***
Тим проснулся только в обед, но всё равно ощущал сонливость, хотелось проспать ещё целый день, но полный энергии Элиас, уже переделавший за утро кучу дел, осведомил внука об очередной своей внезапной затее: «собирайся, идём на выставку через час! А потом ещё на другую. И потом купим мне новое пальто, и сходим в ресторанчик, а то готовить мне сегодня лень». И Тиму не оставалось ничего, кроме как наспех привести себя в порядок и отдаться воле идейного дедули, который проводил свои дни более интересно и продуктивно, чем молодой Тим со своей любовью к «поваляться подольше в кроватке и остаться дома в холодный день». Хотя сегодня день выдался не настолько уж и холодным — было довольно тепло и солнечно. Выставки Тиму в общем-то понравились, но не произвели какого-то особого впечатления, ему скорее понравилось больше просто проводить время с дедушкой и слушать рассказы из его удивительной жизни. И уже после выставок во время выбора пальто для Элиаса Тим прослушал целую лекцию об омежьей моде этого сезона. «Прямо как с папой» — думал омега, смотря на то, как придирчиво Элиас оценивает каждую пуговицу. Во время их продолжительной прогулки Тимми чувствовал относительную лёгкость, и прежняя грусть будто отступила. И когда все картины были пересмотрены, когда самое красивое пальто было выбрано, зарядка для телефона куплена, а ужин, состоящий из любимых блюд дедушки, съеден, Тимми с приятной усталостью вернулся домой, где больше его не терзали отголоски из прошлого. И даже рамку с фотографией молодых родителей Тим повернул обратно лицевой стороной к себе. Но, видимо, жить без «загонов» у него не получится никогда, потому что как только его отпустила тоска по прошлому, по всему, что произошло с родителями, то настиг страх будущего, всего того, что было связано с Аланом. Когда Тим поставил телефон на зарядку и включил его впервые за два дня, то не обнаружил ни одного пропущенного от альфы. И ни одного сообщения. Стало вдруг невыносимо душно и неспокойно. Он не искал и не приходил. Он не хотел с ним увидеться? Ему всё равно? Ему противно после произошедшего? Он занят Джеком? «Он ещё считает меня другом?» «Конечно, у Алана есть и свои дела. Он мог быть занят, прошло всего-то два дня. И…» — Тим зажмурился, понимая, что как бы он не искал нормальных логичных объяснений происходящему, его душит факт молчания со стороны Алана. К тому же, писал Мило, спрашивал, куда он, Тимми, пропал. Писал также и то, что спрашивал у Алана, и тот сказал, что Тимми дома нет. «Так он знает…» — Тимми, опустошённый, лёг, облокотившись о спинку кровати. Пальцы набрали несколько слов в ответ Мило: «Всё нормально, гощу у дедушки, скоро приеду и всё расскажу». В мыслях повторялось лишь «почему». Одно «почему» неизвестное количество раз. Почему он не звонил? Почему ему всё равно? Почему он снова с Джеком? Почему рассказал Джеку всё о том, что было в машине? Почему игнорирует? Почему Тим так злится на Алана? Почему уже сейчас заранее знает, что готов простить ему всё, что только можно? Почему прошло всего два дня, а он так скучает по альфе, будто прошло двадцать лет? Скучает по нему больше, чем по отцу и папе, чем по Мило и своему дому. И от мысли о том, что сейчас Алан, быть может, с Джеком. Касается его нежно, ласкает или занимается с ним любовью, Тиму хочется просто уснуть и не проснуться больше никогда. Неужели несколько поцелуев смогут разрушить их дружбу… Тим накрыл голову руками, кинув телефон на подушку рядом, пытаясь представить своё будущее, в котором нет Алана. Что вернётся домой. А там он его больше не ждёт. Тогда уж действительно лучше было бы просто не проснуться.***
Горячая ванна с пеной всегда помогала снять накопившееся напряжение, смыть его так же, как пыль, осевшую на волосах и коже после прогулки по городу. В этот раз вода очень горячая, почти обжигает, но дарит покой и слабость. Однако, Тим не успевает заметить, когда комфортная слабость и нега стали превращаться в обездвиженное изнеможение. Пар становится невыносимо жарким, он не даёт сделать вдох. Тим помнит лишь жуткую боль, что пронзила всё тело, и как ароматная пена, белая, окутывающая всё его хрупкое тело, точь-в-точь как погребальный саван, становится багровой. Кровавая пена забивается в ноздри и трахею, и из-за бессильных попыток обнажённого омежьего тела выбраться из уготованной ему водной могилы лишь поднимаются красные волны, что выходят за края ванны и льются на пол, окрашивая всё вокруг в страшный красный цвет. Крови много, настолько много, что вода становится густой и вязкой, и когда Тим хочет позвать на помощь, она заливается в легкие. Хотел не просыпаться, вот и не проснётся. Последнее, что успевает запомнить омега — это свой хрип «Алан», «помоги, Алан». А затем Тимми в ужасе приподнимается на постели, касаясь ладонью лба, покрытого холодным потом. На фоне шумит телевизор, в фильме главный герой собирается принять ванну, и вода из крана льётся мощным напором. «Какой кошмарный сон» — Тимми нарочно кашляет, чтобы убедиться, что в его лёгких нет крови, настолько реальными были ощущения. Впервые Тим жалеет, что не курит, будь оно иначе, он сейчас непременно выкурил бы несколько сигарет. Телефон все также лежит рядом, и омега определяет, что уснул всего лишь на три часа после того, как ответил на сообщение Мило, потому что чётко высвечивается белыми цифрами: «22:04». Застывший ужас всё ещё держал под прицелом разум Тима, и омега подошёл к окну, чтобы приоткрыть его и вдохнуть бодрящий морозный воздух. Тиму давно уже не снились кошмары, с, пожалуй, самого детства, когда они были полны клыкастых чудищ из мультиков. Тим помнит только, как просыпался от жутких снов и первым делом сразу звал отца, чтобы спрятаться на его груди, позабыв обо всех ужасах. С тех пор ничего не изменилось; тогда в моменты, когда ему было страшно, он звал самого надежного и любимого альфу. Сейчас он делал то же самое, только теперь это было имя уже другого мужчины. И не нужны были бы ни сигареты, ни свежий воздух, ни холодный душ, чтобы успокоиться. Лишь одно прикосновение большой и нежной руки. Буквально несколько минут назад Тим пережил собственную смерть как наяву, и теперь мысли о «не проснуться» казались ему нелепыми. Он жив, он тут, он может сделать почти всё, что захочет. Альфа, которого он любит, тоже жив, и он, Тим, сделает всё, чтобы его не потерять. У омеги уже не оставалось сомнений в собственных чувствах. Он любит Алана. Потому что если это не любовь к нему как к альфе, то тогда любви в принципе не существует в этом мире. Омега было ринулся к телефону, чтобы позвонить Алану, но дедушка отвлёк его, заглянув в комнату. — Ты, наверное, не поверишь, но я почти три часа не мог тебя разбудить, как крепко ты уснул. И все время ворочался, — Элиас не входил в комнату, только лишь оглядел внука с ног до головы, чтобы убедиться, что все в порядке, — ты нас даже немного напугал, — и увидев, что омега одет и с ним всё хорошо, открыл дверь шире, позволяя высокой фигуре в чёрном свитере пройти внутрь прежде, чем изумленный Тим хотел переспросить: «нас»? Омега не успел, да и ответ был ему уже не нужен: на него сверху вниз смотрел Алан. И когда Элиас улыбнулся и со спокойной душой вышел, бросив никем не замеченное «не буду мешать», Тим с разбега влетел в крепкие объятия, чтобы убедиться, что это не сон. Алан, уставший и счастливый, поднял маленького омегу вверх, прижимая к себе, будто тоже пытаясь доказать, что происходящее — не сон. Это не сон. Самые нежные и тёплые руки бережно держали Тима. Это не сон. Самый родной и лучший запах мятного грейпфрута укутывал его. И это не сон. И когда Тимми обвил торс Алана своими худыми ногами, с одной из них упал маленький тапочек. Второй омега скинул сам: они ни к чему теперь, холодно уже точно больше не будет. Алан, уставший и измотанный, но не от долгой дороги, а от мучительной разлуки, сделал несколько шагов вперед с омегой на руках и сел на постель. — Я скучал, — их голоса прозвучали одновременно, Тимми улыбнулся. Сколько всего он опять выдумал, но вот он здесь. С ним. Появился будто бы из ниоткуда как самое настоящее чудо. Альфа ладонью нащупал омежью ладошку и легонько сжал, положив их сцепленные кисти к себе на грудь. Несмотря на то, что Тим и так сидел на руках Алана, ему было все ещё мало телесного контакта, недостаточно прикосновений. Он так скучал и боялся, что теперь не касаться этого омеги с цветущим ароматом ему просто не позволяли ни разум, ни природа. Алан пришёл для разговора ещё в то самое утро, когда все случилось, и не застал там омеги. Только страшно уставшего Вала, который и рассказал короткую историю о причине запустения их дома. — Как ты вообще здесь очутился? И когда? — спросил Тимми, понимая, что не чувствует и ни капли смущения после случая в машине. Он боялся напрасно. — Полтора часа назад, Вал дал мне адрес, но попросил, чтобы я приехал на второй день, — сказал Алан, кладя вторую руку на омежью щеку и вспоминая, как долго тянулось время до поездки сюда. Каждый час был как день. — Ты уже знаешь, да? — Тим задал вопрос вновь, подставляя своё розовеющее личико под ласки. Так хорошо. Так спокойно. — Да…твой отец рассказал. Я был, конечно, удивлён, но…я больше волновался за тебя. Прости, что не писал. Просто…подумал, что сообщения в таких ситуациях по типу «мне жаль» и «как дела» немного не к месту. Поэтому я решил просто приехать, — Алан большим пальцем оглаживал нежную кожу, радуясь про себя, что между ними нет напряжения после всего. А он так боялся увидеть в глубине этих зелёных глаз хоть что-то, напоминающее неприязнь. — Алан… — Тим вновь обратился к другу, но уже робко и тихо, — я хотел спросить: почему ты не сказал, что вы с Джеком опять общаетесь? И зачем ты рассказал ему тогда про то, что…про то, как…в общем…про то, что было между мной и тобой тогда, — Тим просто хотел знать ответ, сам давно понимая, что каким бы этот ответ ни был, он, Тимми, уже простил Алану все наперед. И простил бы ещё десятки раз. Но реакция альфы была такой, что ответ скорее был нужен ему самому, а не Тиму. — Общаемся? Но мы не общаемся, и…я в жизни не рассказал бы ему ничего о нашем с тобой личном, — Алан прошептал так интимно, будто бы они были не одни, и кто-то посторонний мог услышать. — Но он написал мне почти сразу тогда ночью, когда я пошёл к себе, — Тимми заглянул в лицо альфы. Он поверил во все, что сказал Алан, но история явно пока что не складывалась, — так прямо и написал, что я запрыгнул на тебя в твоей машине, — Тимми произнёс последнее слово и почувствовал, как меняется аромат Алана, становясь густым и яростным. — Так, — альфа сделал глубокий вдох, чтобы унять набирающий силу гнев, — больше он тебя не потревожит, я найду его и поговорю, — Алан коротко чмокает омегу в висок, и становится легче, — а про его слова. В общем, это долгая история, Тимми, и я сам вырыл себе яму, — Алан усмехается, и омежка сползает с колен друга на постель, чтобы лучше видеть его лицо. — Тогда вечером, когда я приехал к тебе с ссадиной на щеке…тогда мы с Джеком расстались, — начал Алан, — я рассказал тебе основные причины, рассказал, что не люблю его, но кое о чём я все-таки умолчал, зная твою мнительность. — Ближе к сути! — Тимми сжал рукой коленку альфы, требуя продолжения. — За пару дней до расставания мы с тобой и парнями ездили в аквапарк, помнишь? Тимми кивнул. Ещё бы он не помнил! Было весело, конечно, не считая того, что его не пустили на «взрослые горки». «И не считая пропажи моих трусиков» — подумал Тимми. Он до сих пор не мог понять, куда он их дел. И перед сном накручивал себя, придумывая разные теории. — Вот Джек ехал со мной, значит, и не знаю каким образом, но он вытащил откуда-то из сидения твои белые трусики, которые ты, видимо, как-то потерял, когда мы возвращались из аквапарка. Тимми закашлялся. Из всевозможных теорий версии с Джеком у него ещё не было. Разгадка была все это время так близко. — Разумеется, Джек подумал, что это твои, потому что и без того ревновал к тебе. А дальше уже все просто: обвинил меня в измене, дал по лицу и ушёл. Вот так мы на самом деле расстались. А тебе я не говорил, потому что знал, что ты загонишься и будешь винить во всём себя, будто бы мы расстались из-за тебя, но на самом деле это не так. И Джек, когда писал тебе, имел ввиду тот декабрьский случай, когда, по его мнению, я изменял ему с тобой в машине, где он потом нашёл доказательства, — альфа закончил свой рассказ и не сдержал смешка от вида смущенного Тимми. — Как же всё идиотически идеально и точно совпало в этой истории, — заключил омега, вновь пряча лицо на груди Алана. Пазл сложился в одну большую картину, где череда совпадений и абсурдных событий вылилась в одно вселенских масштабов недоразумение. И во всей этой истории от начала и до конца, Тим понял это сейчас, всё, что делал Алан, всё, чем руководствовался Алан в своих действиях, было связано только с одним-единственным мотивом — максимально уберечь его, Тимми, от самых разных невзгод и дурных мыслей. «А я злился на него…» — со стыдом думает омега, когда они смотрят друг другу в глаза, долго, будто разговаривая без слов. Что бы ни происходило, Алан всегда хочет лишь только защитить его. Даже от малейшего неудобства. Тим вспомнил, как дедушка спрашивал его о счастье. Сейчас, когда в его, Тимми, жизни настали не самые лучшие времена, когда он пусть и пытается, но всё же ещё не смирился с потерей прежнего уклада своей жизни, внезапно пришло осознание. Он всё равно счастлив. И пока этот аромат мятного грейпфрута обволакивает хрупкого омегу в своих незримых объятиях. Он будет счастлив.