Ненавижу! Ненавижу тебя!

Примечание: подумайте, к кому из персонажей относится название главы. Pov Сей Всю свою жизнь был в семье на втором месте после Мишеля. Старший сын, более успешный в учебе, в спорте, сделавший карьеру и занявший свое место в обществе. Зачастую меня сравнивали с братом, говоря, что вот это «Мишель сделал бы лучше». Мишель был гордостью родителей и даже то, что он признал свою любовь к парню, не изменило их отношение к нему, не стало причиной конфликтов и скандалов. Дома только и слышалось: Мишель, Мишель, Мишель… Ненавижу. Еще в детстве я понял, что родители относятся ко мне как-то иначе, нежели к Мишелю. Более холодно, равнодушнее, что ли. Меня просто не замечали. Когда я прибегал со школы и, запыхавшийся, с горящими глазами, хвастался за ужином честно заработанным высшим баллом или похвалой тренера по бейсболу, то слышал: «Да-да. Дорогой, передай мне, пожалуйста, арахисовое масло». Или начинались очередные дифирамбы Мишелю. В то время я еще учился в младшей школе, хотел быть похожим на брата, стоящего на недосягаемой для меня вершине, изо всех сил стремился к этому. Но потом вдруг понял, что это ничего не даст. И тогда для меня все изменилось. К четырнадцати годам, — Мишелю тогда было восемнадцать и он был одним из лучших учеников старшей школы, — я начал задавать себе один вопрос: зачем все это? Зачем стараться, если никто ничего не заметит, не оценит? Постепенно я отдалялся от семьи, становился все более неуправляемым, и вечно что-то утаивал от родителей, вернее, не спешил делиться всеми событиями моей жизни. Все чаще были замечания со школы. Мать закатывала глаза, всплескивала руками и говорила, что не такого сына она воспитывала. Можно сказать, что к шестнадцати годам у меня не осталось старых друзей из-за сложного характера. Мне было неинтересно то, что интересовало их. Из-за сложившейся ситуации в семье, я был озлобленным на жизнь, болезненно воспринимал критику, еще болезненней несправедливость. В то время, да и сейчас тоже, имелось множество тем, затронув которые, можно было даже приятелям получить под ребра. Хоть я и имел дело с так называемыми «дурными компаниями», как часто заявляли окружающие, не церемонился ни с кем, не поддался чужому влиянию. Я не стал наркоманом или алкоголиком. Я пойду на все ради своих целей, для меня не существует рамок и каких-то ограничений. А какое удовольствия ломать стереотипы серой массы, опровергать заблуждения других! Я холоден и спокоен в обществе, если, конечно, ко мне не лезть. Из-за своей неуравновешенности мне приходиться часто сдерживать себя, тем самым уходя от общения. Всему виной послужил один случай, когда, поддавшись эмоциям, я чуть не убил человека. Поэтому сейчас по возможности стараюсь уйти от драки, чтобы не навредить окружающим. Чтобы скрыть себя настоящего, для малознакомых людей ношу маску то равнодушного придурка, то циника, отталкивающего специфическим чувством юмора, зачастую пошлым или черным, что поделать — судьба такая. Не люблю, когда мне лезут в душу. Хотя по мне не скажешь, но я стараюсь выполнять свои обещания, чего бы это ни стоило. Вот что интересно — каждое значимое событие в своей жизни отражаю татуировками на теле — своеобразный дневник жизни. Самой примечательной является, по-моему, тату с изображением ворона, которую я сделал в двадцать один год, когда окончательно ушел из семьи — символ одиночества. Мне никто не нужен, я никому не нужен. У меня есть одна слабость — скорость. В любом ее проявлении. Меня можно назвать адреналиновым маньяком. Я обожаю ощущение скорости. Это настоящая свобода. Когда несешься в машине со скоростью под 250 километров в час, и все предметы, что находящиеся за окном, размываются, теряют свою четкость, контуры, когда свет фонарей и витрин превращается лишь в цветовые пятна, кажется, что Вселенная существует только в этом конкретном месте, за рулем автомобиля. Не люблю, чтобы мною верховодили, просто терпеть не могу, когда кто-то начинает диктовать мне свое мнение. Люблю, чтобы «мое» всегда было «сверху». Поэтому всегда стараюсь всеми командовать. Если есть компания, которая мне по душе, то я в ней буду лидером, и не важно, как этого добьюсь. Хоть и создаю впечатление мизантропа, если «приживусь» в какой-то группе, то становлюсь очень противоречивой личностью: более открытым, но в то же время никому и никогда не доверю себя. Меня можно назвать склонным к бисексуализму. Меня одинаково привлекают и девушки, и парни, и я не предпочитаю первых вторым. Одну неделю могу встречаться с девкой, а на следующую крутить с парнем. С парнями я всегда сверху. Просто сама мысль быть снизу вызывает во мне омерзение. С родителями уже два года, как совсем перестал общаться. С тех самых пор, как стал совершеннолетним, даже переехал в Бостон. Они до сих пор не знают, что я «играю на два фронта», какой это был бы скандал… Не думаю, что они отнеслись ко мне, как к своему обожаемому Мишелю. Вот кому хочется испортить жизнь. Сделать больно. Очень больно. Ненавижу их всех. Я даже переспал с его парнем, с Лукой, хотя у меня были парни получше. Но чего не сделаешь ради мести. Хотя он сладкий, здесь Мишеля понимаю. Когда Мишель исчезнет, то... Тут я многозначительно подмигиваю. *** Когда наступил вечер, я изрядно выпивший, направился к Луке сообщить одну «замечательную» новость. — Привет! — протянул я слишком радостно, когда он открыл мне дверь. — Чего тебе надо? — испепелил меня взглядом он. — Всего лишь поговорить, — как можно теплее сказал я. — Ты не против? Слегка улыбнувшись, я зашел в комнату. Бедненько все-таки здесь. Но скоро все изменится. — Ты ужинал? — поинтересовался я. — Тебе-то что? — прошипел он. — Что-то произошло? Я же вижу по твоим глазам, что ты несчастен, — хмыкнул я. — Не издевайся надо мной! Убирайся отсюда! — заорал вдруг Лука и, бросившись к входной двери, широко распахнул ее. Он выгоняет меня? Да как он... — Я не хочу никуда уходить! — закрыл дверь, оттолкнув Луку. — Я уже говорил, что ты мне приглянулся? Знаешь, что это значит? Я всегда беру, то что хочу. А хочу я многое. В его глазах промелькнул ужас, я довольно улыбнулся и, подойдя к нему, схватил за шею. Да. Секса у меня давно не было. Неделя, это ведь много, правда?   Он что-то прокричал, но мне было все-равно. Я даже не слушал его голос. Все мои эмоции и чувства сконцентрировались в трусах, вся моя сущность рвалась наружу. Я мечтал подмять его под себя и сделать все, чтобы он плакал. Но паршивец и не думал реветь. Он пытался оттолкнуть меня, пару раз ударить, но я опередил его и влепил ему хлесткую пощечину. — Да как ты... Совсем с ума сошел?! — огрызается Лу. — Кто тебе дал права вести себя так со мной?! Отпусти! — Кто дал мне права? — глухо засмеялся я. — Хватит болтать. Перевернул его задницей кверху и подложил под живот подушку. Он что-то опять вякнул, я вновь не выдержал и ударил по лицу. — Расслабься! Иначе я тебя порву, — мой голос прозвучал сладко-ядовито, я закусил мочку его уха и принялся стягивать с него штаны. — Мне нравится, что ты такой стойкий. Другой бы уже соплями захлебнулся.   Я целовал его шею, щипал соски и попку, оставляя уродливые синяки. Лука пару раз попытался оттолкнуть меня и затих. Мне не понравилось, что он ведет себя как бревно, нашел в ящике прикроватного столика шелковую ленту и грубо перевязал его член у основания. Там же обнаружил смазку, но это потом... А сейчас он дернулся и вскрикнул от боли. Его член стал набухать, я стал ласкать его рукой, иногда грубо сжимая. Прокладывая дорожку из поцелуев по его спине, я раздвинул ему ноги и вставил в анус пальцы, предварительно их облизав. Один, второй. Как печально, что он не девственник. — Интересно, со сколькими ты трахался? — поинтересовался я у Лу. — Я думал, ты хороший мальчик, а ты, оказывается, та еще шлюшка. Он посмотрел мне в глаза, и если можно было бы убивать взглядом, то я мог осыпаться кучкой пепла у кровати. — Правильно. Смотри на меня, — вытащил пальцы и, приставив измазанный лубрикантом член к его дырочке, грубо толкнулся.   Я трахал его целую ночь и никак не мог насытится. Лука пару раз терял сознание, но приходил в себя, когда я с размаху бил его по лицу. Я насиловал его попку, пока под нами, на простыне, не образовалась лужица крови. Мне пришлось оттащить его в ванную, чтобы привести в порядок. Под холодным душем Лу пришел в сознание и, свернувшись калачиком, начал плакать. — Хватит! Не веди себя как баба, — резко схватив его за руку, подтянул к себе и начал вытирать полотенцем его тело. — Это ты из-за него? — вскинул брови я. — Неужели ты так сильно любишь его? Неужели эта пресловутая любовь может творить такие вещи? Ты точно идиот. — Заткнись, — слабо огрызнулся он. — Он тебя не простит. К тому же Мишель скоро женится, — это, кстати, та самая «замечательная» новость, которую я хотел сообщить Лу. — Что ты там придумываешь? Ты же врешь! — шепчет Лука. — Он не может жениться, потому что я единственный, кого он любит!..    Я уже не мог сдерживать смех. Боже, он такой наивный и глупый.   — Эту девушку он выбрал сам и уже несколько месяцев все готовятся к помолвке и свадьбе. Родители специально приехали в Бостон из Ньютона.  Он закрыл глаза, тяжело задышал и, пошатываясь, медленно поднялся на ноги.  — Ты врешь, — тихим голосом, срывающимся на рыдание, сказал Лу. — Тогда иди к нему и сам спроси, — посоветовал я. — Д-да. Я так и сделаю, — неуверенно сказал он и, держась за стену, вышел из ванны. Я посмотрел на себя в зеркало и счастливо улыбнулся.