Лёд

Переправа через полынью заняла изрядно времени: перемычка из смерзшихся льдин была узкой и бугристой, и мы пробирались по ней медленно, опасаясь упустить волокуши, а то и свалиться в едва подернутую наледью воду. Осторожность оправдала себя — переправа обошлась без приключений. Дальше простиралось широкое ровное поле. Несколько лиг мы прошли без помех. Затем перед нами вновь взгромоздились глыбы льда. Мы преодолели их, взбираясь на крутые склоны, протискиваясь в узкие щели, проваливаясь в сугробы — и увидели новую полынью, сплошь забитую ледяным крошевом. Могучая сила, что сминала и разрывала льды, здесь истолкла их, перемолола в пыль. Сначала мне показалось, что по ровной белесой поверхности можно идти; однако древко копья провалилось в снежную кашу, как в болото. Нам пришлось долго ждать, пока разведчики найдут обход: далеко в стороны от полыньи лед был расколот на мелкие куски и совсем не надежен. Сулиэль и Соронвэ вскоре заскучали, озябли, и мы с Арквенэн придумали строить с ними крепость из обломков льда и снежных комьев. На нашу затею сбежались еще ребятишки. Когда стены крепости поднялись выше пояса, дети затеяли перекидываться снежками. Перепало и нам с Арквенэн. Мы не остались в долгу — и завязалась настоящая битва! Мы — я, Арквенэн и Сулиэль — обороняли крепость от мальчишек. И отбились бы, если б не Ниэллин! Сам как мальчишка, он швырнул мне в лицо полную пригоршню снега, и пока я пыталась проморгаться, схватил и вытащил из-за стены! Вырваться не дал, да еще и поцеловал украдкой. Конечно, драться с ним не получилось! Когда он отпустил меня, все было кончено: на месте снежной стены шевелилась визжащая куча-мала, и снизу доносились полузадушенные крики Арквенэн. Пока мы растаскивали драчунов, по цепочке передали приказ Нолофинвэ: «Выступаем!». Разгоряченные весельем, мы бодро двинулись вдоль ледового болота на север. Обойдя его, повернули на юг, затем на восток. Прошли пару лиг — и снова разводье! Оно было узким, но тянулось вдаль, словно река, усеянная островками-льдинами. Тут пригодились гарпуны и новые веревки: разведчики вгоняли в льдины по два-три гарпуна и за веревки подтаскивали одну к другой, пока не построили зыбкий плавучий мостик. Страшно было ступать по нему! Хорошо, что от берега до берега пройти нужно было всего пару дюжин шагов, а нашу с Арквенэн волокушу провели мужчины. Еще через лигу перед нами раскинулось широкое пространство, затянутое блестящей свежей наледью. Едва на нее ступали, как она трещала и прогибалась. Конечно, мы не решились идти дальше. Надо было ждать, пока лед окрепнет, или снова посылать разведчиков искать обход. Пришлось заночевать, даром, что от места прежней стоянки мы не прошли и пяти лиг. Впервые я не жалела о сильном морозе — пусть лед намерзает быстрее! На следующее утро я вместе с другими с замиранием сердца следила, как Тиндал и Алассарэ, держась на расстоянии друг от друга, ровным шагом скользят по наледи. Противоположный край разводья был еле виден в сумерках; миновало не меньше часа, пока разведчики дошли до него и вернулись. По их словам, за ночь лед стал толще и выдержит переправу, если мы будем осторожны и не навалимся на него всем скопом. Тогда Лорды велели выходить на лед по одному и держаться на удалении не менее пяти шагов друг от друга. Тиндал показал, как надо скользить по льду, чтобы меньше давить на него своим весом. Вскоре путники Второго Дома стали по очереди спускаться на молодой лед, осторожно подтягивая и направляя волокуши. Переправа шла медленно, наша очередь наступила нескоро. Но, сойдя на наледь, я решила, что мы поторопились. Скользить по льду было легко, волокуша и вовсе стала невесомой. И все равно, лед под нами с еле слышным треском колебался в такт шагам. Невозможно было отвести взгляд от его иссиня-черной глади — казалось, она вот-вот расколется под ногами! Моей боязни не уменьшало даже то, что большинство народа благополучно достигло другого края разводья. Ноги у меня разъезжались, руки тряслись. На прочный старый лед я влезла, едва дыша от страха. Хоть бы нам больше не пришлось переправляться по свежей наледи! Жутко думать, что случилось бы, проломись она под нами! Зачем разведчики так торопились? Лучше бы мы поискали обход или подождали еще! — Ждали бы еще?! — возмутился Тиндал в ответ на мои упреки. — Скажи спасибо, что успели перебраться, пока полынья не вскрылась. И обход найти не так-то просто. Лед вдоль и поперек растрескался, просто лабиринт какой-то! И правда, мы попали в область, где лед был рассечен множеством трещин и разводий. Куда ни кинь взгляд — повсюду курился туман. Небо, не высветленное отражением льда, нависало темным, мрачным пологом, издырявленным потускневшими звездами. Не было дня, когда бы нам не приходилось петлять, огибая широкие прорехи в ледовых полях. По краю прорех тянулись валы вздыбленного льда, еще больше затрудняя ходьбу. Но ледовые гряды так или иначе можно пересечь… Открытая же вода была препятствием неодолимым. Сколько еще нам пробираться среди разводий? Вдруг мы ошиблись, и ледовый покров моря не сплошной? Что, если однажды мы выйдем на край льдов и увидим перед собой вольные морские волны? Бесславный конец будет у нашего путешествия! Мысли эти настигали меня всякий раз, когда мы упирались в очередную полынью, и тревожили тем больше, чем дольше приходилось искать обход или ждать, пока полынья замерзнет. Время ожидания не тратили понапрасну: рыбачили, охотились на морских зверей, чинили одежду и снаряжение. Однако постоянные промедления тяготили все сильнее, вызывая в народе уныние и ропот. Даже Лорды обеспокоились и однажды вечером снова призвали на совет разведчиков, звездочетов и землеведов. Совет длился долго. Тиндал и Алассарэ пришли с него мрачнее тучи. На наши расспросы оба отмалчивались, будто набрали в рот воды, и даже осанвэ закрыли наглухо. Когда Арквенэн совсем уж насела на Алассарэ, тот с вымученной улыбкой сказал: «Много будешь знать – хуже будешь спать. На свежую голову поговорим». Захоти он нарочно растравить беспокойство и лишить сна, не сумел бы лучше! Что за страшную тайну Тиндал и Алассарэ узнали на совете? Полночи я вертелась, пытаясь додуматься самой, а потом меня мучил вязкий, бесконечный кошмар, в котором нас перемалывала чудовищная пасть с огромными льдинами вместо зубов. Лорды не стали долго держать народ в неведении. Утром Нолофинвэ созвал общий сбор и на нем объявил, что отныне мы должны идти на северо-восток и не должны останавливаться надолго. Объяснить, почему, он попросил мастера-звездочета Раньяра, сведущего также и в землеведении, и в морском деле. — Вы, должно быть, заметили, что поход затянулся, — размеренно начал тот. — Исчисляя путь по звездам, я обнаружил, что мы проходим меньше, чем должны бы, если принять во внимание скорость ходьбы. Дело во встречном движении самого льда. Пока идем, мы обгоняем его и хоть как-то продвигаемся на восток. Когда стоим, нас относит на запад. Мы молчали, потрясенные. А Раньяр добавил, как будто желал нас добить: — Виновато морское течение. Море несет свои воды от Серединных Земель к Аману. Течение увлекает лед за собой, рвет его. Потому мы то и дело натыкаемся на разводья, петляем и, получается, топчемся на месте. Над толпой поднялся стон и ропот. Все неимоверные усилия, все жертвы напрасны! Морское течение вместе со льдом тащит нас назад. Как теперь бороться, как заставлять себя идти, понимая, что все бесполезно? Арквенэн прошептала: — Правильно Алассарэ с Тиндалом ничего не сказали. Незачем нам было это знать. — Нет! — возразил Ниэллин. — Мы уже шли вслепую — за Феанаро. Всегда лучше знать правду, даже... такую. Он с упреком взглянул на наших разведчиков. Тиндал пробормотал, пряча глаза: — Я сам не понимал. Чуял что-то, но… не был уверен. Что бы я вам сказал? — Теперь ты знаешь правду. Стало легче? — пожав плечами, спросил Алассарэ. — Сами Лорды велели молчать до срока. Да срок невелик оказался, они ведь, как ты… правдолюбы. — Тише вы! — шикнула Арквенэн. — Слушайте дальше, Раньяр еще не закончил! Мастер-звездочет продолжал свою речь: — Отчаиваться рано. Мы должны взять севернее, чтобы выйти из течения и снова попасть на крепкий лед. Тогда у нас будет надежда дойти до восточного берега. — Да есть ли впереди крепкий лед? — крикнул кто-то из толпы. — Так мы будем ползти годами! — На сплошном льду нет добычи! Мы снова будем голодать! — Лед несет нас назад — ну и пойдемте назад, к нашему берегу! — Мы пойдем вперед! — рявкнул Нолофинвэ. — Таково мое слово. Кто повернет, оставит нам свое снаряжение и припасы. Они не нужны трусам, обреченным сгинуть во льдах! Угроза возымела действие, шум притих. Артафиндэ спросил: — Вы помните, мы сами выбирали путь? И выбрали этот. Таково было наше решение. Поздно отступать от него! Пока боремся, у нас есть надежда. Отказавшись от борьбы, мы погибнем неминуемо. Помолчав мгновение, он добавил: — Не отчаивайтесь. Мы одолели столько бед — одолеем и эту. Мы научились жить во льдах, находить путь и добывать пропитание, силы у нас есть. Нам важно беречь время — не будем тратить его на бесплодные сокрушения и споры. Пора идти. Он был прав. Стоны и препирательства не спасут нас. Наше единственное спасение — в движении вперед. И мы двинулись на север. Новое знание тяготило. Мы словно чувствовали теперь, как лед ползет под нами, отнимая с трудом пройденные лиги. Чувство это гнало вперед, заставляло торопиться — идти, покуда держат ноги, снова и снова перебираться через полыньи по шатким плавучим льдинам или по хрупкой наледи. Устраивать долгие ночевки было некогда, и мы отдыхали, пока разведчики искали дорогу. Мы спали урывками под волокушами и шкурами морского зверя, ели что придется — изредка горячую похлебку, а чаще остатки сушеной оленины или кое-как наструганную мерзлую рыбу и мясо морского зверя. Пища эта поначалу внушала мне отвращение. Однако грызущий голод примирил меня с нею лучше уговоров Ниэллина или насмешек Алассарэ… Несмотря на тяжкие труды, выбраться из лабиринта разводий не удавалось. Ледовые поля все больше походили на мозаику из разделенных трещинами льдин. Разведчики прокладывали тропу, выбирая места понадежнее, и все равно на пути хватало бугров, рытвин и провалов до самой воды, через которые надо было перешагивать или перепрыгивать. Идти было нелегко и при ясных звездах. Что уж говорить о пасмурной, снежной погоде! Метели случались часто. Иногда в них не видно было ни на шаг, а снег залеплял лицо так, что глаз не раскрыть. Тогда волей-неволей приходилось останавливаться и ждать, пока развиднеется — пробираться по ненадежному льду в ненастье означало лишь понапрасну терять силы… а то и потерять жизнь. Из-за долгих, извилистых обходов и непогоды шли мы по-прежнему медленно. Обгоняем ли мы встречное движение льда? Никто не знал. Ни Раньяр, ни Лорды больше не давали нам разъяснений. Должно быть, не могли сказать ничего утешительного… Нетерпение снедало нас. Бесконечные препятствия раздражали, и сильней всего — широкие, длинные разводья. Вдоль одного мы пробирались полкруга, не находя ни сужений, ни перемычек, ни мало-мальски прочного молодого льда. Потом пришлось остановиться из-за непроглядной метели. Мы стояли на месте — а лед, быть может, все быстрее тащил нас назад, и пройденный накануне путь обращался в ничто! Когда прояснилось и разведчики нашли-таки переправу, мы готовы были ринуться через разводье не глядя — так хотелось наверстать потерянное время. Вблизи переправы разведчики призвали нас к особой осторожности. Они объяснили, что тут несколько слоев молодого льда наползли один на другой, образовав более-менее прочную перемычку. В стороны от перемычки наледь совсем тонкая, на нее лучше не заходить. Слабые участки не видны под свежим покровом снега, поэтому нужно строго держаться проложенной тропы. Еще они напомнили, что надо идти ровным шагом, не торопясь, не приближаясь друг к другу. Я слушала наставления вполуха — всякий раз одно и то же! Тиндал морщился: место не нравилось ему. Но решал не он, смена разведчиков была другая. Да и объяснить толком, что не так, Тиндал не мог: лед здесь был не хуже, чем на многих и многих уже пройденных разводьях и полыньях. — Не завидуй, — весело сказал Алассарэ. — Не ты нашел мост, ну и что? Надо же и другим отличиться. Работа от нас не убежит, еще устанешь подвиги совершать! — Твои переправы, братец, тоже не слишком-то надежны, — добавила я. Тиндал досадливо дернул плечом: — Я ж не спорю. Везде плохо, да еще погода мерзкая… Скорей бы перейти, пока хоть что-то видно! Действительно, небо вновь затягивало тучами, и уже летели редкие хлопья снега. Ждать никому не хотелось: если метель разыграется всерьез, мы опять застрянем. Лорд Нолофинвэ велел начинать и сам ступил на тропу вместе с разведчиками. Они, а за ними и первые два отряда прошли благополучно. Третий отряд растянулся через все разводье. Снег пошел гуще, завыл ветер… И вдруг я увидела, как по сторонам тропы сквозь серебристый покров проступают темные пятна. Там сочится вода! — Назад!!! — заорал Тиндал. Вместе с ним Артафиндэ выкрикнул: — Шагом! — Только бы не побежали, — пробормотал Алассарэ. Шедшие последними услыхали окрик. Развернувшись, они осторожно двинулись обратно. Те, кто прошел дальше, тоже заметили воду — и испугались. Один остановился, стал кричать, размахивая руками; несколько бегом ринулись к нашему краю; другие ускорили шаг, нагнали впереди идущих… Раздался негромкий, но внятный треск. Сквозь завесу вьюги мы увидели, как проседает тропа, как поверх снега разливается вода, как наши товарищи погружаются в ледяную кашу, барахтаются, хватаясь за волокуши, друг за друга… тщетно пытаются выбраться из западни. Айканаро и Ангарато, а за ними Тиндал с Алассарэ, схватив веревки, поползли к провалу со стороны, где еще было сухо — но отступили: лед расседался прямо под ними. Те, кто успел выбраться на нашу сторону, с рыданиями простирали руки к утопающим. Но мы не могли помочь. Крики несчастных скоро стихли — ледяная вода быстро забирает жизнь. А мы, дрожа, смотрели, как их тела погружаются в темную пучину. Лорд Артафиндэ не позволил нам предаться ужасу и горю. Он твердо, почти как Нолофинвэ, приказал дальше идти вдоль разводья: так или иначе, надо было перебраться на ту сторону и соединиться с передовыми отрядами Второго Дома. Новую переправу искали бесконечно долго. Тиндал и другие разведчики раз десять выходили на тонкий лед — и не пускали остальных, опасаясь доверить ему чужие жизни. Наконец нашлось место, похожее на прежнее — со смятым, уплотненным в несколько слоев молодым льдом. Тиндал прошел по нему дважды, прислушался, как лед отвечает на его топанья и прыжки, и только после этого разрешил идти другим. Со всевозможными предосторожностями, ступая след в след по тропке, мы перешли злосчастную полынью, а потом по горящим стрелам нашли отряды Лорда Нолофинвэ. Товарищи поджидали нас в волнении и страхе. Когда провалилась тропа, за метелью они не разглядели, кто погиб, а кому удалось спастись. И теперь они выкликали и разыскивали в толпе близких. Радостными были встречи уцелевших, но лишь сильнее горевали те, чьи призывы остались без ответа. Дорого обошлась нам спешка на переправе! В пучине кануло больше двух десятков путников из Второго Дома. Даже семью Лорда Нолофинвэ не миновала беда: погибла жена его младшего сына. Дочь их спаслась; и только это уберегло Турукано от безумия. Это были далеко не первые жертвы нашего похода. Мне казалось иногда, что мы привыкли к смертям и потерям, огрубели, очерствели душой… Но нет. Ужасная гибель товарищей камнем легла на сердце, оставила в душе горькую скорбь, неуверенность и страх. Не ждет ли нас всех та же участь? Не ошибся ли Раньяр, указывая дорогу? Что, если мы идем прямиком в месиво битого льда, которое поглотит нас, как болотная трясина? Нет. Надо гнать прочь сомнения и страхи. Останавливаться и отступать нельзя. Не давая себе поблажек, мы пробивались вперед. Поход стал тяжел, как раньше, когда мы голодали и мерзли среди Вздыбленных Льдов. Здесь, в лабиринте разводий, нас угнетали не только долгая ходьба, коварство льда и неуверенность в правильности пути — лишений добавляла постоянная сырость. Напитавшая воздух влага густела туманом, оседала на одежде инеем и льдом, превращая ее в жесткий неповоротливый панцирь, царапала горло, вызывала навязчивый, саднящий кашель, особенно мучительный после холодных ночевок. Когда мы разогревались ходьбой, делалось легче. Но некоторые заболевали всерьез: кашляли не переставая, пока не начинали задыхаться, дрожали от озноба и слабели так, что не могли идти. Приходилось вести их, поддерживая, или укладывать на волокуши. А легко ли сохранить жизнь в том, кто неподвижно лежит на морозе? Прежние наши беды никуда не делись. Мы надеялись, что возле открытой воды мороз смягчится. Но в сырости он лишь злее кусал нос и щеки, крепче сковывал пальцы. Обморожений не стало меньше, а загрубевшая, обледенелая одежда и обувь растирала обмороженные места до глубоких язв. Лальмион и Ниэллин сбились с ног, пытаясь на ходу врачевать и старые болячки, и новую хворь. Они наловчились быстро заживлять раны от мороза; но хворь толком не поддавалась ни их умениям, ни лечебным снадобьям из трав, собранных еще на берегу. Лорд Артафиндэ и Артанис помогали лекарям на каждом привале, да и мы с Арквенэн при первой возможности готовили для немощных горячую пищу и питье. Но, несмотря на все усилия, из первого десятка больных умерло трое, остальные выздоравливали медленно. После несчастья на переправе в каждый круг звезд появлялось по несколько заболевших, и некоторые из них угасали на глазах. За тяготами и заботами пути нам с Ниэллином стало не до нежных свиданий. Взгляд, рукопожатие, торопливый поцелуй — вот все, что перепадало нам. Мне хотелось побыть с ним наедине. Но что делать, если другим он нужнее? Целителям некогда было отдыхать даже на больших привалах, случавшихся из-за метелей или долгой разведки. Пока разведчики искали путь, а охотники – морского зверя, можно было построить хижины, поесть горячего, поспать несколько часов кряду… Всем, кроме лекарей. Для больных ставили несколько шатров. Вокруг них тут же собирался народ, а изнутри доносились стоны, хрипы, трескучий кашель. Лальмион с Ниэллином обходили всех и занимались каждым из недужных. Я не знала, успевают ли они поспать! Мы с Арквенэн старались следить, чтобы они хотя бы ели досыта, и носили им еду. Толку-то! Варево совсем остывало, пока лекари добирались до него! Но однажды Ниэллин сам явился в нашу хижину и, едва поздоровавшись, накинулся на мясную похлебку. Ему явно было не до разговоров, да Арквенэн не утерпела: — Наконец-то ты с нами! Вовремя, а то мы скоро забудем твое лицо. Будем путать с Лальмионом — оба кожа да кости! Справедливости ради, никто из нас не мог похвастаться упитанностью и свежим видом; но Ниэллин и правда совсем исхудал и стал больше походить на отца, чем на себя прежнего. — Да все со мной хорошо, — не отрываясь от еды, пробормотал он. — И с отцом тоже. — Неужто? Вам обоим давно пора отдохнуть. Что за хворь такая, от которой вам ни поесть, ни поспать недосуг? — Гнусная хворь, — отставив плошку, Ниэллин растянулся на вытертой шкуре. — Это все сырость… Легкие слизью какой-то забиваются. Разгоняешь ее — вроде ничего. Отойдешь — больному дышать нечем. Вот и приходится с каждым сидеть, пока не раздышится. — Тем более. Никому не будет пользы, если ты сляжешь сам. — Не ворчи, Арквенэн. Хватит с меня Артафиндэ, он уж все объяснил. Приказал с ним в очередь работать. Не то грозится запретить нам врачевать, сам всех лечить будет. У них с Артанис хорошо получается, да когда ему? Он ведь Лорд… Последние слова Ниэллин договаривал сквозь сон. Я подсунула ему под голову мешок, укрыла плащом и одеялом. Лорд Артафиндэ распорядился вовремя! Еще бы, он ведь сам владеет целительским даром и лучше нашего знает, во что обходится целителю чрезмерное усердие. Жаль, что дар этот редок. Будь у нас больше лекарей, всем было бы легче… Артанис повезло, она может врачевать по-настоящему. Вот бы мне так уметь! — Странное дело, — взглянув на спящего, задумчиво сказал Тиндал. — Хворь эта… Помните, Владыка Мандос обещал, что нас не одолеет телесная немощь? А это что? — Это муки и скорби, — произнес Алассарэ серьезно. — Походу конца-края не видать, идти все труднее. Труднее верить, что выберемся. А здесь, среди льдов, нам жизни нет, мы-то не морские звери. До отчаяния недалеко… Видно, кто отчаялся, норовит через хворь… освободиться. — Оставь! Не нарочно же они болеют! — возразила я. Алассарэ лишь пожал плечами. Не ждала я от него столь мрачных слов! Да и вид у него непривычно унылый. Может, он тоже устал? Немудрено: они с Тиндалом разведывают льды через два круга на третий, да еще, бывает, охотятся. Конечно, времени на отдых остается всего ничего… Как бы Алассарэ сам не закашлял! — Что ты на меня так смотришь? — встрепенулся он. — Не о себе говорю. Так, вообще. После этого разговора я некоторое время присматривалась к нему. Но не заметила ничего подозрительного: одолев мгновение слабости, Алассарэ бодрился как обычно и как обычно ободрял нас колкими шуточками. Особенно доставалось Арквенэн. Он то начинал восхищаться изяществом, с каким она носит обледенелый меховой балахон, то нахваливал ее стряпню в дни, когда мы и огонь-то не могли развести и ели мерзлую строганину, то предлагал сделать гребень из кости морского зверя и нарезать ленточки из его шкуры, чтобы Арквенэн было чем расчесать и подвязать остриженные волосы. Арквенэн когда смеялась, когда сердилась, когда отвечала, обвиняя Алассарэ в наших неурядицах — мол, он своим дурачеством злит даже Хозяев Морей, и они нарочно баламутят воду и разбивают лед. Иногда же она, не находя слов, бросалась в обидчика снегом — и между ними начиналось сражение. Конечно, я вступалась за подругу; но Алассарэ закидывал нас снежками с такими ужимками, что мы против воли начинали смеяться и от смеха все время промахивались! Алассарэ всегда старался вовлечь в забаву и Айвенэн с детьми, но это удавалось все хуже. Айвенэн чем дальше, тем сильнее боялась льдов. На переходах она шла за другими, даже в спокойных местах не решаясь ни на шаг отойти с тропы. На привалах вздрагивала от каждого треска и скрипа. Дети уставали от долгой, напряженной ходьбы и, чувствуя настроение матери, сами стали беспокойными и робкими. Мы забыли, когда они шалили в последний раз! Если же Алассарэ затевал с ними игру, после краткой вспышки веселья они лишь больше капризничали. Соронвэ, впрочем, вел себя как мужчина: шел не отставая, держась за постромку волокуши, на привалах помогал ставить детский шатер, сам отряхивал от намерзших ледышек свою одежду и шубку Сулиэль, подавал еду ей и матери. А Сулиэль то уныло брела за Айвенэн, переставляя ноги неловко, словно деревянная кукла, то забегала вперед, но выдыхалась так быстро, что приходилось брать ее на руки. Заботы братца она принимала с безразличным видом, почти не разговаривала с нами, совсем перестала отвечать на заигрывания Алассарэ. Ела она все хуже; и Айвенэн жаловалась, что во сне она мечется и плачет. Ниэллин давал девочке укрепляющий отвар, по кусочкам скормил один из последних лембасов, но и это не помогло: личико у нее совсем заострилось, взгляд потускнел. Однажды, едва мы тронулись в путь, как Сулиэль раскашлялась и упала в снег. Айвенэн как обезумела: схватила дочь, с остановившимся взглядом прижала к груди и будто не слышала просьб и уговоров Ниэллина. Он чуть ли не силой забрал Сулиэль, чтобы осмотреть и дать ей лекарство. — Крепись, Айвенэн. Надежда пока есть, — только и сказал он. Слабое утешение! Однако Айвенэн очнулась достаточно, чтоб хотя бы приласкать испуганного Соронвэ. Весь тот переход мы по очереди несли девочку на руках. Ниэллин то и дело поил ее снадобьем из фляжки, которую держал на груди под одеждой. Но тельце Сулиэль раз за разом содрогалось от кашля, и ко времени привала она так обессилела, что не открывала глаз и едва дышала. Соронвэ не отходил от сестрички, заглядывал ей в лицо, звал… и, не получая ответа, растерянно смотрел на мать. Если Сулиэль умрет, что будет с ним? Но как ребенку побороть хворь, от которой умирают взрослые? Мы не должны были останавливаться надолго. Однако Лорд Артафиндэ объявил, что привал будет длиться столько, сколько потребуется целителям. Как только раскинули лекарский шатер, он вошел туда вместе с Артанис и Лальмионом. Ниэллин отнес девочку к ним, пообещав Айвенэн позвать ее, «когда будет можно». Арквенэн увела понурого Соронвэ. А я с безутешной матерью осталась возле шатра. Она стояла на коленях прямо в снегу, сцепив руки, вперив взгляд в облезлые шкуры, как будто надеялась сквозь них рассмотреть, что происходит внутри. Я прислушивалась, но целители говорили очень тихо. До меня доносился только слабый, больше похожий на хрип кашель Сулиэль. Она еще жива… — Не отвечает, — вдруг сказала Айвенэн. — Осанвэ… мое… не слышит. Она уходит, Тинвэ, она все дальше! — Погоди, — силясь проглотить ком в горле, выдавила я. — Там целители… и Лорд Артафиндэ… они смогут… Айвенэн не слушала: — Дура! Владыки, какая я дура! Почему я не верила Арафинвэ? Где был мой разум? Ингор… как я скажу ему?! А-а-а!!! Она с силой ударила себя по щеке — раз, другой… В ужасе я схватила ее за руки, упала в снег рядом с нею: — Что ты творишь?! Так нельзя! Сулиэль жива. Надейся! Думай о ней! Зови ее! Она дергалась, вырываясь… А потом вдруг обмякла и, рыдая, уткнулась мне в плечо: — Это я, я виновата… и Феанаро… Будь он проклят! Сулиэль, дитя мое!.. Ее отчаяние затопило меня. О, если бы Владыки слышали! Ниэнна возрыдала бы вместе с матерью. Она умолила бы Намо Мандоса отвести рок от невинного ребенка! Хранители Садов Отдохновения исцелили бы Сулиэль, вернули бы радость Айвенэн! Но мы отвергли Владык, а они отторгли нас. Ни плач наш, ни стон не достигнут их слуха. Наши мольбы останутся без ответа. Нет! Сердцем я не могла поверить в то, что знала умом. Взгляд мой обратился к небу. Мириады звезд сверкали в вышине, и, затмевая их, на западе разгорались сполохи небесного сияния. Варда, Владычица Света, не лишает нас своей благодати! Может, она видит наши скорби? Я не смела прямо молить ее. Но в душе моей взлетела вдруг песнь ваниар, в час Затмения разогнавшая Тьму, — и сама полилась из моих уст. Рыдания Айвенэн притихли. Стала слышна другая песня! В шатре пела Артанис — пела хвалу Древам и их Свету, озаряющему и согревающему, дарящему жизнь. Ее песня сплеталась с моей, становилась яснее, взмывала ввысь… и проливалась оттуда потоком, смывая скорбь, успокаивая, укрепляя силы. Мне дышалось и пелось как никогда легко, эту легкость песней я возвращала Артанис. Голос ее звучал все свободнее, все звонче — а потом разлился прозрачной волной, стал тихим и ласковым, словно теплый ручей. И умолк. Умолк и мой напев. Ошеломленная, я поняла, что все еще стою на коленях, обнимая Айвенэн, и что в лекарском шатре очень тихо. Что с Сулиэль?! Я вскочила — и тут Ниэллин выглянул из шатра и махнул рукой, подзывая нас. Внутри первой я заметила Артанис. Она едва стояла, опираясь на Лальмиона; лицо ее в нимбе золотых волос было так бледно, что будто светилось. Лорд Артафиндэ держал на руках неподвижную Сулиэль. Трепеща, мы склонились над нею — она спала! Дышала во сне легко и тихо, и личико ее порозовело. Она исцелена! Песня Артанис спасла ее! Что за радость поднялась в моей душе! Что за ликование! Мне хотелось снова петь, танцевать, разом обнять целителей, Айвенэн, весь народ. С трудом я заставила себя устоять на месте — в лекарском шатре негоже плясать и прыгать! — Благодарю, Лорд! Благодарю!.. — вскричала Айвенэн. Она выхватила дочь из его рук, прижала к себе, покрыла ее лицо поцелуями, так что девочка завозилась и захныкала во сне. — Тише, тише, дай ей отдохнуть, — улыбаясь, сказал Артафиндэ. — И благодари не меня, а Артанис… и Тинвиэль. Ведь они вместе пели для твоей дочери. Щеки мои согрелись от смущения. Это случайность! В песне Артанис была настоящая целительная сила. А я — лишь зеркало, отразившее ее… Или это Владычица Варда помогла сотворить чудо исцеления? Не ее ли следует благодарить нам всем? И значит… мы все-таки можем надеяться на помощь Владык? О, если б это было так! Но Владыки, устами Намо Мандоса, обещали не слышать наших просьб. А они не нарушают обещаний. Нет, сейчас не время гадать об их словах и намерениях! Сулиэль жива, ей нужен теплый ночлег, горячая еда и питье. Целителям тоже не мешает подкрепиться: их помощь требуется многим, вокруг шатра уже собирается народ. Пора мне приниматься за работу — от нее не избавит никакое чудо… Я тихо выскользнула наружу — и оказалась в толпе. На меня посыпались вопросы: весть об умирающем ребенке облетела лагерь, многие слышали песню Артанис и теперь хотели знать исход. «Девочка жива, здорова, исцелена!» — повторяла я. Радостные восклицания были мне ответом. Рядом возник Ниэллин, за руку вытащил меня из толпы и, едва мы отошли на несколько шагов, расцеловал, бормоча: — Спасибо, спасибо, милая… — Не за что, — сказала я, переведя дух. — Я тут не при чем. Ты же видел, что это все Артанис! — Да, исцелила она, — согласился Ниэллин. — Но ты подсказала… указала путь. Без тебя не получилось бы, Тинвэ! Я пожала плечами. Наверное, любовь заставляет Ниэллина искать во мне нечто особенное. Но я-то знаю, что не умею творить чудеса! Радостное известие разлетелось среди народа так же быстро, как до того горестное. Этот привал больше напоминал праздник. Небо полыхало золотом, серебром и багрянцем, зажигая снег и лед разноцветными искрами. Звучали песни, слышался смех; нашего Лорда, целителей и Артанис повсюду поминали с благодарностью и хвалой. Даже больным как будто стало легче, и в эту ночь никто не умер. Утром Сулиэль проснулась слабенькой, но веселой и сразу попросила есть. Видя, что сестренка поправляется, повеселел и Соронвэ, а из взгляда Айвенэн впервые за долгое время исчез тоскливый страх. Она даже улыбалась и, как раньше, напевала детям смешные песенки-прибаутки! Исцеление Сулиэль будто переломило несчастливый ход нашего путешествия. Лед стал прочнее, разводья — не такими широкими, мы продвигались быстрее и от этого приободрились. Пошла на убыль и страшная хворь: заболевали ею реже, не так тяжело, и она не коснулась больше никого из детей. Если же вопреки усилиям целителей больной впадал в тоску и слабел, над ним пела Артанис. Песня ее укрепляла и возвращала волю к жизни не хуже самых действенных снадобий! Вскоре небо впереди высветлилось — значит, там и правда лежат обширные пространства сплошного льда! Однажды Тиндал вернулся из разведки не мрачный, как обычно, а воодушевленный, со сверкающими радостью глазами: он почувствовал прочный лед впереди, не более чем в пяти лигах! Эти пять лиг тяжело дались нам: снова пришлось петлять вокруг полыней, преодолеть разводье, перелезть через высокую и крутую гряду… Лишь спустя круг звезд мы ощутили под ногами толстый, мощный, неподвижный лед. Не передать словами, какое нас охватило облегчение! От него подкашивались ноги и слабели руки. Мы устроили привал прямо там, где вышли на прочный лед. Впору было праздновать свершение, но у нас не было ни сил, ни времени: надо наверстывать расстояние, потерянное при блужданиях в плавучих льдах. Отоспавшись, мы спешно двинулись дальше на северо-восток. Ледовые поля перед нами кое-где пересекали высокие гряды, встречались трещины и отдельные полыньи — но после всего пережитого разве могли они нас напугать? Идти стало куда легче, за переход мы одолевали расстояние в два-три раза большее, чем прежде. Через три перехода Раньяр во всеуслышание объявил, что встречное движение льда больше не препятствует нам и мы заметно продвинулись на восток. Отныне можно было не изнурять себя непрерывной ходьбой, тем более что среди нас все еще хватало обмороженных и больных. Мы заново упорядочили походную жизнь: приурочили «день» и «ночь» к кругам звезд, сократили переходы и удлинили привалы. Теперь отдых перепадал и разведчикам, и охотникам, и даже мы с Ниэллином выкроили время для прогулки вдвоем! Вопреки опасениям, здешние равнины не были безжизненной пустыней. В полыньях водились рыба, морские звери, а еще удивительные, невиданные существа. Куда больше морских зверей, телом они походили на рыб, только без чешуи. Зато изо лба у них рос длинный, острый витой рог. Выныривая на поверхность, водяные единороги с шумом выпускали воздух из отверстия на голове. По этому фырканью охотники нашли целое стадо и загарпунили одного. Вчетвером они не смогли его вытащить, пришлось звать подмогу; мяса и жира хватило всему лагерю на три дня, а из бивня получились отличные наконечники на гарпуны. Морская пучина оказалась щедрой, и не только мы кормились от ее щедрот. Возле полыней часто попадались следы огромных медвежьих лап. До поры здешние медведи не показывались нам. Когда же мы издали увидели одного, то поразились: он был похож на ожившую, обросшую косматым мехом ледяную глыбу! Могучий зверь шествовал с важной неторопливостью; заметив нас, он принюхался, постоял в задумчивости — а потом невозмутимо отправился дальше. Сразу стало ясно, кто настоящий хозяин здешних мест! Как и мы, снежные медведи охотились на морского зверя. Иногда мы находили остатки их трапез: дочиста обглоданные, разгрызенные в щепу кости и клочки шкуры. После этого близко знакомиться с медведем не хотелось: вдруг по ошибке сочтет за добычу? А на зуб к нему лучше не попадать! Все же несколько охотников под предводительством Финдекано решили попытать счастья и вышли на медведя — одежда наша сильно износилась, и кроме мяса, нам пригодился бы его густой, теплый мех. Охотники отправились по свежему следу… А спустя несколько часов вернулись без добычи, растерянные и унылые, и привезли на волокуше умирающего. Подавленный случившимся, Финдекано рассказал о несчастье коротко и сухо. Охотники легко выследили зверя, подкараулили, притаившись за ледовой грядой, бросили копья. Но копья застряли в косматом меху и не убили, а лишь ранили и разъярили зверя. Тот ринулся на охотников, настиг одного и ударом лапы отбросил на несколько шагов. Остальные кинулись врассыпную. Пока медведь выбирал новую жертву, Финдекано удалось добить его стрелой в глаз. Тушу медведя бросили — надо было скорее везти раненого в лагерь. Ударом лапы зверь сломал ему шею. Увы, целители не смогли помочь бедняге: он умер к вечеру, так и не придя в сознание. Нелепо, избежав гибели от мороза, голода и коварства льдов, погибнуть от медвежьей лапы! Никакие меха не стоят такой цены. И Лорды запретили охотиться на снежных медведей, пока хватает другой добычи. Вскоре после этого несчастья мы опять попали на искореженный, бугристый лед, да в придачу зарядила вьюга. Пришлось больше круга отсиживаться в хижинах, слушая неумолчный рев и свист ветра. Когда чуть развиднелось, еще день потратили на поиски полыньи и охоту: береговых припасов у нас почти не осталось, а свежее мясо уходило быстро. Наконец, после двухдневной задержки, отдохнувшие и нетерпеливые, мы приготовились снова тронуться в путь. В тот переход Тиндал и Алассарэ должны были идти с нашим отрядом. Как обычно, мы долго ждали своей очереди. Тиндал развлекался тем, что древком копья мерял глубину сугробов. В какие-то копье уходило целиком! А Алассарэ приставал к Арквенэн с дурацкими шуточками, пока не довел ее до белого каления. Я уж собиралась вступиться за подругу, как вдруг Айвенэн спросила: — Где дети? К тому времени Сулиэль совсем оправилась от болезни, а к Соронвэ вернулась вся его предприимчивость и смекалка. Оба они снова требовали присмотра. Недавно Тиндал поймал их на самом краю полыньи — они собирались поплавать на небольшой льдине, как на плоту! Здесь полыньи не было, но мало ли что? Вдруг провалятся в заметенную снегом трещину? Мы разбрелись между грудами льда, выкликая их имена. Я влезла на гребень — и увидела их! За соседним бугром они играли с кем-то — в первый миг мне показалось, что с большой собакой. Нет, это не собака. Это детеныш снежного медведя! Мохнатый, толстенький медвежонок ластился к детям и был невероятно мил. Но ведь где-то поблизости бродит его мать! Алассарэ, зашедший с другой стороны, тоже заметил детей. В мгновение ока он оказался рядом с ними и сказал негромко: — Ну-ка, проказники, побаловались — и будет. Давайте-ка к матушке. И ты, малыш, ступай откуда пришел. Он легонько подтолкнул медвежонка. Тот отбежал на несколько шагов и заскулил, захныкал, почти как ребенок. Сулиэль и Соронвэ заспорили: — Не прогоняй его, он хороший! — Он с нами подружился! — В лагерь, быстро! — напряженно приказал Алассарэ. — Тинвэ, уведи их. Скатившись со своего бугра, я схватила детей за руки… Раздался рев. Будто ниоткуда, шагах в двадцати от нас воздвиглась косматая громадина. Медвежонок, скуля, подбежал к ней — мать встретила его увесистым шлепком. И ринулась к нам. Алассарэ выхватил нож, но что он мог? Я опрометью бросилась прочь, волоча детей за собой. Сзади раздалось злое рычание, короткий возглас и глухой звук падения, тут же — крик Ниэллина, отчаянный вопль Тиндала… Снова взревела медведица, захрустел снег под тяжелыми прыжками… Все стихло. Затащив детей за ледовую гряду, я в страхе выглянула оттуда. Медведица с медвежонком исчезли. Тиндал стоял спиной ко мне, тяжело дыша, свесив пустые руки. Ниэллин склонился над Алассарэ. Тот лежал в снегу, раскинувшись нелепо, словно тряпичная кукла. Под ним растекалось темное, как чернила, пятно.