Лёд

Наш путь пролегал отныне по обширным, простиравшимся на север, сколько хватало глаз, вересковым пустошам. Низкие холмы спускались к морю длинными, отлогими склонами. Угрюмые валы накатывали на них, смывали дерн, обтачивали и шлифовали гранитные лбы. Сквозь каменные гряды морские волны вливались в ложбины и низменности между холмами, добавляя соли в торфяную воду бесчисленных ручьев и озер. Бесприютные с виду, места эти были изобильны — солоноватые озера кишели рыбой и давали приют огромным стаям птиц. Пищи хватало, крутые скалы и обрывы остались позади, и нам казалось, что поход наконец станет легче. На деле вышло иначе. Поначалу мы пытались идти по гладким камням вдоль берега. Но при ветре с моря их захлестывали волны, по колено обдавая нас ледяной водой. Тогда приходилось сворачивать прочь от прибоя, в заросли вереска и ивняка. Пробираться по кочкам сквозь спутанный кустарник было нелегко, и мы шли медленнее, чем хотелось. В низинах же болотистая, пропитанная влагой почва под нашими ногами быстро превращалась в топкую грязь, густо облеплявшую обувь. Ковыляя по вязкой черной каше, я гадала, скоро ли развалятся мои башмаки. Не пришлось бы добираться на тот берег босиком! После длинных, изнурительных переходов по холоду и сырости больше всего хотелось обсушиться и согреться. Но этого не удавалось и на привалах. Мелкого хвороста, который мы собирали по дороге, только-только хватало, чтобы приготовить пищу. Мы толпились у огня, пока варилась похлебка. Сразу после трапезы костер догорал, а мы укладывались вповалку, тесно прижавшись друг к другу, чтобы хоть так сберечь в себе тепло. В дождь не помогало и это, и я дрожала без сна под мокрым плащом ночи напролет. Утром мы выступали в путь сонные, хмурые, не избавившиеся от вчерашней усталости. — Похоже, Владыки заодно с нами прокляли эту землю, — ворчал Алассарэ, с чавканьем шлепая по болоту. — Или приказали ей цеплять нас за ноги, чтобы мы далеко не ушли. — Не дождутся, — отвечал мрачно Тиндал. Арквенэн возмущалась: — Сколько еще мы будем месить эту грязь?! Феанаро что, хочет, чтобы мы ковыляли так до самых Серединных Земель? Пора бы уже начинать переправу. Раньше начнем — раньше доберемся. С нею были согласны многие. Чуть ли не на каждом привале мы гадали, когда же наконец Первый Дом возьмет нас на корабли. И далеко не всегда Феанаро поминали с почтением и приязнью. — Терпение, — отвечал Артафиндэ, когда к нему подступали с раздраженными вопросами и с требованиями поговорить с Феанаро как Лорд с Лордом. — Разве вы не знали, что выбираете, когда выбирали наш путь? Или хватило болота, чтобы поколебать вашу стойкость? Лорд Феанаро начнет переправу, как только мы найдем удобную гавань. Вы же не хотите, чтобы корабли разбились на камнях. Его разумные речи худо-бедно успокаивали недовольных. И правда, море здесь изобиловало рифами и мелями и никогда не бывало спокойным. Корабли снова, как когда-то в степи, по несколько переходов не могли пристать у берега и бросали якоря на отдалении. Даже на лодках преодолеть прибой бывало нелегко, так что нолдор Первого Дома нечасто сходили на твердую землю. Когда это случалось, к нам всегда приходили Ингор с Элеммиром. Дети висли у Ингора на шее, и он, обнимая их, снова и снова уговаривал Айвенэн всей семьей плыть на корабле. Она держалась стойко: — Ты напрасно беспокоишься о нас, милый. Ни мне, ни детям на суше ничего не грозит. Не то, что в море! Мы еще успеем натерпеться страху, когда поплывем в Серединные земли. — На суше — может быть. Но здесь-то не суша, а сплошное болото! — возражал Ингор, тщетно стараясь найти сухой клочок земли, чтобы усесться. — Дети устали… Им будет легче на корабле. Айвенэн качала головой: — Посмотри на них — они только окрепли. Носятся, не поймать. Ты же знаешь, на корабле они будут путаться у всех под ногами. И вряд ли у вас там намного суше и теплее! Наверное, она была права — в бурном море палубу то и дело осыпает брызгами, захлестывает волной. Все отсыревает, а согреться негде, ведь на корабле не разведешь костер и не затеешь игру в догонялки. Сулиэль же и Соронвэ, действительно, привыкли к долгой ходьбе и почти не тяготились ею, тем более что детей среди нас осталось мало и оберегали их пуще прежнего. Сквозь путаницу кустарников их несли на плечах, в топких местах поддерживали или передавали из рук в руки. Спали дети в шатре, ели досыта, и на привале всегда находились желающие развлечь их играми или рассказать сказку. После своих родителей Сулиэль и Соронвэ больше всех любили Элеммира, неистощимого на затеи и поделки. Даже в здешней скудности он ухитрялся мастерить игрушки: плел крошечные корзиночки из тонких прутиков, делал куколок из палочек и птичьих перьев, строил в ручейках запруды с водяными колесами. Руки его работали неутомимо, и с детьми он всегда был внимателен и приветлив. Однако я замечала — что-то тяготит его. Едва дети убегали, привлеченные другой забавой, лицо его мрачнело, он умолкал и почти не участвовал в общем разговоре. Он даже с виду переменился: похудел, осунулся и от этого повзрослел. Улучив момент, когда рядом никого не было, я прямо спросила его, в чем дело. Элеммир начал было отнекиваться… Но я молча смотрела на него — и он не выдержал. — Раумо… и еще некоторые… теперь меня презирают, — пробормотал он, спрятав лицо в руках, будто стыдясь своих слов. — Делают вид, что не замечают… А если замечают, как только ни честят. Доносчиком… предателем. Говорят, лучше б я с Арафинвэ ушел. Он судорожно вздохнул, как всхлипнул, но продолжал: — А я не мог… не мог смотреть, как Раумо с Ниэллином дерутся. После Альквалондэ… что, если бы один убил другого?.. Если бы мы вслед передрались? Меня не слушал никто… Что было делать? — Ты все сделал правильно! — горячо сказала я. — Ты не предатель. Ты их спас! Мне было очень жаль его. Дорого же ему обошлось миролюбие и обращение к Лордам, чтобы остановить поединок! И как теперь быть? Требовать к ответу Раумо, опять идти за помощью к Лордам? Не сделать бы хуже! Подумав, я предложила: — Может, пока оставишь корабль? Пойдешь с нами? Не отнимая рук от лица, Элеммир помотал головой: — Нет… Не хочу, чтобы думали, что я сбежал… Да и не знаю я, как ваши меня примут. Вон, Ниэллин со мной тоже… не разговаривает. — Он ни с кем не разговаривает, — с обидой буркнула я раньше, чем успела остановиться. Элеммир поднял голову и с удивлением посмотрел на меня. Я скорее отвела глаза, чтобы не выдать собственной грызущей тоски. Виновны в ней были не трудности пути и не задержка с переправой. Куда больше меня мучило внезапное и долгое отчуждение Ниэллина. Он как будто замкнулся в себе после того злополучного поединка — не злился и не жаловался, но общался с нами только по необходимости. А меня так просто избегал. В первое время его беспокоила раненая рука. Я видела, как он морщился всякий раз, если нечаянно делал быстрое, резкое движение. Однако, когда я спрашивала его о самочувствии, он ровным голосом отвечал, что все прекрасно и мне не о чем беспокоиться. Через три круга звезд рана зажила, но общительнее и веселее Ниэллин не стал. Он почти не смотрел мне в глаза, не садился рядом за едой и даже спать укладывался всегда последним, чтобы лечь подальше от меня, с краю. В пути, если мы вдруг оказывались поблизости, он помогал мне, когда в том была нужда. Но и тогда подавал мне руку не глядя. Я отнимала свою сразу же, как только могла — не нужно мне его одолжений! Иногда я спиной чувствовала его взгляд. Но, оборачиваясь, не успевала понять выражение его глаз, так быстро он опускал их. С другими он тоже держался ровно и спокойно. Это спокойствие сильно отличалось от его обычного живого обращения, и ясно было, что с ним неладно. Мы думали сначала, что он подавлен наказанием за поединок. Однако и возвращение меча не обрадовало его — с мрачным видом он приторочил оружие к своей сумке. Арквенэн и Алассарэ пытались его разговорить — тщетно. Он упрямо твердил, что здоров духом не менее, чем телом, в помощи не нуждается и потому говорить тут не о чем. Они обратились к Лальмиону, но тот отсоветовал лезть к Ниэллину в душу — мол, в запертые двери ломиться нет нужды, надо подождать, пока откроются. Кажется, он не принимал происходящее с сыном всерьез. Арквенэн обиделась и с тех пор только глаза закатывала при виде каменного лица Ниэллина. Алассарэ же как-то раз на привале решительно отвел его в сторону и втолковывал что-то долго и с жаром. Слов я не слышала, но видела, что Ниэллин отмалчивается, глядя в землю. Только раз он, подняв голову, ответил Алассарэ так, что тот, похоже, утратил дар речи. К костру оба вернулись раскрасневшимися и сердитыми. Я даже немного обрадовалась: значит, Ниэллин еще способен на какие-то чувства, кроме холодного безразличия! Это безразличие чем дальше, тем больше вгоняло меня в тоску. Лучше настоящая ссора, чем такое вот отчуждение! Мне хотелось иногда подойти к нему и поговорить начистоту, но я не решалась. Наш последний разговор по душам закончился моими рыданиями и его злостью… которая теперь, очевидно, перешла в отвращение. Его-то он и прячет за своей вежливой ровностью. А раз я неприятна ему, зачем навязываться? Как только я думала так, на глаза наворачивались слезы. Я поспешно моргала, сгоняя их, и тут же сама начинала злиться — да кто он такой, чтобы мне расстраиваться из-за его неприязни?! Не буду! Если кто-то обращался ко мне в такой момент, мне с трудом удавалось сохранить видимость спокойствия. Я старалась лишний раз не вступать в разговоры ни с кем, даже с Тиндалом. Его не обманывало мое притворство, а объясняться с ним не хотелось. Что можно объяснить, если сам себя не понимаешь? И я, как могла, избегала его вопросительных, тревожных взглядов. Потом я догадалась, что проще не прятаться от вопросов, а объяснять свое расстройство усталостью от невзгод и тягот пути. Это казалось правдой, и друзья не доискивались других причин. Зато пришлось отбиваться от предложений облегчить мне поклажу. Сумку удалось отстоять, а лук и стрелы у меня без спросу забрал Ниэллин. Ну правильно! Кому, как не ему напоминать о моей бесполезности: он не только лекарь, но и охотник хоть куда, а я за все время похода всего-то подстрелила пару птиц… На следующий день пришлось признать, что Ниэллин облегчил мне ношу очень кстати: переход выдался на редкость утомительный. Мы вступили в обширную заболоченную низину и бесконечно долго брели, шлепая по воде и проваливаясь в жидкую грязь. Невозможно было даже остановиться, чтобы передохнуть. Когда мы наконец снова выбрались на небольшую возвышенность, все так измучились, что тут же расселись на валунах и кочках. Не снимая заплечной сумки, я опустилась на большой камень. Кто-то уселся со мною спина к спине. Мне не нужно было оборачиваться, чтобы узнать Ниэллина. Наверное, он тоже устал и не заметил, с кем рядом оказался… Вставать и уходить от него было глупо. И я осталась сидеть, опершись о его спину, а вернее, упершись своей сумкой в его. Алассарэ пристроился тут же, но не сел, а поставил ногу на край камня между нами и принялся перешнуровывать сапог, громогласно сетуя: — Это были лучшие мои сапоги! Я так надеялся щегольнуть ими в Серединных землях! А теперь на них без слез не взглянешь. Я забыл, какого они цвета… Вот-вот запросят каши, даром, что кашей-то я кормлю их досыта! Мне тоже не помешало бы разуться, вылить воду из башмаков и счистить с них грязь. Но шевелиться было лень. Зачем, если в следующем болоте они опять испачкаются и промокнут? Между тем Алассарэ долго возился с одним сапогом, потом, все так же причитая, принялся за второй. Наконец Ниэллин оборвал его жалобы. — Оставь, Алассарэ, — тусклым голосом сказал он. — Подумаешь, сапоги прохудились. Не было бы большего горя. — Ха! Так худые сапоги в походе и есть горе! — возразил Алассарэ, но послушно убрал ногу и отошел от нашего камня. Мы отдыхали, пока не начали зябнуть на сыром ветру. Пора было идти дальше. Я дернулась встать — и не смогла. Что-то держало меня за заплечную сумку. Дернулась еще — бесполезно! Она за что-то зацепилась. Я принялась выпутываться из тугих лямок и только высвободила одну руку, как Ниэллин вскочил, вскричав с досадой: — Алассарэ! Твои штучки! Наши сумки оказались связаны! Вскочив, Ниэллин невольно дернул мою — та слетела с плеча, едва не вывихнув мне руку. От боли потемнело в глазах. Охнув, я повалилась на камень. — Тинвэ!.. Тинвэ, что с тобой? Что я наделал!.. Ниэллин, сбросив поклажу, кинулся ко мне. Приподнял, заглянул в глаза… Совсем близко я увидела его лицо, доброе и встревоженное. Живое — совсем как раньше! Перемена была столь разительной и внезапной, что от потрясения я разрыдалась. А при мысли, что сейчас он вспомнит о своей неприязни и отвернется от меня, слезы полились еще сильнее. — Тинвэ, да что с тобой? — повторял Ниэллин. — Больно? Он усадил меня, осторожно ощупал плечо: — Вроде ничего страшного… сейчас… Под его руками боль тут же стихла. Но я никак не могла успокоиться: — Уй… уйди… А… Алассарэ, зачем… Знаешь же… что я… ему… про… противна… — Что?! — поразился Ниэллин, отнимая руки. — Да это ты меня на дух не переносишь! Слезы мои мигом высохли от возмущения: — К… кто тебе сказал?! — Сам догадался! — Ну-у, начало-ось… — ехидно протянула Арквенэн. Я открыла было рот, чтобы спорить дальше… и осеклась. Ведь мало того, что опять реву, как маленькая, так еще мы с Ниэллином при всех затеваем ссору! Не хватало только, чтобы на наши пререкания любовался весь Дом! Ниэллин, выпрямившись, гневно воззрился на Арквенэн, потом перевел взгляд на Алассарэ. Тот едва сдерживал улыбку. — Ваши дурацкие шутки! Я ей чуть руку не сломал! А вам смешно!.. Алассарэ смутился на мгновение, но тут же ухмыльнулся: — Кто ж знал, что ты так подскочишь… Но ведь не сломал же! А если сломал, сам и залечишь. И клянусь, если я не посмеюсь, от тоски с вами зачахну. С тенями в Мандосе и то было б веселее! Мы с Ниэллином переглянулись. Разве мы похожи на тени? Он растерян и сердит, я наверняка красная от смущения и плача. Хотя… насчет Ниэллина Алассарэ в чем-то прав. Но мне казалось, что я держусь куда лучше! — Стоило позлить вас немного, чтобы вы пришли в разум, — безжалостно продолжал Алассарэ; подойдя к нам, он склонился над сумками и принялся распутывать связанные ремни. — Надеюсь, теперь вы договоритесь, за что именно дуетесь друг на друга. Чтобы нам больше не ломать над этим головы. И чтобы вам впредь не страдать от пустой обиды. — Да никто не обижался… — пробормотал Ниэллин. Вид у него был пристыженный. Он взял обе наши сумки, но тут же бросил их и снова склонился надо мною: — Тинвиэль, ты можешь идти? Я встала на ноги. Плечо все еще немного ныло, но это ничего не значило: вернулся прежний Ниэллин! Он больше не прятал от меня глаз и не спешил убирать руки, когда еще раз ощупал мне больное место. Но, может, он просто заботится обо мне как целитель? Пошевелив плечом, я сказала: — Мне уже не больно. Все прошло. Спасибо, Ниэллин. — Не за что, Тинвиэль, — почему-то погрустнев, ответил он. — Я сам виноват. Прости. Он отпустил меня, отступил на шаг… Сейчас снова отвернется и закаменеет! — По… постой, — торопливо сказала я. — И ты меня прости… ну… сам знаешь… за то, что я наговорила тогда… когда… — Да я же не обиделся! — с готовностью перебил Ниэллин. — Просто… Ты убежала. Я решил, что… всё. А потом, после драки… ты так разозлилась. Мне казалось, ты видеть меня больше не хочешь… только из жалости притворяешься… а мне не надо так. Он умолк и опустил глаза, щеки его залила краска. Я в изумлении смотрела на него — плохо же он меня понимает! — Я тебя не жалела. То есть… Арквенэн, громко вздохнув, объявила: — Мы, пожалуй, пойдем. Вы так и до завтра не объяснитесь, а я здесь ночевать не хочу! Я оглянулась — действительно, большая часть народа двинулась дальше. Те, кто еще не ушел, стояли наготове. Ниэллин, встрепенувшись, кивнул Арквенэн: — Да… уже идем. Он помог мне надеть сумку и, осторожно расправляя на плечах лямки, шепнул: — Тинвэ, ты правда не сердишься на меня? — Не сержусь, — буркнула я. — Больно надо сердиться на твои глупости. Опять сказала, не подумав! И забеспокоилась — вдруг он обидится на неласковые слова? Но, обернувшись, я встретила его улыбку и сияющий взгляд. Наконец-то он все понял правильно! Он взял меня за руку, мы двинулись следом за остальными и шли рядом, пока позволяла тропа. Потом снова началось кочковатое болото. Пришлось разделиться, но это уже было не важно. Теперь, когда между нами не стояла придуманная обида и неприязнь, когда на плечи не давило уныние, бороться с дорожными тяготами стало куда легче. Ведь друг поддерживает заботливей, чем невольный попутчик, а улыбка и ободряющий взгляд согревают не хуже огня… Тиндал и Арквенэн тоже повеселели. Алассарэ и вовсе светился, как фонарь. Еще бы! Если бы не его дурацкая шутка, неизвестно, когда бы мы с Ниэллином решились поговорить друг с другом! Привал в тот вечер был куда уютнее обычного. Мы с Ниэллином больше не боялись вступить в беседу, встретиться взглядами, передать друг другу за трапезой еду и питье… На душе у меня было легко, и от этого костер казался ярче, а пища вкуснее. Даже ледяной ветер смягчился и не пронизывал до костей, как обычно. А когда Ниэллин уселся рядом и укрыл меня полой своего плаща, мне стало совсем тепло и — странно! — одновременно и волнительно, и покойно. Его близость волновала, радовала — и изгоняла тоскливую тревогу, ставшую после Проклятия привычной. Грядущие испытания уже не пугали меня — если мы с Ниэллином преодолели собственную глупость и отчуждение, неужели вместе не справимся с тем, что готовит нам путь? Новое, легкое настроение не оставляло нас и в следующие дни. Ниэллин, Алассарэ и Тиндал снова шутили и дурачились друг с другом и, как мальчишки, задирали нас с Арквенэн. Мы то возмущались, то смеялись вместе с ними. Наши перепалки забавляли других; оглядываясь, я теперь чаще встречала веселые, смеющиеся взгляды, чем унылые и угрюмые. Потом мне показалось, что и идти мы стали легче и быстрее. Это и правда было так! Местность постепенно повышалась, под ногами уже не чавкало болото. Еще через два круга звезд мы поднялись на гряду прибрежных холмов, обдуваемых пронзительным северным ветром. С вершины самого высокого из них мы заметили, что северный край окоема странно посветлел, а звезды на нем выцвели, как будто размытые неясным отблеском. В море тоже появились необычные серебристые плоские камни или обломки скал. Мы долго всматривались в них, прежде чем разглядели, что они двигаются вместе с водой, и поняли, что это большие куски льда. Даже тэлери редко заходили на кораблях так далеко на север. Первому Дому пора всерьез думать о том, чтобы повернуть на восток! По счастью, среди холмов отыскалась удобная, глубокая бухта, в которую смогли войти все корабли. Наши Дома, Второй и Третий, стали лагерем на ее северном берегу, в ложбине, поросшей тощими, жилистыми лиственницами и елями. Крутой склон холма прикрывал нас от ветра. Каждого из нас снедало нетерпеливое предвкушение перемен. Наконец-то надоевший пеший поход закончится, и мы по морю отправимся к настоящим подвигам, к новой жизни! Но Феанаро охладил наше нетерпение. Он объявил, что сначала на ту сторону моря переправится только его Дом. Неизвестно, что за напасти ждут нас в Серединных Землях. Его воины разведают побережье, выберут удобное место и начнут обустраивать лагерь, в то время как лучшие мореходы вернутся сюда, чтобы перевезти Второй Дом, а за ним и Третий. Судя по картам тэлери, здесь путь через море должен был занять пять-шесть кругов звезд. Значит, даже с учетом противного ветра и поиска пристанища на том берегу, корабли вернутся за нами не позже, чем через две недели. Речь Феанаро звучала разумно и убедительно. Все были согласны, что первыми в неизвестность должны шагнуть воины. Правда, многие из женщин и юношей Первого Дома ни за что не желали отставать от мужчин, и Феанаро не возражал против этого. Несколько матерей с детьми помладше сошли на берег, чтобы отправиться позже, с нами, и тем избежать опасностей первого путешествия. Айвенэн решила сделать так же. На сей раз Ингор легко согласился с ее решением — ему самому не хотелось подвергать семью лишнему риску. Нолофинвэ предлагал брату взять на корабли лучших воинов Второго Дома, доказавших в Альквалондэ свою доблесть. Феанаро отказался: — Я не собираюсь сходу вступать в битву. Для разведки главное не число, а умение. Пусть твои бойцы не завидуют моим — врагов и сражений хватит всем. Лучше твое войско сбережет силы, чтобы потом помочь моему в трудах или в бою — смотря в чем будет нужда. Нолофинвэ пожал плечами и отступился. Он понимал не хуже прочих, что спорить с Феанаро бесполезно. Вечер накануне отплытия Первого Дома мы все провели на берегу. Хвороста здесь было в достатке, и мы разожгли большой костер. Всей толпою мы собрались вокруг; яркое пламя грело и веселило наши сердца. Мы снова — впервые после Проклятия! — вместе пели древние песни. Голоса наши звучали вдохновенно и стройно, эхом отражаясь среди холмов, а неумолчный шум волн вторил нам. Следом за песней душа моя воспарила к звездам, и я вдруг вспомнила Владык — не только сурового Намо Мандоса, но и повелителя ветров Манвэ, и Варду, возжегшую для нас небесные светочи, и Ульмо, голос которого слышен и в нежном лепете ручейка, и в реве бушующего моря… Даже здесь, на Севере, мир одухотворяло их незримое присутствие. Но если Владыки по-прежнему даруют благодать всей земле, неужели нас — живых и разумных — они отвергли навечно? Нет, быть этого не может! Когда-нибудь они вспомнят о милосердии и вернут нам свое благословение… Наше единение в песне было прекрасно, но и оно закончилось — костер мало-помалу прогорел, пение смолкло. Мы стали расходиться. Многие из нолдор Первого Дома направились к лодкам, чтобы вернуться на корабли. Другие смешались с нами, чтобы распрощаться со знакомыми и друзьями из наших Домов. Они покидали нас ненадолго, но как знать, какие случайности ждут их в открытом море? Я выглядывала Ингора и Элеммира, чтобы пожелать им доброго пути. И вдруг заметила Ниэллина, с озабоченным видом пробиравшегося сквозь толпу. Конечно, я поймала и расспросила его. Оказалось, он «нечаянно» встретил Раумо. И, «раз уж так случилось», потребовал, чтобы тот прекратил преследовать Элеммира. — Откуда ты знаешь? Элеммир сказал? — перебила я. — Разве я сам не вижу? А Раумо такое удивленное лицо сделал! Будто не понял, о чем я. Уверял, что заботится об Элеммире, как о младшем брате. А тот не ценит его заботу, раз жалуется всем подряд… Тьфу! Ну, я пригрозил — только посмей Элеммира в плавании тронуть! Узнаю — побью, на кулаках драться никто не запрещал… А толку-то? Я покачала головой. Ниэллин никак не сможет защитить Элеммира, когда тот будет на корабле. Как бы не вышло хуже! Что, если Раумо только сильнее озлится? Ниэллина тоже тревожила эта мысль. Помолчав, он пробормотал: — Ох, я, наверное, только напортил. Поговорить, что ли, с Ингором? Может, он возьмет Элеммира на свой корабль? Вместе мы вернулись к нашему костерку. Ингор и Элеммир были там. Они собирались переночевать с нами, а на корабли вернуться утром, перед самым отплытием. Улучив момент, Ниэллин в сторонке перемолвился с Ингором. Тот не смог сразу принять решение и обещал подумать до утра. Тогда я снова предложила Элеммиру остаться с нами, и он снова отказался. Ему так не терпелось отправиться в плавание, что даже насмешки Раумо уже не пугали его. Ободренный радостным предвкушением, он от души веселился, играя в «угадайку» с Сулиэль и Соронвэ. Когда дети устали, Айвенэн и Ингор отвели их в шатер спать, а сами вернулись к костру да так и остались в обнимку сидеть возле огня. Последнее, что я видела, засыпая, были их тесно прильнувшие друг к другу, слитые воедино силуэты. А наутро нас разбудил отчаянный вопль: — И-и-инго-ор!!! Я вскочила. Элеммир, стоя у прогоревшего кострища, с ужасом смотрел на море. Бухта была пуста. Ни единый корабль, ни единая лодка не тревожили мерцающую гладь воды. Ингор уплыл вместе со всем Первым Домом. А Элеммир остался на берегу. Бедняга! Он был вне себя от горькой обиды и только твердил: — Почему?.. Почему он меня не взял?! Напрасно Ниэллин, сам ошарашенный, взывал к его разуму: мол, ничего непоправимого не случилось, Серединные Земли от нас не убегут, мы все вместе приплывем туда попозже, только и всего… — И Раумо в пути цепляться к тебе не будет, — добавила я. Но наши увещевания только сильнее разозлили Элеммира. Сбросив с плеча руку Ниэллина, он бегом кинулся к выходу из бухты, будто надеялся догнать корабли. Тиндал бросился следом. Может, хоть он найдет слова, чтобы успокоить беднягу? А я пошла к Айвенэн. Пусть расскажет, что такое учудил ее муж! Айвенэн возле шатра помогала детям умываться, сливая им на руки воду из кружки. Вид у нее был грустный и усталый, похоже, она этой ночью вовсе не ложилась. На мои возмущенные вопросы она отвечала нехотя: — Да, Ингор очень рано ушел. Сказал, надо успеть, пока ветер попутный. Еще все спали, когда они с якорей снялись. Не знаю, почему он Элеммира с собой не взял. Сказал, для него так лучше будет. Толком не объяснил, а я не спрашивала. Видно, на лице моем отразилось все, что я думала о поступке Ингора, потому что Айвенэн добавила: — Не кривись. Нечего Элеммиру обижаться, невелико горе. Вместе с нами приплывет на все готовое. Пусть спасибо скажет, что ему от качки передышка вышла. Вольная или невольная, передышка в походе выпала всем. И огорчаться ей не стоило. Лагерь мы разбили в удобном месте, в дождях случился перерыв, и мы наконец могли отоспаться и привести себя в порядок. Разглядывая свою одежду, я поняла, что давнишние опасения Арквенэн сбылись: когда мы явимся в Серединные Земли, мы напугаем тамошних обитателей одним своим видом. Мы прошли сотни лиг по скалам и пескам, по зарослям и болотам, мы мокли под дождями, спали не раздеваясь. Подол моей юбки истрепался до лохмотьев, цвет стал неразличим из-за грязи. Одежда Арквенэн, да и всех остальных, тоже запачкалась и изорвалась. Нет, мы не желали смириться с этим! Переодевшись в последнее запасное платье, мы полоскали наши тряпки в ручье, пока от холодной воды не онемели руки. Потом, высушив вещи у костра, ковыряли их иглами до боли в пальцах. Самую рваную свою юбку я без жалости перекроила в штаны. Глядя на меня, то же сделала и Арквенэн. Новая одежка не блистала красотой, но выглядела опрятнее старых лохмотьев, в ней было удобно и тепло. У нас даже осталось немного лоскутов про запас! Правда, увидев нас в обновках, Ниэллин почему-то огорчился, Тиндал хмыкнул, а Алассарэ расхохотался в голос — как он позже уверял, от восхищения нашей красотой и смекалкой. Мы постарались не принимать это близко к сердцу. Им кажется, в штанах мы подурнели? Пусть на себя посмотрят — сами те еще оборванцы! Разобравшись со своим платьем, мы взялись за мужскую одежду, и за этой работой коротали время ожидания. Мужчины тоже не скучали, занимаясь обычными делами — охотились и рыбачили, добывали дрова, поддерживали огонь в костре… Элеммир впридачу много занимался с детьми и нашел в этих занятиях утешение. Алассарэ почти серьезно утверждал, что знает, почему Ингор «забыл» его: лучшей няньки в помощь матерям не найти, как ни старайся! Элеммир протестовал вслух, но видно было, что благодарность и похвалы приятны ему. Все же он каждый день взбирался на холм над лагерем — посмотреть, не возвращаются ли корабли. Он-то и принес нам нежданную весть. Это случилось на восьмой день после отплытия Феанаро. Мы готовили ужин, когда Элеммир, спотыкаясь, слетел по склону холма. Лицо у него было такое потерянное и испуганное, что я снова вспомнила Альквалондэ. — Там… там… зарево… Огонь!.. Он махнул рукой в сторону моря, но отрог холма закрывал нам вид. Не сговариваясь, мы кинулись вверх по склону. Увидев наш переполох, соседи побежали следом. За ними подхватились другие… На холм ринулась толпа. Задыхаясь, мы вскарабкались на вершину, посмотрели на восток… Да! У самого края окоема на тонкой полоске облаков рдел яркий отсвет. Там, на далеком, невидимом восточном берегу полыхал огонь. Кто-то крикнул: — Это Моргот! Он напал на Первый Дом! Там битва! Что другое можно было подумать? Мы шли так долго… Враг узнал о походе и приготовился к встрече! Феанаро попал в западню, а мы никак не можем ему помочь! Я услышала голос Финдекано: — Не бойтесь! Первый Дом силен, они отобьются! — Лучше бы догадались отчалить и в другое место перейти, — проворчал рядом со мною Лальмион. — А то как бы их поход не закончился прямо на берегу… — Ингор! — отчаянно крикнула Айвенэн. Она с детьми поднялась на вершину позже других и, увидев зарево, уже не могла отвести от него взгляд. Лицо ее помертвело, губы дрожали… Конечно, она боится, ведь Ингор тоже там, среди огня! Меня осенило. Я подскочила ней и, встряхнув за плечи, потребовала: — Позови его! Он твой муж, он услышит осанвэ! Взгляд Айвенэн стал более осмысленным. Она сосредоточилась, пошевелила губами… Мы затаили дыхание — между нею и Ингором шел беззвучный разговор. Вдруг с лица ее разом сбежали краски… Коротко вскрикнув, она без чувств рухнула на землю. Час от часу не легче! Сулиэль и Соронвэ от страха зашлись плачем, Элеммир кинулся их утешать. Ниэллин упал на колени возле Айвенэн, похлопал ее по щекам, растер руки, дунул в лицо. Она открыла пустые глаза, мгновение смотрела на нас, не узнавая… Потом рывком села и разразилась горькими рыданиями. От слез и всхлипываний она не могла вымолвить ни слова. Но у нас не было терпения ждать, пока она успокоится. Мы с Ниэллином теребили ее: — Что? Что там? Он жив?! — Ж… жив… но мы не… не увидимся… Это корабли… горят… Они жгут… корабли… — Кто?! Враги? — Н… нет… Первый Дом… Феанаро!.. Мы утратили дар речи. То, о чем сказала Айвенэн, было невероятно, непредставимо, невозможно. Так не бывает! Но ведь осанвэ не лжет... — Может, ты… не так поняла… Ингора? — выдавил Ниэллин. Слезы у Айвенэн полились сильнее прежнего: — Не… не надейтесь! Ингор не хотел… его… ему не дали… вернуться… схватили… его связали! Это не укладывалось в голове. Потрясенные, мы молчали. Среди нашего молчания рыдания Айвенэн казались еще громче. Потом Финдекано проговорил с дрожью в голосе: — Неправда. Не может быть. Отец, позови Феанаро. А я попробую спросить Майтимо. Да, старший сын Нолофинвэ очень дружен со старшим сыном Феанаро! Они могут услышать друг друга даже через такую даль! И неужели Лорд не ответит Лорду, брат – брату? Финдекано прикрыл глаза и сжал руками виски, пытаясь дозваться брата. Нолофинвэ же, мрачный как туча, спустился по склону подальше от толпы. Наверное, он не мог сосредоточиться на осанвэ среди нашего волнения и испуга. Он долго стоял один, глядя на зарево, неподвижный, словно каменное изваяние. А потом вернулся к нам. Лицо у него так и осталось будто высеченным из серого гранита. — Феанаро не ответил, — сухо произнес он. — Вернее… Он прервал осанвэ. Финдекано, что у тебя? Глядя в землю, тот отрицательно покачал головой, но все же пробормотал: — Нет, это какая-то ошибка… — Феанаро. Прервал. Осанвэ, — повторил Нолофинвэ. — Это не ошибка. — Это предательство! — звонко воскликнула Артанис. — Он предал нас! «Предательство!» Слово покатилось по толпе, сначала тихо, потом громче и громче, подобно ропоту волны — и вот уже кто-то повторяет его криком, кто-то потрясает кулаками и на все лады поносит Первый Дом, кто-то клянет собственную доверчивость… Элеммир застыл столбом, неотрывно глядя на зарево. Он не замечал, что Сулиэль и Соронвэ, хныча от страха, дергают его за руки. Я же только сейчас полностью осознала случившееся. Феанаро бросил нас на этом берегу и сжег корабли. Мы не нужны ему. Путь в Серединные Земли для нас закрыт. Как хорошо теперь я понимала Элеммира! Во мне будто вспыхнул костер из обиды и злости. Он жег так, что трудно было устоять на месте. Его никак нельзя было загасить разумными словами! Теперь я понимала и мужчин, которые так любят решать дело дракой. Если бы Феанаро сейчас попался мне, я не задумываясь вызвала бы его на поединок! Наверное, я переменилась в лице, потому что Ниэллин с тревогой заглянул мне в глаза, схватил за руки: — Тинвэ, что с тобой? Тебе плохо? Ты вся дрожишь! Я даже ответить не могла, а он воскликнул сокрушенно: — Вот оно, Проклятие!.. Ну почему ты меня не послушала?! Лучше бы домой вернулась с нашим Лордом! Опять он за свое! Злость подступила к горлу и едва не обрушилась на Ниэллина слезами или упреками... как вдруг неподалеку кто-то громко расхохотался. Я в изумлении оглянулась — Алассарэ! От неожиданности все притихли. А он смеялся — до слез, до икоты, — и никак не мог остановиться. Бросив меня, Ниэллин шагнул к нему, замахнулся для пощечины, но Алассарэ перехватил его руку. — Не бей меня, — задыхаясь, выговорил он, — я в здравом уме… Но разве не смешно? Он утер глаза и, подавив новый смешок, продолжал: — Нолдор! Вы грустите и проклинаете Феанаро? С чего бы это? Он ведь исполнил свои обещания! Обещал нам свободу? Вот она, свобода! Он вывел нас из-под опеки Владык. Мы свободны испытать их милосердие и вернуться или испытывать их терпение дальше — и продолжать путь. Он бросил нас — и тем освободил от данных ему обетов. Мы свободны следовать за ним или отказаться от него. Феанаро обещал нам новую жизнь? Так мы и живем новой жизнью. Разве она похожа на нашу прежнюю жизнь в Тирионе? И разве не стали мы творцами своей судьбы, как он тоже обещал нам? — Алассарэ, ты заговариваешься! — вскричала Арквенэн в ужасе. Он покачал головой: — Нет. Я просто повторяю то, что уже говорил Лорд Арафинвэ. Мы сами — творцы своих несчастий. А Феанаро сказал это о тэлери. Они были нам друзьями. Мы предали их — напали с оружием ради своей цели. Стоит ли удивляться, что теперь предали нас? — Ты что, оправдываешь Феанаро?! — поразился Тиндал. — Да что бы мы ни натворили, у него не было права так обойтись с нами! Я не успокоюсь, пока ему в глаза не гляну и не спрошу — за что?! Мне тоже очень хотелось спросить об этом Феанаро. Только вот как догнать его? — Алассарэ, ты прав, но лишь отчасти, — проговорил Нолофинвэ холодно и твердо. — Деяния Феанаро не снимают с нас вины. Однако и наши дела не снимают вины с Феанаро. Я тоже хочу слышать его ответ мне и нашему народу. И еще. Пусть Феанаро отрекся от нас — я от своей клятвы не отрекаюсь. Из толпы крикнули: — Лорд Нолофинвэ! Как спросить с Феанаро, если мы и добраться до него не можем? Как мы попадем в Серединные Земли? Что теперь делать? Это был вопрос из вопросов! Что теперь делать нам — уставшим от длинного похода, брошенным в северной пустоши без снаряжения и припасов, в износившейся, драной одежде и разбитой обуви? Нолофинвэ молчал. И тогда заговорил Артафиндэ. Заговорил спокойно, как будто вслух решал головоломку, а не вел речь о жизни или, быть может, даже гибели нашего народа: — Какой у нас выбор? Мы можем вернуться в Тирион, как сделал мой отец. Он вернулся по доброй воле, нас же вынудит к этому поступок Феанаро. Нам, как и Лорду Арафинвэ, придется довериться милосердию Владык и принять назначенную ими участь. В толпе загомонили: — Мы ничего не знаем об его участи! Вдруг Владыки покарали его и тех, кто ушел с ним? — Нам будет еще хуже! Ведь мы не явились по первому велению Мандоса! — Намо сказал, что Владыки не допустят нас в Валинор! — Мы что, вернемся с позором? Будем умолять Владык о приюте?! Никогда! Окинув толпу взглядом, Артафиндэ продолжал: — Значит, мы не вернемся. Ладно. Аман велик. Валинор занимает лишь его часть. Мы можем остаться и жить здесь, как живут наши сородичи в Серединных Землях. Мы можем основать поселение южнее, в прибрежных лесах. Нам придется нелегко, но та земля прокормит нас. На сей раз все молчали, задумавшись. Да, мы можем поселиться в ничейных лесах, построить дома, даже возвести подобный Тириону город… Но зачем? Стоило уходить из дома, ссориться с Владыками, насмерть биться с тэлери, чтобы поселиться по соседству! Наше поселение будет жалким подобием столицы, наша жизнь в нем — бесславным, бесцельным прозябанием. Если у нас будут дети — что мы скажем им? Что живем здесь, поскольку не решились идти вперед и не посмели вернуться? Нет! Это будет унылый и скучный рассказ! Артанис прервала молчание: — Нет, брат, это не выбор! Она говорила уверенно и громко, голос ее звенел. — Мы не можем так просто сдаться! Феанаро был прав, бросив нас, словно никчемную обузу? Нет! Мы докажем, что он ошибся! Мы не слабее и не трусливее Первого Дома. Так или иначе, мы достигнем Серединных Земель! — Да! — вскочила на ноги Айвенэн. — Там мой муж! Я не оставлю его! Ее поддержал хор одобрительных возгласов. Артафиндэ, вздохнув, заключил: — Значит, мы не останемся здесь. Тогда наш единственный выбор — идти вперед. — Как, интересно, мы сделаем это? — спросила Арквенэн с досадой. — Мы еще не научились ходить по воде! Мы снова расшумелись — в самом деле, как? Нолофинвэ поднял руку и объявил звучно: — Путь есть. В наступившей тишине он указал на север: — Видите отблеск на небе? Это отражение льда. Мне известно от Владык, — а ты, Артафиндэ, должен знать от отца своей матери, — что дальше на север море сковано огромной ледяной равниной. Она соединяет Аман с Серединными Землями подобно мосту. Пройдя там, мы достигнем восточного берега моря. Ты согласен… Лорд Артафиндэ? Артафиндэ, тронув свое кольцо, кивнул: — У нас нет другого выбора. Все как один, мы устремили взоры на север. Что там, под светлой закраиной неба? Никто из нас не видел ледяных равнин. Никто не знал, будет тот путь долог или короток, легок или труден. Никто не знал, какие нас ждут лишения и потери… Мы знали одно: предательство Феанаро не оставило нам иного пути.