ID работы: 3504370

Тонкая дрожь внутри

Слэш
NC-17
В процессе
78
Пэйринг и персонажи:
Размер:
планируется Макси, написано 153 страницы, 22 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Работа написана по заявке:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
78 Нравится 81 Отзывы 52 В сборник Скачать

Глава 4.2

Настройки текста
Элиас плавно проскользнул в комнату, не закрывая двери, впуская мягкий свет, к которому потянулся Тим.  — Я почему-то так и думал, что ты не спишь, — Элиас сел на постель рядом с внуком, старенькая кровать под ним заскрипела.  — М-м, да, — ответил Тим, будто в пустоту. Почему дыхание так перехватило? Почему Тиму пришла абсолютно дурацкая и наивная мысль о том, что сейчас сюда войдёт Алан, а не дедушка? Абсурд. Альфа сейчас за сотни километров, и он ничего не знает.  — Ты опять раскис, — добавил Элиас. Казалось, он чувствует малейшее изменение в самочувствии внука, и ни отсутствие нормального света, ни испортившееся от долгих прожитых лет зрение не могли помешать ему разглядеть грустное лицо юного омеги, — ну что такое? Днём ты был куда веселее.  — Не знаю, просто…просто почему-то когда я смотрю здесь на окружающие меня предметы, то в голову сразу лезут разные мысли: ну…в основном о прошлом, о молодости родителей, о том, как тут всё было раньше, ну, когда я ещё не родился… — Тиму было сложно объяснить то, что происходило у него на душе в данный момент. Со стороны, вероятно, всё выглядело так, будто бы он ищет поводы из ниоткуда, чтобы пострадать. Но это было вовсе не так.  — О-о, я понимаю, мой милый. Это ностальгия, — понимающе улыбнулся в полумраке Элиас, — мы с твоим дедушкой прожили в этом доме всю жизнь. Здесь каждый уголок хранит свою историю. И воспоминания об этом прошлом, пусть и счастливом, но которое уже никогда не вернуть, причиняют такую вот особую боль, — мужчина закончил свою мысль и посмотрел на элегантный прикроватный столик, который они с горячо любимым мужем выбирали много-много лет назад для их единственного сына Вилсона. Элиас помнил всё: и восьмилетнего капризного Вилли, выбиравшего мебель под свой вкус, и как крепко держал за руку самого любимого человека, своего истинного альфу, который так рано оставил своих омег одних, уйдя из жизни одним солнечным майским утром.  — Ну вот да, что-то типа ностальгии, — Тим глубоко вздохнул, у него это чувство проснулось впервые, ведь его семья переезжала с места на место, и не было ни одного города, ни одного дома, который Тим бы вспоминал с теплотой. У него там не было никого и ничего, по чему можно скучать и печалиться. У него там не было даже имени: в покинутых городах Тим навечно останется «тем новеньким» в школьном альбоме на общей фотографии. Но теперь всё иначе — позади осталось то место, где находится всё, что Тим любит: Алан, родители, друзья, свой дом, куча счастливых воспоминаний. -…ещё я постоянно думаю здесь о папе, — продолжил Тим, про себя отмечая, что мысль о любви к Алану пришла сама по себе на уровне какого-то рефлекса, — здесь все его вещи, и они сразу напоминают мне о том, как он нас предал, — омежка перевернулся на бок, чувствуя как на его лоб легла рука дедушки.  — А ты что, тоже был замужем за папой? — Элиас задал вопрос, серьёзно глядя на внука. Ответом ему послужила недоуменное молчание. «К чему это он?» — думал Тим, пока чужие пальцы успокаивающе перебирали его пряди.  — Я это к тому, что твоя реакция немного странная. Я думал, что ты взрослее, — в шутку упрекнул омежку Элиас, — я бы понял, если бы Вал обвинял Вилсона в предательстве и измене, но ты? Каким образом тебя предал Вилсон? Он разводится с твоим отцом, а не с тобой. Вилсон навсегда останется твоим папой, — рука Элиаса на мгновение перестала приглаживать волосы Тимми, и тот виновато поднял взгляд на лицо дедушки. Оно было суровым, таким, каким могло быть только лицо умудрённого жизненным опытом пожилого человека.  — Вилсон всегда заботился о тебе и всегда любил, — продолжил Элиас, — несмотря на то, что он сам был ещё почти ребёнком, ты был для него на первом месте. Я, конечно, понимаю тебя отчасти. Ты ещё так юн, и в тебе всё ещё остался какой-то на удивление живучий юношеский максимализм. И, судя по всему, его полно! — от слов дедушки Тим стыдливо спрятал глаза, уткнувшись в подушку. Сейчас он чувствовал себя глупым ребёнком. Неужели со стороны он выглядит именно таким незрелым?  — Ты до сих пор пытаешься делить всё на «хорошо» и «плохо», чего совсем не бывает в жизни. Пойми, не бывает чёрного и белого, бывают события, бывают решения, поступки и их последствия. Твои родители многое пережили, но так получилось, что они решили расстаться. Это абсолютно рядовая ситуация. Они не вычеркнут друг друга из жизни, как минимум потому что у них есть ты. И они навсегда останутся друг для друга близкими людьми.  — Но…но он полюбил другого, это нечестно и это измена и… — Тим закрыл глаза и попытался оправдаться зачем-то.  — Ты не знаешь всего, что произошло, ты не знаешь, что чувствовал Вилсон. Чужая душа, как говорится, это потёмки. Как ты можешь судить Вилсона, когда часто сложно разобраться даже в себе? Неужели с тобой такого не бывало? — Элиас задал очередной вопрос, и Тим вернулся к той минуте, когда злился на Алана и мечтал его увидеть, когда хотелось кинуть в него телефоном с сообщениями от Джека и одновременно кинуться к нему в надёжные объятия, позабыв обо всех обидах. Вернулся и к той минуте, когда, думая о том, что он любит, бессознательно отнёс к самому первому Алана. Отдельно от категории «друзья»… И слова дедушки вдруг становились всё понятнее. Всё яснее.  — К тому же, если твои родители решили расстаться, значит это решение было расценено ими как наиболее подходящее. И ты должен принять их решение. Не будут же они жить вместе только лишь ради того, чтобы сохранять для тебя иллюзию хорошей семьи. Позволь им распоряжаться своей жизнью самим, пускай попробуют поискать большего счастья, может, у них и получится, откуда нам знать? Ведь всё может быть.  — Большее счастье… — скептически пробубнил Тим, — какое уж тут счастье…ругались, потом развелись, разъехались, поделили имущество, это разве счастье… — и завернулся по самые уши в одеяло, думая о том, что после такого количества пищи для размышления, выданной дедушкой за десять минут, он уж и не уснёт вовсе ближайшую неделю. Элиас улыбнулся загадочно:  — А ты вот как думаешь — у меня была счастливая жизнь? — От очередного вопроса Тимми повернулся обратно, выбравшись из-под одеяла навстречу лукавому взгляду. И вместо ответа вновь тишина.  — Я был талантливым танцором и красавцем, у меня была творческая работа, коллеги, друзья, я объездил с гастролями весь свет, я засыпал и просыпался, окружённый десятками букетов от очарованных мною зрителей. Вся моя жизнь пахла россыпью цветочных лепестков. Потом я встретил истинного альфу, которого любил так, как многим не дано, у нас родился долгожданный сын. А потом мой муж умер так рано и внезапно, и половина меня умерла вместе с ним, а потом наш единственный сын повзрослел тоже слишком рано, но зато в моей жизни появилась ещё одна крошка, подарившая мне силы жить дальше — мой милый внук Тимми. А потом вы втроём уехали на другой конец страны, и я остался один. Стареющий омега средних лет, увядающий красавец, живущий в большом доме с дивным садом. Вот как тебе такая загадка? Я больше счастливый или нет?  — Я…нет, наверное, или да…или…ты… — Тим заикался и глотал безуспешные попытки сказать хотя бы что-то. Жизненная история дедушки всегда его потрясала. Удивительная и яркая. И печальная. Единственное, что Тим понял — теперь, кажется, он окончательно сбит с толку и ничего не знает.  — И это опять я к тому, что нет ничего белого и чёрного. Всё смешалось в один ком. И этот ком из самых разнообразных событий и есть жизнь… Какой же ты у меня ещё маленький, Тимми, — с умилением сказал Элиас, глядя на то, как отчаянно молодой омежка пытается выпутаться из тех смысловых дебрей, в которые его завели лишь пара простецких вопросов.  — Деда… — прозвучало так по-детски и беспомощно, что Элиас не сдержал искреннего смеха и чмокнул омежью лохматую макушку. Они сидели ещё долго, говорили о жизни, о любви. И когда от слишком долгого бодрствования у Элиаса подскочило давление, и он вынужден был уйти спать, Тимми остался один, размышляя над всем, что сказал ему дед. То, что Тим осознал наверняка — это свою собственную инфантильность. Он привык быть ребёнком, он привык получать заботу и жить по старым выверенным самим собой шаблонам, которые действительно были напичканы от и до юношеским максимализмом, свойственным скорее подростку, чем восемнадцатилетнему юноше. Он часто про себя привык обвинять Вилсона в несерьёзности, но вдруг наконец осознал, что в его возрасте у Вилсона уже был сын, и омега нёс ответственность сразу за две жизни, в то время как сам Тим ещё не научился нести ответственность даже за одну — свою собственную, и не привык воспринимать мир таким многогранным, каков он есть на самом деле. И пускай Тим не мог измениться в одночасье, он обязательно будет стараться стать более зрелым. Это будет очередной жизненный урок для него. Тим почувствовал прилив какой-то силы и уверенности. С этими разнообразными мыслями он и провалился наконец в долгий сон.

***

Тим проснулся только в обед, но всё равно ощущал сонливость, хотелось проспать ещё целый день, но полный энергии Элиас, уже переделавший за утро кучу дел, осведомил внука об очередной своей внезапной затее: «собирайся, идём на выставку через час! А потом ещё на другую. И потом купим мне новое пальто, и сходим в ресторанчик, а то готовить мне сегодня лень». И Тиму не оставалось ничего, кроме как наспех привести себя в порядок и отдаться воле идейного дедули, который проводил свои дни более интересно и продуктивно, чем молодой Тим со своей любовью к «поваляться подольше в кроватке и остаться дома в холодный день». Хотя сегодня день выдался не настолько уж и холодным — было довольно тепло и солнечно. Выставки Тиму в общем-то понравились, но не произвели какого-то особого впечатления, ему скорее понравилось больше просто проводить время с дедушкой и слушать рассказы из его удивительной жизни. И уже после выставок во время выбора пальто для Элиаса Тим прослушал целую лекцию об омежьей моде этого сезона. «Прямо как с папой» — думал омега, смотря на то, как придирчиво Элиас оценивает каждую пуговицу. Во время их продолжительной прогулки Тимми чувствовал относительную лёгкость, и прежняя грусть будто отступила. И когда все картины были пересмотрены, когда самое красивое пальто было выбрано, зарядка для телефона куплена, а ужин, состоящий из любимых блюд дедушки, съеден, Тимми с приятной усталостью вернулся домой, где больше его не терзали отголоски из прошлого. И даже рамку с фотографией молодых родителей Тим повернул обратно лицевой стороной к себе. Но, видимо, жить без «загонов» у него не получится никогда, потому что как только его отпустила тоска по прошлому, по всему, что произошло с родителями, то настиг страх будущего, всего того, что было связано с Аланом. Когда Тим поставил телефон на зарядку и включил его впервые за два дня, то не обнаружил ни одного пропущенного от альфы. И ни одного сообщения. Стало вдруг невыносимо душно и неспокойно. Он не искал и не приходил. Он не хотел с ним увидеться? Ему всё равно? Ему противно после произошедшего? Он занят Джеком? «Он ещё считает меня другом?» «Конечно, у Алана есть и свои дела. Он мог быть занят, прошло всего-то два дня. И…» — Тим зажмурился, понимая, что как бы он не искал нормальных логичных объяснений происходящему, его душит факт молчания со стороны Алана. К тому же, писал Мило, спрашивал, куда он, Тимми, пропал. Писал также и то, что спрашивал у Алана, и тот сказал, что Тимми дома нет. «Так он знает…» — Тимми, опустошённый, лёг, облокотившись о спинку кровати. Пальцы набрали несколько слов в ответ Мило: «Всё нормально, гощу у дедушки, скоро приеду и всё расскажу». В мыслях повторялось лишь «почему». Одно «почему» неизвестное количество раз. Почему он не звонил? Почему ему всё равно? Почему он снова с Джеком? Почему рассказал Джеку всё о том, что было в машине? Почему игнорирует? Почему Тим так злится на Алана? Почему уже сейчас заранее знает, что готов простить ему всё, что только можно? Почему прошло всего два дня, а он так скучает по альфе, будто прошло двадцать лет? Скучает по нему больше, чем по отцу и папе, чем по Мило и своему дому. И от мысли о том, что сейчас Алан, быть может, с Джеком. Касается его нежно, ласкает или занимается с ним любовью, Тиму хочется просто уснуть и не проснуться больше никогда. Неужели несколько поцелуев смогут разрушить их дружбу… Тим накрыл голову руками, кинув телефон на подушку рядом, пытаясь представить своё будущее, в котором нет Алана. Что вернётся домой. А там он его больше не ждёт. Тогда уж действительно лучше было бы просто не проснуться.

***

Горячая ванна с пеной всегда помогала снять накопившееся напряжение, смыть его так же, как пыль, осевшую на волосах и коже после прогулки по городу. В этот раз вода очень горячая, почти обжигает, но дарит покой и слабость. Однако, Тим не успевает заметить, когда комфортная слабость и нега стали превращаться в обездвиженное изнеможение. Пар становится невыносимо жарким, он не даёт сделать вдох. Тим помнит лишь жуткую боль, что пронзила всё тело, и как ароматная пена, белая, окутывающая всё его хрупкое тело, точь-в-точь как погребальный саван, становится багровой. Кровавая пена забивается в ноздри и трахею, и из-за бессильных попыток обнажённого омежьего тела выбраться из уготованной ему водной могилы лишь поднимаются красные волны, что выходят за края ванны и льются на пол, окрашивая всё вокруг в страшный красный цвет. Крови много, настолько много, что вода становится густой и вязкой, и когда Тим хочет позвать на помощь, она заливается в легкие. Хотел не просыпаться, вот и не проснётся. Последнее, что успевает запомнить омега — это свой хрип «Алан», «помоги, Алан». А затем Тимми в ужасе приподнимается на постели, касаясь ладонью лба, покрытого холодным потом. На фоне шумит телевизор, в фильме главный герой собирается принять ванну, и вода из крана льётся мощным напором. «Какой кошмарный сон» — Тимми нарочно кашляет, чтобы убедиться, что в его лёгких нет крови, настолько реальными были ощущения. Впервые Тим жалеет, что не курит, будь оно иначе, он сейчас непременно выкурил бы несколько сигарет. Телефон все также лежит рядом, и омега определяет, что уснул всего лишь на три часа после того, как ответил на сообщение Мило, потому что чётко высвечивается белыми цифрами: «22:04». Застывший ужас всё ещё держал под прицелом разум Тима, и омега подошёл к окну, чтобы приоткрыть его и вдохнуть бодрящий морозный воздух. Тиму давно уже не снились кошмары, с, пожалуй, самого детства, когда они были полны клыкастых чудищ из мультиков. Тим помнит только, как просыпался от жутких снов и первым делом сразу звал отца, чтобы спрятаться на его груди, позабыв обо всех ужасах. С тех пор ничего не изменилось; тогда в моменты, когда ему было страшно, он звал самого надежного и любимого альфу. Сейчас он делал то же самое, только теперь это было имя уже другого мужчины. И не нужны были бы ни сигареты, ни свежий воздух, ни холодный душ, чтобы успокоиться. Лишь одно прикосновение большой и нежной руки. Буквально несколько минут назад Тим пережил собственную смерть как наяву, и теперь мысли о «не проснуться» казались ему нелепыми. Он жив, он тут, он может сделать почти всё, что захочет. Альфа, которого он любит, тоже жив, и он, Тим, сделает всё, чтобы его не потерять. У омеги уже не оставалось сомнений в собственных чувствах. Он любит Алана. Потому что если это не любовь к нему как к альфе, то тогда любви в принципе не существует в этом мире. Омега было ринулся к телефону, чтобы позвонить Алану, но дедушка отвлёк его, заглянув в комнату.  — Ты, наверное, не поверишь, но я почти три часа не мог тебя разбудить, как крепко ты уснул. И все время ворочался, — Элиас не входил в комнату, только лишь оглядел внука с ног до головы, чтобы убедиться, что все в порядке, — ты нас даже немного напугал, — и увидев, что омега одет и с ним всё хорошо, открыл дверь шире, позволяя высокой фигуре в чёрном свитере пройти внутрь прежде, чем изумленный Тим хотел переспросить: «нас»? Омега не успел, да и ответ был ему уже не нужен: на него сверху вниз смотрел Алан. И когда Элиас улыбнулся и со спокойной душой вышел, бросив никем не замеченное «не буду мешать», Тим с разбега влетел в крепкие объятия, чтобы убедиться, что это не сон. Алан, уставший и счастливый, поднял маленького омегу вверх, прижимая к себе, будто тоже пытаясь доказать, что происходящее — не сон. Это не сон. Самые нежные и тёплые руки бережно держали Тима. Это не сон. Самый родной и лучший запах мятного грейпфрута укутывал его. И это не сон. И когда Тимми обвил торс Алана своими худыми ногами, с одной из них упал маленький тапочек. Второй омега скинул сам: они ни к чему теперь, холодно уже точно больше не будет. Алан, уставший и измотанный, но не от долгой дороги, а от мучительной разлуки, сделал несколько шагов вперед с омегой на руках и сел на постель.  — Я скучал, — их голоса прозвучали одновременно, Тимми улыбнулся. Сколько всего он опять выдумал, но вот он здесь. С ним. Появился будто бы из ниоткуда как самое настоящее чудо. Альфа ладонью нащупал омежью ладошку и легонько сжал, положив их сцепленные кисти к себе на грудь. Несмотря на то, что Тим и так сидел на руках Алана, ему было все ещё мало телесного контакта, недостаточно прикосновений. Он так скучал и боялся, что теперь не касаться этого омеги с цветущим ароматом ему просто не позволяли ни разум, ни природа. Алан пришёл для разговора ещё в то самое утро, когда все случилось, и не застал там омеги. Только страшно уставшего Вала, который и рассказал короткую историю о причине запустения их дома.  — Как ты вообще здесь очутился? И когда? — спросил Тимми, понимая, что не чувствует и ни капли смущения после случая в машине. Он боялся напрасно.  — Полтора часа назад, Вал дал мне адрес, но попросил, чтобы я приехал на второй день, — сказал Алан, кладя вторую руку на омежью щеку и вспоминая, как долго тянулось время до поездки сюда. Каждый час был как день.  — Ты уже знаешь, да? — Тим задал вопрос вновь, подставляя своё розовеющее личико под ласки. Так хорошо. Так спокойно.  — Да…твой отец рассказал. Я был, конечно, удивлён, но…я больше волновался за тебя. Прости, что не писал. Просто…подумал, что сообщения в таких ситуациях по типу «мне жаль» и «как дела» немного не к месту. Поэтому я решил просто приехать, — Алан большим пальцем оглаживал нежную кожу, радуясь про себя, что между ними нет напряжения после всего. А он так боялся увидеть в глубине этих зелёных глаз хоть что-то, напоминающее неприязнь.  — Алан… — Тим вновь обратился к другу, но уже робко и тихо, — я хотел спросить: почему ты не сказал, что вы с Джеком опять общаетесь? И зачем ты рассказал ему тогда про то, что…про то, как…в общем…про то, что было между мной и тобой тогда, — Тим просто хотел знать ответ, сам давно понимая, что каким бы этот ответ ни был, он, Тимми, уже простил Алану все наперед. И простил бы ещё десятки раз. Но реакция альфы была такой, что ответ скорее был нужен ему самому, а не Тиму.  — Общаемся? Но мы не общаемся, и…я в жизни не рассказал бы ему ничего о нашем с тобой личном, — Алан прошептал так интимно, будто бы они были не одни, и кто-то посторонний мог услышать.  — Но он написал мне почти сразу тогда ночью, когда я пошёл к себе, — Тимми заглянул в лицо альфы. Он поверил во все, что сказал Алан, но история явно пока что не складывалась, — так прямо и написал, что я запрыгнул на тебя в твоей машине, — Тимми произнёс последнее слово и почувствовал, как меняется аромат Алана, становясь густым и яростным.  — Так, — альфа сделал глубокий вдох, чтобы унять набирающий силу гнев, — больше он тебя не потревожит, я найду его и поговорю, — Алан коротко чмокает омегу в висок, и становится легче, — а про его слова. В общем, это долгая история, Тимми, и я сам вырыл себе яму, — Алан усмехается, и омежка сползает с колен друга на постель, чтобы лучше видеть его лицо.  — Тогда вечером, когда я приехал к тебе с ссадиной на щеке…тогда мы с Джеком расстались, — начал Алан, — я рассказал тебе основные причины, рассказал, что не люблю его, но кое о чём я все-таки умолчал, зная твою мнительность.  — Ближе к сути! — Тимми сжал рукой коленку альфы, требуя продолжения.  — За пару дней до расставания мы с тобой и парнями ездили в аквапарк, помнишь? Тимми кивнул. Ещё бы он не помнил! Было весело, конечно, не считая того, что его не пустили на «взрослые горки». «И не считая пропажи моих трусиков» — подумал Тимми. Он до сих пор не мог понять, куда он их дел. И перед сном накручивал себя, придумывая разные теории.  — Вот Джек ехал со мной, значит, и не знаю каким образом, но он вытащил откуда-то из сидения твои белые трусики, которые ты, видимо, как-то потерял, когда мы возвращались из аквапарка. Тимми закашлялся. Из всевозможных теорий версии с Джеком у него ещё не было. Разгадка была все это время так близко.  — Разумеется, Джек подумал, что это твои, потому что и без того ревновал к тебе. А дальше уже все просто: обвинил меня в измене, дал по лицу и ушёл. Вот так мы на самом деле расстались. А тебе я не говорил, потому что знал, что ты загонишься и будешь винить во всём себя, будто бы мы расстались из-за тебя, но на самом деле это не так. И Джек, когда писал тебе, имел ввиду тот декабрьский случай, когда, по его мнению, я изменял ему с тобой в машине, где он потом нашёл доказательства, — альфа закончил свой рассказ и не сдержал смешка от вида смущенного Тимми.  — Как же всё идиотически идеально и точно совпало в этой истории, — заключил омега, вновь пряча лицо на груди Алана. Пазл сложился в одну большую картину, где череда совпадений и абсурдных событий вылилась в одно вселенских масштабов недоразумение. И во всей этой истории от начала и до конца, Тим понял это сейчас, всё, что делал Алан, всё, чем руководствовался Алан в своих действиях, было связано только с одним-единственным мотивом — максимально уберечь его, Тимми, от самых разных невзгод и дурных мыслей. «А я злился на него…» — со стыдом думает омега, когда они смотрят друг другу в глаза, долго, будто разговаривая без слов. Что бы ни происходило, Алан всегда хочет лишь только защитить его. Даже от малейшего неудобства. Тим вспомнил, как дедушка спрашивал его о счастье. Сейчас, когда в его, Тимми, жизни настали не самые лучшие времена, когда он пусть и пытается, но всё же ещё не смирился с потерей прежнего уклада своей жизни, внезапно пришло осознание. Он всё равно счастлив. И пока этот аромат мятного грейпфрута обволакивает хрупкого омегу в своих незримых объятиях. Он будет счастлив.
Примечания:
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.