wish you were here

      Покидая столовую, довольно хитро обустроенную на скорую руку, но тем не менее уютную, Джеймс встречает в дверях уже знакомого ему человека, одного из тех, о ком заимел представление еще в поезде. - Сержант Барнс. - Товарищ прапорщик. - улыбаясь, кивнул Баки подлинным почтением, а после прикрыл за собой дверь.       За столь небольшой промежуток времени он успел зарекомендовать себя таким образом, что кто-то принял его как хорошего друга и товарища, кто-то просто думал, что на него можно положиться в случае чего, а кто-то просто счел его "хорошим малым" и остался в стороне, но никто не отзывался о нем плохо.       Сложив форму, Баки кладет ее на ветхую прикроватную тумбочку. Не расправляя кровати, он ложится прямо на покрывало и замечает, что его хлопковая рубаха, какую выдали всем пехотинцам, точно такого же болотного цвета. Его окружала всепоглощающая простота, в которой он чувствовал себя комфортно. Приподнявшись, он облокотился на спинку кровати и, скрестив руки на груди, принялся рассматривать в сотый раз большую комнату, заставленную койками. Самые простые кровати, белые спинки которых напоминали больничные, были одинаково застелены и заправлены зелено-коричневыми покрывалами. Схожих оттенков были стены и пол, в воздухе улавливался запах земли, а исходящий от ламп желтоватый свет казался приглушенным и успокаивающим этим вечером. Сегодня никто не умер, ужин был неплох, а ночь обещала быть тихой. Если бы Баки вел дневник, этот день он описал бы именно так.       Не рекомендовалось выходить на улицу, но Джеймсу и не нужно было делать этого, чтобы знать наверняка, что ночь будет ясной, а луна, будто стесняясь, покажется только на треть. Он не мог объяснить как, но всегда мог точно определить грядущую погоду вплоть до направления ветра. Впрочем, обычно он называл это "издержками лагерной жизни".       Как обычно это бывает, армейская жизнь оказалась не такой, какой ее представляешь за день до отъезда. Конечно, можно прикинуть что тебя ждет, но только повесив на шею жетон в первое утро на новом месте, понимаешь, что можешь не вернуться сегодня. Можешь не вернуться завтра. Можешь умереть в любой момент. В конце концов, "маска серьезности" не приросла к лицу Барнса, а даже наоборот, он шутил и смеялся пуще прежнего. Каждый день парни проживали здесь так, будто это их последний. Для кого-то это действительно оказывалось так, кто-то шел дальше, а те, кто дойдет до конца, никогда не усомнятся в том, что делали все правильно. Проще говоря, Джеймс Барнс жил одним днем.       Писем еще не приносили никому, но он был уверен, что Стив уже отправил как минимум одно. Сам он брался писать, но такая возможность выпадала нечасто. Он не столько писал, сколько думал как бы написать помягче, чтобы лишний раз не волновать Стива. Джеймс знал, что тот не ребенок и ему можно говорить все, как оно есть на самом деле, но все-таки лучше не стоит. Также известным делом было, что "сопляк" ежедневно нарывается на неприятности. Увы, Барнс не мог его удержать от них, даже находясь рядом, а теперь и подавно. Он только надеялся, что ему несильно достается. - Все мечтаешь, принцесса? - проходя мимо койки Барнса, не удержался сержант Норвуд. (Дело в том, что, распрощавшись с Бруклином, Баки так и не распрощался с затуманенным взглядом и мечтательной улыбкой, обнажающимися в минуты покоя и легкости. За это его прозвали "принцессой" парни, с которыми он успел подружиться). Как всегда, не обижаясь, Барнс лишь смеется. - А то как же. - О чем мечтаешь? - складывая свою форму, как это сделал Баки, спрашивает он. - О победе, о доме... - отвечает Джеймс, но едва узнает свой голос.       В мечтах "принцессы" не было чего-то такого, о чем не мечтал бы каждый здесь. Все они просто хотели вернуться домой к родным и близким. Долгое время, вздрагивая, просыпаться по ночам, но сразу осознавать, что войны больше нет, а это - не больше, чем просто сон.       Перед сном Баки успевал подумать о многих вещах. Например, воспоминания о Рождестве, когда Стив, узнав, что Баки давно живет без родителей, пригласил его к себе в дом, а его папа и мама отнеслись к нему, как к собственному сыну, вызывали ту самую улыбку, которая оправдывает его прозвище. Думал о том, как на самом деле мало надо человеку, чтобы быть счастливым, и ничто не учит этому так, как война. Мысленно пробегал глазами по привычному меню и представлял, что сейчас заказал бы. Думал о чем угодно, лишь бы не думать о том, что худшая вещь, которую можно вообразить, - это никогда не вернуться домой.