Невозможно

— Тихо, — шёпотом говорит Вершинина, осторожно выходя из-за стены. — Там нет никого, — выглянув в коридор детского сада, выдохнула Эрика, мысленно радуясь, что это не Игорь, или... «или неважно», — сама себя прервала девушка, возвращаясь к реальности, но Кира стояла, замерев, посреди комнаты. — Треск, — как зачарованная улыбнулась блондинка, — в воздухе. Не человек, — словно обрывками фраз объясняла Вершинина, что очень напугало Золотарёву. — Кир, ты чё? — приближаясь к синеглазой медленно, словно к психически больной, Эрика посмотрела в затуманенные глаза, когда та резко зажмурила их. — Как ты можешь не слышать? — вскрикнула девушка, закрывая уши руками, но было понятно, что эффекта это не дало. Эрика всерьёз задумалась над психическим состоянием сестры Вершинина, но из раздумий её вывела жуткая головная боль, наступившая внезапно.       Тупая темнота, а боль не проходит. Зажмуриваешь глаза, но ничего не происходит, а земля из-под ног внезапно пропадает. Тебя как будто ударили по голове, причём сильно и чем-то очень тяжёлым. Ясность мыслей давно потерялась, и ты открываешь глаза, но видишь темноту. Пытаешься дышать, а воздуха не хватает. Открываешь рот, пытаясь глотнуть воздуха, но не удаётся. Тело болезненно сгибается от нехватки кислорода.       Открываешь глаза, начиная жутко кашлять и спешно вдыхать воздух, пропитанный запахами травы и цветов. Странно... В горле больно саднит, но ты не обращаешь внимания, потому что в глаза тебе светит солнце. Поднимаешься с земли, на которой ты лежишь, а голова так же болит. Осматриваешься, рядом поднимается Кира, и из губы той сочится кровь. А ты всё так же ничего не понимаешь, и так же в глаза светит солнце. Вдыхаешь воздух с ароматами природы, когда замечаешь рядом с собой только что политую клумбу. «Не было её здесь», — говоришь сама себе ты, а потом понимаешь, что ты была в Чернобыле, в заброшенном, как и весь город, детском саду. Кира стоит запустив пальцы в волосы, а струйка крови с губы медленно сползает на подбородок. Ей всё равно. Замечаешь проходящих мимо людей, которые смотрят на вас как на каких-то мутантов. Берёшь за локоть Вершинину, отходя к лавочке, что находится среди деревьев, практически падая на неё. Невыносимая слабость во всём теле. — Я надеюсь, ты понимаешь, что тут происходит... — хриплым голосом говорит Кира, облизывая ранку на губе, откидывая голову назад, шумно вдыхая и выдыхая воздух. — Не молчи, Эр. Я, кажется, медленно схожу с ума. Не молчи, говори что-нибудь! — почти истерично, но не громко прокричала девушка, сама себя не узнавая. Она не понимала ничего, а жуткая головная боль не отпускала, что заставляло схватиться руками за голову, в надежде на то, что боль уймётся, но этого не происходило. — Восемьдесят шестой год вообще отличается от предыдущих, всё меняется, все на запад смотрят... — донёсся до девушек разговор двух идущих по парку, где те сидели на лавочке, женщин предпенсионного возраста. Девушки непонимающе переглянулись, и ситуация становилась всё более похожа на бред. «С такими предположениями и до психушки недалеко», — пронеслось в мыслях обеих. — Чё за херня, тут, собственно, происходит? — на эмоциях воскликнула Вершинина, и взгляды добрых, по первому впечатлению, бабушек обратились к «гостьям»: белые волосы и пирсинг в губе Золотарёвой, порезанные чёрные лосины и разбитая губа Вершининой вряд ли произвели на них хорошее впечатление, а реплика девушки довела. Под грозными взглядами женщин Эрика встала, поднимая с лавки Киру, у которой до сих пор кружилась голова, отчего блондинка шатнулась в сторону, ухватив за руку Эрику, что было весьма похоже на алкогольное опьянение. — Это что такое?! Проститутки малолетние, — Кира была просто не в состоянии что-либо отвечать, а Эрика, игнорируя оскорбление, поспешила удалиться вместе с сестрой Паши из парка, пока бабки позвали по имени-отчеству какого-то мужчину. — Как я ненавижу всех... — пробормотала Кира, буквально повиснув на Золотарёвой, но переставляя ноги, что заметно облегчало переход в другую часть парка для Эрики. — Кир, заткнись, пока они нас вон ментам не сдали, — замечая погоны на плечах того самого мужчины, который смотрел в их сторону, предупредила спутницу Эр. — Так, ровно идти попытайся, — пытаясь выровнять осанку Вершининой, которой, кажется, было всё равно, девушка так же продолжала ничего не понимать, но о состоянии Киры она беспокоилась больше — оно реально было похоже на опьянение, а у самой Эрики хотя бы голова не кружилась, и боль вроде бы отпустила, чего не скажешь о синеглазой. — Я это, щас сама пойду, — пробормотала Вершинина и медленно пошла рядом с Эрикой, и обе с облегчением заметили, что участковый пошёл в другую сторону. Как позже поняли девушки, они находились рядом с чем-то отдалённо напоминающим набережную, но отнюдь не понимали, где они и что происходит. Спустившись с крутого склона по нетронутой траве, блондинки опустились на землю, когда Кира, кажется, наконец начала осознавать происходящее: — Где мы? — смотря на Эрику, а не в одну точку, как до этого, спросила блондинка. — Я не знаю, Кир... На СССР смахивает, не находишь? — словно сама с собой разговаривала Золотарёва, когда до неё вдруг дошла их основная проблема: — Где Паша и остальные? — нервно спросила та, различая на лице Киры страх и ступор, что порадовало Эрику: та наконец начала приходить в себя. — Какое СССР... Паша... я не знаю... В воздухе был треск, а потом бац — как обморок... Очнулась — кровь, — пальцем показав на рану на губе, всё ещё не связно говорила Вершинина, но теперь хотя бы можно было понять, что она имеет в виду. — Голова кружится, — поводив тем же пальцем в воздухе, словно мысленно рисуя окружности, сказала та, и взгляд мутноватых глаз стал яснее, как заметила пепельноволосая. — Прекрасно — мы в СССР, потому что в воздухе всё затрещало, нас назвали проститутками, и мы потеряли Пашу, Лёшу и Настю, — горько усмехнулась Эри, и Вершинина подняла на неё глаза: — Ну вот и добрые люди, вот и прекрасный СССР... Люди всегда бесчувственные суки, а не только в нашем времени. Я не хочу в ПНД, или как тут называются психушки... — без сарказма и усмешки ответила девушка, встав с травы. — Ты правда думаешь, что мы... в прошлом? — выдала Золотарёва, смотря снизу вверх на Киру, которая в очередной раз облизнула кровоточащую ранку. — Я не знаю. Отсюда станцию не видно, — устало выдохнула та, и намёк Эр прекрасно поняла. Поднявшись, но чувствуя ужасную слабость во всём теле, девушка вместе с Вершининой пошли по парку, откуда только недавно пытались побыстрее уйти.       Необычный цвет волос и пирсинг в губе слишком привлекали внимание, почему и заставили Золотарёву натянуть ненавистный капюшон, снова скрывая свою внешность. Кира старалась не обращать внимания на унижающие взгляды прохожих, которые те посылали только лишь из-за рваных лосин. Вот поэтому у девушки и не было ни друзей, ни парня — она презирала практических всех, но тех, с кем общалась, считала гораздо большими, чем просто людьми. Она ненавидела эгоистов, ненавидела тех, кто судит по внешнему виду, ненавидела правила и стереотипы, причём пока остальные подростки думали об этом крайне редко, в приступах плохого настроения, Вершинину эти чувства не покидали никогда. Именно поэтому она не хотела возвращаться. Именно поэтому сейчас страх перебила злость. Именно поэтому она всегда мечтала переехать, хотя и понимала, что мало что изменится. Она никогда не хотела жить так, но понимала, что по-другому не выйдет. Боялась стать одиночкой, но сейчас страх исчез. Потому что ты стала ей. Потому что предпочитаешь читать и встречать рассветы на балконе, а не ходить на шумные тусовки. Потому что все считали, считают и будут считать тебя странной, а тебе это даже начинает нравиться. — Девушки, помощь нужна? — обеспокоенно спросил мужчина лет сорока, но переглянувшись, спутницы только ускорили шаг, боясь того, что их легко могут упечь в дурдом. Обе не знали, куда идут, обе не знали, где им искать Вершинина, за которого стали вдруг волноваться обе. Кира боялась, что он может натворить глупостей, ведь она исчезла, и не понятно, в каком времени сейчас он сам, если весь этот город не плод её воображения. Эрика пыталась убедить себя, что ей всё равно, но всё равно на этого парня ей уже не было. Дело не в каких-либо чувствах, а в том, что она чувствовала себя ужасно виноватой перед Кирой и самим Пашей. Не перед Лёшей и Настей, которые поехали сюда по своей воле, а именно перед сестрой и братом. Да, у тебя не было выбора, ты не задумывалась, что возможно сломаешь их жизни. Ты просто думала о своей семье, не ставя себя на их место. Ты поставила под угрозу не только свою жизнь, а теперь ты обязана вывести их отсюда, хотя это будет сложно. Совесть грызёт тебя изнутри, ты догадываешься, что Кира, возможно, думает, что ты понимаешь, что здесь происходит. — Пошли? — кивая на открытый подъезд, радуясь тому, что домофонов в этом времени не было, девушки вошли в многоэтажку, бегом поднимаясь по лестницам, не проверяя работу лифта. Раньше ведь никаких бомжей и хулиганов не было, да и вообще всё было просто — чердаки не закрывали, что сейчас играло на руку блондинкам. На чердаке было удивительно чисто, а в углу лежал старый матрац и поеденное молью одеяло, что свидетельствовало о том, что здесь проводят время дети или подростки, скорее всего, втайне от родителей. Открыв люк, который легко поддался, Кира поднялась по маленькой лестнице, выходя на крышу, где её волосы тут же растрепал порыв ветра. — Охренеть, — с нескрываемым восторгом, смешанным со страхом, произносит Вершинина, когда к ней подходит Золотарёва, снимая ненавистный капюшон от толстовки, позволяя бесцветным волосам наполовину закрыть её лицо. — Эр... станция... — показывая пальцем вдаль, где виднелись трубы ЧАЭС, — работающей ЧАЭС, — с нескрываемым ужасом констатировала блонди, схватившись руками за перила до такой степени, что костяшки пальцев побелели. — Серьёзно... Восемьдесят шестой? — срывающимся голосом спросила Эрика, хотя и знала, что ответа не получит. Со страхом и отчаяньем она смотрела на город, в котором кипела жизнь. Единственное, чего боялась девушка — не вернуться в Москву, не дать понять самым дорогим людям, что ты сдержишь это дурацкое обещание. Теребишь в пальцах чёрно-красную фенечку, а это, возможно, последняя дорогая тебе вещь. Просто два шнурка и кожаная ленточка, сплетённые в подобие косички и маленький четырёхлистный клевер — символ удачи. Вряд ли он тебе поможет... — Как ты думаешь... Паша... он здесь? — спрашивает Золотарёва, опуская взгляд вниз, чувствуя то самое желание упасть, о котором она говорила недавно. — Не знаю. Я не понимаю... Кстати, я даже не вижу ту площадку, где мы должны были встретиться... — с грустью говорила Кира, и Эрика тоже с некоторым ужасом поняла, что пустой опушки возле детского сада, которая после должна была быть детской площадкой, не видно. — Почему ты спрашиваешь? — переводя взгляд на Эри, которая стояла спиной к девушке, спрашивает та. — Потому что... — потому что ты чувствуешь себя виноватой, или оттого, что ты — причина всех бед этой компании? Оттого, что твоя жизнь может закончиться в любую минуту, а он будет рядом с тобой? От того, что он даже не подозревает, во что они ввязались, а заставила их ввязаться снова ты? — Потому что он твой брат, — стараясь придать голосу невозмутимости, она повернулась к блондинке, которая сидела на перилах. — Ты слезь, он меня и так уже один раз чуть не убил, — за руку взяв Киру и оттащив её от края крыши как малолетнего ребенка, буркнула Золотарёва, идя к люку, ведущему на чердак. — Какой аргументный аргумент — наши родственные связи! — в тон Золотарёвой ответила Вершинина, следом спускаясь вниз по лестнице. — По твоей логике, сейчас я должна волноваться сильнее, — улыбнувшись привычной ухмылкой, в спину пепельноволосой продолжала Кира. — Тебе пора привыкать, я уже полгода его ни с кем не шипперила, — договорив и запнувшись об ступеньку, как ненормальная заржала Вершинина, но продолжила спускаться по лестницам за снова натягивающей капюшон Эрикой. — У него же девушка есть, — нехотя ответила Золотарёва, выходя на улицу и направляясь в ту же сторону, откуда они пришли, ибо находиться рядом со зданиями было как-то не правильно после того, как они чуть не оказались заживо под ними погребённым. — А это личный интерес, или одна из обязанностей любого Анонима? А кстати, Антонова не его девушка, — продолжала стебаться и смеяться Кира, отчего на них обращали ещё больше внимания люди. Эрика не могла её в чём-то упрекать потому, что даже пошловатые и не совсем уместные шуточки хотя бы немного разряжали обстановку. — Обязанность, не радуйся там сильно, — шутливо толкнув блондинку, которая успела поравняться с сероглазой, с ухмылкой ответила девушка, понимая, что скажи хоть что-нибудь про неё с Вершининым другой человек, она бы точно за словом в карман не полезла. Не понятно почему, Кира этот принцип тихо так разрушила — было действительно смешно, и вообще Эрика относилась к сестре Паши довольно хорошо, подумывая о том, что было бы прекрасно, если бы они познакомились при абсолютно других обстоятельствах, и возможно смогли бы даже стать подругами. — Так я теперь переживаю за ваши отношения больше, чем за свои, — садясь там же, где они уже сидели, рядом с кромкой ещё не радиоактивной реки, Кира снова засмеялась. — А знаешь почему? Потому что своих нет, — перестав смеяться, девушка нащупала в кармане пачку сигарет, вытаскивая ту. Ощутив желание затянуться, но одновременно чувствуя себя зависимой от каких-то сигарет, когда она в такой ситуации, девушка ощутила ещё и жёсткую ненависть к себе. Вытаскивая сигареты по одной, девушка начала кидать их в воду, а на лице сияла глупая улыбка. Обе засмотрелись на то, как течение уносит ту вещь, которую так ненавидели родители и брат девушки. — Что ты делаешь? — с лёгким удивлением спрашивает Эрика, смотря на уплывающие «кораблики» клубничных сигарет. — Я обещала Паше бросить на Новый год. Не, я понимаю, мало, кто выполняет то, что обещает сделать на Энгэ. Но мне кажется фраза «я бросила в Чернобыле» будет эпичнее, — отпустив последнюю сигарету, предварительно сломав её пополам, с улыбкой перевела взгляд синих глаз на Эрику Вершинина. — Как думаешь, мы застряли здесь? — без доли веселья в голосе спросила Кира, и Эрика опустила глаза, выводя веткой на мокром песке буквы. — Я не знаю. Бесполезно идти куда-то, город сильно отличается от той версии, которую знаем мы. Мы понятия не имеем, где Паша, Лёша или хотя бы Настя. Ну и тут... у нас даже еды нет... и денег тоже, — грустно ответила Золотарёва, дописав на песке фразу «Do I Wanna Know?*». — Хочу ли я знать? — перевела Вершинина, отметив красивый каллиграфический почерк новой знакомой. Сама Кира завидовала в этом плане даже парням, ненавидя шуточки о том, что ей суждено быть врачом. — Да так... Песня любимая, потом послушать дам, — вяло откликнулась Золотарёва, безразлично ковыряя песок веткой. Она чисто машинально вывела эту фразу, потому что она стала практически описывать всю жизнь девушки. — Блять, надо было продать сигареты, — поправляя волосы, которые растрепал ветер, с грустью посмотрела на реку Кира. — Ага, чтобы нас потом как наркодилеров посадили? Лучше уж тогда украсть, и то безопаснее, — усмехнулась Эрика, а вот Кира восприняла всё всерьёз.