Бильбо Бэггинс и Шеролин Тук, или туда и обратно

      Невыносимый холод, тошноту и боль во всём теле сменяли провалы в сознании, которые хоть ненадолго позволяли забыться. Слёзы отчаяния и бессилия что-либо изменить градом бежали по щекам, едва сознание, возвращаясь, давало почувствовать, что ужасающие качка и полный мрак никуда не исчезли. Пытаясь отереть их трясущимися заледеневшими пальцами, я тут же ударялась локтями о деревянные стенки бочки и, всхлипывая, вновь сжималась в комок. Не знаю, сколько прошло времени, но кажется минула бесконечность, а не часы. Из узкой щели в гонимую бурным течением бочку по капле просачивалась речная вода, и, очнувшись в очередной раз, я поняла, что она заполнила собой уже треть того маленького пространства, которое являлось теперь всем моим мирком. Она плескалась и попадала в нос и рот, заставляя захлёбываться, кашлять и радоваться тем редким минутам, когда течение реки несло не так быстро, и можно было попытаться поднять голову. Именно попытаться - тело, окончательно окоченев, фактически перестало слушаться, и все движения были лишь попыткой двигаться, а в ушах, словно погребальный, гремел шум - плеск воды. И этот невыносимый яблочный аромат! Саднящие от недостатка кислорода лёгкие наотрез отказывались его принимать, противясь вторжению, кажется, в каждую клетку тела.        Я умру с запахом яблок. Ведь меня и в гроб уже, похоже, положили, только вот вместо опилок для подушки в нём мокрая солома, да и саму подушку сшить наверное не успели. Почему мой гроб такой неудобный? Почему боль не отпускает? Говорят, смерть, забирая жизнь, приносит с собой покой, так почему же мне не принесла? Почему тело скручивает от судорожной невыносимой боли, оно ведь уже окоченело, я чувствую.       Мама, а ты была на моих похоронах?       Мама, это ты испекла эти яблочные кексы, сладкий запах которых сводит с ума?        Мама, почему мне так неудобно? Разве не должно проявить уважение к покойнику и уложить его в последний путь как следует?        Мама, возьми меня на руки, согрей! Почему мне так холодно?        Мама, побудь со мной в последний раз, не молчи, прошу тебя!       Мама, ты слышишь этот стук? Что это? Это заколачивают гвозди в крышку моего гроба?       Нет. Кажется кто-то, напротив, пытается её отодрать.       Мама, разве это не грех тревожить покойного, осквернять могилу?        Мамочка, не разрешай ему! Я знаю, это плохой человек! - Шеролин! О Махал, наконец-то! Мистер Бэггинс, я нашёл вашу племянницу! Шеролин!       Мамочка, этот мужчина, он так кричит. Скажи ему, чтобы замолчал. У меня уши болят.       Мамочка, что он делает? Зачем вынимает меня из гроба? Зачем трясёт? Ну объясни же ему, что так нельзя!       Мистер Бэггинс? Он тоже приехал на похороны?       Мамочка, а как я умерла? Утонула в речке? Поэтому так мокро и сыро?        Мам...       Кашель, почему, откуда он? Разве покойники кашляют? Почему моё тело трясёт, словно в ознобе?       Отпусти! Не неси меня! Негоже носить на руках того, кого уже предали земле! - Не...ль...зя... - одно единственное слово далось с трудом, губы едва удалось разомкнуть, а скулы больно свело, словно я порезалась о лёд. - Что нельзя? - какой приятный голос. Густой, сильный и чуть хрипловатый. - Чего нельзя, милая?       С трудом разлепив влажные ресницы, я попыталась взглянуть на говорившего. - Нельзя... доставать ... покойников из ... могил...        Какие красивые синие глаза, разве могут быть такие у мужчины? Чёрные влажные волосы вьются, и борода тоже, а кожа смуглая, словно он все дни проводит в поле под солнцем. Мне бы тоже на солнышко, только вокруг то ли мгла, то ли ночь. - Покойников? - удивился он. - Но ты жива, клянусь! - Я умерла. Утонула. Я помню. - Воды наглоталась, это так, но не умерла, - уверил он, крепче прижимая к груди, так что я ощутила, что его одежда тоже мокрая хоть выжимай, и продолжая куда-то нести. - Клади её у огня, Торин, сейчас девочка быстро согреется, и ей станет легче, - послышался рядом ещё один голос, который кажется был смутно знаком.        С трудом повернув голову, я увидела костёр, возле которого сидело несколько гномов: Двалин, Балин, Бифур и Ори. В сознании всё принялось стремительно становиться на свои места - ну конечно, ведь дядя усадил нас в бочки, которые затем столкнули в реку эльфы, это была единственная возможность сбежать из замка Лесного Владыки. Вот и Лесная шумит, впадая в Долгое Озеро, а вот и сваи, к которым прибило наши бочки, из которых всё ещё с кряхтением и руганью выбираются мокрые, измученные гномы. Слух даже разбирал голоса мистера Бэггинса, Фили и Кили, помогающих последним бедолагам вылезти наружу.       Взгляд снова вернулся к продолжавшему крепко держать меня на руках мужчине. Сердце мучительно, с трепетом сжалось, вбирая каждую деталь - его влажную бороду, из которой торчали соломинки, вьющиеся волосы, в которых сейчас была незаметна седина, крупный орлиный нос, обеспокоенный взгляд, толстую золотую цепь на широкой сильной шее, влажную, потерявшую былой вид грязную одежду. От холода по телу пробегала дрожь, желудок скручивало до головокружения, и всё же от прикосновения его рук бросало в жар, а в голове оглушительно звучали гневные слова: "Ты ошибаешься, если думаешь, что жизнь этой девки для меня дороже наследия предков" - Убери руки, - я с трудом понимала, что этот хриплый, чуть надтреснутый шёпот - мой собственный. - Не смей ко мне... - Замолчи, глупая девчонка, - приподняв меня чуть выше, шепнул в ответ в ухо Торин, обдавая кожу горячим дыханием и чуть покалывая её бородой. - Мы потом поговорим.       Ах, я опять стала глупой? Не будет никакого разговора, даже не надейся!       Как только гном аккуратно опустил меня на землю у костра, я, придвинувшись к утомлённому Балину, протянула руки к весело потрескивающему огню - тепло почти опалило пальцы, и это и впрямь дало почувствовать - сердце ещё бьётся в замёрзшем теле, так что похороны пока отменяются. Правда, судя по тому, что ждало нас впереди - ненадолго.       Ночь сверкала звёздами, шумела озёрными водами, ветром и криками незнакомых птиц, убаюкивала и заставляла невыносимо мёрзнуть в промокшей насквозь одежде. Почти не замечая всего этого, я, замерев, с ужасом смотрела на высокого темноволосого мужчину в местами потёртом коричневом пальто, который, натянув тетиву тяжелого лука, направил стрелу на дядюшку, пока не замечавшего его и помогавшего растирать затёкшие руки Бофуру. - Стой! - проследив за моим испуганным взглядом, Торин стремительно обернулся к незнакомцу. - Разве так теперь встречают путников? - А разве так теперь принято путешествовать? - поворачиваясь к нему и не опуская лука, усмехнулся мужчина. - Что вы тут затеяли? Хотите украсть эти бочки? - И сжечь к ёбаной матери! - вскакивая, прежде других очнувшись от замешательства, подтвердил Бифур. - Ты бы стрелу опустил, негоже целиться в мирных гномов. - Что-то не похожи вы на мирных, - с сомнением произнёс мужчина, делая несколько шагов вперёд, не опуская своего оружия, - впервые вижу, чтобы кто-то переправлялся по реке в бочках. Зачем вы их украли у Лесного Короля? - Мы не воры, уважаемый, - поднимаясь, с вкрадчивой улыбкой произнёс Балин, медленно направляясь к незнакомцу, в то время как остальные гномы настороженно сгрудились кто на берегу, а кто у костра. - Мы торговцы, гномы из Голубых Гор, направляемся навестить наших родственников в Железных Холмах. Ты ведь не считаешь это преступлением? - Не считал бы, если бы не застукал вас возле бочек торговой флотилии, - всё ещё с подозрением глядя на нашу грязную, мокрую, оборванную компанию, ответил тот. - Что неладное вышло у вас с Трандуилом? - Поверь, добрый человек, нашей вины в том нет, - продолжая искренне улыбаться, Балин ещё ближе подошёл к мужчине. - Мы заблудились в лесу, а почтенный Король, не разбираясь в чём дело, бросил нас в тюрьму; ты же наверное знаешь - эльфы не жалуют гномов. Нам, к счастью, удалось бежать, и вот мы перед тобой. - Я наслышан о крутом нраве Чернолесского Короля, охотно допускаю, что так и было, - кивнул житель Озёрного Города, однако лука со стрелой не убрал. - Положим, всё так, как вы говорите, но вам не пройти дальше в обход Эсгарота: везде посты, соглядатаи Бургомистра обо всём быстро докладывают, а он не станет портить отношения с Трандуилом из-за кучки беглых гномов. - Нам бы в город попасть, а уж с Бургомистром я потолкую, - выступив вперёд, промолвил Торин. - Ну и как же вы собираетесь туда попасть? - карие глаза мужчины скептически сверкнули, и он, наконец, убрал стрелу и опустил лук. - На крыльях полетите или в бочках опять плыть вознамерились? Тут должен вас до невозможности огорчить, моя работа забрать их и доставить в порт. - Остроумно, - кивнул подгорный наследник, прежде чем Бифур успел вновь огласить берег каким-нибудь ругательством. - Я бы тоже шутил, да недосуг. Это ведь твоя лодка у свай? Сможешь нас доставить в город и дать крышу над головой хотя бы на одну ночь? - Ну вот и вы пошутили. Хотите, чтобы меня арестовали? Вас же примут за банду преступников, а я пойду как подельник. Сегодня Бургомистр даёт в ратуши большой пир для народа, но стражникам в доках вряд ли наливали. - Уверен, ты сможешь что-нибудь придумать, - вновь заговорил Балин, доставая из кармана мешочек с монетами, - а мы тебе щедро заплатим. Деньги ведь они никогда не лишние?        Балин, как оказалось, попал в точку: после короткого сговора о суме оплаты столь неожиданной и рискованной сделки, Бард, а именно так звали плотильщика, которого направили из порта за партией пустых бочек, спущенных по реке лесными эльфами, погрузил бочки на борт своего рыболовецкого судёнышка, а затем позволил на него взойти и нам. Пока уставшие, вымокшие, голодные гномы, ворча, расселись у разложенных на палубе скрученных мотков канатов и завели разговор о том, каким в былые славные времена был Озёрный Город - жемчужина торговли, в порт которого со всего Севера плыли корабли с тканями, самоцветами, древесиной, зерном и специями, а в карманах каждого торговца звенело золото, я, сжимая свою мокрую котомку, которую до сих пор чудом умудрилась не потерять, направилась к носу лодки, где мистер Бэггинс тихо беседовал с нашим стоящим за штурвалом проводником. Из того, что рассказывал новый знакомый, я узнала, что Эсгарот теперь не столь богат, как прежде. Нынешний Бургомистр хоть и хорошо ведал в торговых делах и был дружен с окрестными правителями, но вся прибыль от сделок, как и пошлина за пользование рекой и озером, оседала, зачастую, не в казне города, а в его карманах и тайниках; некогда же зажиточные горожане теперь стали бедняками и кормились рыбной ловлей да мелкой торговлей, за которую должны были платить непомерные, грабительские налоги.       Любоваться ночным плаваньем по Долгому Озеру, хотя пейзажи и были невероятно красивы, а водная гладь словно светлячками полнилась отражением звёзд, получалось плохо - от холода зуб на зуб не попадал, волглая одежда и влажные растрепавшиеся косы невероятно раздражали, и ещё этот внимательный взгляд беседовавшего с Двалином и Глоином Торина, он очень нервировал. В душе бушевали обида за его жёсткие слова в замке Лесного Короля и недовольство собой за проявленную раньше наивность и глупость. Почему моё сердце бьётся так быстро от одной мысли о том, кто просто хотел поиграть, позабавиться? Пусть даже не надеется на разговор и не смеет близко подходить, если не хочет получить сковородкой промеж глаз. До сковородки, конечно, сейчас далеко, но уж больно сильно он меня унизил, задетая гордость заставляла мечтать о чём-нибудь увесистом в руке, и пусть тогда только рискнёт подойти ближе, чем на три метра.       Через час, когда ресницы кажется начали покрываться инеем, а в голове осталась лишь одна мечта - согреться, наконец показались доки, и Бард велел нам спуститься в тесный трюм своего маленького судна, побросав для верности сверху на головы склизкие, провонявшие рыбой мешки. Стремясь увернуться от грязной ткани, я попыталась спрятаться, прижавшись к Кили, который, обняв меня за плечо, прижал к себе, закрывая руками от толкающихся гномов, которым было слишком тесно в таком узком пространстве. - У тебя же кожа ледяная, - пробормотал он, случайно коснувшись пальцами моего запястья, - так и заболеть недолго. - Всех нас скоро дракон погреет, - буркнул ссутулившийся рядом с нами Оин, - всех от соплей вылечит, никому мало не покажется. - Блядь, так холодно, что хоть сейчас! - тут же откликнулся на его слова переругивавшийся до этого с Бомбуром Бифур. - Ну ты может и сейчас, а я сначала бабу в Эсгароте поищу, - ну разумеется, о чём ещё может думать Глоин? - Глядишь, она и получше Смога согреет! - В добрый час, - хохотнув, напутствовал его Бофур. - Смотри только ничего похлеще насморка не подцепи. - Типун тебе на язык, балагур несчастный! - Это почему же я... - Вы заткнётесь или как? - обрывая перепалку, громко шикнул Торин. - Или хотите, чтобы вас стражи услышали?       Тут же наступила полная тишина, не нарушаемая даже кряхтением Нори, и в ней отчётливо было слышно, как выгружаемые с палубы бочки с глухим стуком опускают на деревянную пристань, а Бард о чём-то беседует со смотрителем. Затем лодка вновь поплыла, теперь медленно, словно лавируя между чем-то.       Вскоре лодка вновь причалила, и Бард, позволив нам подняться из трюма и сойти на узкие доски причала, которые служили мостовыми между построенными на сваях домами, повёл к своему жилищу. Так и продолжая идти рядом с Кили, я с интересом рассматривала старый, возведённый на воде город, удивительные улицы, сырые каменные стены и деревянные крыши с невероятно красивой резьбой на карнизах и наличниках. Через несколько минут мы оказались в тёплом протопленном доме, где познакомились с тремя детьми нашего хозяина - подростками Баином, Тильдой и Сигрид, которые, хоть и были крайне удивлены такими необычными гостями, как мы, оказались очень приветливы. Торин, Балин, Двалин, Фили, Кили и мистер Бэггинс вместе с лодочником тут же отправились в ратушу, а для оставшихся ребятами был собран ужин, и приготовлены места для ночлега.        Всё, что в моём укачано-замёрзшем состоянии привлекло за накрытым столом, это горячий чай и кусочек пирога. Благодарная дочерям Барда за то, что постелили мне в своей комнате, слушая разговор с аппетитом ужинающих гномов, я, раздевшись и повесив свои вещи сохнуть на спинку кровати, с наслаждением забралась под шерстяное одеяло. Спина, руки и ноги невыносимо ныли и болели, возможно, матрас и был жёстким, но в эту минуту он мне показался мягче пуховых эльфийских перин. Тепло растекалось по измученному телу, сомкнув глаза я пообещала себе, что пересчитаю все заработанные в бочке синяки и ссадины завтра утром, и с блаженством погрузилась в глубокий тягучий сон.