Бильбо Бэггинс и Шеролин Тук, или туда и обратно

      Привыкать к новой жизни было сложно: Беорн всё время занимался хозяйством, а ночами уходил, предупреждая, что тревожиться не стоит, я же готовила, убирала в его большом доме и, не находя себе иного занятия, с утра до ночи возилась в саду, в котором буйными красками расцветали тюльпаны, нарциссы, ирисы и форзиция. Беседовали мы с оборотнем немного, он был неразговорчив, я же часто смущалась и тяготилась своим положением нищенки, которая жила в этом доме только благодаря доброте его хозяина. Предоставленная сама себе, я всё больше погружалась в отчаяние от всего пережитого. Казалось бы, нужно забыть, отпустить, позволить себе жить дальше, думать о другом, но я не могла. Сгорая в своём одиночестве, я становилась нервной, плаксивой, раздражительной, порой ненавидела саму себя и никак не могла вырваться из глубокой нескончаемой тоски. Мне стало немного легче лишь когда начал округляться живот, когда я поняла, что мой сын, он реальный, он существует, и его сердечко бьётся в такт с моим. Зная, что у гномов девочки рождаются редко, я даже не сомневалась, что это мальчик, ведь и имя для него уже выбрано. Иногда он мне снился: маленький, черноволосый, улыбчивый и смешливый, а глаза синие, словно бездонные чистейшие озёра. Он обнимал меня во сне, взбирался на руки и прижимался к груди, это были самые счастливые мгновения. Мой сын. Мой Аркенстон. Так похож на своего отца, и всё же мой. Только мой. И тогда я понимала, что ничего дурного в будущем не случится, что нечего бояться, что нужно просто дышать. Мой гномик, такой кроха, казалось, уже сейчас хотя бы так он пытается меня поддержать, выразить свою любовь, и я тоже любила его, бесконечно любила.       Именно тогда, в конце марта мне стало легче, боль отступила, оттеснённая ожиданием рождения сына, и стали радовать рассветы и буйное пение птиц, молодые ростки клевера и первое жужжание пчел, роящихся вокруг цветущих абрикосов и вишен в саду. Белые лепестки, неспешно кружась, опадали на землю, а я с удовольствием жарила блины и оладьи, готовила сыр и взбивала из сливок масло, гуляла в лугах возле дома, иногда уезжала чуть дальше на Строптивом. Пони радовался прогулкам и, словно чувствуя моё положение, ходил теперь мягкой плавной поступью, больше не выказывая своего дурного нрава. Край здесь был и впрямь чудесный, стараясь не думать о родителях и предавшем возлюбленном, я упивалась его красотой и чистым, напоенным ароматами трав воздухом, спускалась к реке и часами сидела на её берегу среди камней. Журчание воды успокаивало, Строптивый мирно пасся рядом, мы с ним знали - здесь безопасно, ни один орк не посмеет сунуться во владения Беорна.        В начале апреля к дому приблудился серый кот, он был молодой, но такой тощий и облезлый, что Беорн подивился, каким образом он вообще пережил зиму. Вот тогда и пригодился бальзам из барсучьего жира, который стырил у Двалина Кили, он ведь так и лежал на дне моей сумки, и теперь я каждый день смазывала им шкурку приблуды, которого оборотень за неуёмный аппетит прозвал Обжорой. Вскоре кот отъел бока и стал мохнатым, словно белка, он строго-настрого запомнил, что в доме нашего хозяина нельзя ловить птичек, мышей и даже бабочек, поскольку за это можно заработать щелбан от Беорна. Но впрочем, он и так прекрасно питался - в молоке и сливках недостатка не было.       Обжора составлял мне компанию: тёрся мохнатым клубком о ноги, громко мурчал свои песни, когда я готовила, а по ночам беспардонно залезал в кровать под одеяло. Именно кот одним майским утром, когда я сидела на ступенях дома и шила распашонки из подаренной Беорном мягкой белой ткани, которую он достал из одного из своих сундуков, шипением предупредил меня о приближении нежданных гостей. Свернув шитьё и пряча иголку с нитками в сумочку, я поднялась и, отложив их на широкие перила, взглянула в сторону ворот: туда как раз въезжали встречаемые Беорном трое всадников. Трое гномов. Узнав Фили и Кили я радостно подалась в их сторону, но встретившись глазами с третьим, запахнув шерстяную красную шаль, чувствуя, как душа уходит в пятки, бросилась наутёк. На заднем дворе в ожидании прогулки к реке нетерпеливо переминался с ноги на ногу Строптивый. Вскочив в седло, я направила его к ведущей в луга калитке. Паника охватила сердце и сковывала движения, когда я гнала удивлённого конька вперёд по едва различимой среди буйно цветущего, ароматного клевера тропе.       Зачем он приехал? Что понадобилось ему у Беорна, и почему именно сейчас? Неужели мало дел в Эреборе? И куда теперь деваться мне? Не хочу его видеть! Не хочу никогда с ним встречаться! Может он не узнал меня? Ведь зачем запоминать ту, которую отослал прочь? Нужно укрыться в пролеске, возможно удастся там отсидеться, пока гномы не решат свои дела и не уедут? Как же неловко перед Фили и Кили, но разве было бы легче, если бы они заметили мой живот? Сынишка толкнулся, словно обиженный моими мыслями. Он начал толкаться ещё пару недель назад, но если тогда его движения были едва уловимыми, то сейчас чувствовались весьма отчётливо. Позади раздался стук копыт и, перестав прислушиваться к пинаниям Аркенстона, я повернула Строптивого к ближайшей кленовой роще. Подлесок из шиповника здесь был очень густым, и, аккуратно спрыгнув на землю, я повела своего пони к журчащему за стволами деревьев ручью: через него можно быстро перебраться по преграждающим течение плоским камням, а потом укрыться в кустах калины на противоположном берегу. Тот, кто не бродил здесь ни разу вряд ли сумеет нас найти. Строптивый послушно перешёл вслед за мной брод, и через минуту мы уже скрылись в высоких цветущих ветвях калины. Руки мелко дрожали, но я всё же смогла привязать поводья пони к тонкому стволу молодого явора, а затем, желая узнать, кто же именно бросился за мной вдогонку, выглянула, лишь немного раздвинув густые ветви. Пожалуй, если это был бы кто-то из братьев, то я с радостью пообщалась бы с ним, поплотнее завернувшись в шаль. Правда, тогда пришлось бы объяснять, почему сбежала. Впрочем, гадать долго не пришлось. В этом не было нужды: на противоположном берегу, держа под уздцы невысокого широкогрудого чёрного жеребца, стоял Торин, а уж с ним я объясняться не собиралась. Наверное, стоило уходить дальше вглубь рощи, но от быстрой скачки в седле кружилась голова, желудок свело от боли, поэтому я стояла на прежнем месте, радуясь уже тому, что не тошнило, и старалась не выдать своего присутствия. - Шеролин, я знаю что ты здесь, и никуда не уйду, пока мы не поговорим! - крикнул гном после нескольких минут тщетных поисков между деревьев и высоких камней. - Не уйду, даже если придётся поселиться здесь, так и знай!       Губы задрожали от обиды, на глаза навернулись непрошенные слёзы. Где же ты был, когда я нуждалась в твоих словах? Теперь я не хочу с тобой говорить. Не хочу знать того, что ты хочешь сказать. Не хочу слышать твой голос. И если хочешь здесь селиться, то это твоё право, мне не жалко. Украдкой взглянув в его лицо, я невольно подметила залёгшие под глазами круги и бледность. Наверное недосыпает, пересчитывая своё вожделенное золото. - Шеролин, - вновь позвал он, отпуская поводья коня и присаживаясь на один из валунов. - Я свинья, Шеролин, я знаю.        Спасибо, я в курсе и даже имею на примете слова позаковыристее. - Шеролин, позволь мне объясниться, больше я ни о чём просить не стану.        А вот это нет, мне не интересно, я сама и так знаю, почему ты свинья. Мне ли этого не знать? Отпустив ветви, я попятилась к Строптивому, отчаянно выругавшись, когда конёк неожиданно громко заржал. Предатель! Решил, чтобы не стоять здесь долго, сам побеседовать с Торином? Ну кто тебя просил, и что мне теперь делать?       Отвязывать его ни времени, ни смысла не было. Бросившись в гущу деревьев, я уже через пару минут услышала чертыханья продирающегося сквозь кусты гнома, и быстро шмыгнула за один из толстых, покрытых густой порослью стволов.        Наступила тишина, которую нарушал лишь шорох листвы под его ногами. Минуты тянулись бесконечно долго. Прижавшись щекой к гладкому кленовому стволу, я даже выглянуть из-за него боялась, чтобы ненароком не выдать себя. Сердце колотилось как бешеное, возможно, оно и выдало меня. - Вот ты где, - раздался тихий, чуть хриплый голос над ухом.       Испуганно обернувшись и резко толкнув Торина в плечо, я бросилась было прочь, но он успел ловко схватить меня за локоть. - Отпусти! - пытаясь вырваться, я снова толкнула его, но, наверное, проще сдвинуть с места скалу, чем упёртого, мрачного гнома. - Ненавижу тебя! Оставь меня в покое! - Ты имеешь на это полное право. Я заслужил, - только теперь я заметила, каким уставшим и осунувшимся он был. Волосы и одежду покрывала пыль, словно гном, ни один день не останавливаясь, провёл в седле, а кожа на висках и шее была в грязных потёках пота. Да и запах, шедший от него, был резче обычного - кленовый, но почти терпкий и горький. - Выслушай меня. - Нет! Никогда! - голос сорвался на истеричный крик, но мне было всё равно, лишь бы замолчал, лишь бы ушёл. - Тебе придётся это сделать, - криво улыбнулся он, притягивая меня к себе и пытаясь схватить за вторую руку.       Чувствуя, как кровь закипает от гнева и отчаяния, я изо всех сил ударила его в плечо и, сумев вырваться, тяжело дыша, отступила на несколько шагов. - Что тебе нужно от меня? Неужели мало зла ты мне причинил?! Осталось только убить, но ведь и этого тебе будет недостаточно?! Ты разрушил мою жизнь! Лишил всего, надругался и отбросил, как вещь, и я должна тебя слушать?! Сколько ты будешь меня терзать?! - слова лились бесконечным потоком, слишком много накопилось боли и обиды, чтобы теперь замолчать, хотя и самой было скверно от хриплого крика. - Я не хочу тебя видеть, разве это не ясно?! - Я не понимаю о чём ты говоришь, - сверкнув сапфировыми глазами, вспылил Торин. - Почему, орки подери, ты не в Шире, и где носит твоего дядюшку?!        Это был удар, возможно не намеренный, но от этого не менее горький. Прислонившись в стволу старого клёна, кутаясь в шаль, дрожа от непролитых слёз, я отвела взгляд. - Он уехал в Бэг Энд. - Но ты-то почему здесь? - Потому, что я больше никогда не смогу вернуться домой, - плечи опустились, боевой запал куда-то пропал. Чувствуя себя больной и разбитой, я хотела лишь одного: вернуться в дом Беорна, спрятаться там в постели под одеялом от всего мира, вжаться лицом в мягкую подушку и сомкнуть веки. - Ты лишил меня возможности вернуться в родительский дом. - Именно туда я тебя и отправил, домой, к родителем, - недоумённо промолвил гном, вновь пытаясь коснуться моего плеча. - Тебе виднее, что ты сделал и куда меня отправил, - увернувшись от его руки, я медленно направилась к Строптивому. Разве есть смысл спорить, что-то доказывать, что-то объяснять? Всё пустое, если я настолько надоела Торину, что он просто отправил меня к родителям, чтобы не мозолила глаза. - Шеролин, - сильные ладони всё же легли на мои плечи и притянули к широкой груди. - Прости меня. Я так сильно люблю тебя, нет на свете для меня чувства сильнее этого. Прости. - Почему? - задала я так давно волновавший вопрос, опираясь затылком в его плечо, наслаждаясь теплом рук, в которых так нуждалась и которые хотела ненавидеть изо всех сил.       Казалось, Торин с полуслова понял, о чём я говорю. Прижимая теснее к себе, словно боясь, что убегу, он заговорил, касаясь подбородком моего виска. - В ту ночь ты так сладко спала, словно ребёнок, так обнимала меня, что сердце заходилось от счастья. Я не мог уснуть, мне хотелось касаться, любоваться тобой бесконечно. А потом в шатёр проникли рассветные лучи, и я увидел кровоподтёки и синяки на твоём теле, их было так много, они желтели на твоей белоснежной коже, заставляя меня осознать, какую боль я тебе причинил. В те минуты я возненавидел себя, и поверь, ты не можешь ненавидеть меня так сильно, как ненавижу я себя сам. Я - зверь, который заставил тебя страдать, надругался над тобой, обесчестил, вообразив себе то, на что ты никогда не была способна. Я не прошу понять меня, но ты должна знать: в те минуты я понял, что у меня нет права прикасаться к тебе, я не имею права рушить твою жизнь. Ты чистая и светлая девушка, твоё место рядом с любящими родителями, а не с монстром вроде меня, который способен сотворить такое бесчинство. Именно поэтому я отправил тебя домой вместе с Бильбо. Что ещё мне оставалось делать, чтобы спасти тебя от себя? - Зачем ты здесь? Зачем говоришь всё это, если решил оставить меня? - Потому что за эти долгие месяцы понял, что не могу жить без тебя. Я ехал за тобой в Шир, хотел просить у твоих родителей разрешения на свадьбу. Умоляю, прости меня, и объясни, наконец, что ты делаешь в доме Беорна? - Я не могу тебя простить, - покачала я головой, больше не пытаясь вырваться из его рук. - Каждый раз, когда я прощаю тебя, ты наносишь новые раны, а ещё одной мне просто не вынести. - Шеролин, клянусь... - голос Короля Эребора дрогнул, но он снова пытался дать обещание. - Посмотри на меня, - попросила я, оборачиваясь к нему. - Посмотри, что ты со мной сделал, разве этого не достаточно? Я - нищая, которой нечего надеть кроме пары затёртых рубах и брюк. Хочешь знать, почему я живу в доме Беорна? Потому что он приютил меня, потому что мне некуда пойти, не на что купить куска хлеба. Вспомни, сколько раз ты рассказывал, как изгнанный Смогом из своего дома, скитался без крыши над головой. Ты сделал со мной то же самое. Только во сто крат хуже. Ты надругался надо мной, обесчестил и прогнал прочь. Говоришь, ты отправил меня к родителям? Ты сделал всё, чтобы я не посмела переступить порог родного дома.       Отпуская края алой шали, я прижала ладони к округлившемуся животу, чтобы он мог, наконец, увидеть его, но в глаза посмотреть не решилась. - Я навлеку позор на свою семью, если вернусь в Шир, сплетники никогда не устанут перемывать мне кости, моих сестёр никто не возьмёт в жёны, а над моими родителями будут потешаться и жалеть их. Я не знаю, как мне жить дальше, как обрести покой в душе. Скажи, разве я могу простить тебя?       Такой бури эмоций на лице Торина я ещё не видела: это были и радость, и потрясение, и некий гнев, смешанный с толикой гордости, но больше всего было отчаяния и боли. - Моя Шеролин, - рука его потянулась к моему животу, удивительно нежно, бережно оглаживая округлый холмик, который уже не могла скрыть свободная белая рубашка. Захотелось оттолкнуть его, закричать, чтобы никогда не смел больше называть меня своей, но в этот момент гном порывисто обнял меня, прижал к широкой, сокрытой запылённым чёрным кафтаном груди, и не осталось сил сопротивляться. Сникнув, я разрыдалась в его руках.       Всего год назад я была беспечной наивной девчонкой, которая любила гулять на заре, печь булочки, читать книги и смеяться. Всего за год я познала голод, пламя дракона, сталь смертельной битвы, насилие, ложь и предательство самого близкого человека. Всего через год, потеряв, всё что имела, измученная, задёрганная я не знала, куда мне деваться, носила дитя, которому даже собственного угла не могла дать, потому что сама имела крышу над головой только благодаря доброте Беорна, и плакала в объятиях того, кто разрушил мою жизнь до основания. - Мне нет прощения, - устало промолвил Торин, гладя мои плечи и спину. - Но прошу, позволь мне всё исправить, поверь мне в последний раз, клянусь, я никогда не оставлю тебя и не обману этого доверия.       Подняв голову, сквозь слёзы я вгляделась в его сапфировые глаза, надеясь увидеть в них хоть толику тепла, хоть каплю любви. Их там было больше, чем может вместить в себя сердце, и это заставило кивнуть, вновь пряча лицо на его груди. - Я очень устала.       Без слов гном подхватил меня на руки и направился к ручью. Обняв его за шею, удивляясь тому, как ловко он отвязывает Строптивого и быстро пересекает камни естественного брода, я любовалась зелёно-красными листьями яворов, сквозь которые лились тёплые лучи майского солнца. Вот так бы всю жизнь просто следить за скольжением лучей в листве и вдыхать напоённый ароматом цветущего клевера воздух. Но было ещё кое-что, чего нестерпимо хотелось, несмотря на всё произошедшее за последние месяцы. - Торин, - тихо позвала я, понимая, как сильно соскучилась даже по его имени.       Остановившись, он внимательно всмотрелся в мои глаза и, прочтя в них немую просьбу, крепче обняв, прильнул к губам в долгом, упоительно нежном поцелуе. Прижимаясь к нему, наслаждаясь вкусом этой пылкой, сладкой ласки, я почувствовала, как в сердце, рождая лучи радости, шевельнулась надежда - я, он и наш сын, как хорошо нам будет вместе, как счастливо мы сможем жить, нужно только постараться забыть о тяжести пройденных испытаний, простить прошлое, и тогда всё будет хорошо, по-другому и быть не может.       Торин так и нес меня на руках по лугу, а сзади послушно шли его жеребец и мой заинтересованно подёргивающий ухом Строптивый. На пороге дома, попивая холодный лимонад, беседовали Беорн, Фили и Кили. Завидев нас, они поднялись с широких деревянных ступеней и отсалютовали глиняными кружками. - Я гляжу, ваша помощь в сватовстве не понадобилась, - подмигнул оборотень улыбающимся братьям, когда я, смутившись от их приветствия, спрятала лицо на плече Торина. - А тебе, Король под Горой, советую поторопиться, наконец, со свадьбой: я не хотел тревожить Шеролин, но ещё вчера одна птичка принесла весть о том, что сюда едут её дядюшка вместе с отцом. Очень сомневаюсь, что им понравится нынешнее положение вещей.       Сжавшись в руках любимого, я испуганно оглянулась на ворота; конечно, я очень скучала по отцу, но он и впрямь, несмотря на своё добродушие, может впасть в гнев, и очень хотелось этого избежать. - А как далеко они отсюда находятся? - спросил Торин у хозяина дома, аккуратно опуская меня на землю, но не отпуская от себя и на шаг. - Пару дней как Удел покинули.       Как не сжимал любимый мою ладонь, а отпустить ему меня пришлось. Не знаю, что наговорили Беорну за время моего побега Фили и Кили, но теперь он хотел побеседовать с гномом наедине, а мы втроём отправились в дом собирать обед. Утром за завтраком аппетит у меня отсутствовал напрочь, теперь же очень хотелось есть. - Я так понимаю, у нас скоро кузен появится? - беззастенчиво разглядывая мой живот, который я, как не смущалась, не видела больше смысла скрывать, поинтересовался Фили, начиная нарезать головку сыра. - Недаром Торин так мчался к тебе свататься, словно за ним стая варгов гналась. - Расскажешь, что у вас произошло, почему сразу было не сладить? - хитро улыбаясь, подступил ко мне Кили, который ещё не успел получить от меня задание. - Балин с Торином с самого твоего отъезда словом не обмолвился, но сколько мы не выспрашивали, ничего нам не сказал. - Дак отчего же не сладили, по-моему даже очень, - кивнув на меня, подмигнул брату Фили. - Ну так если сладили, так почему свадьбу сразу не сыграли? - упорствовал тот.       Не выдержав спора этих двух наглецов, я схватила с лавки корзинку и вручила её в руки изумлённому Кили. - Раз вы оба рады не мне, а сплетням, то мне нужно двадцать яиц. Где курятник знаете. - Так кто же яйца днём собирает? - откладывая нож, возмутился Фили. - Нас же куры забьют, и петух засмеёт. - Ваши проблемы, - буркнула я, выпроваживая их на крыльцо.        Посмеиваясь, несмотря на мою попытку увернуться, оба братца расцеловали меня в щёки и отправились выполнять поручение, я же, сгорая от смущения, продолжила готовить обед.       Удивительный всё же был день - всего за пару часов он изменил мою жизнь, вернул надежду и любовь, раскрыл то, что Торин страдал от чувства вины, а вовсе не предавал меня, и даже пообещал скорую встречу с отцом, перед которой предстояло успеть выйти замуж. Сердце счастливо трепетало в груди, пока я слушала мужской послеобеденный разговор. Теперь я знаю, зачем нужны долгие мужские беседы - нам, девушкам, под них очень сладко спится. Лишь на миг я раскрыла глаза, когда Торин переносил меня из-за стола в кровать, а затем снова забылась в дрёме.       Вечером Беорн растопил для Фили и Кили баню, мы же с Торином отправились к реке. По мне, так купаться в нагретой за день солнцем речной воде всяко приятнее, чем обливаться кипятком из кадки. Это было таким новым для меня, таким личным и волнительным - помогать любимому смыть дорожную пыль, намыливать и промывать его жесткие, курчавые длинные волосы, гладить упругое мускулистое тело и впервые видеть его обнажённым в тёплых закатных лучах. Он был очень красив: даже отчаянно смущаясь, я не могла налюбоваться им. - Отдай, а то я скоро засверкаю, как чайник в норе Бильбо, - с шутливой улыбкой, гном, отобрав кусок мыла, быстро расстегнул и снял мою рубаху, а затем принялся намыливать меня, дразня и обдавая брызгами воды.        Засмеявшись, я поняла, что смущаться в компании Торина - дело неблагодарное, и тоже начала брызгать в него в ответ. Он то ласково гладил меня намыленными ладонями, то срывал быстрые поцелуи с губ, то окатывал водой и, сжимая плечи, любовался обнажённой фигурой, а вскоре поднял на руки и, выйдя на берег, уложил на расстеленное на траве льняное полотно. Лёгкий ветерок обдал прохладой влажную кожу, вызывая зябкие мурашки, но не успели они разбежаться по шее и рукам, как гном опустился рядом и, склонившись, накрыл мои губы жарким требовательным поцелуем, в то время как ладони заскользили по телу, нежно поглаживая округлившийся живот, касаясь бедер и поднимаясь вверх, сжимая грудь. Выгнувшись навстречу, я обняла его за шею и, отвечая на поцелуй, тихо застонала, когда он сжал между пальцев затвердевший сосок. Отпустив мои губы, он, наклонившись, вобрал его в рот, лаская влажным горячим языком, вырывая этим новые стоны, пробуждая жаркий огонь внизу живота. - Торин, - всхлипнула я, прижимая его теснее к себе, чувствуя, как, раздвигая мои бедра, он находит чувствительный бугорок и начинает уверенно поглаживать его пальцами. - Торин!        Задыхаясь от жгучего желания, я потянула его голову вверх и прижалась к манящим губам, ища в поцелуе освобождение, но тут же понимая, что возбуждаюсь ещё больше, когда он, страстно отвечая, сжимает ладонью подбородок и проникает языком в рот, углубляя, обостряя ласку. - Люблю тебя, - хрипло шепнул он, убирая руку от чувствительного местечка, раздвигая мои бёдра и медленно погружаясь в жаждущее его проникновения лоно. - Люблю тебя, - выдохнула я в ответ, обнимая его за шею, и, подаваясь навстречу, чтобы глубже ощутить горячую твёрдую плоть, которая, раз за разом врываясь в тело, дарила столько наслаждения.       Чувствуя, как губы Торина скользят по шее, как он, сжимая зубами нежную кожу, тут же ласкает её языком, я лишь на миг взглянула на потемневший небосвод, на котором зажигались мириады ярких звёзд. Звёзды эти были подобны тем искрам, что бежали по моему телу, когда любимый вновь и вновь врывался в него глубокими толчками. Вот он, спустившись ниже, сжал зубами возбуждённый твёрдый сосок, и эти искры взорвались яркой огненной вспышкой и сладкой судорогой побежали от низа живота по венам. Подрагивая от наслаждения, слабея, я обняла Торина, который, рыкнув, совершил последний сильный толчок и, изливаясь, накрыл своим телом, а затем, крепко прижав меня к покрытой испариной груди, перекатился набок.       Лишь через час мы смогли одеться и отправиться через луга назад к дому, в котором приветливо светились высокие окна. Сонно моргая, я то и дело спотыкалась, и вскоре Торин, смеясь, подхватил меня на руки, сетуя на неуклюжесть, которая очевидно приходит к девам, носящим под сердцем младенца. С улыбкой чмокнув его в заросшую бородой щёку, положив голову на сильное плечо, я быстро уснула и едва помнила тот момент, когда он уложил меня в постель.