***
Ей очень хотелось расплакаться. Стыд и жгучая вина терзали душу. Голова звенела от отцовской оплеухи. На’Тот посмотрела на себя в зеркале, дрожащую, с потемневшими от ужаса глазами, все еще одетую в рваное, перепачканное кровью платье. Запах крови сводил ее с ума. А в ушах все еще звучал голос деда… — О, разве можно жить с таким камнем на совести?! — всхлипнула она, пытаясь стереть с лица засохшие капли крови. — Отец никогда не простит меня! На’Тот сорвала с себя грязную одежду и легла на кровать, пытаясь забыться во сне. Но ворочалась всю ночь. Под утро она приняла решение. С застывшим лицом, На’Тот на цыпочках прокралась вниз, к кладовой, порылась в сундуках и на полках. Ага! Вот оно! Она держала в руках небольшую пыльную склянку с сероватым порошком. Поднявшись в свою комнату, она закрыла дверь на замок, а для верности подперла ее тяжелым креслом. — Отец прав, такое нельзя простить, — прошептала она, высыпав содержимое склянки в стакан с водой. Яд был очень сильным, но На’Тот, подумав, насыпала себе побольше порошка. — Я уже достаточно взрослая, чтобы отвечать за свои поступки. Моя жизнь — за жизнь деда. По-моему, достойная цена! На’Тот поднесла бокал к губам. — Прости меня, дедушка! Это моя вина, — сказала она и выпила до дна его содержимое. Яд начал действовать быстро. Все поплыло перед ее глазами, по мышцам пробежала судорога. На’Тот добралась до своей кровати и легла, отрешенно глядя в потолок.***
В дверь кто-то постучал. Она равнодушно посмотрела в ту сторону. — На’Тот, ты не спишь? — услышала она голос тетки. — Открой мне. Надо поговорить. Она снова постучалась. — Ну, открой же дверь, На’Тот! Хватит дуться, я знаю, что ты слышишь меня. Я всю ночь разговаривала с твоим отцом, он больше не сердится на тебя. Вчера он был вне себя от горя, вот и сорвался… На’Тот истерично засмеялась, но тут же вскрикнула от боли во всем теле. — На’Тот, ты в порядке? — обеспокоенно спросила тетка, дернув дверь. — Что с тобой? Почему ты не отвечаешь мне? Открой дверь! На’Тот почувствовала, что задыхается, и схватилась за шею. Голова кружилась, и голос тетки звучал как будто издалека. Ла’Эт, устав дергать дверь, прошептала: — Вот упрямая девчонка! Не нравится мне это… Пойду, позову брата! Пусть сам с ней говорит…***
Ша’Тот долго стучался и звал ее. Потом, заподозрив неладное, мощным пинком высадил дверь. К тому времени На’Тот уже потеряла сознание, упав на пол. — О, Г’Лан! — воскликнул отец, увидев ее в таком состоянии. — Ниа, что ты с собой сделала, дурочка?! Он схватил ее на руки и прижал к груди. Тетка, нахмурившись, рассматривала банку, стоявшую на столе, а потом осторожно лизнула ее содержимое. — Плохо дело, братец, — сказала она. — Это катиссиум. Нужно срочно дать противоядие. Времени почти не осталось! — Там, в сейфе… — заикаясь от страха, сказал отец, свободной рукой ища в кармане ключ. — Кажется, там оно было… Беги за ним! О, На’Тот, родная, зачем же ты так поступила?! Не уходи! Он тряс и тормошил ее, пытаясь заставить открыть глаза. — Моя вина… — прошептала На’Тот, чувствуя, что не может дышать. — Дурочка! — лихорадочно ответил отец, гладя ее по лбу. — Ты ни в чем не виновата! Дедушка был обречен. Я всегда это знал, но не хотел смотреть в глаза правде. Не тебе отвечать за его страдания, это Несущая Смерть должна понести наказание! О, пожалуйста, не умирай! И прости меня за вчерашнее, если сможешь… Я — старый дурак. Не уходи, ведь ты — единственная радость, что осталась у меня в этой жизни! Он прижался к ее щеке…***
Потом прибежали тетка и прочие родичи. Они долго тормошили На’Тот, пытаясь влить ей в рот какую-то гадость, от которой ее начало тошнить. А потом укололи чем-то в плечо. На’Тот ничего не соображала, оглушенная стыдом и болью… — Ей повезло, что она приняла большую дозу, — услышала она чей-то далекий голос. — Не переживай, Ша’Тот, она выживет! Теперь уже можно это утверждать с уверенностью. Отец вцепился в нее железной хваткой, тормоша за плечи. На’Тот тянуло в сон, но он не давал ей закрыть глаза. — Не спи, милая, нельзя спать! — шептал он, шагая с нею на руках по комнате. — Лучше говори со мной о чем угодно! Его глаза яростно сверкнули, когда он на мгновение посмотрел вверх. — Не отдам! Ее — не отдам! Слышите?! Она — моя! Зачем же ты так сделала? Неужели я так сильно тебя обидел? Старый дурак! На’Тот хотелось заснуть, но настойчивый голос отца все звал и звал ее. И она ответила на этот зов. Постепенно боль и дурнота исчезли. Осталась лишь страшная слабость. На’Тот уткнулась в плечо отца, обмякнув в его руках. Он присел на кровать, не решаясь разжать объятия. На’Тот снова чувствовала себя в безопасности, как в детстве. Отец был рядом, отгоняя все страхи. Потом она кое о чем вспомнила и снова всхлипнула. — Я испортила мамино платье. Это же память о ней… — Пустяки, ниа, — тихо ответил отец, повернув к себе ее лицо. — Главное, что ты осталась со мной. Ты и есть самая главная память о ней! Надеюсь, что в следующий раз ты хорошенько подумаешь, прежде чем совершишь такую глупость? Я уже староват для таких потрясений. Имей совесть! Они улыбнулись, глядя друг на друга…