The Way It Is

Первая вещь, которую делает Гарри, когда заходит в автобус – падает на кровать. Под огромными подушками прячется более маленькая и незаметная – из дома. Только Зейн знает об этом, потому что он хотел украсть у Гарри несколько подушек пару дней назад и нашел ее. Он ничего никому не говорил и ничего не спрашивал у Гарри. Они все справляются с расстоянием странными способами, и старая подушка, которая пахнет домом – еще не самый необычный вариант. – Я тоже, – стонет Лиам, падая на кровать Найла. Его собственная находится сверху и у него, очевидно, совершенно нет сил, чтобы взобраться на нее. – Мне кажется, что я вообще не спал вчера. Луи, сидящий на кушетке около Зейна, фыркает: – Ты? Поскольку я проверил твою комнату вчера в четыре, я точно знаю, что тебя там не было. Поэтому, если ты и спал, то где? Или ты просто настолько поздно вернулся? Никто не удивляется, что Луи знает это. Он может контролировать все, что хочет и сохранять это в секрете до определённого момента. И он иногда пытается охранять их лучше, чем служба безопасности. Он как тот вид родителя, который пропагандирует и использует «жесткую любовь». Он не будет обнимать тебя или поить горячим шоколадом, когда ты кричишь или плачешь, но он действительно любит – и на самом деле верно и нежно. У него просто есть более иносказательный способ показать эту любовь. Он всегда каким-то образом знает, где находится каждый из них – когда они нуждаются в помощи. То, насколько он хорош в этом, почти пугает. – Я выходил, – говорит Лиам с кровати Найла. – И, вообще-то, это не твое дело. Ты мне не мать. Зейн не знает, кто сейчас выглядит более удивленным: Луи, от резкого тона Лиама, или он сам, от озвученной Лиамом лжи. Почему ему не сказать правду? Он пришел в комнату Зейна и спал там. Это же не впервые! Черт, это второй раз на этой неделе! И это – чем бы это не было, происходит все чаще, и чаще, и чаще. – Неважно, – пожимает плечами Луи. – И, Найл, правда, ты должен это делать? Найл сидит за маленьким складным столиком посреди автобуса, в наушниках, громко подпевая песне, играющей на его айподе (сейчас это Maroon 5), но при этом реагируя на происходящее вокруг. Он поворачивается к Луи и приподнимает брови. – Ты действительно должен делать это?! – кричит Луи. – Что?! – О, блять, идиотизм, – Луи почти бегом пересекает автобус, выдергивает наушники из ушей у Найла и громко орет прямо в них. – ПРЕКРАТИ, БЛЯТЬ, ПЕТЬ! Зейн занимает всю кушетку и откидывает голову назад, закрывая глаза. Еще один абсолютно обычный день. *** У них достаточно времени, чтобы разместиться в отеле, перед тем, как они должны будут уехать, чтобы подготовиться к вечернему шоу. В любом случае, они приезжают абсолютно спокойно, и никто не подгоняет их. У них есть несколько часов прежде, чем их даже обнаружат. Он чувствует себя лучше, после того, как подремал в автобусе под одеялом, наброшенным на него (очевидно, это дело рук Луи). Иногда он буквально разваливается на глазах, но сейчас те редкие дни, когда он переживает все происходящее с улыбкой на лице. Он кидает свою сумку на кровать (сегодня у них общая комната, и он делит ее с Найлом. Как всегда – он не против, вообще-то, потому что с Найлом отлично можно сосуществовать), которая ближе всего к окну и балкону, когда Луи влетает в комнату. – Ты должен закрывать дверь! – говорит Луи, падая на кровать Найла. – Помнишь, когда… – Я все помню, – говорит Зейн. Не то, что бы он мог забыть, как зашёл в свою комнату, и в его душе скрывались люди. Он сомневается, что вообще сможет когда-либо забыть это. – Угадай, что это? – говорил Луи. Он опускается на кровать Зейна и роется в кармане. Наконец он достаёт листок бумаги и дает его Зейну в руки. – Угадай! Как думаешь? Зейн разворачивает его, и это действие, очевидно, с листочком производилось огромное множество раз, судя по тому, что он практически разваливается. На нем нарисовано что-то странное. – Это обувь? – Это пара обуви! – исправляет Луи. – Со связанными между собой шнурками. Они свисают и похожи на телефонные провода. – Хорошо, – говорит Зейн медленно. – И что это значит? Луи усмехается: – Как будто все мои татуировки что-то значат! – говорит он, но Зейн знает, что они действительно значат. Каждая, которая есть, и те, которые он не делает. Луи очень тщательно отбирает их, на самом деле. И если он захочет, чтобы вы знали значение – вы будете знать. А если нет… – Я подумал, что мы могли бы прогуляться туда, после шоу. Возможно, выпить. Я нашел одно место в Интернете, оно открыто 24 часа. Зейн пожимает плечами: – Я не против. Луи встаёт с кровати и идёт к двери. Он останавливается прямо на выходе и смотрит на дверь ванной, в которой сейчас Найл, прежде, чем излишне спокойно произносит: – И не зови Лиама. Глаза Зейна становятся больше: – Почему нет? – О, прекрати включать друга-защитника, – Луи морщится. – Просто не приглашай его, ладно? Только мы сегодня вечером, договорились? Зейну требуется минута, но в конечном счете он соглашается. Он не собирается выяснять – почему, потому что Луи все равно не скажет ему. И это перестаёт его волновать, учитывая даже то, что Лиам мог бы считаться практически лучшим другом Луи из всех них. Но, с другой стороны, у Луи всегда есть свои причины сделать что-либо. Просто он редко сообщает их кому-либо еще. *** Это не самый лучший район, судя по всему, но сейчас его это не беспокоит. Он все еще слегка покачивается и чувствует гудение внутри себя, после всплеска адреналина от шоу, и это будет продолжаться в течение долгого времени. Это то, что происходит: шоу или полностью стирает его {и все, на что он способен – это лечь в кровать, прежде чем он просто вырубится}, или дает ему столько энергии, что он не может усидеть на месте. Позже, конечно, он все равно вырубится и усталость будет гораздо хуже. Но это все полностью стоит того. На двери есть звонок, так что Луи просто жмет на него, пока дверь не открывается. Их охранник (обязательный, им не приходится расставаться с ним, и все признают, что это имеет серьёзные основания) выходит чуть вперёд, прикрывая их. Это почти угрожающее движение – могло бы быть им, если бы они были в любом другом месте. Но по понятным причинам их это не пугает. Куда более пугает мужчина, который встаёт из-за стола в углу комнаты. – Это прекрасное место, – говорит Зейн, оглядываясь. У тату-салонов свой определённый воздух, и Зейну это нравится. Стены в этом покрашены, так же, как и тату-мастер. Они все черные, но на них прикреплены листы бумаги с рисунками. – Ты уверен, что не хочешь ничего сделать? – спрашивает Луи в третий раз. Зейн качает головой: – Не сегодня. Луи пожимает плечами и идёт к столу, сжимая в руке свой листок с нарисованной на нем обувью. Зейн обходит комнату осторожно, стараясь не задеть стулья и оборудование. Он знает, что сможет заплатить, если сломает здесь что-то, но он не хочет рисковать этими вещами. Деньги не могут заменить эмоции, а это место буквально пропитано ими. – Рисунки на стене – мои личные проекты, – говорит голос справа от него, и Зейн слегка подпрыгивает от неожиданности. Он пытается сохранить свою зону безопасности, но на это просто закрывают глаза. – Мы набиваем их только единожды. За них платят – и мы снимаем их со стены. Сохраняем оригинальными, особенными, знаешь. Я сама рисовала их. Голос принадлежит пожилой женщине. У неё седеющие волосы и много морщин на лице, а в ухе целый ряд гвоздиков, прямо до хряща. Она вся в татуировках, кажется, что на ее теле нет свободного места. – Правда? – говорит Зейн, приподнимая брови. Это вовсе не должно было показаться недоверием, но именно так и происходит. – Что? Думал, их рисовал мужчина? – она спрашивает, выглядя скорее удивлённой, чем обиженной. – Возможно, – признает Зейн, потому что так и было. Рисунки на стене – искусство. На них нужно большое количество мастерства, материалов, они заметны и куда более «остры», чем любая из тех татуировок, которые есть у него. Истекающие кровью розы, кинжалы, анатомически правильные сердца. Он останавливает взгляд на одном из них, висящем высоко. Это детально прорисованная рыба. Она большая, ярко окрашенная в разные цвета, которые смешиваются, составляя эффект радуги. А каждый из её плавников обернут в колючую проволоку. – Что это значит, в таком случае? – спрашивает он, указывая на рисунок. – Если Вы рисовали его, я имею в виду, хм, учитывая, что Вы рисовали его, какой предполагался смысл? Или Вы просто думали, что это будет круто? – Это будет круто? – повторяет женщина. – Для тебя, не так ли? Красота в глазах смотрящего и все подобное, правильно? Абсолютно неважно, что это значит для меня. Главное – что это для тебя. – Сколько? – спрашивает Зейн. Женщина пожимает плечами: – Все зависит от того, где ты хочешь его видеть. И каким большим. Зейн пожевывает губу и пристально смотрит на Луи, который уже находится на стуле, рядом с тем самым человеком, готовящим его руку к татуировке. Он думает, что не хочет тату на таком очевидном месте. И не хочет ее слишком большой. Лодыжка тоже не подходит, и у него уже есть татуировки на ногах. Это точно не спина или плечи. Он показывает на заднюю часть бедра. – Здесь? Женщина смеется и приподнимает брови. – Двести, – говорит она. – Это включает пятьдесят долларов, которые мы взимаем за рисунки со стены. И я даже сделаю её тебе сама. Он на секунду застывает в нерешительности. Он не планировал набивать ничего и даже не совсем уверен в причинах, по которым он хочет этот рисунок. Но, почему нет? Почему, черт возьми, нет? Возможно, это как-то связано с Лиамом, но Зейн не хочет в этом себе признаваться. А, возможно, у него просто есть тот голос в глубине души, который настаивает на том, что он должен сделать это. Почему нет, думает он. – Я согласен. Женщина встаёт на цыпочки и срывает картину. Она ведёт его к задней комнате (к его счастью, потому что он не хочет быть сфотографированным кем-то, кто может на них наткнуться, со спущенными штанами и пожилой леди, татуирующей около его задницы), но Луи останавливает его. – Мне казалось, ты ничего не хотел, – дразнит он. – Что это? Зейн передает рисунок, и Луи приподнимает брови: – Это рыба. – Твой – пара обуви, – напоминает ему Зейн. – Хм, хорошо, но она в колючей проволоке! – говорит Луи, сбитый с толку. – Какой смысл в рыбе, которая даже не может плавать? – Точно. Луи все ещё слегка озадачен, но Зейн забирает рисунок и идет к комнатке. Луи не единственный, кто может держать что-то в секрете, когда хочет, а Зейн действительно не имеет желания уточнять, когда он не уверен сам, почему же он все-таки хочет чёртову татуировку рыбы. Все очень знакомое: стул, звуки, горящее жало. Когда их татуировки закончены (у Луи за полчаса, у Зейна больше, чем за два), они платят и Зейн отдаёт триста долларов, отказываясь забирать сдачу. То, что выбор места для татуировки был не самым лучшим, Зейн понимает только когда они возвращаются в машину, на которой приехали. Он почти не может сидеть нормально и усаживается полубоком, в очень неудобное положение. Луи пристёгивается на переднем сиденье и злобно усмехаясь, говорит: – Ну что, едем навстречу недовольным лицам? *** Посещение вечеринок с Луи – это всегда или очень хорошая, или очень плохая идея. Иногда это забавно, на грани с сумасшествием. Иногда это сумасшествие, граничащее с чем-то незаконным и/или смертельным. Прямо сейчас – это незаконно, так как по закону ему нельзя пить здесь, а так же еще забавно и чуточку сумасшедше. Клуб, в котором они находятся, как раз их тех мест, которые ему нравятся: слишком темно, слишком много народа, все совершенно анонимно. Огни каждый раз попадают на них только на мгновение, и даже если кто-то успеет узнать их – пока он опомнится, они уже будут в толпе, с глаз долой, и, несомненно, из сердца вон, за какие-то мгновения. – Я собираюсь напиться! – говорит Луи. – Жди меня прямо на этом месте и постарайся не потеряться! Люди окружают Зейна очень плотно, он посреди толпы. На него смотрят симпатичные девушки в коротких платьях или еще более коротких шортах, и даже случайный парень. Но это не «Эй, ты не из этого бойбенда?»-взгляды. Это скорее «Эй, вернись ко мне и вынеси нахрен мой мозг»-взгляды, к которым он привык так же, как и к другим. Он не хочет быть грубым в этой классификации, но факт есть факт. Он пытается увернуться от пары рук, покрытых каким-то блестящим кремом, которые хватаются за его одежду, трогают его, когда возвращается Луи с двумя напитками. – У меня спросили документы! – старается перекричать он музыку. – Я не знаю, насколько сильно отрываются люди в этом месте, и если сильно – блин, я выгляжу достаточно взрослым, они не должны были их проверять. Я отчасти оскорблен! Зейн закатывает глаза и делает медленный глоток. – Что это? – Какая разница? Что-то голубое. Просто выпей. И Зейн пьет. И следующий напиток, неоново-розовый, напоминающий по вкусу розы, тоже. А потом зеленый, и, серьезно, все даже в порядке. Но это заканчивается на каком-то апельсиновом напитке. Очевидно, он зашел слишком далеко, чтобы о чем-то переживать. Он танцует с Луи, но иногда кто-то ещё вмешивается в его личное пространство и это даже не смущает. Пот стекает по всему его телу, и он чувствует себя легким и взрослым – по-настоящему, крышесносяще взрослым. Ровно до того момента, пока Луи не вздыхает и не протягивает ему свой телефон. Зейн сморит на него, пытаясь разобрать картинку. Или она такая нечеткая, или он до чертиков пьяный, но на то, чтобы разобрать её, уходит довольно много времени. Когда он, наконец, понимает её, он думает, что лучше бы этого не произошло. Это фото Лиама, освещённого огнями другого клуба. Его руки на талии какой-то симпатичной девушки, её задница прижата к его промежности, а на его талии находятся руки какого-то высокого, излишне мускулистого парня, и они все танцуют в излишне провокационной, неловкой позе. – Кто это с ним? – кричит Луи ему прямо в ухо. – Да этот парень свихнулся! – Это не моя проблема, – говорит Зейн презрительно. Алкоголь в его крови почти убеждает его, что все правильно, но беспокойство все равно противно царапает внутри. – Конечно, это наша проблема! – визжит Луи. – Это отражается на всех нас! Зейн закатывает глаза и пытается нырнуть в толпу, но это не срабатывает. – Все мы иногда творим херню, – напоминает он Луи. – Расслабься. – Я расслаблен! – Луи почти шипит. – Но это меня бесит. И не говори, что тебя это не волнует и не касается, потому что я знаю, что это не так. Это касается нас. И я люблю это тупого мудилу, и я не знаю, что делать, и это пугает меня! Прежде всего, я потерпел неудачу! Да, он пережил расставание. Но это было несколько месяцев назад, Зейн, но все еще ухудшается! На днях, в этом интервью… – Это то, что ты планировал на сегодня? – требовательно спрашивает Зейн. – Ты пригласил меня, чтобы добыть информацию? Это провальная идея, я ничего не знаю. Так что твои силы потрачены впустую, Луи. – О чем я и говорю! – настаивает Луи. – Он никому ничего не говорит. Он просто… Делает все, что вздумается, и это не Лиам, которого я знаю. – Люди меняются. – Не настолько! Зейн действительно, действительно хочет дать Лиаму полную свободу. Во-первых, потому что это раздражающе. Во-вторых, он слишком пьян, чтобы иметь желание заботиться сейчас. И в-третьих – что было в-третьих? О, точно, он не гребаный телохранитель Лиама! И, наконец, часть его знает, что он чувствует то, что чувствует Луи. Только Луи не знает, как долго Зейн шел к своим выводам. – Повзрослей! – говорит Зейн. Он не хочет сейчас говорить об этом. – О, правда что, повзрослей, – Луи почти издевается. – Просто дай ему свободу, потому что не хочешь говорить об этом! Круто, Зейн. Очень рад видеть, что ты такой заботливый. Зейн уходит на поиски другого красочного, до противности сладкого напитка. К тому времени, когда они уезжают, он выпил так много, что нуждается в помощи, чтобы добраться до и от автомобиля. И в отель. И в лифт. И в комнату. И в кровать. Так или иначе, он оказывается в постели. Луи помогает ему («Как маленькое буррито! Буррито Зейн. Зейн Буррито. Они могли продать тебя в Taco Bell и совершить убийство. О, я так пьян, мне жаль») и даже целует его в лоб. Это напоминает маму и дом и это то, о чем он думает, когда слышит скрип двери. Он больше не удивляется. Просто двигается и бормочет что-то вроде «Я слишком пьян, чтобы разговаривать, спокойной ночи», и даже не сомневается в том, что в этот раз это точно Лиам. Который, конечно же, ничего не объясняет. Просто ложится в кровать, натягивает на себя одеяло и через несколько мгновений уже храпит на всю комнату. И это до глупого утешительно. *** Это легче {и в то же время сложнее} с Найлом, если сравнивать с Луи. Найл не отступает – если ты не собираешься говорить ему что-то, он все равно заставит. У Найла есть этот взгляд. Он смотрит будто внутрь, его голубые глаза сужены – и это даже ужасающе. Это очень напоминает Зейну отца. Тот никогда не был родителем, который кричал – это было по части мамы. Когда его отец чертовски злился, он становился очень тихим и, когда он хотел услышать что-то, он просто смотрел вот так, будто говоря, что «лучше признаться самому, потому что он в курсе, что произошло, и наказание будет в миллион раз хуже, если солжёшь». Этот взгляд заставлял его признаваться гораздо чаще. – Мы собираемся поговорить об этом? – спрашивает Найл за обедом. Сейчас они вдвоём. Найл хотел пройтись по магазинам, и все знают, что если они не остановят его, то он будет покупать одну и ту же рубашку, одного и того же цвета, пять раз и утверждать, что «это очень умный поступок и что если что-то нравится, то это нужно иметь в большом количестве». Но это недостаточное оправдание для того, чтобы носить одну и ту же белую футболку две недели подряд. Так что Зейн предложил пройтись с ним. И он пойдет в любом случае. – О чем поговорить? – спрашивает Зейн, жуя. Он ощущает фотовспышку и думает, насколько хорошо получился на фото его набитый куриным сэндвичем рот. – Я не знаю, – говорит Найл. – Как думаешь, есть что-то, о чем нам стоит поговорить? Зейн, наконец, глотает и, нахмурившись, смотрит на него. – Учитывая тот факт, что мы проводим практически каждую минуту каждого дня вместе, я собираюсь сказать, что, вероятно, нет. Найл пожимает плечами и засовывает в рот салатные листья («Я пытаюсь сохранить свое здоровье», – сказал он, заказывая его вместе с двойным чизбургером). – Ничего, кроме, хм… Ну, ты знаешь, тебя. Или Лиама. Зейн давится своим сэндвичем. – Серьезно? Луи подослал тебя? Потому что я вполне ясно сказал ему, что ничего не знаю, окей? – Хей, стоп! – Найл поднимает руки в защитном жесте. – Я не спрашиваю тебя ни о чем. Я в курсе, что ты не знаешь ничего о том, что происходит с ним. Я спрашиваю о тебе. Как это касается тебя? Он возвращается к еде, будто это удобный, приятный обеим сторонам разговор, хотя у Зейна теперь напрочь убито желание даже дотрагиваться до лежащего перед ним сэндвича. – Я знаю, что он проводит каждую ночь в отеле в твоей комнате, да. Зейн пораженно раскрывает глаза. – Ты знаешь? – Мы жили в одной комнате пару ночей назад, помнишь? Я не спал, хоть вы оба и были уверены, что это так. И я не думал, что это была тайна, – говорит Найл. – Только когда Ли отрицал это. И потом я просто подумал – ну хорошо, зачем ему скрывать это? Если нет чего-то, что нужно скрывать? Это есть? – Нет, – говорит Зейн в ту же секунду. – Нет, нет. Хорошо? – Так вы не…? – Он просто приходит пьяным в мою комнату и падает в мою кровать, – говорит Зейн, уткнувшись глазами в стол и понижая голос. Он не хочет, чтобы их подслушали, даже если есть окно и они в безопасности от всех тех, кто пытается услышать и заснять все то, о чем они говорят. – И он просто уходит утром, как только мы встаём. Все. Конец. – О. – А что ты думал? Найл гримасничает: – Я не очень хочу говорить о сексе, пока ем. Зейн бросает в него скомканную салфетку. – Я шучу, я шучу! Но почему он врёт, если вы просто спите? Я не понимаю его. – Я не думаю, что кто-то все ещё его понимает, – честно говорит Зейн. – Я уверен, что таких людей нет. – Это беспокоит тебя? – Это просто такой период, – отвечает Зейн. – И это довольно скоро закончится. – Ты доволен этим? – задает вопрос Найл. – Я имею в виду, тебе должен нравиться тот факт, что он приходит именно к тебе, и больше ни к кому. Зейн на самом деле не думал об этом раньше. И сейчас, когда Найл спросил об этом, он задумался. Почему Лиам приходит к нему, а не к Луи? Они стали действительно близки в последнее время, и пробраться в комнату к Луи – вполне логично. Но вместо этого он каждую ночь приходит к Зейну. Почему? Почему Найлу нужно было заставить его думать об этом? Он впивается в него взглядом. – Для кого-то, кто собирается усовершенствовать технику рыгания и пукания, ты слишком похож на врача. – Хорошо, достаточно! – Найл хихикает. – Я просто хотел удостовериться, что с тобой все хорошо. Все же хорошо? – Все в порядке, – подтверждает Зейн. И решает, что, возможно, должен проводить больше времени с Гарри, если Найл и Луи не останавливаются с этими двадцатью вопросами каждый раз, когда они с ним.