Лёд

Мы спустились с холма потрясенные, разгневанные — и воодушевленные собственным гневом. Ужасное предательство Феанаро не ввергло нас в отчаяние, но лишь подстегнуло решимость во что бы то ни стало добраться до Серединных Земель. Те, кто оставались в лагере и не видели зарево пожара, кинулись к нам с расспросами. Нолофинвэ хранил каменное молчание, зато другие не стеснялись в выражениях, и вскоре над берегом вновь разнеслись возмущенные крики и плач. Во мне же гнев и обида улеглись или, скорее, выгорели, как хворост в костре. Я чувствовала вялую, безразличную усталость. Что толку яриться и сотрясать воздух криками? Разве это хоть как-то изменит нашу участь? Другие тоже мало-помалу пришли в себя: Алассарэ больше не хохотал, как безумный, Айвенэн не рыдала, Элеммир очнулся от оцепенения и вместе с нею ласково успокаивал перепуганных детей. Тиндал, ворча, разжигал погасший костер. Еще бы ему не ворчать: он вечно голоден, а мы и ужин не доварили — так торопились узнать новости о Феанаро… — Ничего. У нас получится. Раз путь есть, мы дойдем, — ни к кому не обращаясь, сказал Ниэллин. Он будто уговаривал себя и нас, однако в голосе его не доставало уверенности. Я сжала его руку, стараясь ободрить. Лальмион покачал головой: — Не знаете вы, во что ввязались… Вид у него был необычайно хмурый. Казалось, он озабочен нашим смелым решением едва ли не больше Лордов. Сразу после ужина он переговорил с Артафиндэ и отправился к кострам Второго Дома. Его не было долго, но, вернувшись, он сказал только: — Утро вечера мудренее. Лорд Нолофинвэ велел всем после утренней трапезы собраться на берегу. Там обсудим, как быть дальше. В эту ночь я улеглась раньше всех — так хотелось мне скорей забыться. Однако спала я плохо. Мне мерещились то огромные костры, в которых вместо поленьев пылали корабли, то злое лицо Феанаро, то ледяной путь. Он представился мне синей гладью замерзшего озера — когда-то я видала такое высоко в горах, — потом обернулся бесконечным снежным склоном, потом истончился и превратился в узкий белый мост, лежащий прямо на морских волнах. Во сне я осторожно ступала по нему, но он вдруг начинал колыхаться, выскальзывал из-под ног — и я падала прямо в ледяную воду. Вздрогнув, я просыпалась, — ощущала под собой надежную твердь, успокаивалась — а потом снова оказывалась на ледяном мосту. Наконец я крепко уснула и только утром поняла, почему: Ниэллин укрыл меня своим плащом поверх моего. Опять он позаботился обо мне без спроса! А сам наверняка полночи стучал зубами! И правда, он уже встал, развел костер и чуть ли не в самый огонь влез, чтобы согреться. Я накинула плащ ему на плечи и хотела было выговорить за самоуправство… Но он взглянул на меня сияющими глазами — и я смогла только пробормотать слова благодарности. Вскоре проснулись и подтянулись к костру остальные. Они выглядели ошеломленными, как будто им все еще не верилось в случившееся накануне, а Арквенэн так прямо попросила: — Сделайте милость, скажите, что вчерашнее мне приснилось… Увы. Предательство Феанаро не было сном. Заново осознав и его, и наше решение идти в Серединные Земли по льду, мы ощутили нетерпение пополам с беспокойством. Лальмион намекнул, что путь будет нелегким. Но тем страшнее ждать его начала, ведь в мыслях трудности и опасности часто кажутся ужаснее, чем они есть на самом деле. Наш путь на Север был куда как сложен, однако мы все-таки дошли. Значит, пройдем и дальше. Скорее бы Лорд Нолофинвэ объявил выступление! За едой мы торопились, словно боялись опоздать, и на место, указанное Лальмионом, пришли одними из первых. Нетерпение снедало многих, толпа на берегу быстро росла. Вскоре вместе с Артафиндэ явился Лорд Нолофинвэ и, никого больше не дожидаясь, начал разговор. Первым делом он спросил, осталось ли неизменным наше решение продолжать путь. — Да! — в один голос ответила толпа. — Хорошо. Я рад нашему единодушию, — кивнул Нолофинвэ. — Однако мы должны ясно понимать, что отныне можем рассчитывать только на себя. Помощи ждать неоткуда, любая ошибка может стать последней. Отныне мы не можем позволить себе быть опрометчивыми и торопливыми. Одного желания одолеть льды мало. К этому пути надо подготовиться. Возразить было нечего. Нолофинвэ продолжал: — Корабли достигли другого берега за несколько кругов звезд. Путь по льду может оказаться в разы дольше. Многие из вас бывали в высокогорье и знают, как трудно порой пробираться по ледникам и снегу. Каково жить среди снегов, знают лишь некоторые. Достопочтенный Лальмион, прошу, расскажи всем то, что ты вчера рассказал мне. Лальмион вышел из толпы и, встав рядом с Нолофинвэ, начал: — Всем вам известно, что я родом из Серединных Земель. В юности, еще до Похода к Свету, мне довелось оказаться на севере. Нет, не во владениях Врага, а гораздо восточнее. Наша ветвь — дюжина семей — перебралась в тамошние глухие леса, надеясь укрыться от вражьих тварей. Пришли мы туда летом, в теплое время, когда в лесу хватало дичи и ягод, а в озерах рыбы. Зная, что позже наступят холода — так в Серединных Землях случается каждый год — мы выстроили дома из дерева. Но мы не сделали запасов, ибо там, где мы жили раньше, пища всегда была в достатке. Мгновение помолчав, он продолжал размеренно: — Холода оказались суровее, чем мы ожидали. Сначала лили бесконечные дожди, земля раскисла, реки вышли из берегов. Охотиться стало трудно. Когда деревья сбросили листву, ударили морозы. Вода замерзла и на земле, и в небе, дождь превратился в снег, и его насыпалось столько, что олени проваливались в сугробы по брюхо. Дичь ушла. Озера и реки покрылись толстым льдом. Мы выдолбили прорубь, чтобы ловить рыбу, но уловы были скудными. Сушеных ягод и грибов хватило ненадолго. Начался голод. — Варево из коры, хвои и древесных почек не насыщало нас, — рассказывал Лальмион в полной тишине. — Когда у нас умер младенец — умер оттого, что у его матери пропало молоко — мы решили вернуться на юг. Ослабевшие от голода, мы не могли быстро идти по заснеженным чащобам. Путь растянулся на несколько недель и забрал жизни еще троих детей и пятерых взрослых. Их убила стужа и вьюги. Все же мы добрались до поселения соседней ветви. Родичи приютили нас, хоть и сами терпели нужду… Здесь, в Благом Краю, мы не вспоминали о той зиме. Но сейчас пришлось вспомнить, чтобы сказать вам: голод и холод — враги, проигрыш которым означает смерть. Безыскусный рассказ Лальмиона потряс меня. Вот, значит, какая жизнь ожидает нас в Серединных Землях! Жизнь, в которой сама природа оборачивается врагом, безжалостным и бесчувственным. Бороться с ним приходится круг за кругом, из года в год… Но, с другой стороны, наши сородичи как-то живут там до сих пор! — Лальмион, зачем ты говоришь это? — крикнул кто-то из толпы. — Хочешь запугать?! Другой воскликнул с обидой и страхом: — Почему ты не предупредил нас раньше?! — Не предупредил?! — удивился Лальмион. — Вас предупреждал посланец Манвэ, потом сам Владыка Мандос, наконец, Лорд Арафинвэ. Вы не послушали их. Что изменили бы мои слова? И я не собираюсь никого запугивать. Я лишь хочу сказать, что идти во льды в обносках и без еды — верная смерть. Верхом глупости будет полениться запасти пищу и теплую одежду, а потом всем народом сложить там головы! — Не горячись, достопочтенный Лальмион, никто не спорит с тобою, — примирительно молвил Нолофинвэ. — Что ты предлагаешь? Предложение Лальмиона было простым: оставаться здесь до тех пор, пока мы не соберем нужные припасы. — Коль скоро мы решили поселиться в Серединных Землях надолго, торопиться нет смысла, — сказал он. — Придем мы туда месяцем раньше или позже, не имеет значения. Нам ни к чему гнаться за Феанаро. Куда важнее без потерь добраться до того берега. Рассказ Лальмиона впечатлил даже самых нетерпеливых, и возражений не нашлось. Лагерь решили перенести за прибрежные холмы — там не так ветрено, гуще растут деревья, и впридачу охотники видели большие стада оленей. Многие с сожалением оглядывались на море. Но теперь нам некого было ждать с востока, нечего высматривать среди волн. А для долгой стоянки те места подходят куда лучше… Нолофинвэ объявил, что в ближайшее время вышлет во льды отряд, чтобы разведать хотя бы начало пути, и велел собираться, чтобы перенести лагерь. На этом разговор завершился. История Лальмиона не шла у меня из головы. Когда мы возвращались к нашему костру, я спросила Ниэллина: — А тебе отец рассказывал о той зиме? — Да. Когда Феанаро призвал всех уйти в Серединные Земли. — Как же тогда он… и ты… Как же вы решились?! — Отец сказал, что пойдет, чтобы с нами был хоть кто-то с головой на плечах. А я… понадеялся, наверное, что с нами ничего такого не случится. Я вспомнила, как Ниэллин дважды отговаривал меня от похода. Выходит, его слова не были пустыми — он больше моего знал о бедах, подстерегающих нас на том берегу. Напрасно он не пересказал мне эту историю! Одно дело слышать от Владык о «грядущих скорбях», другое — воочию представить, как у тебя на руках умирает ребенок! Но… Стала бы я слушать, не зная, что нам самим придется идти во льды? Вряд ли. Ведь тогда эта история вовсе бы нас не касалась. И как в Тирионе я сумела бы вообразить смерть от голода и стужи? Я не поверила бы Ниэллину, решила, что он попросту пугает меня. И потом: наш отец тоже пытался объяснить нам с Тиндалом, как страшны битвы. Разве мы выслушали его? И разве не случилось с нами того, от чего он пытался нас уберечь? Лальмион прав: мы не внемлем предупреждениям, пока не столкнемся с бедою. А тогда уже слишком поздно. Может, хоть сейчас мы вовремя услышали предостережение? Несчастные родичи Лальмиона не были готовы к суровой зиме. А если мы приготовимся как следует, переход через льды будет вовсе не так страшен! Приготовлениями занялись не откладывая. Едва мы перешли на новую стоянку, собрали отряд разведчиков. Нолофинвэ назначил его предводителем Тамуриля, который, как и Лальмион, родился в Серединных Землях и славился умением находить путь и читать следы. Его сразу осадили желающие отправиться ко льдам. Но он позвал с собой немногих: Финдекано и еще пятерых воинов из Второго Дома, а из нашего — Айканаро с Ангарато, Алассарэ и Ниэллина. Мне не хотелось, чтобы Ниэллин уходил… но я скрыла это нежелание. Кто-то же должен идти первым, и, конечно, в отряде нужен целитель. Только бы умения Ниэллина никому не пригодились! Тиндал страшно обиделся, что его не взяли, посмурнел и Элеммир. Пришлось Лальмиону объяснить им очевидное: посылать на разведку большой отряд нет смысла, особенно сейчас, когда у нас полно работы. Если все ринутся искать дорогу, кто будет охотиться, коптить мясо, выделывать шкуры? После слов Лальмиона юноши кое-как смирились со своей участью и, проводив разведчиков, пустились преследовать оленей. Несметные их стада паслись на болотистой, кое-где поросшей редколесьем равнине, простиравшейся за прибрежной грядой холмов вглубь суши. Здешние олени мало походили на стройных красавцев, что бродили по лугам и рощам Валинора: они были низкорослыми, длиннотелыми, с разлапистыми рогами и широкими плоскими копытами. Нескладные и неуклюжие с виду, бегали они, однако, быстро. И быстро сообразили, что от двуногих с луками и копьями лучше держаться подальше. Охотникам приходилось подбираться к оленям чуть ли не ползком, прячась за чахлым кустарником, да еще следить, чтобы ветер не донес до чутких зверей запах дыма, насквозь пропитавший одежду. Но охотники были упорны и безжалостны, ведь от них зависела теперь жизнь всего народа. Наш поход обернулся для оленей настоящим бедствием — и праздником для волков, которые сбежались со всей округи, привлеченные запахом крови. Охотники разделывали добычу там, где настигали ее, и, уходя, слышали за спиной рычание, визг, торжествующий вой — волки делили между собой оленьи внутренности и кости. Мне было жаль оленей. Они не имели доли в нашей затее и ни в чем не провинились перед нами, а мы истребляли их во множестве. Чем мы лучше волков, что грызутся за их потроха? Впрочем, и волкам иногда не везло — бывало, и им доставались стрелы охотников. Ведь волчий мех ничуть не хуже оленьего... Что ж, ради нашей цели мы не пожалели жизней сородичей, не пожалеем и собственной жизни. Стоит ли удивляться, что мы не жалеем бессловесных тварей, раз нам не обойтись без их мяса и шкур? И я гнала прочь досужие, лишние мысли. Это удавалось мне, благо работы было невпроворот. Мы, женщины, готовили в дорогу пищу. Для начала по совету Лальмиона мы собрали, пересчитали и запечатали в крепких сумках остатки наших домашних припасов — лембасы, немного сушеных овощей и фруктов — чтобы сберечь их на черный день. Потом занялись олениной — резали куски на тонкие ломтики и полоски, присыпали солью, раскладывали на решетках из прутиков, под которыми разжигали чадящие костры. Мясо сушилось на них, пока не превращалось в жесткие, пропахшие дымом ремешки, с виду совершенно несъедобные. Пока мы коптились вместе с мясом, те из мужчин, кто не охотился, занялись выделкой шкур. По счастью, среди нас нашлось несколько мастеров-кожемяков, которые кое-как обучили остальных. Ремесло это требовало не только силы, но и терпения, и сноровки, да вдобавок было не для брезгливых — временами ветер доносил из «мастерской» настоящее зловоние, даром, что ее устроили поодаль от лагеря, за отрогом холма. Тиндал с Эллемиром удвоили охотничье рвение, лишь бы не появляться там, а мы с Арквенэн боялись представить, что получится у наших умельцев. Однако через неделю нам принесли тяжелые, но мягкие, покрытые густой, прочной шерстью шкуры. Теперь нам предстояло шить из них новую одежду. Для такой работы у нас не было ни ниток, ни подходящих игл. Лальмион раздобыл шило, помог Тиндалу выточить из кости большие иглы, потом для примера раскроил одну шкуру и показал, как сшивать части жилами и кожаными шнурками. Это рукоделие совсем не походило на легкие шелковые платья и узорчатые вышивки, которыми я занималась дома! Но делать было нечего. Мы с Арквенэн до мозолей стерли пальцы, накалывая бесконечные ряды дырок по краям кусков шкур и протаскивая в них шнурки. Наконец первая меховая куртка была готова. Когда Арквенэн нарядилась в нее, я не знала, плакать мне или смеяться. Мешковатое одеяние свисало до колен, скрывая фигуру, голова утонула в капюшоне, так что и лица было не видать. В такой одежде мы не то что не узнаем друг друга, но и мужчину от женщины не отличим! Однако Лальмион остался доволен. — Скроено, может, неладно, зато сшито крепко, — похвалил он нас, повертев Арквенэн и подергав обновку за рукава. — Ничего, во льдах поймете, что удобство стоит красоты! Действительно, куртка-мешок получилась просторная и теплая. По указаниям Лальмиона мы безропотно раскроили еще одну шкуру, а потом еще и еще… У нас не пропадал ни один лоскуток — обрезки от курток пускали на рукавицы, полоски волчьего меха шли на оторочку капюшонов и рукавов, а совсем уж никчемные кусочки мы отдавали Элеммиру, который ухитрился собрать из них одеяло. Из прочной шкуры с оленьих ног Лальмион сам шил высокие, большие, похожие на ведра сапоги. Первые из них, правда, быстро порвались на камнях. Тогда мастера-сапожники подсказали ему делать подметки из вываренной и высушенной у огня твердой кожи. У нас появлялось достаточно кусков такой кожи, если у наших мастеров случалась неудача и мех со шкур вылезал. Кроме подметок, из лысых шкур нарезали ремни или, прокоптив над костром, делали из них навесы от дождя. Айвенэн с другими матерями обшивала детей. Для них охотники расстарались — настреляли зайцев и лис, и дети мало-помалу обзавелись опрятными, пушистыми, почти нарядными шубками. Эти хлопоты вскоре стали привычными и, занимая руки, перестали занимать голову. Я начала скучать и беспокоиться о разведчиках. Мне не хватало Алассарэ с его веселыми и едкими шуточками, не хватало неунывающих, скорых на затеи братьев Артафиндэ… Но больше всех не хватало Ниэллина. Себе я могла признаться: я привыкла к его заботе исподволь и молчаливой опеке, к ласковым рукопожатиям, к его улыбке и к тому, как он смотрел на меня — особенно когда думал, что я этого не вижу. Без него мне стало боязно и неуютно, как будто я лишилась опоры. Я даже сердилась на себя — так привыкла держаться за Ниэллина, что разучилась стоять на своих ногах! Того и гляди, без него Тиндалу придется водить меня за ручку и кормить с ложечки! Раздражение ненадолго приглушало беспокойство, но вскоре мне снова начинали мерещиться чудища, ураганы и потопы, подстерегающие путников во льдах. И вдруг разведчики не сумеют найти обратную дорогу? По временам надуманные страхи совсем одолевали меня, и повседневные занятия делались нестерпимы. Не в силах больше коптиться в дыму и ковырять иглой толстые шкуры, я брала большой котелок и шла на болота за ягодами. Сидя среди кочек, я час за часом обирала с кустиков мелкую, покрытую сизой патиной чернику или вытягивала из мха ожерелья клюквы. Бесконечная холодная равнина окружала меня. Мои тревоги были ей безразличны — и постепенно растворялись в посвисте ветра, в прядях тумана, в воде лужиц и ручейков. В голове моей не оставалось мыслей; я будто сама превращалась в кочку или в куст, а то и вовсе исчезала в великом безмолвии… пока Арквенэн не разыскивала меня и не уводила обратно в лагерь. Собранные ягоды мы частью отдавали детям, частью заготавливали впрок, высушивая у огня. На вкус после этого они мало чем отличались от сушеного мяса — но не все ли равно, чем спасаться от голода, если придет нужда? Мучаясь неизвестностью, я несколько раз пыталась дозваться Ниэллина, и мне казалось даже, что он слышит меня. Но он не отвечал, и мне становилось только хуже. Наверное, они ушли слишком далеко… А вдруг что-то случилось, и Ниэллину так плохо, что он не может ответить мне? Тиндал поначалу подтрунивал над моим беспокойством. Но к концу второй недели он, да и многие другие стали все чаще поглядывать на север. Лорд Нолофинвэ хранил на лице особое бесстрастие, которое скорее выдавало его тревогу, чем скрывало ее. Артафиндэ же оставался искренне спокоен и на шестнадцатый день объявил: все в порядке, разведчики возвращаются. Меня охватило облегчение, тут же сменившееся жгучим, зудящим нетерпением. Я еле удержалась, чтобы не выбежать им навстречу! Они пришли через два дня, усталые, исхудавшие, с обветренными лицами и загрубевшими руками. Не считая этого, все были целы и невредимы, и мне сразу стало стыдно за пустые страхи. Их окружила толпа, а я, охваченная смущением, медлила в сторонке. Ниэллин сам пробрался ко мне, стиснул в объятиях так, что хрустнули кости… и вместо приветствия сказал тихо: — Тинвэ. Зря ты не послушалась нашего Лорда. Я дернулась, уперлась ладонями ему в грудь — не таких слов я ждала! Но он только крепче прижал меня к себе: — Т-ш-ш… Не сердись, ладно? Больше не буду. На самом деле… я не смогу без тебя там, во льдах. Одному не пройти. А вместе можно… попытаться. — Ну спасибо, что не держишь меня за обузу, — проворчала я. — Только зачем обманывать? Будто тебе мало товарищей и отца! Наверное, Ниэллин тоже ждал от меня других слов — брови его поползли кверху. Почему мы все время говорим друг другу не то, что надо? Хоть бы не обиделся! — Я скучал по тебе, — признался он, неохотно выпуская меня из объятий. — Я тоже… даже посылала тебе зов… Ты слышал? Ниэллин отвел глаза. Ах вот как! Значит, слышал и не ответил! Ему было все равно, что я от тревоги места себе не находила! — Прости, — повинился он. — Я не мог. Хорошего сказать нечего было, а плохое не хотелось… не хотелось пугать зря… Погоди. Сейчас Тамуриль все расскажет. Так-то он хочет уберечь меня от страха! Что же это за ледяной путь, о котором нельзя говорить прямо, без утайки? Долго ждать ответа не пришлось — Тамуриль, не откладывая, удовлетворил общее любопытство. Разведчики добрались до границы льдов за четыре круга звезд. Дорога была несложной, только у края ледника их на полдня задержал ураганный встречный ветер. Еще день они искали спуск на морской лед с ледяного панциря прибрежных холмов в обход многочисленных трещин. А спустившись, убедились, что замерзшее море — совсем не то, что застывшее горное озеро. Поверхность его походила на бесконечную мозаику из льдин разного размера и толщины. Где-то они лежали ровно, где-то — громоздились друг на друга наподобие камней горной осыпи, образуя курганы и гряды с крутыми, неровными гребнями. Преодолевать их было нелегко, тем более что ямы у их подножия скрывал рыхлый снег. Кое-где груды льда собирались в настоящие лабиринты, в которых не так-то просто было отыскать верный путь! — Льдины там словно дыбом стоят! — перебив рассказчика, живо воскликнул Финдекано. — Как будто сам Враг разломал и перемешал их! Мы так и назвали это место — Вздыбленные Льды! Нолофинвэ бросил на него строгий взгляд, и Финдекано, смутившись, умолк. — Враг тому виной или не Враг, дорога такова, что я бы предпочел другую, — сказал Тамуриль. — Увы, другой дороги нет. Мы прошли вдоль берега на север на два дня пути и не нашли лучшей. Тогда мы вернулись и пошли по морскому льду на восток, чтобы разметить тропу. Дальше в море лед чуть ровнее, и все равно за три дня мы одолели не больше десяти лиг… Потом ударил такой мороз, что мы сами едва не заледенели, да и еда кончалась. Хорошо, нам удалось добыть водяного зверя. Мясо у него невкусное, но оно спасло нас от голода, и мы смогли обогреться, сжигая жир. Три лиги в день! Если мы будем брести так медленно, наше путешествие займет вечность, и нам не утащить достаточно припасов! Я в удивлении уставилась на Ниэллина — пожав плечами, он виновато прошептал мне на ухо: — Там такие буераки… Никак не получалось быстрее. Тамуриль между тем продолжал рассказ. За два дня разведчики вернулись на берег по проложенным вехам и, выбравшись на твердую землю, тут же пустились в обратный путь. Однако они были сильно утомлены, да вдобавок у всех болели прихваченные морозом пальцы рук и ног. Когда ледник скрылся за краем окоема, а постоянный, изнуряющий ветер ослабел, они устроили дневную стоянку. Там им посчастливилось найти россыпь земляного угля, и они наконец-то отогрелись за все время путешествия и восстановили силы. Надо же, а я совсем не думала, как во льдах мы будем греться и готовить пищу. Дров-то там нет. Земляной уголь нам точно пригодится! Я знала, что это такое, — дома, в Тирионе, им пользовались кузнецы. Разгорался он не сразу, зато жар давал сильный и долгий. Хорошо бы взять с собою хоть немного… Но нельзя жечь его на льду, ведь огонь сразу зальет водой. Значит, надо сделать поддоны или жаровни… Оказывается, мы все еще не готовы к переходу, хоть и трудились все это время не покладая рук! Нам ничего не оставалось, кроме как продолжить труды. Мы с Арквенэн, да и другие женщины с прежним усердием занялись шитьем. Нас больше не расстраивал вид наших изделий — лучше уж дойти до цели в меховом мешке, чем насмерть замерзнуть в изящном платье! У Ниэллина и Алассарэ была своя задумка: даже не передохнув после похода, они отправились за холмы на побережье. Тиндал с Элеммиром увязались за ними. Через три дня они вернулись, волоча за собой салазки из ивовых прутьев и шкуры морского зверя, нагруженные большими кусками его же сала. Потом Ниэллин перемазал котелки и пропитал всю окрестность зловонием, вытапливая из этих кусков жир, а Элеммир, словно крот, нарыл повсюду ям в поисках хорошей глины. Добыв наконец искомое, он принялся лепить плошечки и горшочки. Сулиэль и Соронвэ охотно помогали ему в этом деле и, к неудовольствию Айвенэн, несколько дней ходили перемазанные глиной с ног до головы. Зато под нарочно устроенным навесом выстроились целые ряды посуды, малость кривобокой, но украшенной забавными узорами из выдавленных в глине штрихов и точек. Заодно Элеммир слепил несколько дырчатых поддонов для угольных жаровен и выстругал жерди для треног. Когда горшочки высохли, их обожгли. Ниэллин залил в них вытопленный жир, погрузил фитили, на которые не пожалел подола своей рубахи — получились жировые лампады. Они немного чадили, но горели ярко, и на них можно было даже подогреть котелок. Одну жаровню тоже опробовали с несколькими кусками принесенного разведчиками угля. Оказалось, что без растопки разжечь уголь почти невозможно. Тогда Ниэллин попросил меня сшить дюжину маленьких мешочков из тонкой кожи и, промазав их жиром, рассовал по ним бересту и высушенный мох. Занятые каждый своими хлопотами, мы с ним не вели длинных бесед. Но между нами не было и обиды, хоть я опасалась этого после нашей неуклюжей встречи. Наверное, он понял, что на мои слова не стоит обижаться, — они слетают с языка прежде, чем я успеваю собраться с мыслями… Как бы там ни было, он всякий раз встречал меня улыбкой, а от его взглядов у меня замирало в груди, согревались щеки, руки становились суетливыми и неловкими. Если он все время будет так смотреть, чего доброго, я испорчу оленью куртку, которую шью для него! И я старалась лишний раз не поднимать глаз от рукоделия. Не смущаясь этим, Ниэллин часто устраивался рядом с какой-нибудь мелкой работой — точил ножи и резцы, которыми кроили шкуры, выпиливал из кусков рога пряжки и застежки, плел ремни из полосок кожи. Бывало, он засиживался за этими занятиями до глубокой ночи, когда остальные уже укладывались спать. Никто в лагере не скучал без дела. Эта всеобщая суета ободряла меня — приготовления как будто уменьшали грозящие нам опасности. Рассказы Тамуриля и других разведчиков тоже скорее успокоили нас, чем напугали. Как ни ужасны казались Вздыбленные Льды, разведчики прошли по ним и невредимыми вернулись обратно — даром, что у них не было ни теплой одежды, ни запасов топлива и пищи, да еще им достался, наверное, самый тяжелый участок пути. Мы же потрудились на славу, со всем старанием изготовив необходимые вещи. Не может быть, чтобы нас постигла неудача! Нет, мы не верили в это, и в лагере царило оживленное, приподнятое настроение. Днем работа спорилась. Вечерами мы снова собирались у костра, слушали музыкантов, по очереди передававших друг другу арфы и лютни, или пели хором, и наши Лорды пели вместе с нами. Над нами не тяготели больше ни вина, ни проклятие, ни даже гнев на Феанаро — мы будто стали новым, юным народом, свободным от гнета прошлых ошибок и неудач. Наконец каждый обзавелся теплой одеждой, под навесами кучами громоздились мешки с припасами, шкуры и жерди для шатров — мы решили взять с собой несколько, на случай, если при крайних холодах кого-то придется отогревать. Готовы были и волокуши, чтобы тащить за собой весь этот груз. Лальмион с Тамурилем обошли лагерь, пересчитали мешки и объявили, что, по их мнению, пищи хватит месяца на два. Срок достаточный, даже если мы будем ползти как улитки! И Нолофинвэ объявил, что мы выступаем с началом следующего круга звезд. Весь день мы перетрясали свои сумки, так и этак перекладывали мешки, чтобы закрепить их на волокушах удобнее и надежнее, а вечером пели у костра с особым чувством. Здесь, в северной пустоши, мы приспособились к жизни, какую вели наши праотцы в Серединных Землях. Жизнь эта требовала постоянного труда и усилий, но в то же время была размеренной и спокойной. Теперь же мы снова стояли на пороге, готовые шагнуть в неведомое — и идти навстречу своей цели. Взволнованные, воодушевленные предвкушением перемен, мы засиделись за пением дольше обычного. Нолофинвэ пришлось напомнить нам, что перед дорогой надо как следует выспаться. Но, когда все стали расходиться, Ниэллин задержал меня и отвел в сторону. — Тинвиэль, — сказал он серьезно, не выпуская моей руки, — позволь мне поговорить с тобою. Я кивнула. Начало настораживало, но сейчас-то можно уже не бояться, что он будет отговаривать меня от похода! Он выдохнул, глубоко вдохнул и сказал: — Тинвэ. Я люблю тебя. Опешив, я вытаращила глаза. Я ждала чего угодно, но не такого признания! Не больно-то подходящее он выбрал место и время! — Только не убегай! — схватив меня за руки, умоляюще воскликнул Ниэллин. — Дай мне договорить!.. Будь мы дома… В Тирионе я пришел бы к твоему отцу… а тебе вручил бы помолвочный дар… Но здесь… решил сначала спросить. Тинвиэль, ты приняла бы… мое кольцо? Я молчала. Щеки мои горели, сердце колотилось где-то в горле. Ниэллин застал меня врасплох! Да, мои чувства к нему не похожи на просто дружбу или на привязанность к брату. Но любовь ли это? То ли чувство, которое связывает узами крепче кровных, делает из двоих одно? Нет, пока я не чувствую себя с Ниэллином единым целым! Но… почему тогда без него мне так плохо? Он был не в силах больше ждать и спросил дрогнувшим голосом: — Твой ответ — нет?.. — Нет! То есть, да… то есть… — я совсем запуталась. — Почему ты спрашиваешь сегодня? Не лучше было бы подождать до конца похода?! Ниэллин тряхнул головой: — Когда еще он закончится! Мне нужно знать сейчас. Во мне вдруг вспыхнуло раздражение. По какому праву он вынуждает меня принять решение тогда, когда я не знаю… не готова… не хочу!.. Он будто лишает меня свободы самой управлять своей жизнью! Мне и правда захотелось разрыдаться и убежать. Но ведь от себя не убежишь, будет только хуже. И Ниэллин уж точно не заслужил такой обиды! — Прости… — выдавила я. — Ты мне ближе, чем друг… чем брат… Но… я не знаю точно… Можно, я подумаю еще?.. — Да, конечно, — сникнув, пробормотал Ниэллин. Опустившись на колено, он вынул из-за пазухи и вложил мне в руку маленький тряпичный мешочек: — Прости, Тинвиэль. Я, наверное, слишком тороплив… Но прошу — прими… это не обяжет тебя, это не кольцо… так, просто… Совсем смешавшись, он умолк. Я раскрыла мешочек и достала оттуда ожерелье — пластинки перламутра и тщательно отшлифованные самоцветы, оплетенные тонким кожаным шнурком. Странное это украшение совсем не походило на сверкающие яркие драгоценности, которые мы так любили в Тирионе. Но шероховатость грубых узелков в нем по-особому оттеняла переливы камней и мягкое мерцание перламутра. И оно как нельзя лучше пошло бы женщине из племени охотников, одетой в оленьи шкуры. Наверное, Ниэллин собрал перламутр и камни на берегу моря… Так вот над какой работой он корпел по ночам! — Спасибо. Это очень красиво! — сказала я растроганно. — Правда?.. Я надела ожерелье на шею. Просияв, Ниэллин поцеловал мне руку и снова вскинул глаза: — Можно, я буду надеяться… что ты… полюбишь меня? Что я могла ответить? Только кивнуть. К костру мы вернулись вместе, хоть, охваченные запоздалым смущением, едва смели взглянуть друг на друга. Арквенэн с Алассарэ уставились на нас с одинаковым подозрением, но Ниэллин сделал вид, что ничего не заметил, а я только пожала плечами. Не хватало еще отчитываться перед ними за наши разговоры наедине! Да, не вовремя Ниэллин затеял свое объяснение! Сон бежал от меня. Всю ночь я вертелась, тщетно пытаясь сомкнуть глаза. Правильно ли я поговорила с Ниэллином? Я ведь не обманула его, сказав, что не знаю, какой дать ему ответ… Но почему тогда так обрадовалась его дару? И почему теперь так боюсь, что он не повторит вопроса?.. Как бы мне хотелось, чтобы рядом была матушка, чтобы я могла обратиться к ней за советом и утешением! А так… не с Арквенэн же, в самом деле, советоваться. Ох, скорей бы утро, чтобы суета сборов отвлекла меня от смятенных, бестолковых мыслей! Утром я, однако, еле двигалась, тщетно пытаясь одолеть сонливость, и меня не могли расшевелить ни шуточки Алассарэ, ни насмешки Арквенэн, ни даже сочувствие к Ниэллину, который тоже широко зевал и ронял то одно, то другое. Но откладывать из-за нас выступление, конечно, не стали. Нам с Ниэллином пришлось встряхнуться и сосредоточиться; как и все, мы навьючили на плечи потяжелевшие сумки, взялись за ремни волокуш… Медленно, шаг за шагом, преодолевая сопротивление цепляющегося за землю груза, мы двинулись через холмы на северо-восток — туда, где нам предстояло оставить последний берег нашей земли и вступить на Вздыбленные Льды.