - густой шапкой розовато-белых цветов. Все чаще немого соседа можно было увидеть сидящим на дровнике до самой темноты. Выглядело это, как настоящая медитация. Он просто неподвижно сидел часами, уставившись в одну точку или прикрыв глаза. Иногда компанию ему составлял наконец вернувшийся худой и облезлый черный волк. Мы с Ильей старались не тревожить их лишний раз. Хотя, стоило только Черту выйти из дома, Флинт вскакивал и пытался спуститься.       Старики периодически заглядывали в гости, справлялись о самочувствии Мони. Баба Анна, завидев его на своем привычном месте, всякий раз печалилась, понимая, что лучше ему не становится. — Ось що, люби мои, Илюшка мени сказав, що вы в Припьять збыраэтеся писля Велыкодня. И Моня з вамы йде. Тилькы у нього дорога в одын кинець буде. Хочу я, щоб ця Пасха йому запамьяталася. Вика, донечко, прыходьте з Илюшею завтра з ранку ранише. Будемо тисто на паскы готуваты, та крашанкы робыты. У чыстый Четвер так належыть. А Моню залыште вдома поспаты, може хоч передумає йты (Вот что, милые мои, Илюшка мне сказал, что вы в Припять собираетесь после Пасхи. И Моня с вами идет. Только у него дорога в один конец будет. Хочу я, чтоб эта Пасха ему запомнилась. Вика, доченька, приходите с Илюшей завтра с утра пораньше. Будем тесто на куличи готовить, да крашенки делать. В Чистый четверг так положено. А Моню оставьте дома поспать, может хоть передумает уходить), — бабушка развернула газету, несколькими слоями укрывавшую принесенную ею миску с пирожками. — Иду до вас, дывлюся, сыдыть бидолашный на дровныку з вовком в обнимку. Думу думаэ. Моня, кажу, спускайся, йдемо пырижкы йсты з чаэм. А вин сыдыть. Очи опустыв (Иду к вам, смотрю, сидит горемычный на дровнике с волком в обнимку. Думу думает. Моня, говорю, спускайся, идем пирожки есть с чаем. А он сидит. Глаза опустил). — Баб Нюр, — Черт вернул чайник на печь. — Мы придем. Но Моню я с нами позову. Вдруг тоже захочет. Он тут безвылазно сидит. На охоту я его давно не беру, — сталкер выглянул на улицу, позвал немого парня за стол. — Он же раньше писанки делал, помнишь, баб Ань? — Господь з тобою, Илюша. Все я памьятаю. Тилькы не до пысанок йому тепер. Напевно дытяча хвороба його повернулася. Кров у нього погана зовсим була. Волонтеры булы тут якраз як вин тут зьявывся. Тоди ще сказали, що хворый вин. Що потрибно його в Кыив везты, а краще в Москву. Але вин втик тоди. А потим чы перерис, чы то зачаилася хвороба його. Сам же знаэш. Йому дров наколоты на тры дни пивгодыны потрибно було. Ех, Моня, Моня… (Господь с тобою, Илюша. Все я помню. Только не до писанок ему теперь. Наверное детская хворь его вернулась. Кровь у него плохая совсем была. Волонтеры были тут как раз как он тут появился. Тогда еще сказали, что болен он. Что нужно его в Киев везти, а лучше в Москву. Но он сбежал тогда. А потом то ли перерос, то ли затаилась хворь его. Сам же знаешь. Ему дров наколоть на 3 дня полчаса нужно было. А что теперь? Эх, Моня, Моня…) — на пороге в дом остановился немой парень, словно ожидая, продолжения ее речи. Бабушка вздохнула. — Ну що ты на мене дывышся? Про тебе горюю. Прыходь, сынку, з Илюшею и Викою завтра. Я тебе чекаты буду. Млынцив твоих улюбленых напеку. (Ну что ты на меня смотришь? О тебе горюю. Приходи, сынок, с Илюшей и Викой завтра. Я тебя ждать буду. Блинов твоих любимых напеку.)       Моня кивнул. Обнял бабушку и сел рядом. Но как она его ни уговаривала, к еде он не притронулся. Только цедил по глоточку крепкий сладкий чай, налитый ему Ильей.       От этих разговоров на душе скребли уже не кошки, а настоящие тигры. Аппетита совершенно не было. Я еле дождалась, когда уйдет баба Нюра. Тут же выскочила из-за стола и ушла в самую дальнюю комнату. Сталкер застал меня там, угрюмо сидящей у окна на лавке, с поджатыми к груди коленями. — Вик, ну что такое, — он примостился позади меня. — Не накручивай ты себя. Ты все равно ничего этим не изменишь. Только душу всю себе в клочки изорвешь, — осторожно обнял и положил голову мне на лопатку. Ну хочешь, я позову Моню? Он посидит с тобой, поговоришь с ним. Скажи сама ему, что не хочешь, чтоб он уходил. Ну или что ты там ему сказать хотела. — Он давно уже все решил. И слушать меня не станет. А ты так спокойно на это смотришь. Даже не пробуешь его остановить. — Я хотя бы пытался. А теперь просто хочу, чтобы до того, как мы уйдем, ему здесь было комфортно. Чтобы он знал, что он живой. И что мы его любим. Пойдем, покурим лучше. ***       Мони в кухне не оказалось. Куда он подевался мы узнали, как только Черт достал сигареты. Парень вошел в избу с длинными ветками цветущей яблони, сразу же заполнившими своим ароматом весь дом. Он вручил этот необычный букет мне. И пока я думала, куда его можно поставить, любуясь нежными цветами, встал позади меня и положил прохладные ладони мне на виски. Илья молча наблюдал, словно уже зная, что задумал наш немой сосед. Закурил, подпер щеку ладонью и подмигнул мне.       Я сидела не шевелясь, зарывшись носом в тонкие розоватые лепестки. Вдыхала запах дикой полесской весны и чувствовала покой и умиротворение, постепенно заполняющие мой разум. Тревожное ожидание неизбежного растворялось в легком аромате цветущей яблони. Мягкие, словно покрытые слоем пуха, листья касались лица.       Глубоко вдохнула. Моня отпустил мои виски и сделал шаг назад. Когда я обернулась, увидела всего на миг того самого парня с зелеными искрами в глазах. Он улыбнулся и протянул мне ладонь с зажатой в ней губной гармошкой. А через секунду лицо его исказилось гримасой дикой боли, и он присел на корточки прямо там же, где стоял. Гармошка выпала и улетела куда-то под лавку. Моня сжал голову ладонями и, съежившись, застонал, скрипя зубами.       Я выронила букет, рассыпая ветки по столу. Черт моментально подскочил к немому парню и, схватив под руки, потащил вверх. Сделать это было не так-то легко. Казалось, еще секунда, и Моня начнет кататься от боли по полу. — Вика, скорее открой дверь, нужен воздух, - коротко бросил сталкер. — И черный пакет в аптечке. Давай быстрее!       Перед лицом мелькнули Монины глаза с застывшей в них нечеловеческой мукой и темная кровь, заливающая ему лицо и каплями падающая на грудь.