Лёд

Владыка высился над нами, подобно гранитной скале, недвижно и неколебимо. Он не выказывал гнева, однако самый воздух, казалось, сгустился и дрожал вокруг него. Его голос обрушился на нас обвалом: — Стойте и внемлите, нолдор! Меня объял невыносимый ужас — как при Затмении, когда мы в одночасье погрузились во тьму. Пошатнувшись, я вцепилась в руку Тиндала. Арквенэн ухватилась за меня, Ниэллин с Алассарэ встали у нас за спиной… Мы сбились вместе, как будто готовились снова встретить ураган, а не выслушать речь Владыки. Он заговорил. Могучий звук его голоса разнесся от земли до неба, заполнил все мое существо. Но в страхе я поначалу едва разбирала отдельные слова: «скитания», «гибель», «предательство», «братоубийство». Вправду ли он произнес их или то были подсказки неспокойной совести? Потом слух мой прояснился. Услышанное врезалось в память, как руны врезаются в камень под рукою ваятеля: — …те же из вас, кто не остановится и не обратится за судом и прощением Валар, сполна испытают свой рок. Бессчетные слезы прольете вы, и Валар оградят от вас Валинор, и исторгнут вас, и даже эхо ваших рыданий не перейдет горы. На Западе ли, на Востоке гнев Валар настигнет Дом Феанаро и тех, кто последует за ним. Клятва поведет их и предаст, и отнимет сокровище, которое клялись они добыть. Все, начатое добром, обернется худом, ибо родич предаст родича и будет страшиться предательства. Навечно останутся они Изгнанниками. Беззаконно пролили вы кровь сородичей, запятнав землю Амана. Кровь требует крови. Вне Амана будете вы в тени Смерти влачить свою участь. Эру не назначил вам умирать в пределах Эа, и не одолеет вас ни болезнь, ни телесная немощь. Но вы можете быть сражены, и сражены будете — оружием, муками, скорбью. В Мандос явятся ваши бездомные души. Долго им обретаться там, тоскуя по телам, но не сыскать жалости, пусть даже все убиенные будут просить о них. Тех же, кто выстоит в Серединных Землях и не придет в Мандос, истощит и изнурит великое бремя мира. Печальными тенями покажутся они юному народу, что явится следом. Таково слово Валар. Речь Судии поразила нас точно громом, придавила безмерной тяжестью, едва не вмяла в землю. Когда он умолк, мы не в силах были издать ни стона, ни звука. В безмолвии смотрели мы, как серебристый туман окутывает устрашающую фигуру… а когда он рассеялся, утес был пуст. Владыка покинул нас. Первым опомнился Феанаро. — Ага! — вскричал он. Он стоял на палубе своего корабля; взоры всех обратились к нему. — Вот оно, милосердие Валар! Они лишили нас благословения, наложили проклятие! И за что? За то лишь, что мы поступили как должно и твердо держимся своего пути! Глубоко вздохнув, он продолжал с силой, напряженным, звенящим голосом: — Мы поклялись, и не впустую. Мы сдержим Клятву! Нам грозили множеством бедствий, и предательство не последнее из них. Не сказано лишь об одном — что нас погубит страх, трусость, малодушие. Вот мое слово: мы пойдем вперед! И вот мой приговор: мы обречены на деяния, песни о которых будут звучать до последних дней Арды! Речь Феанаро как будто разбила чары безмолвия. Страшный шум взвился над толпой: крики гнева, возгласы одобрения, плач и стоны, горестный вой, какой я слышала только над убитыми… У меня в голове осталась лишь одна мысль: Намо опоздал. Нас уже проклял умирающий тэлеро там, в Альквалондэ. Владыка лишь утвердил его проклятие. Арквенэн, выпустив меня, всплеснула руками: — Ну и ну! Это уж слишком! Владыки хотят наказать всех, а мы-то ни в чем не виноваты! — Не уверен, — пробормотал Ниэллин. — Выходит, мы должны вернуться и просить у Владык прощения за чужое зло? Несправедливо! — возмутился Тиндал. — Отчего же? Хочешь сказать, в нем нет нашей доли? — с сухим смешком возразил Алассарэ. — Мы-то не убили никого из тэлери. Напротив, защищали их! — Но не защитили. И не осудили убийц. Мы идем вместе с ними, собираемся плыть на кораблях, взятых силой, через кровь и смерть. Разве тем самым мы не одобрили братоубийство? — Это не одно и то же! — Ближе, чем ты думаешь, — сказал Ниэллин мрачно. — Нам ли гордиться чистотой рук, если мы пользуемся плодами преступления? — Больно вы с Алассарэ строги, — буркнул Тиндал в ответ. — Глупости все это! — поддержала его Арквенэн. — Какими такими плодами преступления мы пользуемся? Ноги моей на корабле еще не было, всю дорогу на себе мешок тащу! Ниэллин хотел что-то добавить, но его перебили полные отчаяния крики: — Нолдор! Опомнитесь! Куда мы пойдем против воли и слова Владык?! — Горе нам! Не видать нам удачи, коль скоро Владыки отвергли нас! Другие отвечали горячо и зло: — Трусы! Чуть вас пугнули, вы и дрожите, как листва под ветром! Если вам так страшен Мандос, как же вы сразитесь с Морготом? — Вам ли браться за деяния, достойные песен? Возвращаетесь, Намо ждет. То-то сладкий отдых уготовил он вам в своих Чертогах! — Пусть! Лучше быть тенью в Мандосе, чем убийцей! — Что ж ты не вспомнил об этом в Альквалондэ? — Жаль, что не вспомнил! Тогда бы убитые не являлись в мои сны! — Да ты безумен! Тебе и впрямь полегчает в Мандосе. Мой меч при мне — хочешь, помогу попасть туда? Душа моя сжалось от тоскливого предчувствия. Вот-вот мы снова ополчимся друг на друга… Проклятие уже сбывается, даром, что мы не сделали и шага вперед! Но тут Феанаро рявкнул: — Молчать!!! Его окрик услышали. Шум притих. — Нолдор! Кто вы — воинство или бездумное стадо?! — накинулся на нас Феанаро. — Стоило явиться Намо, и вы устроили гвалт, словно галки при виде кречета! Каких еще подвигов мне ждать от вас?! Все замолчали, пристыженные. Феанаро продолжал внушительно: — Испугались угроз Владык? Помышляете о возвращении? Глупцы! Владыки слабы. Они не удержали нас в Тирионе, не остановили в Альквалондэ. Они бессильны против нашей воли и не смеют препятствовать нам. Их угрозы пусты. Но не пусты мои обещания! Те, кто пойдут со мной, обретут огромный мир, станут творцами своей судьбы. Те, кто вернутся, сами замкнут на себе оковы, чтобы сполна испытать произвол Владык. Жалкую, рабскую участь будут влачить они до конца времен. Выбор за вами! Решайте, мне недосуг ждать! — Погодите! Толпа расступилась перед Лордом Арафинвэ. Он прошел поблизости от нас и остановился у самой воды. Дети его встали рядом. Их золотые волосы светло мерцали в полумраке. — Феанаро, брат мой! Ты заблуждаешься, — начал наш Лорд с необычной твердостью. — Владыки не слабы. Они остановили бы нас, если бы пожелали. Но они все еще доверяют нашему разуму, нашей совести и нашей воле. Не проклятие послали нам они, а предупреждение. Выбор за нами. Он на мгновение умолк, потом продолжал настойчиво: — Можно ли возвести крепкий дом на шатком, кривом основании? Можно ли под гнетом вырастить стройное дерево? Нет! Наш путь не прям, ибо с первых шагов запятнан кровью сородичей, и гнетом лежит на нем наша вина. Не к вершинам победы ведет он нас, а в дебри промахов и сомнений. Содеянного уже не исправить. Но, быть может, вернувшись по доброй воле, мы спрямим наш путь — поймем корни несчастья в Альквалондэ, примиримся с Владыками, с тэлери… с собой. Тогда мы выступим вновь, с благословения Владык. Лишь так мы исполним задуманное — одолеем Врага, освободим Свет и стяжаем себе истинную славу. — Нет, брат! — вскричал Феанаро. — Это ты заблуждаешься! Путаешь славу и бесславие, совесть и трусость, волю и малодушие. Путаешь прямое с кривым — с каких пор ходьба взад-вперед спрямляет путь? Лукавыми речами прикрыл ты свой страх! Да не того ты страшишься!.. Нолдор! — вскочив на ограждение палубы, он простер к нам руки. — Неужели вы доверитесь моему брату? Неужели вы позволите ему навеки лишить вас свободы? Вернетесь — и Владыки заточат вас в Огражденном Краю. Хуже того! Никто не воспрепятствует им отнять у вас жизнь, ввергнуть бестелесные души в серую пустоту Чертогов Мандоса! Не этой ли карой они уже грозят вам? — Мы сами избрали себе кару, отвернувшись от Владык, покинув Тирион против их совета! Наши несчастья — следствия наших дел. Своими руками мы готовим себе казни, и братоубийство — первая из них. Владыки не измыслят худших, — отвечал Арафинвэ. — Да и почему ты думаешь, что они будут карать вернувшихся? Я едва узнавала нашего Лорда. В Тирионе он более всего ценил безмятежное спокойствие. Он не любил препирательств, старался примирить спорщиков и всегда готов был уступить, лишь бы не допустить ссоры. В походе, после Альквалондэ, он часто казался озабоченным и грустным, но не утратил мягкости обращения, направляя и поддерживая нас хорошим примером и добрым словом, а не приказами и порицаниями. Но сейчас он приготовился до последнего стоять на своем. Подавшись вперед, он внимательно, с волнением вглядывался в лицо Феанаро. Решимость и желание убедить чувствовались в его напряженной позе, в черточке между бровями и твердой складке губ, в скупом, коротком жесте, которым он отбросил за спину плащ. Феанаро по-своему понял его слова: — Надеешься избежать гнева Владык? Тщетно! Отныне они держат за преступников всех нас. Думаешь отречься от наших деяний и тем очиститься? Не выйдет! Ты запятнаешь себя худшим из преступлений — предательством! Повернув назад, ты предашь меня и весь наш народ. Ты предашь нашу цель. Владыки не окажут предателю снисхождения! — Пусть. Я приму их справедливость. — Тогда воистину ты достоин своей судьбы и сам избрал себе кару! — с досадой воскликнул Феанаро и обратился к Нолофинвэ: — А ты, брат? Тоже бросишь меня, чтобы вернуться в клетку? Выступив вперед, Нолофинвэ отвечал голосом твердым, как алмаз: — Я не оставлю тебя. Моя клятва была дана не всуе. Мой Дом пойдет рядом с твоим, дабы сражаться плечом к плечу и тем стяжать себе честь и славу. Если на нас и есть вина, мы искупим ее подвигами. Но, — он мельком взглянул на Арафинвэ, — тяжесть проклятия велика. Я не буду удерживать тех, кто согнулся под нею. Они не выстоят в походе и лишь умножат число несчастий. Пусть возвращаются в Тирион. — Братья, одумайтесь! — сокрушаясь, вскричал Арафинвэ. — Вы — Лорды, вы в ответе за наш народ! И вы подведете его под гнев Владык? Лишенного опоры, бросите в битвы с Морготом? Реки крови прольются ради вашей славы! Неужели совесть не укорит вас? — А так ли спокойна твоя совесть? — спросил Феанаро. — Ведь ты собрался вести своих друзей и сородичей на заклание к Владыкам. Нам предсказана гибель — но мы сразимся с нею, победим или падем с честью! Вы же примете свою участь безропотно, как лани под стрелами охотников! — Я верю в милосердие Владык. Они не желают нам гибели. Последние слова едва не канули в поднявшемся шуме. Нолдор снова кричали, перебивая друг друга: — Феанаро, веди нас! Мы не страшимся ни Владык, ни Моргота! — Я не вернусь в заточение! — На нас нет вины! Мы не станем молить о прощении. Владыки первыми отвергли нас — им и просить о мире! — Совесть Лордов — не твоя забота, Арафинвэ! Им не в чем будет упрекать себя — за свою судьбу мы ответим сами! — Лорд Арафинвэ, не уходи! Не покидай нас! — Я с тобой, Лорд Третьего Дома! Я убивал, хоть и не хотел этого! И тэлери убивали тоже! Пусть Владыки рассудят нас! Оглянувшись на этот возглас, Арафинвэ кивнул. Он не казался ни оскорбленным, ни разочарованным отповедью Феанаро и неприятием большинства; в лице его была сосредоточенность, какая бывает у мастеров перед тяжелой, сложной работой. Артанис, беспокойными глазами следившая за ним и за Феанаро, вдруг воскликнула умоляюще: — Отец, прошу, не уходи! Останься, пойдем с нами дальше! — Так ты не хочешь возвращаться, дитя? — обернувшись к ней, мягко спросил Арафинвэ. — Почему? Артанис потупилась было, но тут же вскинула взгляд и ответила, хоть голос ее дрожал: — Я не хочу снова в клетку, отец. Я… я так мечтала о новых землях… и… если мы вернемся, моя мечта не сбудется никогда. Зачем тогда жить? — Но Тирион не клетка, не место заточения. Твоя мечта еще исполнится, вот увидишь! Артанис упрямо помотала головой. — Понятно, — вздохнул Арафинвэ и перевел взгляд на сыновей: — А вы? Те переглянулись, но молчали, как будто никто не решался сказать первым. — Я никогда не принуждал вас к чему-либо, не буду принуждать и сейчас, — добавил наш Лорд устало. — Вы вольны в своих решениях. — Мы с Ангарато тоже идем вперед, — признался тогда Айканаро. — Отец, ты не клялся… А мы дали обещание сыновьям Нолофинвэ. Мы не можем отступиться. Ангарато кивком подтвердил его слова. — На нашем Доме нет крови, Владыкам не за что гневаться на нас, — принялся объяснять Артаресто. — Мы виновны лишь в том, что не сумели остановить битву. Быть может, нам и в Серединных Землях откроется, как искупить эту вину? — Я не оставлю братьев и сестру, — коротко сказал Артафиндэ. — Прости, отец. Лорд Арафинвэ склонил голову, плечи его поникли. — Да, казни себе мы готовим своими руками, — повторил он тихо, — и быстрее ветра настигают они… Дети, дети! — он снова вперил в них тревожный взор. — Вы не знаете, что за судьба ждет вас за Морем, каково будет ваше искупление! — И ты не знаешь этого, отец. Так же, как мы не знаем твоей судьбы, — возразил Артафиндэ спокойно. — Но я, как и ты, верю в милосердие Владык. Проклятие не может быть вечным. Когда-нибудь Валар смягчатся к нам — и тогда над Серединными Землями воссияет Свет и уравняет их с Благим Краем. Я верю — мы увидим это. Покачав головой, Лорд провел рукой по лбу. И вдруг с одного из кораблей донесся громкий, язвительный голос Раумо: — Слышишь, Арафинвэ? Даже дети твои против тебя! Какой же ты после этого Лорд? Арафинвэ вздрогнул как от удара. По толпе пробежал возмущенный гул. — Я его все-таки побью, — сжав кулаки, пообещал Ниэллин. — Давно пора, — согласился Алассарэ. — Не смей оскорблять нашего Лорда и отца! — выкрикнул Айканаро, опомнившись от потрясения. — А не то… Но наш Лорд, остановив его, молвил холодно и ясно: — Он прав. Я не достоин вести народ отважных воинов. Подойди сюда, Инголдо Артафиндэ. Артафиндэ вскинул руку в протестующем жесте: — Нет, отец, ты… — Будешь спорить со мною? Артафиндэ, склонив голову, встал возле отца. Тот продолжал, отчетливо выговаривая каждое слово: — Я, Ингалаурэ Арафинвэ, возвращаюсь в Тирион, дабы предать себя под суд Владык. Я не могу долее править нашим Домом. Потому я слагаю с себя власть и передаю ее моему старшему сыну и наследнику Инголдо Артафиндэ. Он снял с пальца родовое кольцо, которое на моей памяти носил всегда. В кольце сплелись две золотые змейки с изумрудными глазами; одна из них держала в пасти корону из золотых цветов, не то отнимая, не то венчая ею голову другой. Внезапно я осознала, сколь удивителен этот образ: он оказался провидческим! Быть может, Лорд Арафинвэ, когда ковал это кольцо, знал, что ему суждено утратить власть? Вложив кольцо в руку сына, он сказал: — Отныне тебе вверены судьбы тех из нашего Дома, кто продолжит путь. Да не довлеет над вами ненависть и вражда. Да будет ваша дорога благополучна. Да исполнятся ваши чаяния и надежды. Да не оставят вас стойкость и милосердие ни в пути, ни в Серединных Землях. Правь с миром, сын мой. Какой бы приговор ни вынесли мне Владыки, я буду молить их неотступно, чтобы они отвели гнев от нашего народа. Артафиндэ смотрел на отца без радости — точь-в-точь как Ниэллин, когда Лальмион велел тому обучаться целительству. И, как тогда Ниэллин, Артафиндэ не стал противиться. — Я принимаю власть, раз таково твое решение, — чуть помедлив, ответил он. — Обещаю беречь наш Дом в пути и в Серединных Землях, во времена мирные и не мирные. Обещаю, что никто из нашего народа не останется без помощи в час нужды. Обещаю, что не допущу в наш Дом усобицу и вражду. Я постараюсь быть достойным тебя, отец. И я верю в грядущую встречу. Прижав руку с кольцом к сердцу, он опустился на колено и низко склонился перед Лордом. Следом преклонили колено его братья и сестра, мы с Тиндалом, наши друзья и весь наш Дом — в знак почтения к Лорду Арафинвэ, в знак благодарности за его неизменную доброту и заботу. В знак того, что мы принимаем его волю, как принял ее старший сын. Когда Артафиндэ встал и надел кольцо, Лорд Арафинвэ крепко обнял его. Мы же приветствовали нового правителя поклоном. Но никто не восславил его ни песней, ни рукоплесканиями, ни радостными криками — под тяжестью проклятия, перед лицом новой разлуки нам было не до веселья. Старшие Дома встретили избрание Артафиндэ сдержанным гулом голосов, удивленными восклицаниями, нестройными хлопками… К моему облегчению, я не услышала ни одного недоброго, колкого слова. Лорд Арафинвэ объявил, что выступит в обратный путь с началом нового круга звезд. Только тут я до конца осознала, что решение его необратимо и что он вот-вот покинет нас. Многие, и мы с Арквенэн, стали просить его остаться. Но он лишь сказал: — Если я нужен вам, идите со мною. В эту ночь каждому из нас предстояло сделать окончательный выбор.. Однако прежде всего надо было обустроить ночлег. Пусть нас поразило проклятие, пусть мы снова исполнились сомнений — мы все еще были живы, и нам по-прежнему требовались еда, тепло и отдых. Толпа стала расходиться. Ужасные пророчества Владыки Намо, предложение Лорда Арафинвэ взбаламутили мне душу, как шторм баламутит воды моря. Одна, я быстрее соберусь с мыслями… Вспомнив, что надо набрать хвороста, я побрела к зарослям ольшаника в ложбине у ближайшего ручейка. Там я принялась ломать ветки, не отличая зеленые от сухих, — думы мои были совсем о другом. Вернуться. Это означало еще раз проделать долгий, трудный путь вдоль берега. Миновать Альквалондэ. Вновь увидеть мерцающие в сумраке белые стены и стройные башни Тириона, войти в свой дом, броситься в объятия отца и матушки… Любовь и тоска по родителям пронзили меня… а следом пришел жгучий, мучительный стыд. Придется рассказать матушке и отцу все, о чем мы с Тиндалом умолчали, прервав осанвэ. Придется оправдываться перед Владыками и с повинной явиться к тэлери… Не так страшно оказаться в Чертогах Мандоса, как во всеуслышание, глядя в глаза родичам убитых, заявить о наших деяниях в Альквалондэ! Пускай даже Владыки простят меня. Утишит ли это мою совесть? Смогу ли я — смятенная, отягощенная горькой памятью — вернуться к прежней безмятежности? Смогу ли наслаждаться покоем Благого Края, расставшись с друзьями и братом? Нет, никогда! Я не забуду проклятие, не перестану терзаться тревогой за ушедших. Чем в разлуке томиться неизвестностью, лучше уж вместе встретить беду лицом к лицу! В ушах у меня вновь громом раскатились слова, обещавшие нам многие скорби и гибель. Исполнятся ли они? Если Владыка Намо — провидец, почему загодя не предрек нападение Моргота, гибель Дерев, смерть короля Финвэ? А если он ошибся тогда — может, ошибается и сейчас? Мне никак не верилось, что поход лишен смысла, а мы обречены. Владыки разгневаны, но неужели они обрушат на нас всю тяжесть своего гнева? Неужели отторгнут нас навечно? Это казалось невозможным, как утрата материнской любви. Родители не бросают детей. Владыки не откажутся от нашего народа. Должно быть, Намо просто пугал нас, как строгий отец пугает непослушных чад… Но… с другой стороны… разве слова Судии могут быть пустыми? Я застыла в задумчивости, сжимая в руках охапку веток, и ничего не замечала вокруг. Кто-то вдруг коснулся моего плеча — я вздрогнула так сильно, что выронила хворост. Обернулась — Ниэллин! Но что это с ним? Бледный, донельзя серьезный, он смотрел на меня неотрывно и пристально, как будто хотел разглядеть что-то, неизвестное мне самой. И молчал. — Ты меня напугал, — пробормотала я, едва ко мне вернулся голос. Кажется, он не услышал. Глубоко вздохнув, он взял мои руки в свои — теплые и жесткие — и начал неожиданно ровным, спокойным тоном: — Тинвиэль. Раз Лорд Арафинвэ уходит, тебе не стоит продолжать поход. Прошу, возвращайся домой вместе с ним. — Что? Ты опять?! — вскричала я, не веря. — Опять. Я не хочу, чтобы гнев Владык пал на тебя. Возвращайся. — Да как… почему… кто тебя надоумил?.. Я едва могла говорить — к горлу подступили непрошенные, злые слезы. Он гонит меня! Гонит прочь! Деланное спокойствие мигом слетело с Ниэллина. Сжав мои руки, он воскликнул: — Тинвэ, ты же слышала, что сказал Владыка Мандос! Его пророчество не шутка! Мало тебе бед? Ты хочешь новых?! — Это ты хочешь мне новых бед! Хочешь разлучить меня с друзьями… с Тиндалом! Или он надумал вернуться? Ниэллин на мгновение отвел глаза: — Нет. Но я еще раз поговорю с ним. — Мы повернем назад, только если ты покажешь пример! — Да не могу я уйти, пойми! Я нужен здесь. Я целитель. — Какой из тебя целитель? Ты сам болен всякий раз, когда врачуешь кого-нибудь! — Неправда! — вспыхнул Ниэллин. — У меня уже получается лучше!.. — он вдруг осекся и, сглотнув, продолжал тише: — Ладно. Пусть я никудышный лекарь. Тем более. Вдруг с тобой или с Тиндалом что-нибудь случится… а я не сумею помочь? — И не надо, мы сами о себе позаботимся! Так и скажи, что тебе надоело возиться с нами! — Тинвэ, Тинвэ, ты ошибаешься! Ты будто не слышишь! — его голос дрогнул. — Я… я правда боюсь за тебя. Открой осанвэ — ты поймешь, что я не лгу. Прошу, Тинвэ, позволь мне сказать! Не выпуская моих рук, он опустился на колени прямо в торфяную жижу и снизу с мольбою посмотрел на меня. Но во взгляде его прорывался незнакомый огонь — и я испугалась. Я боялась узнать истинные мысли и чувства Ниэллина. Боялась, что они необратимо изменят меня. И больше всего боялась, что не смогу тогда противиться его уговорам. Разрыдавшись, я вырвала от него руки и кинулась прочь. Не разбирая дороги, спотыкаясь, бежала по кочковатой пустоши, пока ноги не заплелись о вереск — и рухнула ничком в сырые заросли. Рыдания сотрясали меня, слезы лились ручьем. Горе казалось неодолимым, даром, что я не разбирала его причин. Я оплакивала все разом — Альквалондэ, осуждение Владык, вечную разлуку с домом, наши грядущие беды и утрату прежней, простой и ясной, дружбы с Ниэллином… А может, все дело в обиде? Как легко он решил за меня мою судьбу! Как легко решился на расставание!.. Я плакала долго. Слезы мало-помалу иссякли, но я все лежала, всхлипывая, не в силах встать и пойти к своим. Не в силах встретить взгляд Ниэллина. А потом послышались легкие шаги, кто-то присел рядом и погладил меня по волосам. — Ну и чего ты ревешь? — спросила Арквенэн. — Ни… Ниэллин… прогоняет меня… за… заставляет вернуться домой… А я не хочу!.. Подруга хмыкнула: — Глупая ты, Тинвэ. Нашла о чем плакать! Не хочешь — не возвращайся, никто тебя не заставит, даже Ниэллин. Смотри, какая кругом сырость. Уж не твои ли это слезы? Приговаривая так, Арквенэн заставила меня подняться, отряхнула на мне промокшее платье и, как маленькой, платком обтерла лицо. Мне стало стыдно за свой ребячливый порыв и бурные слезы. — Не знаю, что на меня нашло, — пробурчала я, оправдываясь. — Вот я и говорю — глупая, — вздохнула Арквенэн. — Чего тут непонятного? Жаль, она не потрудилась объяснить, чего именно я не понимаю, и просто отвела меня в лагерь. Сегодня он был неуютным и тревожным. Костры горели дымно и тускло, народ тесно жался к ним. Где-то кипели споры, где-то, напротив, сидели в мрачном, подавленном молчании. Кто-то с отсутствующим видом бродил между костров, кто-то суетливо перетряхивал походную сумку… Даже дети притихли и не носились, как обычно, туда-сюда, а робко льнули к матерям. Сулиэль и Соронвэ тоже смирно сидели у огня и под присмотром Айвенэн сушили свои сапожки и накидки. Кроме них, у костра была только Артанис; морщась от дыма, она длинной ложкой мешала похлебку в котелке. Мы спросили, где остальные — она недовольно передернула плечами: — Не знаю. Разбрелись кто куда. Отец с Артафиндэ и Артаресто все объясняются с народом. Каждый хочет от них самих услышать, что случилось. Будто и без того не ясно! Айканаро с Ангарато мешки бросили, огонь развели и исчезли, как дым. Вместе с вашими. Можно подумать, раз Владыки нас отвергли, так можно и бездельничать! Она принялась размешивать варево с усердием, обличающим сильное раздражение. В самом деле, куда делись наши мужчины? Зачехленные луки и удочки были на месте, значит, они не отправились охотиться или рыбачить. Не найдя мечей, я ощутила укол беспокойства: зачем бы им ходить по лагерю с оружием? А впрочем, за время похода они так свыклись с ним, что частенько снимали только на время сна. Наверное, они обсуждают с другими речь Мандоса и нашу грядущую участь. Неужели Ниэллин уговаривает народ вернуться, как уговаривал меня? Неизвестно, чем кончатся те уговоры — получается-то у него не слишком хорошо... Чтобы успокоиться и поторопить время до их возвращения, я занялась делом: собрала по сумкам посуду к ужину, потом обошла вокруг костра, стряхивая влагу с кустиков вереска, укладывая и приминая их, чтобы нам удобнее было сидеть и лежать. Только я начала расстилать одеяла, как заслышала возбужденные громкие голоса и разобрала среди них сердитый голос Нолофинвэ. Полная дурных предчувствий, я побежала туда. В толпе, собравшейся на краю лагеря, я нашла и сыновей Лорда, и Тиндала, и Алассарэ. Потемневший лицом Элеммир держал в руках два меча в ножнах. А в середине толпы, в пустом круге, рядом с Нолофинвэ и нашим Лордом стояли Ниэллин и Раумо. Их будто потрепал ураган — оба были без плащей и курток, лохматые, взмокшие, хмурые. С виду невредимый, но в грязной, покрытой сором рубахе, Раумо то и дело потирал грудь. Ниэллин схватился левой рукой за правую повыше локтя; между пальцев у него сочилась кровь. Оба понуро слушали, как Нолофинвэ выговаривает Лорду Арафинвэ: — …я не удивлен Первым Домом! Но от твоих юнцов, брат, я никак не ждал такого безрассудства! — Увы, юность подвержена безрассудству. Тем паче если старшие подают в том пример, — грустно сказал наш Лорд. — Вот уж это не о тебе, брат! Ты у нас — образец рассудительности. Возвращаешься домой, оставляя на меня… на нас с Феанаро своих забияк! — Я поступаю как решил. Вы вольны присоединиться ко мне или поступить по своему усмотрению. Что до моих забияк… Я поговорю с ними. Думаю, впредь они будут вести себя разумно. Нолофинвэ недовольно покачал головой: — Да есть ли у них разум? Затевать драку между Домами, когда народ и так в смятении! Когда нам более всего нужно прочное единство! Только раздоров сейчас нам и не хватало! — Прости, Лорд Нолофинвэ, — дерзнул подать голос Ниэллин, — мы не затевали драки между Домами. Мы… это касалось только нас двоих. — Да? Поэтому и ты, и он привели с собой друзей? — Мы просто смотрели, мы не собирались драться, — стал оправдываться Ангарато. — Смотрели, как готовится новое братоубийство? — уточнил наш Лорд холодно. Его младшие сыновья сникли. — Поединок был до крови, не до смерти, — нехотя проговорил Раумо. — А жаль, — сердито заметил Нолофинвэ. — Было бы справедливо, если бы вы снесли друг другу головы. Зачем они, если в них нет ума? Будь иначе, вы поберегли бы свою кровь до битвы с Врагом. А не тратили бы ее понапрасну на потеху приятелям! Он повысил голос: — Слушайте все! Эти двое доблестных воинов запятнали свое оружие бессмысленной дракой. Они лишаются мечей на десять кругов звезд. Если впредь кто-либо решит повторить их забаву, пусть знает — он вступит в Серединные Земли безоружным. Если же кто-то снова и снова захочет оружием доказывать свою правоту — я буду настаивать на его изгнании из нашего народа. Уверен — Лорд Феанаро подтвердит мое решение. Что скажешь ты, Лорд Ара… Артафиндэ? — Я согласен, — сказал тот мрачно, дотронувшись до своего кольца. Тем и кончилось это странное судилище. Нолофинвэ заставил Раумо и Ниэллина пожать друг другу руки в знак примирения. Потом, передав меч Ниэллина Артафиндэ, он приказал Раумо и другим нолдор Первого Дома следовать за ним — и пошел к берегу. Наверное, он собирался рассказать о происшествии Феанаро. Раумо накинул плащ, подобрал куртку и послушно зашагал за Нолофинвэ. Я услыхала, как он прошипел Элеммиру: «Трепач!.. Я тебе этого не прощу». — И не надо, — опустив голову, упрямо пробормотал Элеммир. Он нес в руках меч Раумо, словно оруженосец. Любопытствующие потянулись следом — может, к своим кострам, а может, послушать, что скажет Феанаро. Скоро на краю пустоши остался только наш Лорд с сыновьями и мы. Тогда Лорд Арафинвэ устало спросил у Ниэллина: — Это все из-за слов Раумо? Тот опустился перед ним на колено: — Прости, мой Лорд. Я виноват. Это было глупо. — Твой Лорд теперь — Артафиндэ. Думаешь, вы оказали ему добрую услугу, затеяв свару в первый же день его правления? Ниэллин склонил голову. — Не упрекай его, отец, — вступился Артафиндэ. — В сваре участвовал не он один. И есть слова, за которые стоит взымать виру. — Не кровью, — возразил наш Лорд. — Словесная обида не стоит боли и ран. Она не стоит даже памяти. Со временем вы поймете это… Встань. Поморщившись, Ниэллин поднялся. Рукав его рубахи совсем промок от крови. Лорд Арафинвэ быстрыми, уверенными движениями ощупал его руку и на несколько мгновений ладонью зажал рану. Когда он отпустил Ниэллина, кровь уже не текла. — Благодарю, мой Лорд, — смущенно пробормотал тот. — Не стоит. Надо перевязать. Иди, покажись отцу. Надеюсь, ему придется врачевать такую рану в первый и последний раз. Он перевел взгляд на нас с Алассарэ и Тиндалом: — Ступайте, проводите Ниэллина. И ему, и вам не повредит отдохнуть. А вы останьтесь, — велел он своим сыновьям, которые тоже двинулись к лагерю. — С вами разговор еще не закончен. Мы подчинились беспрекословно — никогда мы не видели Лорда Арафинвэ в столь мрачном расположении духа, и сердить его дальше совсем не хотелось. Алассарэ помог Ниэллину одеться и вместе с Тиндалом ушел вперед, предупредить Лальмиона. Ниэллин плелся нога за ногу — наверное, у него не было желания объясняться еще и с отцом. Я шла рядом. Жалость у меня в душе боролась с возмущением: как можно из-за слов драться на мечах, и не с врагом, а с сородичем, пусть даже это злоязыкий Раумо? Неужели нам мало Альквалондэ? — Скажи, ну зачем вы это затеяли? — не выдержала я наконец. — А если бы он тебя убил?! — Не убил бы. Мы дрались не насмерть. — Не насмерть! А вдруг он не сдержал бы удар? Или промахнулся? Ткнул бы нечаянно — и остались бы мы без целителя. — Сама говоришь, что целитель из меня никудышный, — огрызнулся Ниэллин. Кажется, те мои бездумные слова задели его больнее меча! Но признавать вину трудно, и я проворчала неохотно: — Сам знаешь, что это неправда. Мало ли что сболтнешь со зла… Прости. — Я не сержусь, — сказал он сухо. Впору было снова обидеться: я же попросила прощения, мог бы и поласковее ответить! Но, взглянув на его несчастное лицо, я устыдилась. Ниэллину досталось сегодня едва ли не больше всех. Не хватало еще изводить его своими обидами! Дальше мы брели молча. Я пыталась поймать взгляд Ниэллина, но он смотрел в землю — так упорно, что чуть не налетел на своего отца, когда тот вдруг возник перед нами. Подняв голову, Ниэллин обреченно воззрился на него — видно, ждал новых упреков и порицаний. Лальмион с еле слышным вздохом обнял сына и, прижав к себе, ласково похлопал по спине. — Прости, отец… Я дурак, — пробормотал Ниэллин. — Не без того, — согласился Лальмион, — но с кем не бывает? Мало кто рождается мудрецом. Ничего, за одного битого двух небитых дают. Пойдем, гляну, во что тебе встала твоя доблесть. Он подхватил Ниэллина под здоровую руку и быстро повел вперед, к нашему костру. Друзья ждали нас. Они уже успели согреть воды и приготовить чистые тряпицы для перевязки. Алассарэ держал яркий фонарь. Ниэллин разделся, ежась на холодном ветру. Кожа его вмиг покрылась мурашками. Порез над локтем уже не кровоточил, но оказался длинным и глубоким. Его нельзя было заживить сразу. Лальмион взялся за лекарскую иглу. Он предложил Ниэллину уснуть, но тот отказался, буркнув: — И так стерплю. Давай скорее. Пожав плечами, Лальмион начал шить. Я отвернулась — смотреть на это было выше моих сил. Однако Ниэллин выносил мучение без звука. Может, он научился отстраняться от своей боли так же, как от чужой? Озираясь по сторонам, я заметила на земле скомканную, перепачканную в крови рубаху — и меня сковало жуткое чувство повторения уже бывшего. Я словно вернулась в ночь после Альквалондэ, во все ее горе, отчаяние и страх. Мне вдруг воочию привиделось, как Раумо насквозь пронзает Ниэллина… Привиделось распростертое на земле бездыханное, окровавленное тело. Нет! С усилием я встряхнулась. Та ночь не повторится! Сегодня битвы не было, никто не погиб. Рана Ниэллина скоро заживет, рубаху я отстираю и зачиню. У меня нет повода для горя и отчаяния! И запоздалый страх пройдет, если я все узнаю о поединке. Тогда не придется терзаться домыслами один ужасней другого... Я подобрала рубаху. А потом схватила за руку Тиндала, оттащила в сторону и потребовала: — Рассказывай, как все было! Брат не стал запираться: — Да я сам толком не понял, почему все так обернулось. Ты пропала куда-то… Мы с костром возились — хворост сырой, еле-еле разожгли. Вдруг приходит Ниэллин, сам не свой. Весь бледный, глазами сверкает, как Феанаро! И заявляет, что вызвал Раумо на поединок за оскорбление нашего Лорда и нашего Дома... Мы аж оторопели. Попытались его отговорить, да куда там! Уперся — дело чести, и все тут. Мы вчетвером с ним пошли. Ну, знаешь, если что, подтвердить… что было не нападение, а поединок. С Раумо пришел Элеммир и еще некоторые. Элеммир все твердил, что ни к чему это, нехорошо оружием спор решать, да никто его не слушал. Ниэллин с Раумо куртки скинули, изготовились — Элеммир между ними встал. Тогда его свои оттащили и связать пригрозили, если не угомонится. А эти давай на мечах махаться… Он передернулся: — Знаешь, они уговорились до первой крови биться, но смотреть страшно было. И вмешаться страшно. Вдруг крикнешь, а у Ниэллина рука дрогнет? Я уж думал, он не отобьется, так Раумо на него насел. А он вдруг р-раз — и выбил у Раумо меч! Ткнул его рукоятью в грудь, тот и свалился. А потом вскочил и давай требовать продолжения — мол, раз крови нет, то поединок не закончен. Только они снова сошлись, кто-то как заорет: «Стоять!» Смотрю, а это Нолофинвэ с нашим Лордом, и Элеммир рядом с ними. Мы и не заметили, как он ушел. А он, выходит, наябедничал! Я на них отвлекся и проглядел, как Раумо Ниэллина достал. Алассарэ крикнул, что нечестно, что Ниэллин уже меч опустил… Но тут Нолофинвэ как начал обоих ругать последними словами! Раумо еще огрызался, а Ниэллин молчал, как рыба, так и не возразил ничего. Потом народ набежал. А дальше ты видела. Вдруг, пристально взглянув на меня, он добавил: — Не пойму, с чего вдруг Ниэллин так завелся. Он ведь до того тебя искал? Ты с ним говорила? — Я тут не при чем! — Ну-ну… Еще бы Тиндал не заметил моего лукавства! Но не оправдываться же перед ним за спор с Ниэллином. Мне сразу расхотелось продолжать разговор: — Ладно. Спасибо, что рассказал. Пойду, постираю. Оставь мне еды. Хмыкнув, Тиндал вернулся к костру. Ну вот, теперь он точно решит, что в бедах Ниэллина моя доля — наибольшая! Мысли о случившемся не оставляли меня, пока я отмывала рубаху в ледяной воде ручья и сушила ее над костром, пока ела и потом, когда мы зябко жались друг к другу у затухающего огня. Странно было вспомнить, что накануне мы весь вечер пели! Сегодня нам не хотелось даже разговаривать, даже обмениваться взглядами. Мы будто опасались заметить в глазах другого отражение собственных сомнений и тревог. Ниэллин, по-прежнему мрачный и удрученный, с рукой на перевязи, и вовсе ни разу не посмотрел на меня. Неужели он до сих пор сердится? Ему же хуже! Во мне шевелилось колкое чувство вины пополам с обидой, но я упорно загоняла его внутрь: я здесь не при чем! Я никого не заставляла драться. Я не тянула за язык Раумо и не виновата в умопомрачении Ниэллина. Уж не проклятие ли так подействовало на них, что они словно лишились рассудка? Возможно ли такое? Мне хотелось поговорить с Лордом Арафинвэ. Наверняка у него нашелся бы ответ! Но он с сыновьями пришел только к трапезе и едва успел перекусить, как к нему потянулся народ. Одни сообщали, что они тоже решили вернуться в Тирион, и справлялись о месте сбора и времени выхода. Другие просили передать оставшимся дома родным и друзьям устный привет, а некоторые приносили с собой короткие послания, начертанные на кусочках пергамента, на клочках рисовальной бумаги и даже на тряпицах. Лорд Арафинвэ не отказывал никому, и скоро возле него собралась горка сверточков и свитков. Пока я собиралась с духом, чтобы вклиниться в этот поток, явился Лорд Нолофинвэ. Я испугалась, что он опять будет ругать Ниэллина и требовать наказания, но он ни слова не сказал о поединке. Оказалось, у него была просьба к нашему Лорду. — Будь добр, брат, поговори с теми из моего Дома, кто взял с собой детей. У меня кончилось терпение объяснять, что наш поход не семейная прогулка, и детям отныне здесь делать нечего! Лорд Арафинвэ без возражений ушел с братом. Дождаться его возвращения не получилось: усталость от бесконечного, полного неурядиц дня вдруг навалилась на меня, словно вязкая, неподъемная песчаная куча. Я уснула где сидела, привалившись к плечу Тиндала. Сквозь сон я ощутила смутно, как кто-то уложил и укрыл меня. Но одеяло и плащ нынче были плохой защитой. Холод и сырость без труда проникли в мои сны. Мне снились промозглые, бесприютные места — высокогорные ледники, глубокие гроты, наполненные густой темнотой, ветреные приморские пустоши. Снилось, что я развожу костер, высекаю огнивом искры, но те одна за другой гаснут под бесконечным серым дождем. Снилось, как, скованная оцепенением, я медленно и неотвратимо погружаюсь в черную ледяную воду. Она уже давит мне грудь, подбирается к губам, вот-вот зальет горло… Я судорожно вздохнула — и очнулась. Во сне я сбросила с себя плащ и оттого совсем замерзла. Дрожа, я снова закуталась в отсыревшую ткань, теснее прижалась к Арквенэн, которая мирно посапывала рядом… Но сон не шел ко мне. От костра по-прежнему доносились голоса. Нашему Лорду так и не дали отдохнуть! Невольно я прислушалась и разобрала, как он говорит устало и терпеливо: — Подумайте еще. Вы не знаете, какова будет дорога, не знаете, что ждет вас на том берегу. Вы знаете, что бы ни случилось, Владыки не окажут вам помощи. Неужели этого мало, чтобы призвать вас к осторожности? — Не пугай нас, Лорд Арафинвэ, — в голосе Ингора звучала неприязнь. — Мы слышали все это. Но мы не малые дети, чтобы вечно цепляться за руку Владык и подчиняться их велениям. Они и прежде не очень-то помогали нам. Почему они, Могущества, не остановили Моргота и не отобрали у него Сильмариллы? — Понятно. Вы собрались одолеть Моргота сами. Однако у тебя семья. Ты уверен, что сумеешь защитить жену и детей, если начнется война? Отправляйся на подвиги, если тебе неймется, но позволь им вернуться домой! — Почему ты не спросишь меня, Лорд Арафинвэ? — вмешалась Айвенэн. — Мне не нужно мужнино позволение вернуться. Я не собираюсь возвращаться без него! Ты что, хочешь разлучить нас навечно? Кто дал тебе такое право?! — Я хочу уберечь вас от вечной разлуки… Ладно. Вы не желаете расставаться даже на время. Пусть. Но тогда позвольте мне отвести в Тирион Сулиэль и Соронвэ. Ваши родичи позаботятся о них до… вашего возвращения. — Ну уж нет! — не сдерживаясь, вскричала Айвенэн. — Это еще хуже! Хочешь забрать у нас детей, воспитать в послушании Владыкам? Долго же им придется ждать нашего возвращения! Разве ты не слыхал слов Мандоса? Нас не допустят в Валинор. Мы не увидим своих детей никогда! — Ш-ш-ш, милая. Тише, ты всех разбудишь, — мягко сказал Ингор. — Не бойся. Лорд Арафинвэ не заберет Сулиэль и Соронвэ. Мы не его подданные. У него нет права менять судьбы наших детей… Лорд Арафинвэ, не пытайся лукавить с нами. Мы помним слово Мандоса, навечно отлучившего нас от дома. Отныне наш дом там, где семья. Мы не расстанемся с детьми и друг с другом. Лорд Арафинвэ ответил, помедлив: — У меня нет подданных. Нет и не было права менять чьи-либо судьбы. Участь ваших детей — в ваших руках. Я тоже помню слово Владыки, помню, что он предрек уходящим муки и скорбь. Заклинаю вас, подумайте — такой ли судьбы вы желаете детям? — Но Мандос сказал, что будут и те, кто выстоит, — возразил Ингор. — И, если ты так боишься мук и скорби, как же ты отпустил своих детей? — Я не могу запретить им идти за Феанаро. Они, как и вы, имеют право решать сами. И потому скорби и муки не минуют ни меня, ни вас, боюсь я этого или нет… Что ж. Я не задерживаю вас более. Идите, поразмыслите. У вас еще есть время до начала нового круга звезд. — Благодарю за участие, Лорд Арафинвэ, — сказал холодно Ингор. Послышался шорох одежды и звук шагов. Когда он стих, я приподнялась и осмотрелась. Ингор и Айвенэн ушли. Костер почти угас, в груде пепла еле-еле тлели угольки. Наш Лорд сидел один, ссутулившись, закрыв руками лицо. Что бы ни было предсказано нам, его муки и скорби уже начались. Вдруг он выпрямился и, обернувшись, сказал ласково: — Тинвиэль, ты не спишь? Иди сюда. Спроси, что хотела. Я подошла к нему, но, растерявшись, спросила первое, что пришло на ум: — Лорд Арафинвэ, ты правда веришь, что мы все погибнем? Он долго молчал, глядя на слабо мерцающие угольки, и наконец сказал: — Нет. В это я поверить не могу. — Почему же ты так боишься за нас? Он поднял на меня глаза: — Разве того, что обещал вам Владыка Мандос, мало для моего страха? Пусть погибнут не все, а лишь некоторые – разве этого мало для скорби? Возразить было нечего. Но смириться с унынием нашего Лорда я не могла: — Не оплакивай нас до срока, Лорд Арафинвэ. Может, Владыки еще сменят гнев на милость? — Только если вы сами примете ее. Его слова удивили меня: разве мы не желаем милости Владык? Однако… Принять ее — не означает ли снова довериться Владыкам, снова следовать их поучениям и советам? Но мы отказались от этого, еще когда покинули Тирион. Отказываемся и сейчас, не желая выполнять веление Намо Мандоса. Выходит, мы сами отвергаем их милость, поскольку она лишает нас свободы? Я отвела взгляд. Не дождавшись моего ответа, Лорд мягко спросил: — Тинвиэль, каково твое решение? Не надумала ли ты вернуться? Я помотала головой. — Надо полагать, Тиндал решил так же. Ваши родители спросят о вас. Что мне сказать им? Мысли мои пришли в смятение. Отец и матушка ужаснутся, узнав о пророчестве Владыки Мандоса! Как уберечь их от отчаяния? То, что я скажу сейчас, станет для них нашим последним, прощальным приветом. Какие слова мне найти? — Скажи… скажи, что мы любим их, — сбивчиво залепетала я, — что мы просим прощения за… они поймут, за что… Скажи, что мы сами расскажем им все — когда вернемся! — Лорд Арафинвэ, передай отцу — теперь мы знаем, что такое Тень, — сказал вдруг Тиндал. Он подошел так тихо, что за беседой я не услышала его шагов. — Передай, что мы не позволим Тени завладеть нами. Передай матушке — что бы ни случилось, я позабочусь о Тинвиэль. Мы надеемся вернуться. И вернемся, когда над Серединными Землями воссияет освобожденный Свет. — Да сбудутся ваши чаяния, дети, — проговорил Лорд со вздохом. — Я передам все. Мы с благодарностью поклонились. Хорошо, что Лорд Арафинвэ будет рядом с матушкой и отцом. Кто, как не он, сумеет помочь им дождаться встречи? После разговора ложиться не имело смысла. Круг звезд подходил к концу. Лагерь просыпался, тут и там снова затеплились дымные огоньки. Начинался новый день, обещавший нашему народу новое разделение. Утро прошло за обычными хлопотами — набрать хвороста, оживить костер, принести воды… Привычные занятия вернули нам присутствие духа; пророчество Мандоса уже не лежало на нас тяжким гнетом. Страшные события и деяния, которые сулило оно, отодвинулись в неопределенное, далекое будущее. Нас не поразила молния, не поглотила бездна. Мир вокруг не изменился: все так же плескались и шумели волны моря, свистел над пустошью ветер, приветливо сияли звезды. И в нас воспряло желание идти вперед и жажда свершений. Даже Ниэллин выглядел уже не таким несчастным. Лицо его хранило замкнутое, спокойное выражение, и говорил он с нами ровным, ясным голосом. Он пытался заниматься сборами наравне со всеми, но ему приходилось беречь раненую руку; Алассарэ помог ему свернуть одеяло и уложить сумку. Когда я спросила Ниэллина о самочувствии, он, не поднимая глаз, ответил очень вежливо: — Благодарю, Тинвиэль. Лучше. От его вежливости я опять едва не заплакала. Но сдержалась. Не хочет на меня смотреть, ну и не надо! Я не буду огорчаться из-за этого. У меня и так хватает поводов для огорчения! Теперь, когда расставание с Лордом Арафинвэ стало неизбежным, оно все больше печалило нас. Сыновья его старались держаться к нему поближе; Артанис, украдкой утиравшая слезы, и вовсе не отходила от него. Но долгие проводы мучительны, и потому мы не затянули ни сборы, ни скудный завтрак. После трапезы наш Лорд крепко обнял и расцеловал сыновей и дочь, и каждому сказал короткое, теплое напутствие. Нашлось у него слово и для нас: — Держитесь друг друга, дети. Легко сломать тонкий прутик, но вязанку хвороста уже не переломишь. Какая бы ни случилась буря, легче выстоять в ней вместе, чем по одному. И какая бы ни случилась буря, она бессильна угасить светочи Варды. Пусть надежда никогда не оставляет вас. Я буду ждать вашего возвращения. Потом, взвалив на плечи походную сумку, разбухшую от чужих посланий, он пошел к берегу, туда, где вчера спорил с братьями. Мы последовали за ним — и оказались в плотной, густой толпе. Напротив нас такой же толпой стояли уходящие. Наши и их ряды были словно два края пропасти. Всего несколько шагов разделяли нас — необратимо и несоединимо, как будто между нами и впрямь пролегла бездна. Каждая сторона сделала свой выбор, самый верный и правильный; каждая жалела другую за непоправимую ошибку. Однако время споров миновало. Никто не затевал словесных перепалок и не говорил пламенных речей. Все было решено. Предстояло лишь исполнить решение. Окинув взглядом своих сторонников, Лорд Арафинвэ повернулся к нам. — Прощайте, друзья! — громко сказал он. — Не держите на меня сердца за обиды, что причинил я вам вольно или невольно. Я верю — мы расстаемся не навечно. Да не оставит нас всех надежда на будущую радостную встречу. Прощайте! Он преклонил перед нами колено. В ответ ему раздались редкие возгласы: — Прости и ты нас, Лорд Арафинвэ! — Не поминай лихом! — Пусть Владыки окажут вам милосердие! Нолофинвэ, стоявший впереди, в три шага пересек разделившее народ пространство и, подняв нашего Лорда на ноги, обнял его: — Мне нечего прощать тебе, брат. Пусть тебе не придется жалеть о своем выборе и о тех, кто идет за тобою. До встречи! — До встречи, брат. Пусть вам сопутствует удача, — ответил наш Лорд. Он снова обвел глазами толпу, будто высматривая кого-то. Наверное, он хотел проститься и с Феанаро. Но тот не показался ни на суше, ни на корабле. Быть может, у него не нашлось для отступников добрых слов, и он решил сдержаться и не отравлять проводы едкими речами. Краткое прощание завершилось. Лорд Арафинвэ, еще раз поклонившись, первым двинулся вдоль берега залива. За ним потянулись остальные — едва ли не треть народа из нашего и из Второго Дома. Детей среди них было гораздо больше, чем среди остающихся. Значит, их родители не упорствовали, как Ингор и Айвенэн, и прислушались к уговорам нашего Лорда... Хватало и взрослых — тех, кто не мог вынести мук совести, разрыва с Владыками и тяжести их осуждения, тех, кто предпочел милость Владык свободе, а родной дом — новым землям. Мы смотрели им вслед, пока длинная вереница не скрылась за изгибом берега. Тогда с кораблей донесся резкий звук труб, и Нолофинвэ объявил выступление. Пришла пора и нам делом доказать свою решимость. Мы привыкли уже бороться с ветром и дождями, с голодом и лишениями. Теперь к этим невзгодам добавились зловещие обещания Владыки Мандоса. Останутся ли они лишь обещаниями или нас и правда ждут невиданные напасти? Научимся ли мы противостоять им, как научились противостоять бурям? А может, проклятие Владык умаляется с расстоянием и в Серединных Землях лишится силы? Ответы мы узнаем, только если будем двигаться вперед. Мы затянули ремни и шнуровки обуви, запахнули плащи, навьючили сумки, подобрали оружие... Один за другим, не оглядываясь, мерным, привычным шагом мы двинулись вдоль берега дальше на север, туда, куда скользили уже белокрылые корабли — навстречу собственной, избранной нами вопреки предостережению Владык судьбе.