Путь иллюмината: во имя жизни

Медленно, против нашей воли В души входит любовь, И сердце сжимает до боли, И вновь закипает кровь. А мысли, будто в тумане Блуждают в голове, Запутались мы в обмане Словно в дурман-траве... (Анурова Елена) Рифмы сегодня удавались невероятно легко. Это так кстати, чтобы закончить уже, наконец, пьесу, которой Михаил Лугин отдал столько сил! Ну вот и всё. Мишель поставил точку, удовлетворённо наблюдая, как высыхают чернила на бумаге. Затем он откинулся на спинку стула, всё ещё держа перо в руке. Так хочется показать плод своего творчества Вареньке. Хотя, вряд ли это хорошая идея. Это раньше ей нравилось то, что выходило из-под пера её супруга. Варвара даже называла Мишеля драматургом! Но это было тогда, когда Лугин читал ей свою комедию о приключениях двух друзей, которых угораздило не на шутку влюбиться в одну барышню. Варенька угадывала хорошо знакомые характеры, смеялась. Он сначала притворно злился на неё, а потом тоже начинал хохотать. Но на этот раз показывать жене дневник со стихами и новой пьесой не хотелось. Странно и как-то чудно! Пьеса-то получилась снова не о них! Бывшие герои его сатирических строк Мукин и Пустой давным-давно забыты! Да и возвращаться к ним не очень-то хочется. Недавно Лугин перечитал свои первые литературные труды, и ничего кроме улыбки они у него не вызвали. Ну что ж, значит, сатира – не его конёк. А сейчас? О чём же сейчас он пишет? Что у него в мечтах? Он полистал дневник с собственными стихами. «Незнакомка», «Таинственная встреча», «Люблю я вас за то, что только были/ Вы где-то между строк со мной…». Лугин перевернул несколько страниц. А это что? «Тончайших простыней нас разделяет холод,/Тугой корсажа плен покинула уж грудь…» Или вот: «И буду с чистого листа/ Писать персидской ночи омут, / В котором губы страстно тронут/ Её манящие уста!» Нет, Варвара ни в коем случае не должна читать такое! Эти строчки уж точно не о ней! Лугин закрыл дневник, понимая, что его нынешние мысли слишком далеко ушли от тех, что только вчера заставляли бешено колотиться сердце и не давали ему покоя. И почему в последнее время им овладела непонятная меланхолия? Настроение с каждым днём становится всё хуже! Вроде бы всё хорошо, Варя с Митенькой тут, в Петербурге, рядом. Дни проходят в заботах служения Отечеству, а вечера – в мире и гармонии. Он любит жену, да и она его тоже любит. Это ли не идеальный брак? Это ли не счастье? Но отчего-то всё равно грустно. Что же пошло не так? Варвара… А всё ли у него хорошо с супругой? Вчерашняя барышня стала взрослой замужней дамой, но не изменила своим привычкам, которые совершенно не подходили её новому статусу. Чудачка, своенравная упрямица. Но ведь раньше ему это нравилось! Раньше Мишелю казалось, что Варвара Петровна особенная. А теперь её странности начинают его раздражать. Да и так ли нежен он с ней, так ли внимателен? Но как тут быть внимательным, когда у них давным-давно не было близости! Лугин уже успел подзабыть, каково это – быть с женой. Может быть, и она отвыкла от него? Смешно сказать, но они были вместе всего-то несколько раз. По пальцам одной руки пересчитать можно! Расскажи кому-нибудь о своей личной жизни, так засмеют! Женился, называется! Варя забеременела всего от одной ночи. Понятно, что и во время Вариной беременности было не до этого. Но и после рождения первенца ничего не изменилось! Молодая мать всё своё время уделяет заботе о младенце. Она и не заметила, как под глазами залегли тени от недосыпания, как она стала неопрятной, проводя всё своё время с малышом, среди распашонок да погремушек. Варвара совсем перестала быть женщиной и уделять внимание ему, Мишелю! А ведь он сколько раз предлагал обеспечить жену штатом прислуги для помощи в заботе о малыше. Но куда уж там! Варя ничего не желает слышать про нянечек! Всё одна, всё сама для своей кровиночки! И как же так получилось, что Варвара, отличающаяся авантюризмом, живым умом и тягой к знаниям, вдруг утратила интерес ко всему на свете, кроме ребёнка? Лугин утешал себя тем, что эта ситуация временная, и скоро всё наладится. Митя подрастёт, и проблема сама собой решится. Да и он всё понимает. Не эгоист же какой-нибудь! Ведь это их общий ребёнок, так что и волноваться нет смысла. Или всё-таки есть? Может быть, эта непонятная хандра - просто влияние осени? Не хватает солнца и тепла? Но ведь осень – лучшая пора для творчества! Уж это Лугин точно знает! Так зачем же страдать, когда литература всегда спасала его от грустных дум? Так будет и сейчас. Мишель непременно покажет своё новое творение мадам Юлии. Вот уж кто точно сможет поделиться с ним профессиональным мнением о том, хороша ли его новая пьеса! Мадам как всегда даст ему какой-нибудь дельный совет касательно его труда. Да и он наконец-то сможет рассуждать о чём-то кроме кормления младенца, его ночного плача от режущихся зубиков, его постоянно беспокоящего животика и прочего! Решено: сейчас же он едет к Юлии! И не важно, что без приглашения! * * * Михаил Лугин скромно постучал в дверь гримёрной французской актрисы. - Мадам Юлия, можно войти? Госпожа де Перпиньяк никак не ожидала увидеть в своём театре этого весьма симпатичного молодого человека, но, как и подобает хорошей актрисе, сумела скрыть своё удивление. - Мадам, я принёс новую пьесу. Был бы просто счастлив, если бы вы её прочли и высказали ваше мнение о моей работе. Начинающий драматург скромно опустил глаза. Юлия одарила его тёплым взглядом карих с золотистыми искорками глаз. - Ну что ж, давайте вашу пьесу. Очень любопытно узнать, что же будет дальше с вашей троицей. Надо отметить, приключения Мукина и Пустого имеют большой успех в нашем театре! - На этот раз у меня немного иная тематика. Вернее, совершенно иная. Юлия снисходительно улыбнулась. Всё, что выходило из-под пера этого кареглазого кавалергарда, ей положительно нравилось. Мишель протянул блистательной приме тетрадь, на которой крупными буквами было написано: «Полночная чаровница». - Хм… Весьма интригующее название. - Такое уж у меня было настроение, - сказал Лугин, смутившись. - Оставляйте вашу рукопись. На досуге я обязательно с ней ознакомлюсь. - Не могли бы вы сделать это прямо сейчас, если, конечно, не слишком заняты? - Я-то не занята, только это займёт довольно много времени, - сказала актриса, лукаво улыбаясь. - А ведь вас, должно быть, очень ждёт дома ваша молодая супруга. - Я так давно уже всецело поглощён этой пьесой, что всё остальное сейчас для меня второстепенно, - с жаром произнёс Лугин. - Если вы позволите, я с удовольствием посижу здесь и подожду, пока вы закончите чтение. Юлия кивнула. Мишель сел на стул, она же устроилась с рукописью на софе. Лугин с интересом наблюдал за ней. Лицо актрисы сначала было сосредоточенным, затем его выражение стало меняться в зависимости от того, что было в пьесе. Мишель вдруг поймал себя на мысли, что любуется ею. Как же очаровательна мадам де Перпиньяк в этом платье благородного винного оттенка! Как идёт ей этот модный фасон, что позволяет любоваться открытыми плечами и достаточно глубоким декольте! А рукава-фонарики делают свою обладательницу похожей на фею! Ах, эта нежная шейка, тонкие чёрные брови вразлёт, тёмные локоны, обрамляющие красивое одухотворённое лицо… Лугин вдруг ощутил, что на него нахлынули воспоминания. Безумная ночь ошибок в Персии… Её губы, поцелуи, ласки. Вдруг в маленькой гримёрке сделалось слишком душно. Ах, Юлия! Он так благодарен ей за то, что они смогли остаться друзьями, за то, что ей хватило такта и сейчас скрывать блеск в глазах и румянец, так некстати проявившийся на щеках. Тем временем быстрые, словно стрижи, глаза француженки так и скользили по строкам рукописи. Она встала с софы, желая продекламировать понравившийся монолог из пьесы. - О, Доротея! Я – весь ваш! Вы – мой оазис средь пустыни! Немой слуга и верный паж У ваших ног склонён отныне… Юлия не закончила. Вдруг она побледнела и пошатнулась. Если бы не Лугин, вовремя успевший подставить своё надёжное плечо, мадам де Перпиньяк так и упала бы на пол. Он бережно подхватил её на руки и усадил на софу. - Кто-нибудь! Воды! – закричал Мишель, перепуганный внезапным обмороком актрисы. Но Юлия на удивление быстро пришла в себя. - Тише, друг мой. Прошу вас, не кричите! – зашептала она. - Не дай Бог, кто-нибудь услышит! Вы погубите меня! - Но… я не понимаю! - Лугин был совершенно обескуражен. - В моём положении обмороки нередки. - Что? Так вы ждёте ребёнка? Мишель помнил, как будучи беременной, его супруга страдала от приступов тошноты и головокружения. Видимо, то же самое ощущала сейчас и Юлия. - Умоляю, говорите тише! – мадам де Перпиньяк молитвенно сложила руки. - Если нас услышат, быть беде! - О чём вы говорите, сударыня? Вы чего-то боитесь? Румянец снова вернулся на прекрасное лицо Юлии. Кажется, она уже была в полном порядке, будто никакого обморока и не было. - Всё самое страшное со мной уже случилось, - проговорила она будто взятые из какого-то монолога слова. – Любовь к нему – вот моё самое главное счастье и самая тяжкая из мук. - Но о ком вы говорите? - Лугин задумался. - Могу ли я спросить вас, отец ребёнка - император Александр? - Ах, месье Лугин, вы очень догадливы, - она опустила длинные ресницы. - Это так. - Отчего-то мне кажется, что Александр Павлович ничего не знает. Я прав? Прошу вас, не молчите! Ведь мы друзья, и я не хочу, чтобы вы страдали по вине кого бы то ни было на свете. Пусть даже самого императора! - Пальцы Лугина сжались в кулаки. - Не стоит ему знать о моей тайне. Этот ребёнок мой. И только мой. Юлия встала и нервно прошлась по комнате. Зная Александра, она могла предположить, что он рано или поздно догадается о её положении. Начнутся выяснения отношений, сложные разговоры и обоюдные обиды. К тому же, у императора всё ещё нет наследника, и ещё неизвестно, как он отнесётся к рождению этого ребёнка. Юлия боялась. - Но, Юлия, вы же понимаете, что император вскоре поймет, чей это ребёнок. И что вы собираетесь делать, когда вашу тайну уже нельзя будет скрыть? - Я не знаю, Мишель! Просто не знаю, - актриса театрально развела руками. – Но ни о чём не жалею. Пусть я представляла себе свою судьбу несколько иначе, но, видимо, так было решено на небесах. - Но вы замечательная, милая, славная! И достойны самого лучшего. - Ах, оставьте, Мишель. Я счастлива. У меня будет ребёнок, и это самое главное. Она улыбнулась, но улыбка вышла невесёлой. Лугин понимал, что Юлия находится в очень сложной ситуации, ведь общество не примет одинокую женщину с неизвестно откуда взявшимся ребёнком. Пойдут пересуды, сплетни. И император... Этот человек-загадка. Кто знает, как он отреагирует на решение Юлии скрыть от него рождение ребёнка? Нет, этого нельзя допустить! Юлию необходимо было спасать. И как можно скорее! Но что он может сделать? Ответа Мишель пока не находил. * * * Тем же вечером мадам де Перпиньяк посетил ещё один нежданный гость. Платон Толстой, с горящими глазами, с всклокоченными волосами, подвыпивший и полный решимости, буквально вломился в гримёрку примы императорского театра. Бравый кавалергард прямо с порога объявил то, ради чего и пришёл. - Мадам Юлия! Я обещаю составить счастье вам и вашему ребёнку! – Он вдруг торжественно опустился перед нею на одно колено. – Почту за честь, если вы соблаговолите стать моей женой. Выходите за меня! Юлия была огорошена таким внезапным напором. - Вы это серьёзно? Мадам де Перпиньяк почувствовала себя героиней странного водевиля. Предложение руки и сердца от Платона показалось Юлии абсурдным, ведь она наверное знала, что Толстой давно влюблён в Варвару Лугину. К чему же такие метаморфозы? Да и поспешность и горячность кавалера смутили её. - Что же вы молчите? Вы примете моё предложение? – Толстой был настроен весьма решительно. Юлия не знала, что сказать и вместо ответа…рассмеялась. Громко и от души. И вправду: это сватовство выглядело комично. - Но отчего вы смеётесь? – совсем по-детски обиделся Толстой. - Я же делаю вам предложение! Чёрт, никогда не умел красиво говорить. - Встаньте, мсье Толстой! – сказала Юлия, с трудом сдерживая улыбку. - Спасибо вам, но меня не нужно ни от кого спасать. Вы, без сомнения, настоящий рыцарь. Но я не из тех принцесс, что живут в высоких башнях и которых я каждый вечер играю на сцене. Никаких огнедышащих драконов я не боюсь. Ничего не понимающий Платон ощутил некоторую неловкость ситуации и поспешил подняться с колен. - Но как же так? Мишель же твердил, что ваша честь может пострадать. Я, как истинный дворянин, к тому же ничего не имеющий против женитьбы, посчитал, что брак послужит для вас избавлением от ненужных пересудов. - Ох уж этот господин Лугин! Юлии вспомнились карие глаза, которые всё понимают, и отчего-то на душе стало чуточку теплее. - Лугин был у меня вчера. Прошу вас, не гневайтесь на Мишеля, что он раскрыл мне ваш секрет. Я просто очень хорошо знаю своего друга и заметил, что он чем-то взволнован. В общем, я заставил друга признаться мне в причине его печали. Он сказал, что вы попали в сложную ситуацию и нуждаетесь в опоре и поддержке. Я могу вам всё это дать! - Простите, Платон Платонович, но я справлюсь сама. Я всегда была сильной. Я пережила смерть своих родителей, а позже и своего слуги и опекуна. Думаю, смогу справиться и с этим ударом судьбы. - Но как же это? Я не допущу того, чтобы на ваше доброе имя легла тень. - Не беспокойтесь обо мне. Я уеду в Париж, на родину, и забуду Россию. - Но у вас же там нет дома, и театра теперь тоже нет. На что же вы станете жить? - У меня есть драгоценности, которые можно продать. Этого хватит на первое время. Прошу вас, сударь, оставим этот разговор и это странное предложение. Лучше вот возьмите пьесу месье Лугина. Вы ведь часто у него бываете. Передайте, что это лучшее, что я у него читала. Пьеса превосходна, и на этот раз исправлять мне ничего не пришлось. - Всенепременно. - А теперь я хотела бы остаться одна. Толстой всегда плохо понимал женщин. Разобраться в их мыслях и чувствах представлялось ему непосильной задачей. - Как скажете, мадам. - Бравый кавалергард снова смутился. – Честь имею. * * * Юлия осталась одна среди театрального реквизита своей гримёрной. Уныние накатило на неё новой волной. Как же добры и забавны эти друзья-кавалергарды Лугин и Толстой! Есть же ещё на свете истинное благородство! Подумать только, как искренне они заботятся о ней! Платон Платонович… Здоровяк с ранимым сердцем! А Лугин? Что же она чувствует к нему? Юлия нащупала у себя на шее тонкую серебряной цепочку, сняла её и бережно распахнула маленькие створки медальона. - Прости меня, Искандер. С этими словами актриса закрыла медальон и положила его в стол. Она не хотела больше думать об Александре. Жизнь вдруг показалась ей полной сюрпризов и непредсказуемых поворотов. Жаль, что чудес не бывает. Юлия не могла бы сейчас с полной уверенностью сказать, что бы ответила на предложение руки и сердца, будь перед ней не Платон Толстой, а его скромный и такой обаятельный товарищ и настоящий драматург Михаил Лугин! А ещё он красавец и человек огромной, необычайно чуткой души! Ах, если бы не тот, а другой… Жаль, что Юлия давно уже не маленькая девочка и больше не верит в сказки. * * * На следующий день Платон Толстой стоял у дверей квартиры Лугиных. Открывший двери Мишель был в длинном домашнем халате. Его вид немного позабавил взволнованного Платона. - Принимайте гостей, Лугины! Платон Толстой собственной персоной к вам пожаловал с доброй вестью! - Проходи, Платоша, - зашептал Лугин. - Маленький спит, а Варвары дома нет. Она пошла к доктору за консультацией. У Митеньки уже два дня насморк. - Тогда самое время тебе услышать мою новость! А заодно и выпить за неё, раз уж твоей благоверной нет дома. Доставай всё, что у тебя найдётся горячительного! Повод знатный имеется! - Так бы сразу и сказал! – обрадовался Лугин, который уже порядком соскучился у колыбельки сынишки. – Заходи, Платон, нечего в дверях стоять! Через минуту Толстой уже готов был поднять тост за грядущее событие в его жизни, как вдруг вспомнил о чём-то важном. - Ах да, Мишель, совсем вылетело из головы. Мадам Юлия просила вернуть тебе твою пьесу. - С этими словами Толстой достал из-за пазухи согнутую пополам рукопись. – Вот, держи. Она велела передать, что ты превзошёл самого себя в своём сочинительстве. Лугин напрягся. - Так ты был у мадам Юлии? – осведомился он, бегло пролистав страницы своего литературного труда. - Да. И сделал ей предложение. Я женюсь, Мишель! Это и есть моя новость. От неожиданности Лугин вдруг неловко обронил свою тетрадь. Исписанные листы так и разлетелись по комнате… - Вот чёрт! Теперь не разобраться мне в этой путанице! – проворчал начинающий литератор, собирая с пола листы. - Это ты о чём? О своей пьесе? Мишель, да ты что, не слышишь меня? Я женюсь! - Да слышу я, слышу. - Так ты что ж, не рад за меня? – Платон помрачнел. – Не ты ли твердил, что женитьба сделает из меня человека, и что пора, мол, Платоше Толстому уже остепениться? - Ну да, говорил. Да рад я, рад, - буркнул Лугин. – Просто всё это так неожиданно… Толстой вдруг ударил кулаком по столу, отчего штоф с водкой так и подпрыгнул в воздухе. - Рад, говоришь? Ты свою физиономию видел? Друг женится, а ты кислый, словно вчерашние щи! И действительно, Мишель не мог искренне порадоваться за товарища. В душе его бушевала настоящая буря. Странное дело! Лугин вдруг поймал себя на мысли, что мечтает оказаться на месте Толстого и… завидует ему! И это поганое чувство будто съедало его изнутри. Но как же так? Как такое могло случиться? - Вообрази себе, старина, я был вчера в театре и имел разговор с моей теперешней невестой. Прелюбопытнейшие существа эти женщины! Тогда она мне отказала, а сегодня утром я получил от неё совсем другое письмо, в котором мадам Юлия сообщила, что передумала и согласна стать моей женой. - А тот факт, что ты её не любишь, а она не любит тебя, разве ничего не значит? – сказал Лугин скептически. - Для семейного счастья одного лишь благородного порыва маловато. И потом, ты же сам не раз говорил, что женитьба не для тебя. Дескать, Платон Толстой – убеждённый холостяк, и пойдёт к алтарю, если только небо упадёт не землю. - Быть может, я не люблю мадам да Перпиньяк, но бесконечно её уважаю. И внешне она вполне отвечает моему вкусу. Думаю, я сумею составить её счастье. Да и она не будет страдать в одиночестве. А любовь…- он махнул рукой. – Что такое любовь? Понимаешь, Мишель, моя женитьба направлена на благие цели. Это тоже самое, что, к примеру, служить Отечеству и государю-императору. Отказавшись от своей свободы, я избавлю от позора мадам Юлию и её дитя, и тем самым смогу хоть кому-то быть полезен. - Кстати, ты упомянул императора. Ребёнок мадам Юлии… - Молчи, Мишель. Это теперь не твоё дело, а моё. Толстой залпом опустошил свою рюмку. Лугин последовал его примеру. - Вот смотрю я на тебя, дружище, и понимаю, что брак делает людей счастливыми, как это не парадоксально. Я всю жизнь бежал от него, а сейчас понимаю, что зря так боялся потерять свою свободу. Ведь вы с Варварой Петровной души друг в друге не чаете. Вот и Митька ваш какой славный карапуз! Она выбрала тебя. Не перебивай, я всё-таки это скажу! Вот и мне хочется испытать хоть малую толику того, что каждый день ощущаешь ты. Пусть не с Варварой Петровной, а с кем-то другим, но это лучше, чем пить горькую в "Красном Кабачке", зная, что ты никому во всём свете не нужен! - Платон почувствовал, как у него защипало в глазах. - Ах, оставь, Платоша. – Изрядно захмелевший Лугин похлопал товарища по плечу.- Ты замечательный и намного лучше меня. Иногда мне кажется, что Варвара сделала ошибку, выбрав не тебя. Может быть, ты дал бы ей намного больше. - Нет-нет, Мишель. Всё так, как и должно быть. Вот и я теперь женюсь. Забуду, наконец, Варвару Петровну, и всё встанет на свои места. Я перестану так часто наведываться к вам, а стану жить своей жизнью. И твоя жена сможет вздохнуть с облегчением. Вдруг напольные часы начали бить полдень. - Всё, Платоша, тебе пора. Допивай свою рюмку и ступай. - Как это пора? - удивился Толстой. - Мы только начали! Всего-то одну бутылочку опустошили. Слаб ты стал, Мишель. Не узнаю тебя. - Дело не в этом. Не ровен час Варвара вернётся. Если она увидит, что мы выпиваем, нам обоим несдобровать. Я же должен за ребёнком следить, а тут, понимаешь ли… - Как же всё-таки нелегка жизнь женатого мужчины. Ну что ж, буду привыкать. Бывай, Мишель! Толстой схватил свою треуголку и поспешно вышел. * * * Едва Платон покинул квартиру Лугиных, как тут же увидел знакомую фигуру Варвары Петровны в платье для прогулок цвета сочной листвы. Она как раз в это время возвращалась домой. Щечки раскраснелись, глаза горят, локоны выбились из-под прелестной шляпки… Семейная жизнь явно пошла молодой особе на пользу. Да она стала ещё прекраснее, чем в девичестве! - Варвара Петровна! А я как раз только от Мишеля. Жаль, что не застал вас дома. Очень рад встрече. При виде Толстого, такого близкого и одновременно недосягаемо далёкого, Варвара вдруг ощутила какое-то щекотание в области желудка, почти тошноту. Как будто внутри неё, потревоженные встречей, проснулись и одновременно вспорхнули ввысь тысячи невидимых бабочек. Так бывало всегда, когда Платон Платонович оказывался рядом. Но разве могла она показать свои истинные чувства? - Здравствуйте, Платон Платоныч. Видимое безразличие, несколько официальный тон, которым замужние дамы обычно общаются с посторонними мужчинами… - Я ведь приходил к Мишелю, чтобы оповестить об очень важной новости, – объявил Толстой. - Говорите уже быстрее вашу новость. Скоро дождик начнётся, а мне не очень-то хочется мокнуть. Да и муж с Митенькой уже заждались меня. Головка надменно поднята, губки упрямо сжаты. – Я женюсь, Варвара Петровна! – выпалил Платон Платонович как из пушки. Эффект от произнесённых слов имел силу разорвавшегося снаряда. - Вы? Женитесь? Варя вдруг стала похожа на растерянного ребёнка; вся её показная холодность в раз улетучилась. - Но… вы не рады? Вот и Лугин весьма необычно отреагировал на новость о моей женитьбе. Странные вы оба! Видимо, это семейное! Варя вдруг почувствовала, что в душе у неё закипает злость. Усилием воли она вновь взяла себя в руки. - И кто же невеста? Верно, какая-нибудь Марфушка или Катерина из «Красного кабачка»? – язвительно спросила госпожа Лугина. Естественно, она понимала, что кавалергард и дворянин не стал бы венчаться с девицей из трактира, и выпалила это обвинение от переизбытка эмоций. - Почему сразу Марфушка? Обидно слышать от вас такое. Невеста моя – актриса императорского театра, госпожа де Перпиньяк! Повисла напряжённая пауза. А ведь Толстой не шутит! Эта самая Юлия – роковая красавица! Такая способна вскружить голову кому угодно! Кажется, сам император Александр был увлечён ею! А что она? Чем Варя может противостоять этой умной и невероятно эффектной утончённой аристократке? Перед взором Варвары так и предстал образ Юлии, такой безупречно красивой, что стало тяжело дышать. - Может, вы ещё скажете, что любите эту вашу актрису? - А может, и люблю! – парировал Толстой. – Отчего же нет?! - Ну что ж, совет вам да любовь! – скороговоркой проговорила Варвара, и эта фраза вышла совершенно неискренней. Голос мадам Лугиной потонул в грохоте грома. Блеснула молния, прошив темнеющее небо стальным зигзагом. - Не пойму я вас, сударыня! Может быть, и Платон Толстой захотел домашнего тепла и уюта! Надоело прожигать свою жизнь в пустых развлечениях и надеждах, которым не суждено сбыться! Ну, радуйтесь же за меня, радуйтесь! Я жду! Чего же вы молчите? - А что мне за вас радоваться, мсье Толстой? Разве вы мне близкий родственник? Да женитесь вы на ком угодно! Мне всё равно! - Она топнула ножкой. - Хоть на кобыле вашей! Как бишь её? Венере, вот! - А что это вы мне грубите? Уж не ревнуете ли? Ветер поднял вверх дорожную пыль. Первые капли дождя сорвались с неба. - Ха! Вот ещё! Да я вас…. Варя стала бить своими маленькими кулачками Толстого в грудь, а он… вдруг поймал её кулачки в свои ладони. Он держал её за руки, и эти прикосновения могли сказать больше, чем любые слова. Слёзы потекли по лицу Варвары. А дождь внезапно перешёл в ливень. Он до нитки промочил этих двух людей, таких близких, но разделённых непреодолимыми жизненными обстоятельствами. Но им было всё равно. - Я люблю вас, Варенька! – бормотал Толстой словно в бреду. - Боже, как же я вас люблю! И ничего не могу с собой поделать! - Я… тоже… вас… Ах! Тут, постыдившись проявления своих чувств, Варя вырвалась из объятий Толстого и убежала прочь, оставив Платону Платоновичу едва уловимый аромат цветочных духов и необычное чувство всепоглощающей нежности. * * * Давно закончился дождь, осадив за окном дорожную пыль. Варвара уже с полчаса укладывала спать слишком возбуждённого нынче Митеньку. А Лугин всё сидел в гостиной со своей рукописью в руках. Он никак не мог собрать воедино её окаянные страницы, злясь и проклиная себя за неловкость. И вдруг ему показалось, что сама жизнь похожа на эту самую пьесу с перепутанными страницами. Мы любим одних, но отчего-то выбираем других, ложимся спать не с теми, чтобы вновь проснуться для лжи и страданий. А потом мучаемся мыслью о том, что всё могло быть иначе.