***
Передохнув немного в отеле и побросав ненужные вещи в номерах, Тим и Алан отправились гулять по незнакомому городу, — до концерта оставался целый вагон свободного времени, — с первых же минут встретившему их с достойным гостеприимством. Красоту узких улочек в историческом центре не смогло испортить даже холодное время года и ледяной ветер, что дул со стороны зимнего моря. Тим смотрел на него с пристани, опираясь спиной на Алана, который без конца затягивал завязки на капюшоне омеги, чтобы защитить от сильных порывов. Тим делал редкие фото в по-особенному живописных местах, иногда просил выцепленного из толпы прохожего на общем языке сфотографировать их вдвоём с Аланом, чтобы увезти с собой как можно больше воспоминаний. Никто не отказывал. Людей вообще было аномально много, они ходили шумными компаниями, семьями, парами. Как выяснилось позже, в этот день проходило что-то вроде городского праздника — Алан и Тим так и не поняли, какой именно, но массовый наплыв народа был связан именно с ним. В сотнях километров от дома, в потоке незнакомцев и гуле голосов, звучащих на непонятном иностранном языке, Тимми чувствовал себя так, будто никуда и не уезжал — комфортно, уютно, свободно, потому что рядом всегда шёл Алан. Сильный и нежный, совсем молодой — грядущей весной ему исполняется всего-то двадцать — но уже такой взрослый и надёжный. Да, надёжный. Тим взглянул на широкие плечи друга и подумал, что это слово лучше всего описывает альфу. Он изменился так сильно с тех самых пор, как они познакомились. И не только внешне. Был веселым и беззаботным юнцом, теперь стал целеустремлённым и упорным юношей, можно сказать, почти мужчиной, таким, какого Вал Харрисон в тайне от других мечтал видеть рядом со своим сыном в качестве пары. На улице в местах чересчур активного движения живых колонн из весёлых людей Алан бережно держал омегу перед собой, чтобы кто-то в огромной толпе случайно не толкнул или не задел его, низенького и маленького, незаметного в самой гуще. Уже вечером в ресторанчике местной кухни недалеко от исторического центра города Тим без остановки обменивался впечатлениями с Аланом, дурачась и отправляя наколотые на вилку самые вкусные фрагменты блюд из своей тарелки альфе прямо в рот, в результате чего Алан просто не смог под конец осилить десерт. Тим как раз допивал горячий чай с пряностями, когда альфа задал финальный вопрос перед тем, как рассчитался за ужин. «Что мне пока запомнилось больше всего?» — повторил омежка за альфой его вопрос, глядя на улицу через большое окно. И немного задумавшись, ответил, пока Алан автоматически нащупывал в кармане ключи от машины; всё же скоро уходить, концерт через полтора часа. Старинные улочки, величественные соборы, бескрайнее суровое зимнее море, красивейшая архитектура, улыбающиеся незнакомцы, на ломанном общем языке интересующиеся после выполненной просьбы о фото, откуда приехали Алан и Тим, впервые ли они здесь, и понравилось ли им в этом городе. А еще Алан, греющий руки омеги в своих ладонях на пристани и бережно прижимающий к себе. Вот что больше всего запомнилось Тимми в этом месте. Алан, выслушав ответ и приложив карту к терминалу, как-то загадочно улыбнулся. Он, наверное, совсем не эстет, раз архитектуру запомнил детально навряд ли, но зато помнит холодные маленькие пальчики в своей ладони, которые он грел своим тёплым дыханием. Не эстет, а, кажется, обыкновенный влюблённый альфа.***
Шон не любил долгих речей и признаний в микрофон. Сияющий энергией и гармонией омега всегда просто выходил на сцену с лёгкой улыбкой на лице, готовясь отдать окружающим всего себя, воплощённого в музыку. И сияние Шона тотчас же обращалось во всесжигающий огонь, а звуки самобытных неповторимых композиций то обрушивались на слушателей, точно ударная волна после взрыва, то ласкали почти физически ощутимо, как самые нежные из объятий. Так было и в этот вечер. Уже второй час Тим не сводил глаз с чудесного лица омеги, подарившего ему своим творчеством столько любви. И лучшего друга. — Он такой прекрасный и талантливый, Ал, не могу, у меня коленки дрожат от его голоса, я весь в мурашках, — Тим, потянув за рукав альфу, чтобы тот наклонился, восторженно протараторил альфе на ухо и встретился с настолько же восхищённым взглядом, пока Шон на сцене перехватил гитару поудобнее и объявил название следующей песни. Ею оказалась песня из старого альбома. — О-о-о, это же наша любимая! — Алан сказал на ухо омежке. В памяти сразу всплыла та самая ситуация, когда они с Тимми на первых этапах их общения поднялись в, как они это потом называли, «комнату лилипута» и придуривались, танцуя под эту самую песню до тех пор, пока не грохнулись вдвоём на пол, зацепившись за диван. Тогда им было смешно, сейчас же первое, о чём подумал Алан, вспоминая это происшествие, было: «я ведь мог тогда и Тима ушибить вместо своей ноги». — Под неё я точно не смогу стоять спокойно, — Тимми тихо рассмеялся, точно так же припоминая тот самый случай. Первые ноты вырывались из-под пальцев Шона в сопровождении других инструментов и глубокого голоса с лёгкой хрипотцой, и Тим, не ощущая и ни капли стеснения, закрыв в блаженстве глаза, начал неспешно двигаться в такт и петь вместе с остальными поклонниками выученные давно наизусть строки. На припеве омега игриво и задорно повёл плечами в сторону друга, желая его как-то расшевелить. Но Алан на провокации не поддался. Любивший эту песню, он вдруг понял, что и не слушает её слов вовсе. Только смотрит на движения хрупких плеч перед собой, на закрытые от удовольствия глаза и чуть обветренные на морозе красивые губы. И не хочет даже шевелиться, чтобы не упустить ни один миг. Алан всегда считал Тима красивым, хорошеньким, но прежде всего — милым. Сейчас же Алан заметил впервые уже не украдкой, что помимо всего прочего Тимми может быть очень…соблазнительным. Что почти детская милота этого омеги может по щелчку пальцев замениться сексуальностью вполне взрослого юноши. Тим и вправду совсем ещё не осознаёт своей привлекательности, он не играет с образами намеренно, потому что попросту не умеет, это факт. Его томные движения плечами так же естественны и искренни, как и каждая милая улыбка. И Алан не знает, за что фортуна так благосклонна сегодня к его скромной персоне, но эту песню Шон исполняет ещё раз после многочисленных просьб своих поклонников, давая Алану возможность полюбоваться Тимом вновь. Омега заметил на себе взгляд альфы с самого начала, но даже и не думал толковать его в таком ключе, в котором тот взгляд действительно был на него, Тимми, обращён. Шон допел последние слова, окинул взглядом слушателей с благодарной улыбкой и сказал, что следующая песня будет не такой «драйвовой», а уже лиричной и обожаемой многими собравшимися здесь романтиками. Было слышно, как омега набрал дыхание перед тем как взять первую бархатную ноту. Но никому не было слышно выдоха Алана, вместе с которым тот чуть было не потерял равновесие из-за подкосившихся вдруг ног. Его скрутило той самой внутренней дрожью, перед которой он устоять не смог. Один только Тим испуганно обернулся, взяв альфу за обе руки. Шон в это время тянул слова куплета об обещании и любви. А окружающие даже не обратили внимания на двух иностранцев, держащихся за руки. — Ал, что с тобой? — Спросил Тим, глядя на бледное лицо над собой. В глазах омеги клубился страх. — Твой запах…твой красивый запах… — прошептал Алан, перехватив руку омеги и, закатав рукав его пушистого свитера, рваными частыми вдохами жадно глотал аромат, водя носом по нежному запястью. Тим ощутил вздохи альфы и его горячее дыхание на своей коже. Алан чувствовал этот аромат каждой клеточкой своего тела. Прекрасный. Совершенный Вызывающий такую сладкую дрожь. Чувствовал так отчётливо, так явно в этом огромном помещении среди немыслимого микса всевозможных ароматов тысячи разных людей. Нет больше ни музыки, ни Шона, ни концерта, ни одного человека, ни одного запаха. Нет больше ничего, кроме одного-единственного омеги. Словно они здесь только вдвоём. — Тимми, маленький, твой запах проснулся, — от голоса альфы и его затуманенного, будто пьяного взгляда омежка и сам вздрогнул. Он прислушался к себе и вправду уловил незнакомый доселе запах. Такой слабый. Почти незаметный. — Ты позволишь? — Алан осторожно коснулся пальцами талии омеги и, получив в ответ «да», развернул Тима лицом к сцене и крепко прижал к своему торсу, перебирая волосы и упиваясь их новым ароматом. Альфа пытался понять, чем же именно пахнет Тим, но не мог уловить ни одной знакомой нотки. — Я хочу понять, чем ты пахнешь, — объяснил Алан растерянному омежке, подвергшемуся настойчивому обнюхиванию. Алан бы отдал сейчас всё, чтобы уткнуться носом в шейку омеги — самый сильный источник индивидуального аромата, но сделать этого не мог — подобные публичные обнюхивания омег и альф друг друга на людях считались очень откровенными и неприличными. К тому же, пушистый и белый как облако свитер Тимми с горлышком всё равно не дал бы прильнуть к обнаженной коже. — И как? Я что-то сам не могу разобрать, но мне он нравится, — Тим улыбнулся. Сохраняя внешне спокойствие, внутри он ликовал; соблюдение всех предписаний врача действительно помогло. Теперь он омега. Абсолютный и целостный. Во всей полноте своей удивительной природы. Удивительно, как иногда в жизни всё совпадает — ведь только утром Тим горевал о том, что не расцвёл окончательно. А сейчас с ним происходит такое знаменательное событие. — Приятный очень. Я, знаешь, переживал немного, что мой аромат мне не понравится. — Приятный? Тимми, он волшебный, — Алан осекся на последнем слоге, почувствовав порывистую вспышку новообретенного омегой запаха. Показалось ли? — Ну ничего, вернёмся в номер ты меня как следует обследуешь, — Тимми смеётся рядышком, прямо у Алана в руках. Но для альфы слова будто идут фоном откуда-то издалека. Неужели? Сердце стучит отчаянно, как после заплыва на длинную дистанцию. Не может быть. Этого, наверное, не может быть. Шон берёт высокую ноту последней на сегодня песни, вызывая восторг слушателей, и Тим аплодирует, подняв руки к своему лицу и принюхиваясь к собственной распускающейся на коже сладости. Алан думает, что ошибся.— А Риз не мог ошибиться? — В таких вещах не ошибаются, Тимми