Привычный порядок вещей

      Плита с грохотом приземлилась в подземном ходе, который уходил куда-то вдаль, где горел свет и звучали голоса. Им, судя по цепи следов и куче мусора, часто пользовались. Хотя здесь было очень неуютно. С потолка капала вода и гулко ударялась о гладкий пол. Выложенные камнем стены,позеленевшие от плесени и мха, были увешаны факелами, но они почти не разгоняли царивший здесь полумрак. Как только Румпель спустился с плиты, она с грохотом поехала обратно вверх.       Обратной дороги нет.       Он почувствовал себя неуютно, но времени на рассуждения уже не оставалось. Ещё неизвестно, какие мерзости Зосо вытворяет с Беем. Кулаки Румпеля непроизвольно сжались от ярости. Злость придала смелости двигаться вперёд. Идти пришлось недолго, вскоре голоса из неразборчивого гомона превратились в отдельные фразы про ставки и масти. Теперь Румпельштильцхен стоял у приоткрытой двери, ведущей в зал. Прежде чем заходить внутрь, надо было сделать одно дело. Вспомнив об этом, он повернул назад и вновь встал у плиты.       Прядильщик вытащил небольшой нож и внимательно посмотрел на ладонь левой руки. Резать руку не хотелось совершенно, но это важнейшее условие волшебного ритуала.       Бей, он там один сейчас, в полной власти Зосо. Он не должен пострадать из-за моих страхов, как это случилось с Милой.       От этой мысли сердце Румпеля болезненно сжалось. Он усилием воли унял дрожь в правой руке и сосредоточился на том, что надо сделать.       Всего пара порезов, и будет готова руна Наутиз. "Две линии, пересекающиеся в центре: одна — вертикальная и длинная, другая —короткая, горизонтальная делит первую пополам под углом", — повторял про себя Румпель. Короткий взмах, и острие ножа порезало его ладонь. Вспышка боли заставила сморщиться, а кровь с гулким стуком закапала на пол.       Крест, как на могиле.       Румпель отогнал от себе нехорошее предчувствие. Он знал ещё одно значение руны, кроме привычного «нужда». Для магических ритуалов это усиление внутреннего зла в человеке, а в нём его хватало.       Оставался последний штрих. Румпель сделал второй надрез, убрал нож и принялся рыться в карманах в поисках рубинов. Вскоре удалось их найти. Он крепко сжал один из алых камней окровавленной рукой и тихо прошептал:       — Гори!       Ничего не произошло. Нужны определённые чувства. Нет, не его вечные страхи и злость. По словам Зосо, необходимо желание полного контроля над ситуацией. С этим сейчас была проблема: вся его жизнь летела в ад. Какой здесь контроль? Румпелю надоело жить как на вулкане.       — Контроль, контроль, — лихорадочно повторял про себя Румпель, словно пробуя слово на вкус.       Где же он с ним сталкивался? В его голову вновь пришли воспоминания о счастливых мгновениях с Милой. С ней рядом, казалось, весь мир лежит у его ног, и ничего плохого не произойдёт. Нет, не то. Это уверенность в завтрашнем дне.       Боль в руке мешала сосредоточиться. Руки! Как же он мог забыть? Прядение! Озарение заставило его хлопнуть себя по лбу. Он вспомнил, как сидел за работой и скручивал шерсть так, чтобы ни одно волокно не выбилось из нити, а если отвлечься и перестать всё контролировать, то ошибка неминуема. Только Румпель не отвлекался и не беспокоился — материал всегда был в его полной власти. Ошибки начали появляться после предательства Милы, когда он мог думать лишь о ней, а так его работа всегда отличалась превосходным качеством.       Власть. Контроль. Оно!       Румпельштильцхен представил себя за прялкой и начал мысленно скручивать нить. Она полностью в его власти и никуда не денется. Он может делать с ней всё, что угодно: разорвать, продать, оставить себе. Никто ему не помешает, наконец-то можно полностью подчинить её себе. Нить в его власти. Нить — огонь из рубинов. Румпель представил, как ткёт из огня, как управляет им, как всё вокруг испепеляется.       — Гори! — прошептал Румпель пересохшими губами, стараясь полностью сосредоточиться на своих ощущениях. Он представил по совету Зосо, как над его рукой вспыхивает пламя.       Минута. Ничего не происходит.       Идиотизм.       Румпель ещё крепче сжал от раздражения камень в кулаке. Он уже хотел было убрать руку, как в нескольких сантиметрах над ней взвился лепесток пламени.       — Покрывай! — приказал Румпель, в его голосе появилась уверенность и радость. Крошечный костерок над рукой плюнул маслянистой жижой. Она создала вокруг крестьянина под его рост огромный полупрозрачный чёрный пузырь, что мгновенно с треском вспыхнул. Румпель не видел огня и не почувствовал ни жара, ни покалывания, даже запаха гари не было, но мир, как и в указаниях Зосо, окрасился перед его взором в оранжевый. Румпель выбросил руку вперёд. Струя огня вырвалась из пузыря и озарила ход.       — А теперь начерти прялку! — произнёс крестьянин довольно.       Струя заметалась тонкой огненной змеёй и превратилась в пылающее изображение прялки, что скручивала тончайшую огненную нить. Ещё один взмах рукой, и картина растворилась в воздухе. Ему всё-таки удалось получить власть над рубинами.       Не всё потеряно.       От этой мысли стало радостно и тепло на душе. Впервые за долгое время он почувствовал, что у него всё получится. Он справится со всеми невзгодами и будет счастливо жить с Беем, несмотря ни на что. Он победит.       Счастливый Румпель улыбался огню. Созерцание пламени приносило огромное удовольствие. Сегодня в этом пламени сгорят все его несчастья, вся его боль. Обязательно.       Сзади послышался грохот. Румпельштильцхен оглянулся: к нему со всех ног бежала перепачканная в земле Глория. Увидев огненное представление, она встала как вкопанная.       — Только тебя здесь не хватало! — проворчал Румпель с досадой и приказал камню: — Погасни!       Пламя вокруг него с шипением исчезло вместе со сферой. Изумлённая Глория уже открыла рот, чтобы задать вопрос, но её перебил обеспокоенный за её жизнь Румпель:       — Что ты здесь делаешь? Ты же можешь погибнуть.       Он переживал за неё. Он не любил её, но и терять не собирался. Глория слишком молода. Вся жизнь впереди. Она должна сейчас быть как можно дальше отсюда.       Румпель и так весь на нервах, а тут ещё за Глорию приходится переживать. Она — глупый ребёнок с жаждой приключений, ничем не лучше Бея. Румпель не простил бы себе, случись с ней что-то плохое из-за него, в принципе не достойного чужой смерти и боли. Настоящий страх за Глорию посетил впервые. Нет, он и раньше переживал за служанку, но только сейчас понял, что боится за неё по-настоящему, потому что дорожит ею. Хватит ему на его совести Милы.       — Ого! Ничего себе! Это рубины? — изумилась Глолрия. Она сделала вид, что не слышит его фразы, но щёки её покрылись румянцем. — Так ты герцога поджигать собрался?       Последнее её ни капельки не смутило, а вот Румпель потупился.       — Они самые, — пробормотал он и нехотя признался: — Если сжечь с помощью рубинов четырёх человек, то кинжал сразу окажется у их владельца, то есть у меня. Двое уже погибли.       — Так зачем надо было идти в замок? В деревне полно тех, кто тебя не переваривает. Подкинь им рубины, и всё!       Румпель часто захлопал ресницами. Жестокость Глории стала неприятной неожиданностью. Деревенских было жаль чуть сильнее, чем герцога, но что они ей сделали, отчего она любого сжечь готова? А он даже сейчас — нет. И это говорило не в пользу служанки, впрочем, сейчас учить её жизни не имело смысла.       — Подумал, что можно аккуратно выкрасть кинжал, пока герцог картами занят. Я видел его во время игры — хуже глухаря весной. Можно украсть что угодно. В любом случае и первый вариант возможен, — он положил руку ей на плечо. — Тем более есть риск, что камни из-под моего контроля выйдут, и тогда… Тебе лучше быть подальше отсюда. Их пламя сильное слишком.       — Ну, не знаю. С чего ты взял, что кинжал герцог носит с собой?       — Но это, это такая ценность, — замялся Румпель. А действительно, откуда взялась его уверенность? — Он должен всегда держать его при себе, иначе украдут. Всесильный Зосо больше не будет служить ему, а это опасно.       Глория прыснула. Румпель поджал губы.       — Зосо ему как вольный наёмник служит. Герцогиня, когда мужу кинжал отдала, не сказала, как им пользоваться — не успела.       — Откуда ты о кинжале знаешь и почему себе не взяла его? — допытывался Румпель, прищурив глаза.       — Из рассказов Бея про кинжал. Мне Зосо ни к чему, он же не ты, — она подмигнула крестьянину. — Герцог напился и убил жену. А Зосо месяцем раньше к нему на службу обычным чёрным магом устроился. Герцог понятия не имел, что перед ним сам Тёмный. Иначе никакой бы войны с ограми не было, он бы заплатил долг, и всё бы закончилось.       Румпельштильцхен выругался. Он никогда не был высокого мнения о местном правителе, но сказанное даже его поразило. А вот слова о Тёмном заставили лишний раз задуматься.       А Зосо, видать, совсем туго приходится, раз он именно меня за кинжалом послал, хотя сам мог его выкрасть давным-давно. Меня, меня, именно меня.       Ему не нравилось чувствовать себя избранным. Совершенно.       — На твоё счастье кинжал у него в спальне висит в качестве украшения, — с гордостью произнесла Глория. — Пойдём покажу, где она!       С этими словами девушка подошла к одному из факелов на стене. От других его отличала едва заметная гравировка в виде змеи на подставке. Глория резко опустила её вниз. Послышался щелчок. Откуда ни возьмись появилась золотая искра и начертила вокруг факела от пола до потолка контур двери. Каменная стена внутри него исчезла, открыв тёмный проход.       Глория вошла туда и поманила Румпеля за собой. Они оказались в небольшой комнате. Потолка не было видно. Румпель поднял руку с рубином вверх и приказал:       — Искра, лети!       С кулака вырвался небольшой фаербол, как салют на празднике, взлетел с треском вверх, освещая жёлтой полосой всё вокруг. Его хватило, чтобы разглядеть лёгкую винтовую лестницу с коваными перилами. Её деревянные ступеньки уходили вверх, соединяя между собой несколько пролётов, ведущих на разные этажи замка. Румпель обратил внимания на то, из чего сделаны стены: лишь первый этаж был каменным, дальше шло сплошное дерево. Его рубины могли сжечь здесь всё дотла.       — Нам на пятый этаж! — сказала Глория и махнула рукой в призывном жесте.       Лестницей часто пользовались, но ухоженностью она не отличалась. На поручнях рыжими пятнами красовалась ржавчина, а свет факела в руках Глории то и дело выхватывал зелёные пятна плесени на стенах. Все ступени скрипели, а некоторые опасно кренились, готовые вот-вот провалиться вниз, когда на них наступали. Ничего не случилось, и до пятого этажа они добрались без приключений.       На лестничной площадке их ждала дубовая дверь с резьбой в виде двуглавых драконов. Глория отворила засов и погасила факел. Дальше пришлось наугад шагать в кромешной темноте. На него дохнул запах пыли и затхлости, сквозь который пробивался аромат лаванды. Со всех сторон его касались какие-то плотные ткани, цепляясь за жилет и волосы. Что-то тонкое и мокрое неприятно лизнуло щеку и грудой свалилось на голову Румпеля. Он хотел было возмутиться, но запнулся и уткнулся носом в спину Глории, которая тем временем нашла путь наружу. Оба вывались из шкафа.       — Можно было и предупредить, — проворчал Румпель, пытаясь отряхнуться и выпутаться из ткани. Он так боялся выпустить из рук рубин, что с трудом справился с задачей, но вскоре оказался на свободе.       — Свети, — приказал Румпель. На его ладони вспыхнул фаербол. Спальня была огромной, половина лачуг в деревне уступала ей в размерах. Большую часть места занимала огромная кровать с горой разномастных подушек, покрытая шкурой тигра. По бокам стояли два массивных дубовых шкафа.       Глория зажгла от фаербола факел и понесла к свечам, стоящим на подоконнике сводчатого окна. Когда сумрак рассеялся, она повернулась к Румпелю и рассмеялась. Крестьянин часто заморгал и решил посмотреть на себя в зеркало, что висело рядом с окном. Зеркало украшала причудливая оправа из переплетённых кованых листьев, а голову Румпеля в отражении — нижняя розовая юбка платья герцогини, щедро посыпанная от моли сушёными цветками лаванды.       Румпель недовольно посмотрел на Глорию, стащил с себя импровизированную фату и кинул на пол. Тут его взгляд поймал алый гобелен с драконом, в лапах которого поблескивал сталью кинжал. Он к подошёл к нему. Быть того не может.       Он подошёл ближе, чтобы лучше разглядеть оружие. Та самая обмотанная чёрной кожей рукоять с головой льва, открывающего пасть. То самое тонкое и волнообразное лезвие, гладкое и отполированное так, что Румпель увидел своё восторженное лицо. Те самые чеканные и вытравленные чёрным буквы, что складывались в столь ненавистное в последний день имя — "Зосо".       Румпельштильцхен мгновенно узнал кинжал Тёмного: тысячи раз видел такой рисунок в книге. Он облизал губы в предвкушении. На лице против его воли появилась широкая улыбка, а сердце бешено забилось от радости. Теперь можно было не опасаться за сына.       Неужели всё будет хорошо?       Он сам не верил своему счастью, но оно показалось таким сладостным и влекущим. Наконец-то в его жизни впервые за долгие месяцы появилась надежда — просвет в бесконечной тьме, выход в безысходном лабиринте. Наконец-то они будут счастливы с Беем, и, быть может, когда-нибудь к ним присоединится Глория. Все беды показались какими-то мелкими и незначительными. Теперь в нём есть сила. Румпель преодолеет с её помощью любое препятствие, надо только протянуть руку.       Румпель вынул кинжал из подставки и поцеловал лезвие. Сейчас ему хотелось одного: поделиться своей радостью и отблагодарить Глорию. Он заткнул кинжал за ремень и кинулся обнимать служанку. Она смутилась от его прикосновений и не могла пошевелиться от изумления. Румпельштильцхен сам от себя такого не ожидал - он слишком давно не был настолько счастлив. Всё же её движение отрезвило его. Не стоит делить шкуру неубитого медведя.       За дверью послышались шаги. Кто-то, судя по скрипу, тоже воспользовался той же лестницей.       — Спасибо, если бы не ты, у меня ничего бы не вышло, — проговорил он сбивчиво и торопливо, касаясь губами раскрасневшихся щёк Глории. Девчонка больше не вызывала неприязни, а предательство Милы неожиданно для него самого осталось где-то позади, в старой жизни, о которой стоит забыть раз и навсегда. И всё же сердце болезненно ёкнуло, когда его губы коснулись нежных щёк служанки.       Звук шагов становился всё громче.       Глория часто хлопала ресницами, а её зрачки расширились от удивления.       Это его окончательно отрезвило. Ощущение счастья отступило, и до него дошло, что пока ещё рано давать Глории ложную надежду. Навряд ли стоило портить ей жизнь. Навряд ли его боль окончательно исчезла. Навряд ли он не будет сравнивать её с Милой. Навряд ли им будет хорошо.       Вдруг дверь напротив кровати с грохотом распахнулась, и в комнату ворвались двое рыцарей с арбалетами на изготовку. Один из них прицелился и выстрелил. Они даже не успели испугаться. Стрела со свистом пронеслась по комнате и вонзилась в голову Глории. Она захрипела, уткнулась носом в шею Румпеля и осела грудой тряпья у него на руках.       Ужас на миг лишил дыхания.       Глория должна быть рядом. Должна быть жива. Должна. Должна.       Румпель прижал к себе ещё тёплую Глорию, боясь отпустить, боясь поверить, что её рядом нет. Они могли быть вместе и счастливы. Стать настоящей семьёй вместе с Беем. Предательство, разница в возрасте — всё потеряло бы значение. Румпель смог бы простить, но сейчас всё кончено. Не всё. По-прежнему остаётся главное — спасение Бея из лап Зосо. Он не позволит этим уродам лишить себя шанса вернуться к сыну. Он не имеет права на это. Он слишком долго страдал и порой мучил других. Хватит! Надо положить этому конец.       Из забытья его вывел гогот рыцарей. Румпель с огромным трудом оторвал взгляд от тела Глории и внимательно взглянул на них. Он знал их. Одного долговязого и рыжего звали Адам, второго — коренастого с козлиной бородкой — Эддард. Эти уроды собирали налоги, и ладно бы забирали только принадлежащее герцогу по праву, так ещё вымогательством занимались. Если им вовремя не заплатить, то может совершенно случайно погибнуть кто-то из членов семьи должников, или всё сено на зиму внезапно сгорит дотла, или та же участь постигнет их дом. Крестьянам и так жилось плохо, но постоянные поборы делали жизнь невыносимой. Крестьяне тоже в долгу не оставались: устраивали им "тёмную", лили на них раскалённую смолу и натравливали охотничьих псов, но Зосо обычно появлялся в самый последний момент и спасал рыцарей от возмездия и часто от смерти. Румпель платил им в два раза больше других, и его не трогали, но он всё равно ненавидел этих уродов, как и все остальные.       Сейчас это чувство усилилось в нём сто крат, смешавшись со всей ещё не до конца пережитой болью от потери Милы и Глории и страхом за жизнь Бея. Хотелось найти виноватого. Кто-то должен за всё ответить. Хотелось справедливости, хотя бы раз в жизни.       Его бил озноб, а рука против воли хозяина сжала в кармане рубин.       — А с этим мудаком что делать будем? — поинтересовался Адам, когда ему надоело смеяться. — Зосо только про убийство девчонки говорил.       Озарение заставило Румпеля ещё крепче сжать кулак с камнем.       Зосо, он должен был знать про Глорию и её чувства. Всё спланировано заранее. Зосо.       Эддард молча направил арбалет на Румпеля и сделал вид, что прицеливается.       Страха не было, но его всего трясло. Вообще никаких чувств не было, осталось лишь глупое и едва сдерживаемое желание схватиться за голову и закричать на весь замок.       — Может, повеселимся? Я придумаю, как его можно унизить, — предложил Эддард и пустил стрелу в Румпеля. Она просвистела в нескольких миллиметрах от его больной ноги и застряла в деревянном полу.       — Ну, давай, проси о пощаде, быть может, мы отпустим тебя, — елейным голосом заговорил Адам и вновь направил на Румпеля арбалет.       Это стало последней каплей. Он не собирался унижаться перед этой парочкой кретинов, да и не пожалеют они его. Ему не победить. Никакого шанса вырваться из этой ситуации нет. Всё предрешено. Его сын обречён, как и он сам. Нет. С него хватит. Ему надоело бояться за других и за себя. Надо исправлять положение.       Они должны ответить за всё.       Хотелось всё изменить раз и навсегда, любым путём. У него были рубины. Он не хотел их применять, но иного выбора у него не оставалось. За поясом висел кинжал, но Румпель считал, что волшебное оружие здесь не поможет. Зосо не дурак, чтобы отдавать добровольно полную власть над собой, даже любимой женщине. Значит, нет в кинжале этой силы. Себе Румпель верил гораздо больше, чем волшебству и проклятой книге. Другого выбора у него нет, лишь рубины и смерть этих мудаков позволят вернуться домой и спасти Бея. Он не убийца, никогда никому не желал зла, но только не сейчас, сейчас не время для щепетильности: ведь жизнь Бея намного дороже.        Ярость смешалась с решительностью, Рупель вытащил рубин и выставил руку вперёд.       — Смотри, вот умора, он кулаком прикрыться пытается! — фыркнул Адам.       — Вы ответите за всё, — сказал Румпель неожиданно спокойно и уверенно.       Вновь взрыв хохота. Он больше не мог смотреть на этих свиней, а жалеть их - тем более.       — Умрите, — рявкнул Румпель.       Ненависть заполнила его без остатка. Последняя фраза неожиданно превратилась в единственный смысл его жизни. Все звуки стали громче, цвета перед его глазами померкли, и всё окрасилось в красный. Последним, что он запомнил в эту ночь, был огненный купол вокруг него и желание сжечь здесь всё дотла. Румпель следовал ему до конца.