Лёд

Мы не стали рыдать и заламывать руки перед неодолимой преградой. На это просто не было сил. Новая беда поразила нас, словно новое проклятие. Рок готовит нам западни одну хуже другой и не отступит, пока не погубит нас окончательно! Онемевшая, ослабевшая, я уцепилась за Тиндала, чтобы не упасть. А он так и стоял столбом, вперив взгляд в черную воду полыньи. Я опомнилась, только услыхав хриплый голос Артафиндэ. Тот приказал разбивать лагерь, есть и отдыхать. А утром, на свежую голову, решать, как быть дальше. Только это нам и оставалось. Мы с Тиндалом слезли с ледяной гряды. Остальные тоже зашевелились, молча, не глядя друг на друга, занялись обычными приготовлениями. Имеют ли они смысл, стоит ли через боль и изнурение возиться, пытаясь продлить обреченное существование? Вернуться нельзя, идти вперед невозможно… Если же мы застрянем здесь, то неизбежно погибнем от голода и холода. Не лучше ли упасть в снег и тем сразу оборвать череду мучений? Все же привычка цепляться за жизнь взяла свое. Мы забились в укрытия, с жадностью, не насыщаясь, проглотили скудный ужин, спрятались от голода и отчаяния в тревожный сон… А наутро первым делом собрались на краю полыньи — решать, как быть дальше. Широкое разводье тянулось поперек нашего пути, с севера на юг. Над ним по-прежнему висел туман. Порывы ветра морщили черную гладь воды, пускали полосы ряби. Тогда туман редел, и становился виден другой край полыньи. Он отстоял от нашего сотни на две-три шагов… и был столь же недосягаем, как восточный берег моря. Но после отдыха мы приободрились, и в нас затеплилась надежда. Да, ледовый панцирь раскололся прямо перед нами. У нас нет лодок, чтобы переправиться через полынью, не из чего возвести мост. Но неужели разрушился весь ледяной покров моря? Быть может, в отдалении края разводья смыкаются и мы сумеем перебраться на другую сторону? И мы решили выслать разведчиков на поиски переправы. Отряд Второго Дома под предводительством Финдекано направился вдоль полыньи на север. Братья нашего Лорда повели своих на юг. Тиндал, Ниэллин и Алассарэ ушли с ними, пообещав прислать весть, как только найдут переправу. Нам же с Арквенэн, как и остальным, оставалось только ждать. Как давно мы мечтали об отдыхе! Но отдыхать было некогда. Полдня мы помогали Артафиндэ и Лальмиону в лекарском шатре: после длинного перехода по зыбким льдам у нас опять прибавилось обмороженных, и работы у целителей было невпроворот. Мы снова растирали жир с лечебными травами, смазывали волдыри, накладывали повязки… Потом пришла Артанис, желавшая обучиться врачеванию, и целители отпустили меня и Арквенэн. Мы залезли в нашу снежную хижину, однако сидеть в ней оказалось холодно и скучно: голод мешал спать, в темноте невозможно было ничем заняться, а у нас не было ни лишней еды, ни лишнего жира для лампы, чтобы тратить их по собственному произволу. Тогда мы вылезли из укрытия и пошли к полынье. Темное разводье среди льдов притягивало и страшило. Туман над ним то густел, то разлезался клочьями; от ветреной сырости мороз больнее обычного кусал нос и щеки. Однако любопытство, а может, голод и скука выгнали из укрытия не нас одних: тут и там по краю обломанных льдин бродили наши сородичи — рассматривали черную воду или жадно вглядывались в мутную мглу, будто надеялись найти в ней что-то, что поможет нам перебраться на ту сторону. Мы с Арквенэн тоже уставились на воду, потом вперили взгляд в туман. В разрывах его виднелись отдельные льдины — обломки ледового панциря; они медленно двигались к северу. Течение делало полынью похожей на реку, по которой плыли белые плоты. Вот бы поймать такой плот! Тогда на нем можно будет переплыть на тот берег. Или, может, сделать плот самим — отколоть большую льдину? Я заглянула за край ледяного берега. Лед возвышался над водой локтя на два; скол его отвесно уходил вниз, слабо мерцал из-под воды и исчезал в чернильной глубине. Нет, такую толщу не прорубить! Подходящих орудий у нас нет, а долбить лед копьями и ножами не хватит никаких сил… Вдруг неподалеку раздалось фырканье, плеск, отрывистое резкое тявканье. — Тинвэ, смотри! — крикнула Арквенэн. — Там… там!.. Она махнула рукой. Я всмотрелась — из клочьев тумана выплыла широкая притопленная льдина, на которой ворочались большие темные туши. Это же морские звери! Их не меньше дюжины! Ползают по льду, толкаются, соскальзывают в воду и ловко выскакивают обратно… Нам повезло, повезло! Теперь у нас будет свежее мясо и жир для ламп! Тут же я опомнилась: морских зверей надо еще добыть. Вряд ли они легко и просто дадутся нам в руки… Не только мы с Арквенэн заметили зверей. Народу на краю полыньи прибыло. Кто-то не сдержал радостного вскрика, на него тут же зашикали: «Молчи! Спугнешь!» Льдину между тем медленно тащило течением. Она приблизилась и была теперь шагах в тридцати от нас. Огромные, толстые звери поглядывали в нашу сторону, но не проявляли беспокойства. Только самый крупный из них, приподняв голову, подозрительно уставился на нас большими выпученными глазами. — Надо копье, — пробормотал рядом со мной кто-то из мужчин. — Бросить можно, — согласился другой. — Еще бы чуть поближе подволокло… Арквенэн воскликнула с досадой: — Толку-то от ваших копий! Даже если убьете — сюда-то вы как его затащите? В воду свалится, да и дело с концом! — А если ремень привязать? — не сдавался первый охотник. — Тогда по воде подтянем! — Наши ремни не годятся, — с сожалением возразил второй — Все заскорузлые, узел на узле… Тут длинный нужен, а из них не свяжешь. Да и тяжелый будет, сдернет копье. Сюда бы веревку… Первый с досадой махнул рукой. Веревки у нас не было, как и достаточно длинного ремня. Даже заколов копьем, вытащить зверя со льдины мы не смогли бы. Может, вырезать новый ремень из шкуры-подстилки? Правда, мы уже извели две на починку постромок и волокуш. Не пришлось бы нам спать прямо на снегу! Но, если мы добудем зверя, у нас будет и новая шкура… Охотники снова заспорили, повысив голос. Звери будто поняли, что речь о них! Вожак рявкнул, толстые тела мигом скользнули в воду, только круги пошли. Вожак нырнул последним, одарив нас на прощание презрительным взглядом. — Ну вот, доболтались! — Арквенэн всплеснула руками. — Теперь их разве что на удочку ловить! Она осеклась, потом пробормотала: — Точно. Удочка. Что они едят? Тут должна быть рыба! Чуть ли не бегом она кинулась к нашей хижине. Я заторопилась следом. Арквенэн задумала дело! Если мы наловим рыбы, то наконец-то наедимся досыта! Несмотря на все тяготы пути, Тиндал и Алассарэ сберегли свои удочки. Запалив лампу, мы откопали их среди наших мешков и сумок. Я осторожно размотала с удила волосяную лесу, подергала ее — она не отсырела, не заледенела и была по-прежнему гибкой и прочной. Вот бы нам такую веревку! А что, если?.. Собственная мысль потрясла меня. Побоявшись высказать ее вслух, я пробормотала: — Арквенэн, ты иди… Я… мне тут надо кое-что проверить. Подруге не терпелось порыбачить, и, против обыкновения, она не стала спорить или допытываться, что пришло мне на ум. Прихватив кусок вяленого мяса, она вылезла из хижины. А я, откинув капюшон, высвободила из-под куртки косу и принялась рассматривать ее с особым вниманием — как раньше рассматривала пряжу для ткачества или шкуры для шитья курток. Коса была хороша: темная как уголь, блестящая, она спускалась почти до колен, а толщиной лишь немногим уступала руке. Она похожа на толстый морской канат! Если же распустить ее на тонкие прядки и сплести их заново, надставляя, когда длина заканчивается, получится как раз такая бечева, как нам нужна — тонкая, но крепкая. Ее можно будет привязать хоть к копью, хоть к стреле. И тогда, если оружие прочно вонзится в морского зверя, мы вытащим добычу даже из-под воды! Только для этого волосы надо обрезать. Я медлила, колеблясь. Сколько себя помнила, у меня были длинные косы. С каким удовольствием мы с матушкой выдумывали разные способы плетения и прически! В походе, правда, длинные волосы превратились в настоящую обузу: их невозможно было ни толком расчесать, ни вымыть, и приходилось все время прятать под куртку, чтобы на них не намерзал лед и не налипала копоть от лампы. Мы с Арквенэн расчесывали и переплетали косы раз в несколько кругов и всякий раз завидовали мужчинам: они могли позволить себе связывать свои космы в хвост или вовсе не причесываться! Однако мысль обрезать волосы ни разу не пришла мне в голову — до этого дня. У нас, у женщин, не в обычае портить красоту! Что скажет Арквенэн? А уж Тиндал с Алассарэ точно меня засмеют! И страшно представить, как я, остриженная, покажусь Ниэллину… Но без хорошей веревки мы не добудем здесь пропитания, а старых припасов нам уже не хватает. Что толку в красоте, если ради нее придется умереть с голоду? Нет уж! Я заботилась о волосах ради себя, пусть теперь послужат всем! И хватит тянуть! Лампа в хижине горит, зря расходуя жир… Решившись, я еще раз ощупала косу. Заплетенную, ножницы ее не возьмут, а распускать и обрезать по прядям — слишком долго и хлопотно. Разыскав острый нож для разделки дичи, я натянула косу левой рукой, а правой полоснула по ней над самым плечом — догадалась оставить волосы такой длины, чтобы хотя бы прикрыли шею. Волосы пружинили под ножом, не давались, и мне не удалось отрезать их с одного раза. Только несколько прядей, высвободившись, защекотали кожу. Отступать поздно! Я ожесточением пилила ножом скользкие пряди. Расплетаясь, обрезанные волосы падали за ворот, лезли в лицо. Когда от косы осталась лишь тонкая прядь-перемычка, послышался скрип снега, шорох… и в низкий вход, согнувшись, пролезла Артанис! — Тинвэ, пойдем. Мне надо, чтобы ты… — она подняла на меня взгляд и осеклась. Я застыла, не в состоянии ни шевельнуться, ни что-нибудь сказать. — Что… что ты делаешь? Зачем?! — потрясенно спросила Артанис. — Вот… веревка… нам же нужно… можно сплести. Артанис хватило мгновения, чтобы понять мой замысел: — Хорошо. Я помогу. Она придвинулась ко мне, взяла из моей руки нож и ловким движением перерезала оставшуюся прядь. Я со всей силы стиснула в кулаке отрезанную косу. От распушившихся коротких волос шее было непривычно тепло и щекотно. Расправив мне волосы поверх капюшона, Артанис вздохнула: — Кривовато получилось. Ладно, потом подравняем. Держи. Она выдернула из поясных ножен свой кинжал, вручила мне, а потом резким движением сдернула капюшон. Ее чудесные золотые волосы тоже были заплетены и в несколько витков уложены вокруг головы. Артанис вынула заколки — коса развернулась, змеей скользнув вдоль спины. — Режь. Я едва не выронила кинжал: — Но Артанис… Тебе нельзя! Ты… Что скажет Лорд Артафиндэ? А остальные твои братья?.. Я не могу! — Режь! Уж не думаешь ли ты, что мои волосы хуже твоих?! — сердито сказала Артанис и добавила мягче: — Не бойся. С братьями я объяснюсь. Чуть не плача, я отложила свои волосы и взялась за косу Артанис. Она была толще и тяжелее моей, но и кинжал был острее ножа, и я управилась быстро. Освободившись от тяжести, дивные волосы Артанис взялись волною, концы прядей свились кольцами. Лицо ее обрамил золотой ореол, от которого оно стало еще прекраснее. Даже в хижине нашей будто сделалось светлее! Артанис заметила мое восхищение, потому что сказала со смешком: — Вот видишь, Тинвиэль, ты пугалась зря! Нашей красе не спрятаться в косе: отнимется коса — останется краса. Ты тоже ничуть не подурнела… Давай, займемся делом! Короткие волосы лезли в лицо, мешали. Мы помогли друг другу подобрать их, по-мужски связав в хвост. Ладно, под капюшоном наши друзья и родичи не сразу заметят потерю… а капюшоны и снимать-то негде. Сейчас хижина нагрелась от лампы, и мы работали с непокрытыми головами. Из расплетенных кос мы отобрали по несколько прядок, остальное скрепили нитками, чтобы волосы не рассыпались. Воткнув в снежную стену хижины стрелу, мы за середину привязали к древку мою прядь и прядь Артанис. И начали плести. Мы работали в четыре руки, чтобы волосы не путались, а плетение получалось тугим и ровным. Артанис свивала пряди, а я придерживала перекрестья и расправляла свободные концы. Потом мы поменялись. Поначалу волосы норовили выскользнуть из пальцев, запутаться, но вскоре мы догадались скручивать пряди навстречу другу — и дело пошло живее. Из-под наших рук, удлиняясь, выходил красивый черно-золотой шнур с палец толщиной. Когда он стал длиною больше локтя, мы намотали его на стрелу, а потом снова закрепили ее в снежной стене хижины. Пора было надставлять длину, и мы прикидывали, как ловчее сделать это, когда снаружи послышались торопливые шаги и Арквенэн крикнула радостно: — Тинвэ, ты здесь? Я поймала рыб! Целых четыре! У нас есть еда! С большой рыбиной в руке она влезла в хижину… и уставилась на нас разинув рот. Мы тоже, вцепившись в свою веревку, молча смотрели на нее. Первой нашлась Артанис: — Сильно замерзла? Иди к лампе, погрейся. Рыбу потом почистим, сейчас не хочется руки пачкать. И она вернулась к плетению. — Рыба — это з-замечательно, — пробормотала я. — А как мы ее приготовим? Арквенэн вскричала: — При чем здесь рыба?! Что вы наделали? Хоть бы меня спросили! — Не шуми, — Артанис была само хладнокровие. — Не то сюда сбежится народ. А нам это ни к чему. Кое-как опомнившись, я объяснила: — Нам же нужна веревка, морского зверя добыть. Где еще мы ее возьмем? А так… пригодится. — Вы обезумели, — сказала Арквенэн горько. — И что теперь с вами делать? — Помочь, — усмехнулась Артанис. Арквенэн вздохнула: — Помогу, куда деваться. Только рыбу матерям отнесу. Пусть хоть детишки досыта поедят… раз вам до себя дела нет, — и выбралась наружу, прежде чем мы остановили ее. Как бы она не растрезвонила по всему лагерю о нашей затее! Тогда точно сюда набьется толпа любопытных, и нам работать не дадут. С другой стороны… Наша тайна так и так скоро раскроется. Стоит ли волноваться понапрасну? Вопреки моим опасениям, Арквенэн вернулась быстро и вернулась одна. С хмурым видом она принялась возиться, поправляя шкуры на полу и раскладывая под стенами немногочисленную утварь. Похоже, она вовсе не горит желанием вместе с нами плести веревку! Ну и ладно, не заставлять же ее, в самом деле… Кропотливая работа требовала сосредоточенности. Некоторое время я не отрывала глаз от плетения — и встрепенулась лишь на удивленный возглас Артанис. Глянула — Арквенэн расплетала свою отрезанную косу! На лице ее было написано настоящее горе, в глазах блестели слезы. Бросив плетение, я обняла подругу: — Арквенэн, милая!.. Ну ты, ты-то зачем так сделала? Она шмыгнула носом: — Нам же нужны веревки… Одной не хватит. И вообще, с моими волосами красивее будет… Цвет волос у Арквенэн был необычный: темный, но с красноватым отливом, как у ядрышка каштана. В сумраке оттенок этот не бросался в глаза, но в свете лампы стал явственным и ярким. Когда мы сложили наши пряди вместе — черную, золотую и каштановую — стало видно, каким нарядным получится наше плетение! Мы с Артанис не пожалели для подруги ласковых, хвалебных слов, и она худо-бедно утешилась. Нам не терпелось скорее выполнить свою работу, чтобы порадовать охотников и похвастаться собственной смекалкой. Мы закрепили в стене еще одну стрелу для Арквенэн. Она решила сплести шнур в три пряди, как простую косу. Это оказалось проще, пальцы ее так и мелькали, пестрая косичка быстро росла. Нам с Артанис пришлось как следует постараться, чтобы подруга не догнала нас! Мы так увлеклись, что почти не чувствовали голода и даже не стали размачивать мясо к ужину, а сжевали его сухим, не отрываясь от работы. Помех мы не ждали: известий от наших мужчин не было, значит, они все еще не повернули назад и явятся не раньше следующего круга звезд. Своим же братьям Артанис послала мысленную весть, что хочет переночевать у нас, чтобы «отдохнуть от родичей и посекретничать с подружками». Плетение веревок заняло у нас почти всю ночь. Одна лампа прогорела, мы запалили следующую и выжгли ее больше чем наполовину. С растратой пришлось смириться: если веревка поможет нам добыть морского зверя, жира у нас будет сколько угодно. Если же нет… не все ли равно, кругом раньше или кругом позже мы замерзнем? Чтобы работа удалась лучше, мы напевали песенки, которые пряхи поют над веретеном и куделью, помогая нити свиться ровно и прочно. К утру напевы закончились, мы, все трое, клевали носом. Зато веревки были готовы: две пестрые косицы длиною почти в двенадцать локтей и четыре бечевы локтей по восемь — черно-золотая, рыже-черная и яркие, как язычки пламени, рыже-золотые. Мы размотали их со стрел, со всей силы подергали, проверяя на прочность, потом свернули каждую в клубок. Наш подарок охотникам был готов! Правда, когда мы немного поспали, ножницами подровняли друг другу и причесали короткие волосы, меня одолела робость. Мне вовсе не хотелось объявлять во всеуслышание, из чего сплетены наши веревки, и показывать всем остриженную голову! Но Артанис заявила непреклонно: «Подвиги замалчивать не годится!» — и велела нам идти к Лорду вместе с нею. Пришлось пойти, надвинув капюшон на самые глаза. Артафиндэ принял нашу работу с удивлением и искренней благодарностью. Правда, когда Артанис, храбро обнажив голову, тряхнула короткими локонами, во взгляде его мелькнула грусть. Но он ласково обнял и расцеловал сестру, а мне и Арквенэн с поклоном поцеловал руки. Затем, послав за охотниками, он вручил им наш дар. Глаза у охотников загорелись, и, торопливо поблагодарив, они сразу ринулись на поиски морских зверей. Я только рада была, что обошлось без громких, торжественных восхвалений! А вот Артанис, кажется, немножко разочаровалась… Вопреки благодарностям, сомнения одолевали меня: не напрасна ли наша жертва? Если охотники найдут зверей — пригодятся ли наши веревки, не окажутся ли коротки, не порвутся ли? Когда вернутся Тиндал, Алассарэ и Ниэллин, — что скажут они, увидев нас с Арквенэн? Глупо было думать об этом. Мы претерпели столько бед, и неизвестно, какие еще ждут нас, а я все пекусь о своей наружности! Волосы отрастут, если останусь жива. А погибать стриженой или нет — разница невелика. Вот и Арквенэн занимали куда более насущные дела: — Поспать бы… Да я голодная, как стая волков, — ворчала она, пока мы брели к нашей хижине. — Пойти, что ли, еще рыбу половить? Может, наедимся, а на сытый живот и сон слаще будет! Я решила пойти с нею: спать мне не хотелось, срочных дел не было. Даже лекари сегодня обошлись без нашей помощи. А как-то же надо протянуть время до возвращения разведчиков… Взяв удочки и несколько кусочков вяленого мяса, мы вернулись к полынье. Увы, она не стала меньше и все так же исходила густым паром. Правда, о кромку старого льда ударялись тонкие, прозрачные свежие льдинки. Кое-где они смерзлись вместе, образуя блестящую наледь шириной по несколько шагов. Но участки молодого льда были слишком тонки и редки, чтобы всерьез надеяться перейти по ним полынью. Мы насадили на крючки волокна мяса, закинули. Арквенэн показала мне, как подергивать удочку, чтобы наживка шевелилась. Я старательно трясла удилом, но пришлось изрядно померзнуть, прежде чем леска дрогнула от касания рыбы. Тут я сразу согрелась! Дернула так резко, что рыба сорвалась. Дрожащими от холода и возбуждения руками наживила новую приманку, закинула… Снова клюет! Уже осторожнее я подсекла, потянула, чувствуя метания рыбы… и рывком выбросила ее на лед! Холодная скользкая рыбина едва помещалась в руке, извивалась и била хвостом. Мне еле удалось отцепить ее с крючка! А после она так подпрыгивала на льду, что чуть не свалилась обратно в воду. Я оттолкнула ее от края полыньи — и увидела, что Арквенэн поймала уже целых три! Нам везет, здесь целая стая! Надо ловить, пока везение не кончилось! Мы закидывали, дергали, голыми руками стаскивали с крючка добычу, наживляли новую приманку… Наверное, рыбы здесь тоже были голодны: они хватали крючок не глядя. Не прошло и часа, как мы натаскали два десятка рыб одной породы — пятнистого окраса, остромордых, толстых в брюхе и узких в хвосте. Правда, и замерзли мы до зубовного стука. Хорошо, что у нас еще осталось немного земляного угля: на нем можно зажарить рыбу и заодно погреться. Когда мы стали разжигать жаровню, я заметила, что у нас заканчивается и растопка, заготовленная еще на берегу. Вот и еще повод для беспокойства! Ни уголь, ни жир не разожжешь искрой из огнива. Как мы будем добывать огонь без бересты и сухого мха? Нет, сейчас об этом думать не хотелось. Угли разгорелись, и первые две рыбины зашкворчали на них. Мы не могли чистить их на морозе и жарили целиком, без соли и приправ, вместе с чешуей и потрохами. И все равно: никогда я не ела ничего вкуснее, чем белые, сочные кусочки, снятые с зажаристой кожицы! На запах и шкворчание сбежались все, кто был поблизости. Каждому досталось по маленькому кусочку, который скорее раздразнил, чем утолил голод. Но, не насытив тело, скромная эта трапеза несказанно укрепила дух: впервые здесь, в ледяной пустыне, мы сумели добыть себе пропитание! Мы ободрились еще больше, когда вернулись охотники, волоча за собой огромную тушу морского зверя. Вокруг них собрался едва ли не весь лагерь. Охотники, радостные и возбужденные, наперебой рассказывали, как нашли лежбище зверей на нашем «берегу» полыньи, как осторожно подкрались к ним. Как звери, заметив-таки чужаков, ринулись в воду… Охотники бросили копья в крупного самца — тот свалился в полынью и утонул бы, кабы не привязанные к древкам прочные веревки. За них-то и удалось удержать, а потом вытянуть добычу. Спасибо девам, что не пожалели своих кос! Под удивленные восклицания собравшихся охотники низко поклонились Артанис, мне и Арквенэн. А какой дружный вздох восхищения раздался, когда Артанис сдернула с головы капюшон и тряхнула пышными золотыми кудрями! Что за благодарность воздали нам! И нас, и охотников превозносили на все лады, будто мы совершили невесть какие подвиги. Кажется, одолей мы льды, приведи народ к безопасной тверди, мы и то не стяжали бы большей славы! Мне самой очень хотелось поделиться с друзьями и братом новостью о добыче. Правда, боязно было до их возвращения проговориться об остриженных волосах… Все же, не удержавшись, я послала краткую весть Тиндаллу и Ниэллину. Брата я не дозвалась; в ответе же Ниэллина за теплой вспышкой радости я уловила усталость и беспокойство. «Нашли переправу?» — спросила я. «Ищем», — был ответ, и тут же осанвэ разорвалось. Должно быть, разведчики ушли далеко… Где же конец у этой полыньи? Скорей бы они возвращались, даже если не найдут путь. Им ведь тоже надо наесться досыта и отдохнуть. Раз тут есть пища, можно задержаться на несколько кругов звезд. Может, за это время полынья замерзнет? Пока я размышляла об этом, охотники успели разделать тушу: сняли шкуру, срезали жир и мясо. Куча получилась внушительная, но, когда ее разделили на всех, каждому досталось по небольшому, с пол-ладони, кусочку мяса и такому же шматку сала. Разобрали даже костяк, даже внутренности: ребра зверя пойдут на починку волокуш, кости помельче — на похлебку, потроха — на наживку для ловли рыбы… В этот вечер в каждой хижине горел огонь и булькал в котелках мясной отвар. Зря говорили, что морской зверь противен на вкус. Жесткое, отдающее рыбой мясо было вкуснее и сытнее, чем любое из яств на пирах у Владыки Манвэ! Мы с Арквенэн снова позволили себе жечь лампу дольше обычного, подкладывая в плошку кусочки свежего сала. Как же приятно было сидеть в тепле и при свете! Но расточать тепло и свет впустую непростительно, и мы решили заняться тонкой работой. Арквенэн затеяла пересматривать и чинить наши сумки, плащи и одеяла. Я же взялась за дело, задуманное накануне, когда мы плели веревки. Я решила сделать подарок Ниэллину. Его ожерелье я носила не снимая. Он все время опекал и поддерживал меня, не говоря уж о том, что попросту не дал замерзнуть насмерть. Конечно, он заслужил ответный дар! Мне хотелось порадовать его… или, на худой конец, задобрить — если ему очень уж не понравятся перемены в моей наружности. Еще на берегу я, перешивая в штаны одну из юбок, спорола с нее бисер и сохранила его, сама не зная зачем. А вчера, когда пришла мысль о подарке, отложила для него прядку волос. На хорошее ожерелье, пожалуй, не хватит, а на плетеный браслет — в самый раз. После возни с рыбой на морозе и ветру руки у меня опухли, и поначалу волоски и бусины выскальзывали из неловких пальцев. Глянув на мои мучения, Арквенэн хмыкнула и вручила мне тонкую иглу для вышивания. И ничего не спросила. Я была благодарна ей и за помощь, и за молчание: мне непросто было бы объяснить, кому и зачем плету этот браслет… С иглой работа шла легко. Но, чем дальше продвигалась она, тем большие меня охватывали сомнения. Примет ли мой дар тот, кому он предназначен? Повторит ли вопрос, на который я в первый раз не знала ответа? А если повторит — что я отвечу теперь? Опять мне лезет в голову всякая чушь! Стоит ли думать об этом во льдах, где не угадаешь, что случится при следующем шаге, на следующий круг звезд. Не угадаешь, кто достигнет надежной тверди, а кто сгинет среди льдов, канет в пучине моря… Нельзя в таком походе думать о клятвах и обещаниях! Но, вопреки рассудку, сердце мое билось чаще, к щекам приливала кровь. Хоть бы мне достало решимости вручить свой дар! Хоть бы Ниэллин принял его без лишних вопросов! Хоть бы моя безделушка принесла ему удачу! Арквенэн уже давно спала, а я все скручивала волоски и нанизывала бисер, стараясь закончить работу до того, как прогорит лампа. Жира в ней оставалось на самом донышке, огонек чадил и мигал, и тесьму на концах я заплетала почти вслепую. У меня получился узкий, узорчатый, как ящерка, браслет, который можно обвязать вокруг запястья. Дома, в Тирионе, такими браслетами в знак дружбы обменивались дети, не овладевшие еще искусством златокования или ткачества. Не стыдно ли взрослой деве жаловать такой подарок своему избраннику? Но ведь здесь негде взять камни для настоящего украшения… Едва догорела лампа, я уснула и во сне до утра бродила по ледовым полям, разыскивая алмазы среди тысяч и тысяч льдинок. Прозрачные кристаллы сверкали под небесным сиянием, манили… но, едва я подбирала их, раскалывались в руках, раня холодными острыми гранями. Утром обнаружилось, что я едва могу шевелить пальцами — они распухли, и в них болела, кажется, каждая косточка. Арквенэн, громко сокрушаясь о моей неосторожности, повела меня в лекарский шатер. Ей самой повезло больше — после вчерашней рыбалки руки у нее всего лишь покраснели и шелушились. Осмотрев нас, Лальмион хмыкнул: — Натрудили руки, потом обморозили, потом опять натрудили… Девочки мои, даже в благих трудах надо бы знать меру! Я промолчала. Не Лальмиону упрекать нас! Он сам носа не кажет из лекарского шатра, своими руками врачует каждого пострадавшего, стараясь излечивать раны от мороза как можно скорее. Судя по его худобе, такое рвение не идет ему на пользу! Вот и сейчас он смазал нам с Арквенэн руки целебной мазью, а мне еще легонько размял пальцы и кисти. От его рук исходило мягкое, проникающее внутрь тепло. Боль сразу же прошла, опухлость спала, пальцы стали сгибаться почти как раньше. Я уже предвкушала, как побегу рыбачить, однако Лальмион велел: — Отдохни, погуляй. И не вздумай мочить руки! Снимешь сегодня рукавицы, испортишь мою работу — больше лечить не буду! Ослушаться целителя я не посмела. Но не хотелось и проводить время в полной праздности, ведь тогда тревога и сомнения навалятся с удвоенной силой… Чтобы отвлечься, я все-таки пошла с Арквенэн на рыбалку, прихватив свою удочку. Она пригодилась! К нам прибежали дети — Соронвэ и трое его приятелей. Мальчишки по очереди старательно закидывали крючок и даже сами, без нашей помощи поймали нескольких рыб! На кусочки потрохов рыба клевала еще лучше, чем на сухое мясо. Но сегодня ветер был сильнее, чем накануне, и рыбаки вскоре замерзли. Передав удочки другим желающим попытать удачи, мы с Арквенэн увели мальчишек в детский шатер и улов прихватили. Подруги мои занялись готовкой, а мне скучно показалось без дела толкаться у жаровни. Я вернулась к полынье. Туман над ней не проредился, по воде все так же медленно плыли большие и маленькие льдины. Однако я заметила, что наледь у закраины стала толще и шире. Я сбросила вниз ледяную глыбу — наледь не проломилась. Отважилась слезть сама — прозрачный лед держал меня! Разведчики могли бы не трудиться, не бродить невесть где в поисках переправы. Холод, наш враг, теперь поможет нам — возведет мост через полынью! Скорей бы наши мужчины вернулись! Прошло еще полкруга, а вестей от них все не было. Беспокойство мое разгоралось, и его не смогли развеять ни радость от обильного улова и новой добычи охотников, ни удовольствие от еды: сегодня каждому досталось по хорошему куску рыбы и мяса. Но я не решалась сама посылать разведчикам зов. Вдруг отвлеку от чего-то важного? Или, хуже того, скажу что-нибудь лишнее? Наконец меня достигло краткое, слабое осанвэ Тиндала: «Возвращаемся. Переправы не нашли. Придем завтра». Что за нетерпение охватило меня! Что за смятение! Укрывшись в хижине, я два десятка раз доставала и прятала браслет, не в силах решить, ужасен он или прекрасен. Не в силах угадать, как его примет Ниэллин. Может, мне вовсе не стоит навязывать ему подарок? Ведь это Тиндал, а не он, прислал весть о возвращении! А если он уже не любит меня? Ведь он больше не спрашивал о моих чувствах. Каким глупым тогда будет мое внезапное признание! Спасибо Арквенэн! Она оборвала мои метания, заявив: — Хватит дергаться, как рыбка на крючке. Возьмет Ниэллин твой подарочек, никуда не денется, — и добавила, зевнув: — А не возьмет, ему же хуже. Откуда она знает? Я ведь ничего ей не говорила! Пока я искала слова, Арквенэн загасила лампу. Мне ничего не оставалось, как улечься спать — и, против ожидания, спала я крепко и долго. Наутро ветер задул с юга, принес колючую, густую метель, еще добавившую мне тревоги. Снегопад может надолго задержать путников, а то и вовсе собьет их с дороги! И что будет, если на пути у них покорежится лед или разверзнется новая полынья? По счастью, в середине дня наши разведчики вошли в лагерь. Заснеженные, уставшие, они, однако, были довольны. Еще бы! На двух волокушах они притащили завернутые в шкуры большие куски мяса и сала. Выходит, их охота была не хуже нашей! Они даже обошлись без веревок… Сердце у меня заколотилось. Вот-вот придется объявить о нашем бесполезном подвиге! Когда смолкли приветствия, Айканаро объявил во всеуслышание, что на юге пути нет: в ту сторону полынья тянется больше чем на десять лиг и впадает в другую, преградившую отряду дальнейший путь. Кое-где в края полыньи упираются смерзшиеся льдины, но эти «плавучие мосты» нигде не достигают противоположного «берега». Если мороз усилится, возможно, воду закроет молодой лед. Но разведчики сочли за лучшее вернуться в лагерь и ждать этого вместе со всеми. Новости не слишком огорчили нас. Задержка у полыньи оказалась не такой уж и страшной: мы отдохнули, раздобыли свежую пищу. Сытому же все видится совсем по-иному, чем голодному. Вдобавок оставалась надежда на отряд Финдекано. Может, удача улыбнется Второму Дому? Артафиндэ тепло поблагодарил всех разведчиков и увел Айканаро и Ангарато к себе, чтобы выслушать подробный рассказ. Остальных обступили друзья и родичи. Мы с Арквенэн тоже подошли к нашим мужчинам. После первых объятий Алассарэ отступил на шаг и окинул нас пристальным взором: — Да вы похорошели, девы! Щеки как розы, глаза блестят… Вижу, вы тут не бедствовали! — Конечно! — подбоченилась Арквенэн. — Пока вы без толку бродили туда-сюда, мы всех спасли от голодной смерти. Мы бы ноги протянули, вас ожидаючи, если б не наши веревки! — Какие веревки? — удивился Алассарэ. Арквенэн откинула капюшон. Короткие волосы рассыпались по плечам, снег тут же украсил их россыпью блесток. Чуть помедлив, я тоже обнажила голову. Мужчины на мгновение остолбенели, а потом Тиндал вскричал в изумлении: — Что это?! Вы стали похожи на мальчишек! — Мы обрезали волосы, чтобы сплести из них веревки, — объяснила я, стараясь говорить спокойно. — Без них охотники не смогли бы добыть морского зверя. — Тоже мне, охотники, — проворчал Тиндал. — Мы вот постромками обошлись. А вы… других волос не нашлось, конечно! — Почему же? Артанис тоже отдала свои косы, — возразила я. Тиндал вытаращил глаза. Алассарэ упал на колено и, прижав руку к сердцу, склонился перед нами. — Горжусь! — выпрямившись, воскликнул он с чувством. — Горжусь дружбой со столь смекалистыми и щедрыми девами! — Тебе бы все насмешничать! — вспыхнула Арквенэн. — Отнюдь, — серьезно сказал Алассарэ. — Я правда горжусь вами. Он еще раз поклонился. А Ниэллин все молчал, не сводя с меня глаз. Точно, онемел от отвращения при виде моей головы! Алассарэ, вставая, толкнул его. — А… да. Я тоже горжусь, — очнувшись, пробормотал Ниэллин. Отряхнув волосы от снега, Арквенэн накинула капюшон: — Пойдемте в хижину, пока нас совсем не замело. Вам ведь надо поесть с дороги. А у нас уже все готово. К возвращению охотников мы успели приготовить похлебку из сушеной оленины и мяса морского зверя, заправленную остатками ягод. Для здешних мест кушанье получилось прямо-таки изысканным! Арквенэн двинулась к хижине, следом за нею Алассарэ потащил сани. Тиндал шагнул ко мне, ухмыльнувшись, нахлобучил мне на голову капюшон и крепко обнял: — Признайся, сестричка, ведь плести веревки из волос ты придумала? Молодец! Только береги теперь голову, чтобы ум не вымерз! Ну спасибо! Приласкал, называется! Не успела я ответить, как он побежал помогать Алассарэ, который со своей волокушей увяз в сугробе. Мы с Ниэллином остались вдвоем. Пора! Я глубоко вдохнула и произнесла как можно тверже: — Ниэллин. Позволь мне подарить тебе… это. Достав из рукавицы, я на ладони протянула ему свой браслет. Он не торопился брать подарок, а со смущенным, растерянным видом рассматривал его. Так я и знала! Мой дар совсем не кстати! Ниэллин уже передумал, разлюбил меня… прямо сейчас, когда увидел, как я изменилась, обрезав волосы! Кровь бросилась мне в лицо, к глазам подступили слезы, и я добавила торопливо: — Это не помолвочный дар! Он ни к чему не обяжет тебя. Он вскинул взгляд: — Правда? Жалко… Тинвэ, да что ты! — воскликнул он, видя, что я готова разрыдаться. — Не в том дело! Твой подарок — чудо, я счастлив буду принять его! Просто… я сейчас не могу надеть. — Почему? — Ну… завязывать неудобно… — Глупости! Дай, попробую. Я сдернула с Ниэллина рукавицу, решительно задрала вытертый обшлаг рукава… и обомлела. Запястье его было обмотано заскорузлой от сукровицы тряпкой. Схватила его за другую руку — то же самое! — Что это с тобой?! Ниэллин высвободил руку и с досадой одернул обшлага: — Ну… Когда мы на зверя охотились, я рукава замочил. Они оледенели и натерли. Я сначала не брал в голову, думал, пройдет… А оно все болит и болит. Подморозил, наверное. Вот, оказывается, в чем дело! Ниэллину некогда залечить собственные раны. Чему удивляться? Он сын своего отца! — Честное слова, я нечаянно. Не затем, чтобы тебя расстроить, — дрогнувшим голосом добавил Ниэллин. Он решительно схватил браслет, придвинулся — я думала, в благодарность поцеловать мне руку… но он, притиснув меня к себе, приник губами к моим губам. И мое тело само догадалось, как ответить ему! Было совсем не похоже на тот случайный, торопливый поцелуй! От этого, долгого, все внутри сладко замерло. Осанвэ легко, как цветок, раскрылось навстречу Ниэллину — и его любовь охватила меня теплым и нежным, будто Свет Дерев, коконом. Не стало тьмы и вьюги, страха и забот — они отдалились, исчезли, бессильные проникнуть сквозь невидимый покров. Никогда еще не испытывала я такого блаженства! Его хотелось длить и длить… Только задохнувшись, я сумела оторваться от Ниэллина. Он сиял. Мои губы сами собой расплывались в улыбке. Все было ясно без слов, но Ниэллин спросил: — Тинвэ. Ты правда любишь меня? Миг назад я поняла очевидное. И не собиралась снова прятаться от него: — Да. А ты... ты примешь мой подарок? — Конечно! Погоди. Подержи еще немного. Я сейчас… сейчас попробую надеть. Вернув мне браслет, Ниэллин размотал повязку на левом запястье, прикрыл правой ладонью мокрую язву и сосредоточился, как всегда при врачевании. Однако быстро заживить рану у него не получалось: он все напряженней хмурился и сжимал губы. Снег падал ему на руки, таял, оставляя на коже капли воды. Влага выступила и у него на лбу — похоже, лечить себя ничуть не легче, чем других! — Ах вот вы где! Вздрогнув, я обернулась — к нам торопился Лальмион. Подойдя к Ниэллину вплотную, целитель резким движением разнял ему руки. Заморгав, как спросонья, тот удивленно воззрился на отца. — Говорил же тебе так не делать, — сказал Лальмион с упреком. — Решил за уши вытащить себя из болота? Бестолковое занятие! Зря потратишь силы, а то и вовсе их лишишься. Пойдем. Он развернулся и зашагал обратно, к лекарскому шатру. Ниэллин виновато взглянул на меня. Ни в чем он не виноват! Лальмиона, конечно, надо слушаться, но когда еще нам выпадет случай побыть наедине? И я решилась задать вопрос, который все еще беспокоил меня: — Ниэллин, скажи… Я правда не подурнела оттого, что остригла волосы? Он аж задохнулся: — Тинвэ!.. Да если б я не любил тебя давным-давно, влюбился бы сегодня! Никогда еще не видел тебя такой красивой! Щеки мои согрелись от этих слов — пусть не совсем правдивых, зато каких приятных! Обрадованная, я сама поцеловала Ниэллина. Второй наш поцелуй удался не хуже первого! Не слишком скоро добрались мы до лекарского шатра! Когда, отряхнув с себя чуть ли не сугроб снега, мы влезли внутрь, Лальмион сурово отчитал нас за промедление. Странно! В голосе его мне слышалась улыбка, даром, что он с самым сердитым видом хмурил брови. Наворчавшись, он велел, чтобы я, «раз уж пришла», своими руками положила мазь на болячки Ниэллина. Потом сам поколдовал над ними — и язвы стали затягиваться на глазах! Вскоре на их месте остались лишь розоватые шрамы. Ниэллин с удовольствием размял кисти и тут же попросил меня надеть ему браслет. Я снова достала свой подарок и, смутившись, оглянулась на Лальмиона. Вдруг ему не по душе дар, что я вручаю его сыну? Или то, что дар вручаю я? Вряд ли Ниэллин успел поговорить с ним… Целитель кивнул мне ласково и ободряюще. И я завязала браслет на запястье Ниэллина самыми прочными узлами, какие только знала. До нашей хижины мы шли едва ли не дольше, чем до лекарского шатра. Метель стихла, но кругом было пустынно — по нашему счету наступил вечер, и все уже разошлись по хижинам. Над каждой поднимались тонкие струйки пара. Алмазной пылью блистал свежий снег, укрывший острые грани ледяных глыб. Белесый туман стелился над полыньей – и расцветился зеленым, лиловым, пурпурным, когда в небе над нами вспыхнула огненная корона! Обнявшись, мы любовались переменчивой игрой небесных огней, пока они не угасли. А перед тем, как самим забраться в хижину, еще раз поцеловались — чтобы убедиться, что наша любовь стала столь же настоящей, как ледовые поля, как небо и звезды. И чтобы снова испытать мгновение счастья. Конечно, Тиндал, Алассарэ и Арквенэн ждали нас, сидя у горящей лампы, и на лицах их было написано одинаковое любопытство. Сейчас накинутся с расспросами! Но как рассказать о том, что произошло между нами? Нет, вслух об этом говорить невозможно! Ниэллин нашелся быстро. — Отец мне руки лечил, — сообщил он непринужденно и пролез на свободное местечко, потянув меня за собой. — Тинвэ помогала. И еще подарила мне подарок. Вот… Он показал всем мой браслет. Присвистнув, Алассарэ воскликнул: — Поздравляю! Тиндал хмыкнул. А Арквенэн посмотрела на меня с торжеством: «Я же говорила!» У меня от смущения горели щеки, и я по-прежнему не знала, что сказать. Признаваться в любви при всех ничуть не легче, чем наедине! Ободряюще пожав мне руку, Ниэллин дотянулся до лютни, расчехлил ее: — Споем? Да! Это куда лучше разговоров! Чем, как не песней, выразить невыразимое? Как, оказывается, мы соскучились по музыке! Впятером, сидя в тесной хижине, мы пели песнь за песней — праздничные гимны, застольные песенки, даже детские потешки и колыбельные. Когда запас иссяк, Ниэллин продолжил петь один. Теперь он пел о нашем походе, и я вживе вспомнила горе Альквалондэ, усталость от долгого пути, ужас Проклятия… Но не только! Слышен стал шорох ветра в степных травах, плеск морского прибоя, тонкий звон льдинок. Низкий свод хижины исчез — над нами раскинулось беспредельное небо, и вечные, негасимые звезды блистали на нем. А звон струн и голос Ниэллина претворились в переливчатое небесное сияние, объявшее меня теплым, непроницаемым для горя и страха покровом. После этой песни в разговорах не было нужды. Возвратившись из волшебных высей в наше тесное убежище, мы как обычно улеглись на своих местах, загасили лампу. Теплая радость не покидала меня. Даже прямая дорога к берегу не сделала бы меня счастливее! Наутро нас разбудили ликующие крики. Мы выбрались наружу — это вернулся отряд Второго Дома и вернулся с доброй вестью. Путь найден! Лорды тут же созвали всех. Финдекано рассказал, что лигах в восьми к северу края полыньи сближаются. Между ними лежит перемычка из смерзшихся льдин, по которой можно пройти самим и протащить волокуши. Разведчики убедились в прочности перемычки, перейдя по ней на ту сторону полыньи и обратно. На обратном пути они встречали большие стада морских зверей и даже охотились. Увы, охота не задалась: сторожкие звери держались по самому краю льда и бросались в воду при малейшей тревоге. Одного удалось подбить копьем, так оно кануло в воду вместе с подранком… Да уж, этим охотникам наши волосы точно пригодились бы! Что ж, раз дорога есть, пора готовиться к выступлению. Мы снова перебрали остовы волокуш и залатали шкуры, починили постромки, разложили по мешкам свежие припасы — мерзлую рыбу, мясо и сало. По примеру Артанис, Арквенэн и моему, еще некоторые женщины обрезали волосы и сплели из них веревки, а охотники смастерили для каждого отряда по нескольку копий-гарпунов на морского зверя. После круга напряженного труда передовой отряд двинулся на север вдоль края полыньи. За ним в порядке и без суеты выступил Второй Дом, потом Третий. Мы, замыкающие, ждали своей очереди. Ниэллин обнимал меня, закрывая от пронзительного ветра, и в его объятиях мне было тепло и покойно. Как странно порой обманывают ожидания! Задержка у полыньи обещала нам только лишения и несчастья, на деле же дала нам пищу и отдых, укрепила тело и ободрила дух. Мы продолжали поход с новыми силами и новой надеждой — на то, что теперь сумеем не только сражаться с мощью льдов, но и пользоваться их скудными дарами. А значит, одолеем путь, сколько бы еще лиг ни лежало перед нами. Пусть наша надежда сбудется!