Париж - город любви

Статья 121 УК РСФСР 1960 года. Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет. Соло прижал его к двери, не отрываясь от губ. Мужеложство, совершенное с применением насилия или с использованием зависимого положения потерпевшего, наказывается лишением свободы на срок до восьми лет. Язык напарника изучал его рот, а эти строчки мелькали перед глазами, пока щелчок замка все не разрушил. Американец отстранился. Илья выдохнул. За каким макаром он вспоминал сейчас кодекс? Он слишком задумался и забыл «отблагодарить» Соло за самодеятельность. Рука Ильи дернулась – и почему-то зацепилась чуть в стороне от пряжки ремня напарника. Американец усмехнулся и, ощущая безнаказанность, отошел к зеркалу. Момент был упущен. Курякину нестерпимо захотелось выйти и разобраться хотя бы с преследователями. Однако Наполеон нашел другое применение его злости. Илья вскрыл раму, и они выбрались через окно во двор. Он все еще кипел, и, когда Соло заикнулся о женщинах, из его ушей чудом не повалил пар. - У нас задание. - Я быстро. Это будет очень короткая экскурсия по достопримечательностям француженок. Обещаю! Наполеон подарил ему улыбку во все тридцать два и пошел скорым шагом к арке. Курякин знал, что в конце он обязательно обернется. Так же как знал то, что Соло пропустит одно такси. Он изучил его: американец был скользким типом, легкомысленным, но пунктик быть во всем «лучшим» не позволил бы ему бросить задание на середине. Уж скорее он бы первым побежал к Уэйверли бить себя в грудь и кричать, что вытянул всех в «А.Н.К.Л.» и требует отпуска. Что-то здесь было не так. Илья вышел с другой стороны дома и взял след. Точнее, достал радар и активировал поиск маячка. Он вбил их в каждый ботинок Соло. Просто так, чтобы его непутевый напарник не потерялся, потому что американец имел такую тенденцию. Знал бы Курякин раньше – ставил бы по старинке жучки. Поймав машину, Илья выкинул из нее водителя и сел за руль. Он ехал следом за светлой точкой на мониторе, отставая от нее на один перекресток. Какое-то время они кружили, а потом Курякин проехал мимо пустого такси. Он бы точно потерял коллегу, если бы не датчик. Его руки погнули баранку руля, когда Илья выехал к дому, где сигнал остановился. Это была студия Бонне. Он будто ощутил на плечах всю тяжесть парижского неба – так трудно ему сделалось дышать. Наверное, он бы вышел из машины и разнес эту контору к чертям, если бы смог определить: Соло пошел туда трахаться или проворачивать свои дела? - Suka, – русский с яростью пнул приборную панель и сжал зубы. Он был не вправе указывать Соло, кому служить или с кем спать. Как он позволил своему поведению стать таким… непрофессиональным? Илья откинулся на спинку кресла и потер лоб дрожащими пальцами. Ему следовало успокоиться, вернуться в номер и проверить все еще раз. Этим он и занялся, стараясь отрешиться от мыслей, что напарник предал его. Бросив угнанную машину в подворотне, Курякин пешком добрался до отеля и ускорил шаг, чтобы пролететь мимо Габи к лифту. Девушка не стала останавливать русского, но повернула голову по направлению его движения. Курякина вела какая-то надрывная, опустошающая ярость. Он метался по их апартаментам, выискивая тайники, проверяя чемодан американца, все его личные вещи. Пусто. Он перевернул тумбочку. Илья не знал, что было хуже: найти подтверждение тому, что Соло предал «А.Н.К.Л.», или не найти ничего и смириться с тем, что его напарник ложится под мужиков. Предательство было хуже, чем пошатнувшиеся идеалы. Да, предательство было хуже, но об стенку ударилась вторая тумбочка. В дверь раздался стук: три раза и один. Габи. Илья опустился на край постели и вздохнул – ему не хотелось никого сейчас видеть. Он упер локти в колени и сцепил руки в замок, прижавшись к ним подбородком. Его взгляд еще обшаривал номер, но он посмотрел уже везде. Пора было сдаться. И тут под днищем нового трюмо Курякин различил странный темный сверток. С дурным предчувствием русский поднялся на ноги и отлепил изоленту. Ему был знаком этот материал и шнурки – у него хранились такие же в экипировке. Курякин вскрыл мешок и перевернул его, высыпая содержимое переливающейся горстью на столешницу. Когда выпал последний бриллиант, Илья не чувствовал ничего. Он отошел – и лампа как-то сама разбилась об угол шкафа. - Я вернулся! Соло открыл дверь, румяный после бега, но споткнулся и на секунду замер, оглядывая русского и его находку. А потом он подошел к трюмо. - Прежде, чем ты начнешь буйствовать, я хочу сказать, что понятия не имею, как они здесь оказались. Я не стал бы прятать их так убого, - он брезгливо смахнул клочки изоленты на пол. – Но, раз уж ты их нашел, предлагаю сдать камни Уэйверли. Илья с хрустом размял шею. Фигура Наполеона заметно напружинилась. - Почему ты сразу не сказал о них? - Берег на черный день. Я питаю слабость к такого рода вещицам. Хотелось оставить часть себе, - Соло дернул плечом, – но что-то мне подсказывает, что нам не удастся иначе покончить с этой миссией. Поэтому я готов пойти на жертвы. - А не из-за тебя ли нам это не удастся? – Курякин двинулся на него. – Мне известно, куда ты ходил. - Серьезно? – Наполеон заломил бровь. – То есть, Бонне рассказал тебе, что я покорил всех его манекенщиц? Не понимаю, большевик, что в этом подсудного, - он развел руками. – Ты еще не устал блюсти мою нравственность? Американец лукавил. Он ворочался ужом, и то, что Илья сжимал его за воротник, не давало русскому преимущества в поиске правды. Курякин не мог этого объяснить, но он знал, что напарник лжет. Он встряхнул его и сощурил глаза. - Как ты был эгоистом, так им и остался. Жалкий, порочный, прогнивший… «Педик». Но вслух Илья этого не сказал. Однако зрачки Соло расширились. - Прошу прощения, мистер «Мама, я все делаю правильно», - улыбка американца стала насмешливой. – Раз уж мы перешли на личности, то ты представляешься мне здоровенной гориллой с силой и интеллектом под стать обезьяне. Еще не было ни одной миссии, где бы мы с Габи не прикрывали тебя. Не думал, что, вступив в «А.Н.К.Л.», я стану нянькой! Ты даже не представляешь, как я от этого устал. - Так вали, тебя никто не держит, - Илья разжал кулаки. – Мне наплевать, что скажет Уэйверли, но я тебе не верю. Убирайся отсюда. Соло нахмурился, отчего-то выглядя потерянным. Как если бы он ожидал чего-то другого от русского. Он пытался подобрать слова, чтобы продолжить диалог: - Ты не забыл, что это наш общий номер, милый? - Убирайся. Я не буду делить постель с таким, как ты. Наполеон прикрыл рот и сдвинул брови, словно Илья облил его грязью. Но Курякин не сомневался ни в одном своем слове. Соло еще помялся. И ушел, прикрыв за собой дверь. Илья рухнул обратно на постель. Внутри него стало пусто – гнев вышел и выжег все другие эмоции. Наверное, он провел больше часа, лежа в тишине и изучая мелкие трещины возле потолочного плинтуса. Три стука и один. - Войди, Габи, - он подтянулся и, сев, указал на трюмо. – Вот наши образцы. Надо сдать на экспертизу. Девушка кивнула, отчего-то глядя не на камни, а на него. Она осторожно приблизилась к кровати – Илья не смотрел, но расслышал ее шаги. Ее ладонь легла ему на плечо в сопереживающем: «Ты как?» Курякин был честнее своего американского коллеги и покачал головой из стороны в сторону. Но развивать тему не стал. Габи вздохнула, а потом отошла от него и сгребла бриллианты. - Я позвоню Уэйверли, получу инструкции, - она завязала мешок и еще немного помолчала, словно не решаясь спросить. Но любопытство взяло верх. – Илья, а где Соло? - Без понятия. Можешь его не ждать. - Между вами что-то произошло?.. – рискнула она допытаться. Илья поднял на девушку мрачный взгляд. Габи закатила глаза, показывая, что и так все поняла, но хотела бы подробностей. И все же ей достало ума не продолжать расспросы. Вместе с мешочком она покинула их номер… ЕГО номер. Он знал, что проведет эту ночь без сна, потому что все в этой комнате воняло Наполеоном: его одеколоном, его костюмами, его сигарами, которые он не курил, но выложил на стол как «бунт против советского режима». От подушки несло его шампунем. Или муссом. Или как называлась эта штука, которой он покрывал укладку. Илья глаз не сомкнет в помещении, где все напоминало ему о предательстве. Он не желал, но испытывал боль от внезапного удара в спину. А лучшим способом забыть о боли русский считал труд. Он сменил пиджак на привычную куртку и взял с собой пистолет. - Что сказал босс? – позже Илья заглянул к Габи и обнаружил девушку в ночной сорочке. На ее фоне он, собранный и вооруженный, казался устрашающим посреди ночи. – Адрес есть? Теллер не выказала удивления от его внешнего вида. Она понимала его лучше, чем кто-либо другой, так что без лишних слов вручила бумажку и мешок. Курякин улыбнулся ей, совсем мельком, и Габи тепло сжала его руку, прежде чем отпустить. Больше никаких сюрпризов его не должно было сегодня ожидать. Сюрпризы ждали нового приемщика из другого подпольного ломбарда, потому что Курякин не собирался сдавать ему камни и уходить. - Вы немного мешаете мне работать… - пожаловался мужчина под дулом пистолета. - Я улучшаю качество обслуживания. Его не волновало, что там Соло говорил о Конституции. Как выяснилось, бывший напарник врал ему напропалую – ничто не мешало ему соврать и про это. Приемщик нервно сглотнул и прижался обратно к увеличительному стеклу. - Кхм. В общем, не знаю, понравятся ли вам результаты… но это не настоящие бриллианты, мсье. Курякин нахмурился. Он был убежден, что для него сюрпризы закончились. Что за черт.